Волчья яма

— Ну, возьмешь, нет? — бармен пригладил курчавую бороду, облокотился на стойку и аккуратно расправил носовой платок, на котором лежала горсть узорчатых малахитов. — Смотри, камни отличные, я быстро покупателей найду. — Брешешь, — насмешливо отозвался его собеседник, длинный человек с бледной кожей и гладкими черными волосами, забранными в хвост. На фоне бармена он казался совсем уж долговязым, словно сухая макаронина. Одет он был в строгий костюм, но из-под белоснежных манжет на пальцы наползали заковыристые татуировки. Он поправил галстук, расстегнул пиджак, склонился над стойкой, рассматривая камни. — К кому ты пойдешь, Хэп? У тебя за них душа болит, я же знаю. А лучше меня над ними чахнуть никто не будет.  Хэп поправил замызганную бандану на макушке, свел брови и окинул воинственным взглядом зал, будто опасаясь, что их могут подслушать. Он зря беспокоился: посетители бара занимались своими делами. Несмотря на поздний час — за стеклом входной двери уже окончательно стемнело — внутри было шумно. Люди сидели за столами небольшими компаниями: разговаривали, ковыряли вилками еду, играли в дартс и скарббл. В глубине зала музыкальный автомат откашливался фокстротом, несколько парочек неумело шаркали под него ногами. В воздухе висел густой пивной дух, а в атмосфере чувствовалось тщательно скрываемое напряженно-вокзальное ожидание: чем бы ни занимались посетители, их взгляды неизбежно возвращались к двери. Не к обычной входной двери, что вела в ночной город, а к другой, неожиданно и бессовестно фиолетовой, что ярким прямоугольником светилась в дальней стене. Словно мишень, эту дверь беспрестанно обстреливали вниманием, иногда задевая рикошетом подвешенный над ней золотой колокольчик. Вот и Хэп ткнулся в фиолетовое пятно хмурым взглядом и только потом вернулся к разговору. — Ты, Кошчи, не зарывайся. Ходят слухи, малыш О’Гилл в очередной раз проигрался, скоро приползет с горшком золота, что я, дурак отказываться? Кошчи скривился. Длинный нос съехал в сторону, и без того тонкое лицо вытянулось, делая его похожим на стильный, черноглазый и весьма скептически настроенный скелет. — Говнючий ирлашка, ненавижу коротышек, — процедил он, но быстро спохватившись, добавил: — Не всех, конечно, ты, дружище, коротышка хоть куда… Ему не обязательно было извиняться, Хэп обидные слова даже не услышал. Насупившись, он таращился куда-то вглубь зала. — Ну ты посмотри, что делает, а? Ведь специально же!  В дальнем углу зала тонконогая официантка крутилась между столами, балансируя на плече широченный поднос. Со спины виднелось аккуратное черное каре, крошечное голубое платье и завязки кружевного передника. Остановившись около древнего старца, что сидел за столиком в чалме и больничном халате, она подлила в его чашку горячей воды. Старик благодарно улыбнулся и погладил ее по ладони. — О прекраснейшая из прекраснейших, сегодня твой лик особенно свеж, подобно спелой… — Дедуля! — гневно гаркнул Хэп, едва не выпрыгивая от избытка чувств из-за стойки. — Метафоры свои грязные при себе держи! Старик и бровью не повел, лишь принялся за чай, а официантка кокетливо повела плечом и зацокала каблуками. Когда она повернулась, стало видно, что несмотря на юную фигуру, на лицо она была безобразной старухой. Улыбка только сильнее выставляла уродство. — Красавица моя, — заворковал Хэп, когда она подошла с новым заказом. — Ревнуешь? — девушка подставилась для поцелуя. — Снежи, да они все столы мне слюной обкапали! — Он ласково чмокнул морщинистую щеку: — Каждый, каждый! Разве такой роскошной женщине