Диалоги обо всём или Хроники Человечности

            Здесь не было ничего. Вот именно так — ничего конкретного, ничего такого, что я бы мог описать в максимально нормальных, привычных для вас понятиях. Завихрения энергии, самая граница между моим и вашим, между реальностью плоти и той, в которой у вольных духов нет никаких преград. Но ведь от всего, что я говорю, вам ну вообще не легче? Знаю я вас, такие смешные люди. Вам постоянно нужно за что-то цепляться, всё визуализировать и конкретизировать.       Был ли здесь свет? — нет. Была ли тьма? — этого тоже не было. Такие понятия слишком очевидны, слишком прямолинейны. В первозданности своей здесь не было ничего. Вот ничего, вообще — чистый и податливый белый лист. Но, стоило взгляду на что-то устремиться, стоило облечь потребность желанием, как реальность тотчас преображалась, подверженная даже не волевому усилию, а самой незначительной, лёгкой мысли. Именно потому я и находился в небе. Типично человеческие представления — синь без конца и края, вяло куда-то плывущие облака… эти облака. Эти облака были вообще повсюду — мягкие, как кроличий пух, всеобволакивающие, но в тоже время удивительно жёсткие и надёжные. Именно такие облака, какими уважающие себя реальные и земные никогда не были и не будут. Впрочем, это промежуточное состояние, это промежуточное место землёй и не было, так что некоторые фантазийные несоответствия можно, пожалуй, ему списать.       Мальчик-египтянин стоял на облаке. Облако было ему комфортным — клочья тумана практически полностью скрывали от взгляда смуглые босые ступни и, будто взбитая пена в огромной ванне, пребывая в лёгком движении, то и дело поднимались выше — почти до моих колен.       Я не изменял себе. Всё те же тонкие ручки, та же повязка на бёдрах, голый живот и грудь. Тот же Птолемей. Снова, как прежде, юный. Кто же напротив? Напротив… М-да…       — А подчинять себе энергию — это ты уже неплохо насобачилась. — Отвесил приветственный шутовской поклон я. Обнимая себя за плечи, Розанна стояла в точно такой же пене. Строгая причёска, платье с аккуратненьким скромным вырезом, тонущие где-то в белёсом мареве каблуки — да, несомненно, она предпочла воплотиться именно такой, какой и вошла в пентакль. О эти люди. Ну вот ведь могла бы, Ан нет. Что тут сказать? Абсолютно никакой фантазии. — Здравствуй, Рози.       — Здравствуй. — Золото в её глазах, бывшее только лишь бликами на Земле, ярко сверкнуло. — Ну… — Она переминалась с ноги на ногу — не подойти, не обнять, ни даже задать вопрос. Губы сомкнула, стиснула пальцы. — И?..       Я бы конечно мог потянуть резину. Только зачем? — главный вопрос. Мы ведь его оба прекрасно знали. И сейчас, стоя на границе миров в молчании, Розанна обнажала передо мною свою надежду.       — Времени-то сколько прошло? — осведомился небрежно. Зыркнул на белую пену недобрым взглядом — облако вздыбилось, немного покружилось, приобретая форму, и Птолемей с комфортом уселся в подобие некого авангардного кресла. После некоторых раздумий Рози поступила примерно так же.       — Четыре с половиной месяца.       Я покивал серьёзно.       — Ну да, ну да. — И тут-то она наконец заметила.       — Ты? — тёмные глаза сощурились и сверкнули. Присматриваясь ко мне, Розанна покачивалась на месте. — Не понимаю, — бормотала одними губами… ты ведь… джинн четвёртого уровня, средней руки. Но я вижу… это восьмой. Не меньше. — И изумлённо вскинулась: — это… Как?       Я (насколько мог скромно и безразлично) пожал плечами. Что не говори, всё же приятно. Всё же немного льстит. (Ладно. Не «немного». Но это уже так… совсем незначительные подробности).       — Давай с начала расскажу, — сжалившись, милосердно предложил я. И мальчишка-египтянин подтянул колени к животу. Обхватив их руками и сцепив пальцы, я неторопливо начал свою историю.       То, что тело Натаниэля не переживёт повторного путешествия, было очевидно, пожалуй, всем. Помню, как собственноручно укладывал его в пентакль и как непозволительно долго сжимал запястье. Было прощаться страшно. Хотя бы потому, что на самом деле о том, к чему приведёт открытие Натом Врат, каждый из нас мог только догадываться (в меру своей фантазии и таланта к нагнетанию атмосферы. А я, если захочу, нагнетать умею).       Как бы не была сильна личность, каким бы ни был уровень развития души — каждый человек носит в себе уж слишком незначительный запас энергии для того, чтобы вне тела суметь воплотиться самостоятельной и полноценной сущностью. Мы оба это понимали. Оба понимали, снова и снова сливаясь воедино в целебном вихре. Личное могущество — вот, чего у Натаниэля не было и чего быть по определению не могло. Да, он прошёл Врата, но всё же для Иного места он был чужим.       