Млечный Путь моей души

Табачным дымом под дых, Я застонал и притих. Сырой бетон под щекой Не даст мне забыть… Про вечность холодов И бесполезность снов В которых я летал. Крик перелётных птиц, По нервам сотней спиц Напомнит что я знал… Сколько было уже боли? Сколько? Горько. Каждый день так странно горько

      Ночь спускается на город также быстро, как и Чен по ступенькам, убегая от Минсока и его трусости. «Это неправильно» — думает парень, выходя из подъезда. «Неправильно прятаться от себя же.» Голова начинает болеть от этих мыслей, а холодный ветер не приводит в себя. Шнурки, которые он не успел завязать, болтаются по земле, пачкаясь в грязи и снегу, оставляя на светлых кроссовках разводы и потеки. Чен тяжело и раздраженно вздыхает, пиная банку от газировки, что валяется на полу. Разочарование и недовольство плотно окутывают его, сдавливая внутренности. Эти чувства ослепляют, оставляя парня в полной темноте. Они тяжелые, будто кто-то ломает твои ребра. Чондэ ощущает это так ярко, будто и правда слышит звук ломающихся костей. Громкий хруст от которого сводит зубы и хочется закричать, завыть. Возможно он злиться не только на Минсока, но и на себя. Чем он лучше? Чего он добивается своим бессмысленным существованием? Вроде пытается, продолжает жить, вот только зачем? Чен машет головой, идя быстро, из-за чего его куртка, которая все еще расстегнута, болтается на нем. В голове столько вопросов, которые никогда не найдут ответов. Почему все происходит именно так? И почему он не может просто жить без этого чувства, что разрушает его? Разве это нормально? Ненормально думать о своей смерти каждый день; продумывать возможные варианты, а потом представлять, как все это приводишь в действие; неправильно жить и не жить вовсе. Ждать чего-то, чего никогда и не дождешься. Чен раздраженно сдавливает челюсть, останавливаясь возле остановки. И снова раннее утро, а он один на улице, где солнце поднялось уже выше, будя людей, чтобы начали новый день. Только Чондэ уже устал от этих новых дней. Скоро на работу, где нужно делать вид работоспособного человека, которым, похоже, Чен давно не является. Безжизненная оболочка, что напоминает о старом Киме, который когда-то давно умел радоваться и быть частью этого мира, но не сейчас. Все что он хочет теперь — это запереться у себя и остаться один. Возможно, чтобы наконец-то решить для себя то, что должен был решить давно.                      Минсок сидит на кухне, бессмысленно уставившись на окно, за которым уже начала кипеть городская жизнь. Люди, которые никогда не узнают его так, как ему хотелось бы, бегут по своим делам, не замечая друг друга. А тот, кто пытался его хоть как-то понять, ушел около двух часов назад. Все что успел сделать Минсок за это время — это пройти на кухню, взять календарь и отметить красным 26 число третьего месяца. Он подумал, что это будет очень кстати… Странные мысли, как и он последние годы. В чем-то Чен был прав. В том, что старший никак не хотел себе признаваться. Просто признайся себе сам, и тогда ты уже не сможешь выкинуть это из головы. Мысль об этом осядет тяжелым массивом в голове. Все что тебе останется — это принять себя, но это не всегда удается. Принять себя таким, какой ты есть. Особенно, если ты не оправдываешь собственных ожиданий. Собственные идеалы рушатся, больно ударяя по самооценки. И вот ты снова там, откуда и начинал, в самом низу. Смотришь на себя прошлого и удивляешься, как же ты смог это снова сделать, ведь обещал не сдаваться и быть сильным. Но сильный не всегда значит победителей. Минсоку стоило бы это запомнить. Может тогда падать было бы не так больно. Но он упорно заявляет себе, что с ним все хорошо и нет у него никаких проблем. Вот только слова Чена и Чонина, который похоже понял все раньше самого Минсока, болью тянут его сердце. — Хен, мне кажется, что тебе стоит к кое-кому