можно сопротивляться? Глаза Снежи мягко загорелись. — Привет, Кошчи, — сказала она, расставляя на подносе бокалы и стопки. — Ты сегодня просто конфетка, Снежи, — Кошчи показал поднятый вверх большой палец. Когда девушка ушла, и голубое платье замелькало среди столиков, он вполголоса спросил:  — Как она? Хэп дернул щекой. — С каждым днем хуже, — он снял с головы бандану, обтер лицо, снова завязал на затылке. — Болитыч передает таблетки, но… Два дня даже с кровати не вставала, только плакала. Вот, пытаемся расшевелить с ребятами, — при этих словах он благодарно отсалютовал старцу в чалме, а тот витиевато махнул рукой: «Не стоит благодарностей».  Музыкальный автомат в углу влюбленно причмокнул и сменил мелодию на бодрое кантри. Кошчи поежился. — Так откуда, ты говоришь, камни? — поинтересовался он, нацепляя на нос очки в модной черной оправе.  — С каких это пор тебя такое волнует? — И то правда. Одинокая гора или Медная — какая разница? Контрабанда она и есть контрабанда, — Кошчи поднял самый темный малахит и принялся восхищенно разглядывать его на свет. — Удивительный… Цветом точь-в-точь глаза последней царевны, что томилась у меня в темнице. Хэп на это недоверчиво фыркнул. — А я слышал, последним у тебя томился… От тревожного звона колокольчика все вздрогнули. Взгляды метнулись к таинственной двери, разговоры смолкли, автомат всхрапнул и встал на паузу. И только Кошчи устало вздохнул: — Чертовы новички. Шума от них… Фиолетовая дверь распахнулась с ноги. На порог протиснулась дородная дама с крошечной собачкой на руках, а следом за ней — две молодые девицы похожего телосложения, и каждая — с мохнатым довеском. Все трое были втиснуты в леопардовые спортивные костюмы, завиты и раскрашены. Оглядев зал, они цепко выхватили Хэпа и теперь по баллистической траектории двинулись к стойке.  Последним через порог осторожно перешагнул молодой человек. Он был приятной, но слегка потрепанной наружности, и когда он последовал за дамами, его немного шатало под тяжестью трех сказочно огромных чемоданов.  Фиолетовая дверь, постояв открытой, словно проверяя, нет ли еще желающих перейти границу, захлопнулась. По залу пролетел разочарованный выдох. К тому времени, как леопардовый паровоз, пыхтя и гремя каблуками, добрался до бармена, все вернулись к своим делам, а музыкальный автомат снова ожил, на этот раз разряжая обстановку заковыристым армянским рэпом. — Вы кто? — потребовала дама, громоздя животное на стойку. — Мне сказали, здесь будет человек, который обеспечит меня всем необходимым — документами, деньгами, жильем. Соврали, значит? Так я и знала, вокруг одно ворье. — Не дожидаясь ответа, она накинулась на молодого спутника: — Я тебе говорила, что все это идиотская затея, и чего во дворце не сиделось? Говорила? А ты не слушал. Вот теперь расхлебывай! — Э, дамочка, а можно без истерик? — Хэп уставил руки в боки. — Вам сказали верно. Просто с тех пор как хозяин бара вернул себе возможность спать после заката, он предпочитает проводить ночи в постели, а не дежурить в зале, подтирая сопли очередному иммигранту. Так что теперь до утра за него я, а вам придется прижать задницу за каким-нибудь столиком.  — Какое хамст… — Идите, устраивайтесь, пока я добрый. Была бы моя воля, я сдернул бы с вас последний золотой, но раз уж Грэй так распорядился — выпивка за счет заведения. Так что привыкайте к взрослым напиткам и, пока есть время, подготовьтесь к новой жизни: выберите себе хотя бы имя. — Имя? — воодушевился молодой человек, втискивая чемоданы под стойкой. — У меня в жизни не было имени. Что… что я могу выбрать? — Да хоть что, — Хэп пожал плечами. — Джонни, Джек… — Шарлотта? — вставил Кошчи, оглядывая волну белокурых волос и длинные молочные ресницы. — Вот еще, — вспыхнула дама. — Дворец профукали, так хоть титул сохраним. Останешься Принцем. Имя не занято? — Пять лет как свободно, — грустно заметил Хэп. — Вот и отлично. — Дама сделала знак своим дочерям и направилась к дальнему столику. — Крошки, за мной! Тяжело вздохнув, Принц уселся за стойку. — Ну ты умник, — Хэп покачал головой. — Тащить сюда тещу? Совсем мозги растерял? И где ты бросил, скажи на милость, свою… — он осекся, глядя удаляющейся даме вслед. Кажется, он только сейчас заметил, что ступни у гостьи крошечные, а на них, отражая свет ламп, блестят хрустальные туфельки.  Хэп крякнул. Достал с полки бутылку, наполнил стопку и сочувственно придвинул молодому человеку.  — Чертов Румпельштильцхен, умеет испоганить самое дорогое… — А? — Принц вскинулся, будто не сразу услышав, и сокрушенно покачал головой, — нет-нет, за проход в реальность мне пришлось отдать королевство, а это… — он помахал рукой, подыскивая слова, но в конце молча опрокинул в себя стопку. — Жизнь? — философски закончил за него Кошчи. Весь разговор он так и не отрывался от темного малахита, любовался и поглаживал блестящую поверхность подушечками пальцев. — Черт с тобой, беру, — он достал бумажник и принялся отсчитывать купюры, а Хэп вытряс камни в пластиковый контейнер для супа, шлепнул сверху прозрачную крышку. Принц наблюдал за ними, стремительно хмелея: взгляд его рассеянно блуждал, кончик носа наливался красным. — А чем… — обратился он к Хэпу, когда сделка была закончена, — чем пришлось пожертвовать вам? Я слышал, вы отправились сюда с кем-то из братьев? Хэп открыл было рот, но вдруг ощетинился и затряс кулаком вглубь зала. — Эй, хватит пялиться, свиное рыло! Это не твоя красавица! В ответ ему прилетел недвусмысленный жест с третьим пальцем и воздушный поцелуй от Снежи. Следивший за сценой Принц удивленно поднял брови, разглядев на лице стройной официантки крючковатый нос и морщины, а потом удивился еще сильнее, отметив искренне влюбленное выражение Хэпа. От неловких вопросов его удержало только то, что Хэп, все еще недовольно ворча, налил три новые стопки: одну придвинул Принцу, вторую — Кошчи, третью оставил подле себя.  — Так что там с вашими братьями? Музыкальный автомат хрустнул, словно старик артритными пальцами, и заиграл «Горного короля» Грига в неистовой дискотечной обработке. — Нас было четверо, — сказал Хэп мрачно. — Надумали попытать счастье за дверью. Всю жизнь только и знали, что чертову шахту — сколько можно? Ну, пришли к Румпелю, а он потребовал в ответ наше чувство камня. Да и хрен с ним, решили мы, к бесам проклятые блестяшки. Только оказалось, что без этого нам нет счастья. Дар ушел, а тоска осталась. Камни тянули, как поводком. До безумия. — И где ваши братья теперь? — Соня ушел работать в шахту и попал под завал. Чихун ввязался подделывать драгоценности, ему еще три года сидеть. Ворчун… — Подождите, — нахмурился Принц. — Разве… я думал, Ворчун — это вы… Кошчи сардонически рассмеялся.  — Покажи ему, Хэп. Тяжко вздохнув, Хэп приготовился — и преобразился. Густые брови задорно вскинулись, глаза по-детски округлились, губы растянулись в бесконечно счастливой улыбке. — Весельчак Хэппи к твоим услугам, говнюк, — представился он. Потряс восхищенному Принцу руку — и сбросил маску. Лицо опало, будто белье, с которого сняли прищепки. — Всех нас сгубила любовь к камням… Я бы тоже пропал, если бы не Снежи… — Он преданно посмотрел вслед мелькающему голубому платью. — Когда услышала, что с нами творится, пришла, не посмотрела на цену. Отыскала меня в какой-то подворотне, удержала, убедила остаться. Полюбила. По-настоящему, не как в сказке. Теперь вот перебиваемся работой в баре, спасибо Грэю, что приютил. Да Простачок иногда камни подкидывает из-за двери. Не ахти что, но нам хватает. Они выпили, налили еще. — И вы не думали вернуться? — Вернуться? — Хэп болезненно скривился, потер побагровевший нос. — А что нас там ждет? Какая сказка позволит ей остаться с таким, как я? Ей ведь подсунут очередного коронованного дрища, а меня выкинут во второстепенные. — Он пожевал губу, смаргивая чувства. — Нет, она сразу сказала, что меня не бросит, несмотря на то, что Румпель с ней сделал. И я благодарен, видит бог, я ей так благодарен, но порой… порой видеть, как ее это ломает… — он стянул бандану и прижал к глазам, громко выдыхая. Обтер щеки, лоб, снова завязал узел на затылке. И погрозил кулаком — почему-то Принцу. — Но однажды все будет хорошо, ясно тебе? Однажды Иван найдет противоядие…  — Иван? Он же уже перешел границу. — Пффф, да разве нашего Ивана удержать? — Хэп ядовито хмыкнул. — Повадился шарахаться туда-сюда. Его уж чуть не в каждой сказке казнить приказано, а он так и шмыгает: неделю тут, неделю там… — Зачем? Он же рискует жизнью… — Народ видишь? — Хэп обвел пальцем зал. — Все его ждут. Кому-то ищет родственников, застрявших по ту сторону, кому-то передает новости, кому-то помогает добраться до границы. А кому-то ищет противоядие — вот как для Снежи, чтобы избавить от проклятия Румпеля. Увидишь, Иван уже вот-вот вернется… Взгляд Хэпа так горел, а голос сквозил такой верой, что все уставились на фиолетовую дверь, ожидая звона колокольчика прямо в эту секунду. Сейчас, сейчас, еще немного…  Чуда не случилось. Колокольчик остался висеть безмолвно, дверь не скрипнула. Хэп налил себе еще стопку. Принц повернулся к Кошчи. — А вы? Во что вам обошелся переход? Кошчи не ответил. Он вообще выглядел неважно, будто на него внезапно нахлынула боль или похмелье, хотя к выпивке он не прикоснулся. — Ай, наш Кошчи тот еще хмырь, — пояснил за него Хэп. — Румпель, конечно, хотел бессмертие, но этот пройдоха так заговорил ему зубы — про яйцо в утке, утку в зайце, селезня в печенке и бегемота в заднице, что тот выгнал его, лишь бы отвязаться. Единственный, кто смог пройти без налогов, ага? Кошчи снова промолчал. Скривившись, поднялся со стула. — Вы развлекайтесь, ребята, а я пока  позвоню, — он обернулся, махнул в сторону туалета. — Шумно тут у вас…  Все еще морщась, он стащил пиджак и, плюхнув его на стойку, отправился за угол. Там притаилась совсем невзрачная дверь. На ней красовался знак с двумя человечками: один был с рогами, другой — с хвостом, а снизу крепилась угрожающая надпись: «Не ошибись!» Хэп взялся было за тряпку, собираясь протереть стойку, поднял пиджак — и уставился на забытый телефон. Нахмурился. Посмотрел исподлобья на дверь туалета. — Как же он позвонит? — удивился Принц с хмельной наивностью. Хэп постоял, сомневаясь, а потом решительно отправился в сторону неприметной двери. В туалете было чисто, несмотря на отсутствующую кое-где плитку и плохо замазанные рисованные члены. В углу громоздились метлы и швабры, над раковинами крепилось треснутое зеркало, под потолком гулко работал вентилятор. Кабинка была занята только одна.  Хэп встал на цыпочки, прижал ухо к хлипкой дверце. Прикрыл глаза, прислушиваясь, а потом втянул ноздрями кисловатый запах…  — Ах ты падла!  