Чувствовал ли он, что рано или поздно развоплотится? — этого я не знаю. Я, однако же, это прекрасно видел. Он был индивидуалистом. Был человеком. Он цеплялся за своё сознание, цеплялся за всё, что у него осталось — и потому не мог по-настоящему стать одним из духов. Этого Натаниэль попросту не умел.       Маленький и хрупкий клочок энергии. Что у него было? — с тех пор, как он попал сюда, кроме меня — ничего. Вообще. Я ограждал его, я обнимал его, я до последнего пытался его держать. А он развоплощался. И, дурачок, говорил, что счастлив.       А я ведь этого волшебника, этого мальчишку, этого единственно нужного мне человека едва обрёл.       Я не хотел терять.       И я поглотил его.       На несколько мучительных мгновений мы слились в одно, чтобы потом разделиться надвое.       Криком моим всколыхнулось Иное место. Я разрывался и, о все боги, имена которым когда-либо в мире давали люди, как же это было мучительно, как же это было безумно больно.       Мне было нечего дать ему. Мне было с ним поделиться нечем. Кроме себя самого. Кроме того, чем, в сущности, я являлся.       Первое время оба мы были слабы. Но он был гораздо, гораздо слабее всё же. Странная энергетическая пуповина связала нас, и неумело барахтающегося, забавного, как новорождённый котёнок, я повсюду таскал его за собой, как мама-кенгуру кенгурёнка в сумке. Он ведь, по сути, и был детёнышем. Растерянным, едва обретшим и осознавшим новую сущность — сущность, которая прежде была моей.       — Но я не понимаю. — Рози вцепилась в колени пальцами и, если бы тело её было и впрямь реальным, это бы наверняка причиняло ей спектр пренеприятнейших ощущений. — Если ты разделился надвое, по логике вещей оба вы должны быть джиннами второго уровня. Ты должен был потерять, а ты… обрёл. — Голос её прозвучал растерянно. Слишком уж много того, что выходило за грань нормальности, Рози сейчас узнала.       — А тут произошла очень интересная штука, — произнёс я самым небрежным тоном. — Понимаешь ли, мы были связаны энергетически. — (Связаны и сейчас. Ниточка от меня тянулась к вратам и прямо за них, но успела до прозрачности истончиться). Я впервые за долгое время оставил Ната, и потому начал беспокойно ёрзать в своём авангардном кресле. — Он научился принимать энергию. Понимаешь? Он вбирал её буквально, как губка. Он развивался. Только по какой-то непонятной причине мы развивались вместе.       — Значит он? — Рози бормотала растерянно. Я отмахнулся.       — На то, чтобы достичь примерно четвёртого уровня, ему понадобилось гораздо больше времени. Я же успел восстановиться и продвинуться. Наверное потому, что… — И ненадолго замялся. — Не знаю. Просто вот так. В любом случае, это не бесконечно, и всё уже прекратилось.       Силясь осмыслить, волшебница утратила концентрацию, и сперва её собственный облик, а следом за ним и облачно-небесный пейзаж вокруг начали медленно расплываться. Я, насколько сумел, перехватил контроль. Всё-таки опыта у меня больше на много лет.       Рози размышляла, что-то загибала на пальцах.       — И как он там? — Но, не дождавшись ответа, тут же добавила: — это удивительно. Это ведь так… я запишу, Бартимеус. Можно?       Кресло исчезло. Я неторопливо поднялся на ноги.       — Он? — хорошо. Пока что ещё, что его ждёт, не знает, так что радуется, наивный. — И, запрокинув голову, уставился прямо в небесную чашу тоскливым взглядом. — Хотелось бы мне верить, что через пару тысяч лет у него останется столько же энтузиазма. Это ведь бессмертие. И, временами, такая скука…       Рози приблизилась.       — Так я запишу? — повторила, и этот её вопрос вырвал меня из задумчивости. Я, подперев подбородок пальцами, несколько мгновений просто смотрел вперёд.       — Да. Да, — улыбнулся. — А теперь иди. Дай нам ещё немного времени и, думаю, твой неугомонный папаша потащит меня на Землю. Так что ты там… не скучай без нас. — И новая, важная мысль вдруг озарила. — Рози. Ещё одно.       Тёмные глаза мягко сияли.       — Что?       — Ты не пиши о том, что я стал сильнее. Пусть это останется тайной. Пиши о жертве. Я не хочу, чтобы кто-то шёл на это в погоне за силой, Рози. Потому, что у них ничего не выйдет. Что-то мне подсказывает… нужно любить — и никак иначе.       А потом, не дожидаясь ответа, я отпустил её.       Всё ещё изумлённая, растерянная и отчего-то смущённая, Рози уходила — гибкий силуэт потихоньку таял. Я отпустил её. Я отпустил волшебницу. И долго ещё смотрел в постепенно исчезающие в энергетическом потоке осколки неба.       Долго смотрел. А потом, обернувшись дымом, с рёвом метнулся сквозь стены стихий к Вратам.       Потому, что там меня ждали.       И ещё ничто не закончилось.       Теперь на самом деле всё только по-настоящему начиналось.