сходить. Обещай мне, что позвонишь ей. Я дам номер. Пожалуйста. Как и когда Кай заметил что-то, что его начало беспокоить в старшем, сам Минсок не знает. Ведь он был крайне осторожен и… Воспоминания всплывают яркой вспышкой. — Хен, я возьму… — Чонин обрывается на середине предложения, встревоженно глядя на Минсока. Тот стоит посреди кухни, задумчиво смотря на нож, что лежит в его руке. Взгляд у него болезненно чужой, такого Кай еще ни раз не видел. — Интересно, как долго человек будет истекать кровью, если порезать именно этим ножом. Я бы провел это… на себе… Кай сглатывает, тихо ступая вперед. Кажется Минсок не замечает, что он тут не один. — Хен, — зовет музыкант, подходя к Сюмину. Чонин потерянно смотрит на парня перед собой, не зная, что нужно делать сейчас. — Там полотенце и я… — он кусает губу, все еще пораженный тем, что услышал. — Ох, Чонин, я тебя не заметил, — нервно смеется тот, убирая нож на стол. — Что ты хотел? — Я… полотенце, — Кай сам не знает почему, но ему хочется разрыдаться прямо сейчас. — Хен, ты… — Сейчас принесу тебе полотенце, — улыбается старший, быстро скрываясь в коридоре. — Хен… Минсок проводит пальцем по краю кружки с давно остывшим чаем, горько усмехаясь. Ему вдруг хочется просто громко рассмеяться над собственной глупостью. Надо же, оказывается он был не так осторожен, как думал. Но Ким был дома, а это значит, что его защита и внимательность тогда стали слабее. — Идиот, — шепчет парень, не отрывая глаз от запотевшего стекла. — Идиот… Он встает, оставляя чай так и не тронутым. Есть дела поважнее.                      Чен вставляет бумагу в принтер, нетерпеливо постукивая ногой. На работе как всегда завал, а в голове еще больший бардак. Прошла неделя, а шрамы старшего плотно сидят в голове, как и мысли о нем. Чену бы выкинуть это все, но не получается. Почему-то беспокойство за этого человека никуда не уходит, а только крепнет с каждым словом, что быстро проносится в голове. Позади парня встает девушка из соседнего отдела, вроде бы она занимается рекламой. Худенькая шатенка с милой улыбкой и короткой стрижкой. Она встает перед Кимом, облокотившись о стол на котором стоит принтер. Ее волосы как всегда идеально уложены, а на губах нежно розовая помада, что прекрасно подходит к ее блузке, такого же цвета. Чен делает вид, что не замечает ее внимательного взгляда, продолжая мысленно подгонять технику, но принтер будто нарочно медленно выдает миллиметр за миллиметром текста. — Чондэ, — зовет она Кима, который продолжает буравит машины глазами. — Ты в последнее время такой тихий. Раньше ходил улыбчивый и со всеми разговаривал, а теперь… — девушка звонко цокает языком, все же заставляя Чена поднять на нее глаза. — Знаешь, если у тебя что-то случилось, то ты всегда можешь поговорить со мной. Станет легче, ведь это нехорошо, что ты ходишь такой хмурый, — Чондэ слушает внимательно, но когда она произносит следующее слова, то понимает, что нужно уйти, иначе он выйдет из себя. — Нужно улыбаться даже если больно, так всегда говорила моя мама. И она права, потому что тогда все наши надуманные печали уйдут. Тебе просто нужно больше общаться с коллегами, а то ты совсем перестал ходить с нами в бары и рестораны. Это нехорошо. Нужно быть одним единым с коллективом и… Коллега наконец замечает, что Чен неотрывно смотрит на лист в своей руке. Он до побеления в костяшках сжимает его в руках, стараясь дышать ровно и равномерно, но выходит только тяжелые выдохи. Все было бы хорошо, если бы не интонация с которой она все это говорит. Вынужденная и безразличная. Просто потому что нужно подойти и сказать что-нибудь. Так делают все. В их офисе, в магазинах, на улицах и в мире. Никого из них не интересует, что на самом деле с тобой происходит, им просто нужно сказать. Показать, что они добрые и хорошие, а тебе стоило бы у них поучиться. — Хочешь знать какие