Щеколда всхлипнула, вырываясь из креплений. Сидевший на крышке унитаза Кошчи вздрогнул, шприц выпал, покатился по влажному полу. Мгновение оба молчали.  Первым опомнился Кошчи. — Хэп… — начал он, примирительно выставляя вперед руку, но Хэп махнул на выход. — Вали давай.  — Послушай… — Думаешь зубы мне заговорить? Я не Румпель. Вали, говорю. Сам не уйдешь, я тебя выкину! — Да послушай же… — Жизнь свою можешь гробить, как хочешь, но делать это у Грэя я не позволю… — Грэй знает! Хэп замолк на полуслове. — Чего? Кошчи набрал в грудь воздух.  — Это моя плата. Румпелю. Игла. Без нее я теперь умру. — Но ты же говорил… — Мало ли что я говорил.  — И ты… постоянно… — Живу от дозы к дозе. Хэп засопел, сжал кулаки. Ругнулся на языке, который больше напоминал скрежет камня. — А Грэй что, спалил тебя? — Нет, сразу не поверил. Припер к стене, заставил признаться. — Кошчи поморщился, будто эти воспоминания были для него болезненными. — Сказал, что могу здесь, если что… Хэп не выдержал: — Зачем, черт тебя подери? Отдать красоту, дар, хреново королевство — но жизнь? Кошчи, это…  это сказочное идиотство! Зачем? — Он осекся: — Только не говори, что это из-за… — Заткнись и закрой чертову дверцу, Хэп, — Кошчи провел ладонью по волосам, потянул ворот рубахи. Поднял с пола шприц, покрутил, снял колпачок с блестящей иголки. Хэп неловко переступил сапогами. — Ладно, пойду я. — Погоди, — сказал Кошчи торопливо, — слушай. Я… меня сейчас отключит ненадолго, а ты… будь другом, разбуди меня утром. Я уйду по-тихому. Не хочу встречаться с… Он не договорил, но Хэп кивнул, явно понимая, о ком речь.  Вздохнув, Хэп прикрыл за собой дверцу. Отошел в угол, к сгруженным ведрам и швабрам, погрохотал чем-то и выставил перед кабинкой знак «временно не работает». А потом развернулся к раковине и вытер лицо холодной водой. Постоял, сжимая челюсти так, что борода топорщилась на скулах. Когда он вернулся в зал, у стойки зависло кружевное облако. Снежи водила плечом, подливая Принцу очередную стопку, а тот рассеянно хихикал. — Грязная твоя душонка! — громыхнул Хэп, устремляясь к ним, словно разрывная бомба. Он схватил Принца за ворот, вздернул на ноги, встряхнул. — Еще раз тронешь, и я тебе… — Я и пальцем к ней не прикоснулся! — А пялился, что я, не вижу? Глазами так и жрал. — Перестаньте, да зачем мне? Пустите! — Теперь, значит, в кусты? Как на чужую красавицу руки распускать… — Да вы слепые все, что ли? — взвился Принц. — Какая она красавица? Она же старуха! Зал задержал дыхание.  В общей тишине крик Снежи показался особенно громким. Она взвизгнула, отшатнулась, поднос брякнулся на пол. Тоненькие ноги подломились, и она неуклюже осела в пивную лужу. Закричала снова, теперь истерично, на высокой надрывной ноте, вцепляясь ногтями себе в лицо и расцарапывая щеки. На белый воротничок брызнуло красным. Хэп бросился к ней, обхватил, сжимая запястья.  — Не слушай его, — шептал он, поглаживая сотрясающееся в рыданиях тело. — Ты самая красивая. Самая на свете. Всех прекрасней, слышишь… всех милее… Снежи не унималась. Крошечная и хрупкая, она сопротивлялась с чудовищной силой. Вырвала руку, ударила Хэпа по щеке, резанула кожу. Кто-то подбежал помочь, кто-то кинулся за водой, Принц тихонько всхлипывал под стойкой. Фиолетовая дверь бухнула, ударившись о стену. — Достал! — закричал человек в темном плаще, врываясь в бар. — Держи, Хэп! Открыв сумку, он выхватил яркое яблоко и кинул. Хэп поймал добычу в полете и протянул рыдающей Снежи. — Вот, откуси, — взмолился он, глядя полными слез глазами. — Откуси… Снежи затихла. Тяжело задышала, будто проснувшись от кошмара, и взяла яблоко.  