у меня проблемы? — резко развернувшись, спрашивает он. — Хочешь чтобы я продолжал играть счастливого? — девушка тушуется от его громкого и рассерженного голоса, отходя в сторону. — Что ты знаешь? Что ты знаешь обо мне, чтобы говорить такое? — Чен, — вмешивается рядом сидящий парень, что занимается технической частью их компании. — Она же просто… — Что? — прерывает он, выговаривая каждую букву через зубы. — Хотите сказать, что вам не похер друг на друга? Что вы все, поголовно любите друг друга? Да вам насрать. Ты так хотела узнать что со мной, так что я даже отвечу, — горько усмехнувшись, проговаривает Чен, упираясь взглядом в девушку, что нервно озирается по сторонам, уже сто раз пожалев, что решила подойти к Киму. — Если ты, каждый день просыпаешься с мыслями о том, что нужно сделать сегодня и завтра, потому что никто не отменял работу и домашние дела, то я просыпаюсь с мыслью о том, что с меня хватит и нужно поскорее сдохнуть. Вы все такие правильные и нормальные, что каждое мое слово, что промелькнет в моем больном мозгу, покажется вам дикостью. Ты можешь жить и любить, думать и переживать о будущем, пока я стараюсь дожить хоть один день, борясь с желанием убить себя. Тебя заботят чертовы журналы и крутые телефоны, последние новинки, которые ты обязательно должна купить. Мне же на это наплевать. Меня волнует то, почему же я не могу почувствовать себя как все… Офис стихает, наблюдая за маленьким представлением. Чен качает головой, чувствуя, как ярость и раздражение закипают в нем. Эти люди, они никогда не поймут. Они считают его нервным идиотом, который решил поорать на бедную девушку. — Ты такая же пустая, как и все. Твой мозг промыт ебучим дерьмом из телевизора, которое ты с радостью проглотишь, потому что вы все разучились думать. Умеете только тратить свои деньги на никчемные вещи, которыми никогда не будете пользоваться. — Ким Чондэ! — тот парень встает, оттесняя Чена чуть-чуть подальше от почти плачущей девушки. — Ты перегибаешь палку! Чен усмехается, а после громко смеется, сгибаясь пополам. — Чего смешного? — хмуро интересуется заступник. — Какого хера ты смеешься?! Но Чондэ не может ответить, потому что истерика заставляет его опуститься на пол, сжимая чертов лист с ненужным никому отчетом. Он хрипло смеется до слез, до боли в животе. — Лживые, — его обрывает собственный хохот. — Ублюдки, черт. — Чен еле как встает, продолжая смеяться. — Пошел ты нахер. Вы все идите нахер. Оставайтесь тут со своей ложью. Врите себе о том, какая у вас замечательная жизнь, как вы рады каждому дню. А можете вы и правда рады, но я ухожу. — Чен, — тихо зовет босс, что давно наблюдает за всем этим. — Тебе стоит успокоиться. Парень качает головой, сдерживая в себе слезы, потому что в глазах напротив он видит жалость. От этого тянет блевать, но Чен лишь проходит мимо, выкидывая смятый документ в урну на входе. — Я отправлю заявление по почте. — бросает он, оставляя после себя гробовую тишину.                      Добравшись до дома, Кима неспешно поднимается по ступеням, стараясь успокоить себя. Он не жалел о сказанном, уверенный в том, что дальше бы так не смог. Подняв взгляд, когда почти поднялся на свой этаж, парень замечает Сехуна, что сидит возле своей двери в квартиру. Его голова опущена, а руки обнимают ноги, что согнуты в коленях. С той стороны слышны удары об дверь и голос Хуана. — Открой дверь, Сехун! — О ничего не отвечает, лишь слегка вздрагивает. — Давай поговорим. — Нет, — тихо отвечает он, прислоняясь к железу головой, замечая застывшего зрителя. — Сехун, мне плевать на их слова, — продолжает Тао, снова видимо дергая ручку дверь, потому что та слегка дергается. — Нам не нужно их одобрение, черт возьми. Мне просто нужен ты. Пожалуйста, вернись домой. — Тао, — говорит О, не отводя взгляд от Чена, что медленно добирается до своей квартиры. — Я уеду и все. — Не смей! — почти рычит китаец, пиная дверь ногой. — Я выбью эту чертову дверь! Чондэ бросает быстрый взгляд через плечо на Сехуна, улавливаю черную сумку, что стоит слева от парня. Открыв дверь, он заходит внутрь, ухватывая краем уха слова Сехуна: — Я не хочу жить в клетке, которую они готовят для меня… Звук закрывшегося замка позволяет Чену сделать глоток спертого воздуха, не не приводит мысли в порядок. Он думает несколько секунд, прежде чем прислониться к дверному глазку, наблюдая за тем, как Сехун встает, поднимаясь. Он втыкает ключ, поворачивая его три раза, а после она открывается. Хуан что-то кричит, хватая сумку парня и закидывая ее обратно в квартиру. Чен не может понять ни слова, потому что тот перешел на китайский. Сехун же просто смотрит, обрывая громкую и шумную речь парня, обнимая его. Тот сразу стихает, стискивая О в ответных объятиях. Чен тяжело вздыхает, уходя в комнату. Там снова правит солнце, мягко провожая этот день теплыми цветами. На душе снова непонятная смесь чего-то, что парень даже чувствами не назвал бы. Хочется забиться в темном углу комнаты, закрываясь от всего. И главное от себя. От того, что значится теперь черным и противным. То, что Чен раньше отделял от себя, стало им. Он с грустью смотрит на закат, что хмуро выжигает окно старой квартиры. Рука касается телефона, а в голове абсурдная мысль — позвонить Минсоку. Парень жует губу, потирая то место, где лежит гаджет. Сделав глубокий вдох, Чондэ достает его, сразу же заходя в последние вызовы. Нерешительно замерев, парень продолжает покусывать от нервов губы, отрывая омертвевшую кожу. Тыкнув на номер Минсока, он задерживает дыхание, но когда монотонный голос говорит о том, что абонент недоступен, Чен стонет, проводя рукой по лицу, задевая ранку на нижней губе. — Можете оставить голосовое сообщение после сигнала, — сообщает ему женский голос и Ким уже готов просто сбросить, но вместо это ждет заветного сигнала. Звучит писк и Чен сглатывает, теряясь на секунду. — Я… я, — он закусывает губу, проходя к дивану. — Я такой же трус, как и ты. Ты разрушаешь себя, а я… не могу заставить даже просто жить… пытаться. Больше не могу. Это невыносимо. Меня будто выворачивает от каждого вздоха. Жутко выводит из себя то, что мне приходится жить с этим. Я ведь всего лишь хотел жить, как все и больше ничего. Я не знаю, когда сломался, и когда все пошло не так, но… Но я так больше не могу. Ушел с работы и вот сижу тут. Опять один. Самое обидное, что… — Чен делает глубокий вдох, падая на диван. Рука накрывает глаза, а сердце медленно сходит с ума, болью отдавая каждый удар. — Что никто нас не поймет. Даже ты и я, мы никогда не сможем понять друг друга на сто процентов… Потому что все равно ощущаем это по-разному. Твоя боль — это твоя, а моя — моя. — парень с сожалением улыбается, чувствуя влагу на лице. — Но если все же получится, то я хотел бы сказать, что не хотел делать тебе больно теми словами. Мне стало страшно. Смотреть на то, что убивает тебя, именно смотреть, это ужасно больно. Боюсь узнать, как выглядит то, что сидит во мне… Знаешь… это как играть в прятки, только с самим собой и тем, что нас пожирает. Никто не заметит эту игру, только ты и оно. Кто выиграет? Я не знаю… Что сделать, чтобы выиграть? Тоже не знаю. И не знаю как помочь тебе… хотя очень хочу. Прости. Чен отключается, роняя телефон на пол, потому что руки начинают трястись. Собственное бессилие давит на плечи, заставляя свернуться на диване, что жалобно скрипит под Ченом. Боль, будто ядовитый плющ, обвивает область груди, вызывая жжение. Чен закусывает ребро ладони, заглушает ненужные слезы. К черту их, как и собственные чувства, что уже так измучили его. Отчаянный всхлип все же вырывается наружу, тревожа тишину комнаты, а следом за ним мелодия. Парень неловко поворачивается, вытирая лицо, чтобы разглядеть кто звонит. Ким Минсок.