Посетители затаились. В полной тишине раздался хруст плотной кожицы.  Секунда, две, три… Лицо Снежи стало меняться. Разгладились морщины, подтянулась кожа, заблестели молодые глаза… Девушкой она оказалась весьма обычной, даже чересчур простоватой, но Хэп глядел, словно прекраснее не было на всем свете.  — Хэппи, — всхлипнула она — и упала в его объятия. Со всех сторон радостно захлопали, кто-то утирал слезы. Человек, что принес яблоко, стянул мокрый капюшон. Показалась буйная пшеничная шевелюра, веснушчатый нос, умные зеленые глаза и улыбающийся рот. Его немедленно окружили, наперебой требуя новостей. — Иван, ну как там мой? А мои, Ванечка, мои что говорят, скоро? Мою-то нашел, где она там застряла? Иван поговорил с каждым, кому-то дал надежду, кого-то сочувственно обнял. Паре посетителей передал подарки.  Последней к нему подошла молодая девушка в джинсах и свитере с северным оленем. В руках она держала букет роз. — Ну что там? — спросила она несмело, будто уже зная ответ и страшась его услышать. Иван положил руку ей на плечо. — Говорит, скоро. Говорит, пара льдинок осталась. Девушка кивнула и отошла за свой столик, прижимая розы к животу. Иван устало стянул плащ, повесил на крючок за дверью.  — Мой дрыхнет? — спросил он у старика в больничном халате и, получив кивок, перемахнул через стойку. По-хозяйски пошуровав на полках, он взгромоздил на поднос бутылку и два бокала. Сходил на кухню, вернулся оттуда с буханкой хлеба, банкой соленых огурцов и колбасной нарезкой. Мурлыча что-то бессовестно-беззаботное про «волчок» и «бочок», он запрыгал по ступеням, умудряясь держать поднос идеально ровно. *** Солнце застало бар спящим. Посетители храпели на столах, диванчиках и стульях, Принц дремал под барной стойкой. Посапывал даже музыкальный автомат. Внезапно дремотную тишину прервал треск откуда-то из-за туалетной двери. Там зашипели, выругались, что-то глухо брякнулось на пол. Вскоре в зал вошел, слегка шатаясь, Кошчи. Выглядел он ужасно, с впавшими щеками, черными кругами под глазами и лицом, таким же мятым, как и рубашка. Подцепив со стойки пиджак, он осторожно направился к двери, той, что выходила в рассветный город, но дойти не успел. Вниз по ступеням прогрохотали сбивчивые шаги, и в зал ввалился Иван, одетый теперь в рваные джинсы и вытянутую графитовую футболку с неоновым рисунком. Несмотря на раннее время, он не выглядел усталым или заспанным, лицо его сияло, а в насыщенно-малахитовых глазах отражалось солнце. — Кошчи! — окликнул он восхищенно.  Кошчи застыл на месте. Некоторое время молчал, видимо забыв, что требуется ответить, и только сжимал губы. — Ванеч… — он осекся. — Здравствуй, Иван.  — Ай, да что ты, земляки же! — Иван подошел, открывая руки для объятия. Кошчи дернулся, будто первым порывом было сбежать, но одумался. Шагнул навстречу. Сомкнул руки у Ивана на спине — осторожно, будто тот был покрыт колючей проволокой. Вздрогнул, когда по лопаткам его шмякнули молодецкие ладони. — Помню, все помню, дружище, — хмыкнул Иван. — Ох и сыра у тебя темница, и охрана хороша — дольше всех у тебя томился. А и то удрал. Кошчи прикрыл глаза.  — Разве тебя удержишь… — Ай, сам виноват. Ну кто же оставляет ключ в тюремной двери? — Сам виноват, — Кошчи кивнул, соглашаясь. Сжал объятие крепче. — Сам… Так их и застал спустившийся с лестницы человек. Грэй, знаменитый хозяин бара. Его шаги были мягкими, почти меховыми, а лицо — спокойным и мудрым. Привалившись плечом к стене, он разглядывал двоих, что стояли в центре зала, и молчал, то ли не желая прерывать, то ли наблюдая.  Иван тем временем отстранился, но продолжал держать Кошчи за плечи. — Послушай, дружище! Все хотел спросить, но тебя ж не поймать — вечно занят, будто нарочно от меня бегаешь. Раз уж ты здесь — отвечай, чем тебе пришлось уплатить Румпелю? Ты только скажи, я первым делом найду противоядие. Освобожу тебя. — Я… я… — А? Ну чего там? — Я… я отдал… — Кошчи поднял взгляд и увидел в проходе Грэя. Смутившись еще сильнее, вывернулся из хватки. Торопливо стянул до запястий закатанные рукава рубашки. — Я заговорил Румпелю зубы, и он выкинул меня, лишь бы заткнулся.  Иван рассмеялся — звонко, громко, от чего посетители за ближайшими столиками подняли головы и принялись устало потягиваться.  — Ну в это я верю, — сказал Иван легко. Еще раз хлопнул Кошчи по спине и двинулся к стойке. — Садись, дружище, я сварю кофе. — Наконец заметив Грэя, он улыбнулся — теперь особенно ярко. Проходя мимо, смачно поцеловал в губы и жамкнул пониже спины. — Давай с нами, Серенький, сделаю яичницу, как ты любишь.  Раздался грохот — это Кошчи перевернул стул, пока пятился к входной двери. — Я пойду, у меня в офисе дела, — сказал он, старательно отворачиваясь, пряча от них глаза.  Он шагнул к выходу, но дверь открылась сама. Точнее, не открылась, а бухнула, едва не разлетевшись в щепки. Компания, что показалась на пороге, была совершенно невообразимой: молодая девица с красным ирокезом, милый парень с длинноватым носом, огненно-рыжая красотка с массивными серьгами в виде ракушек и восточного вида юноша с крошечной феской на голове и огромной плюшевой обезьяной под мышкой. Все четверо имели неоспоримые следы веселой и бессонной ночи: от них несло перегаром, попкорном и свободой. — Мы устали, как черти, Грэй, — гаркнула девица с ирокезом. — Мечи на стол все, что не приколочено. Мы пожрем и пойдем кутить дальше! — Заметив Кошчи, она прихватила его за плечи. — Присоединяйся, нытик. Нам не хватает пятого, чтобы как следует посраться, кто победил бы, Годзилла или червяк из «Дюны». Кошчи затравленно оглянулся туда, откуда доносилось мурлыканье: «Тебе три или четыре яйца, Серенький? С брынзой? Погоди руки распускать, дай доготовлю…», и отвернулся. — У меня дела. Девица с ирокезом перехватила его взгляд. Оценила воркующих голубков, потом красные глаза Кошчи, и улыбка ее сдулась. — Так, народ, — заявила она остальным решительно. — Планы поменялись. Отправляемся кутить дальше. — Мы только пришли, — заныли наперебой ее спутники.  — У меня ноги не казенные!  — Мне так с обезьяной и таскаться?  — Я блинчиков хочу!  Девица замахала на них руками. — Зайдем в Макдак, заедим наш ПМС гребаными бургерами. — Незаметно для Кошчи, она красноречиво скосила глазами на него, а потом кивнула в сторону обнимающейся парочки.  Все протесты стихли, взгляды смягчились.  Рыжеволосая девушка взяла Кошчи за ладонь и сделала несколько жестов руками. Девица с ирокезом перевела:  — Пойдем танцевать, пока ноги не отвалятся. Парень в феске положил руку ему на плечо: — Выиграем тебе плюшевую лису в автомате. Длинноносый ткнул его в бок: — Набьем новую татуху. А девица с ирокезом вздохнула и обняла его: — Будем пить, пока реальность не покажется сказкой. Пойдешь? Кошчи посмотрел им в глаза, сморгнул — и почти улыбнулся. — Пойду.  Они так шумели на выходе, топая, гогоча и отпуская дурацкие шутки, что никто в баре не услышал робкого звонка колокольчика и не увидел осторожно отворившейся двери. И лишь девушка в свитере с северным оленем немедленно проснулась.  Подскочив, она прижала подвялые розы к груди и заплакала.