Волчья яма

Входная дверь скрипнула, но на пороге было пусто. Грэй поднял хмурый взгляд от огромной бухгалтерской книги и, сжимая обкусанный на кончике карандаш, некоторое время изучал город за прозрачной створкой. Судя по недовольному выражению лица, приятных посетителей он оттуда не ждал, особенно в такое раннее время. В баре было безлюдно. Мало что напоминало о празднике, единственным украшением служила гордая швабра в углу и обмотанная вокруг нее красная мишура. Темноту зала освещала единственная лампочка, зеленоватая, она заливала барную стойку тоскливым светом. Стояла тишина. Пахло безжизненной хлоркой. Грэй сгорбился над книгой. Нацепив очки-полумесяцы, он то и дело сверялся со страницами, а потом обращался к телефону. Набирал сообщения, отправляя на разные номера один и тот же текст. Телефон то и дело пиликал, выдавая ответы. «Сегодня не сможем», «Прости, мы в клубешник», «Мы уже заказали пиццу, останемся дома» — сообщения вспыхивали и угасали, и Грэй все ниже склонялся над списком. Наконец вздохнув, он плюхнул телефон на стойку и досадливо хлопнул книгой. Стянул очки, они остались болтаться на серебристой цепочке. И вот тогда-то городская дверь открылась по-настоящему. Первым в нее шмыгнул сквозняк, ероша волосы Грэя и листы бухгалтерской книги, а следом на пороге грозно стукнули каблуки. В проеме показалась зловещая фигура: длинное пальто, расстегнутое, и оттого похожее на трепещущие крылья, странный рогатый головной убор, блестящие от снега остроносые сапоги. — Мистер Вульф, — женщина брезгливо переступила, отряхиваясь, и направилась к стойке. За ней в дверной проем втиснулись трое мужчин, широкогрудые, словно три бойцовых бультерьера. При виде посетителей Грэй выпрямился и сунул книгу под стойку. — Привет, Мэл, — он постучал карандашом по деревяшке в неровном, тревожном ритме. — С наступающим. Дама проигнорировала его любезность и гулко процокала ближе. В свете зеленоватой лампы стало заметно, что рога у нее на голове — не шляпа, а замысловатая прическа. — Я думаю, вы знаете, зачем я здесь, мистер Вульф. — Она вынула из сумки тонкую папку: — Как я и обещала, я вернулась с документами. — Мэл… — Грэй неуклюже взмахнул карандашом, будто теряя равновесие. — Вот здесь заключение комиссии, здесь документы из земельного кадастра… — Мэл… — …здесь постановление отдела городской застройки, здесь разрешение попечительского совета… — Мэл… Мэл! — Грэй прикрикнул, чтобы женщина встретилась с ним глазами. — Ты же знаешь, почему «Волчья яма» должна быть именно здесь… — А вы, мистер Вульф, знаете, что занимаете этот земельный участок незаконно. Здание подлежит сносу — и немедленно. Уже через месяц на его месте будет стоять новый торговый центр — надо же улучшать инфраструктуру города, вы не находите? — женщина коротко улыбнулась, яркая губная помада в свете лампы показалась почти черной. — Вот распоряжение, все бумаги готовы. Сегодня истекает срок — с двенадцати ночи эта недвижимость принадлежит лично директору «Интернешнл трейд инкорпорейтед»… то есть мне. Утром ждите бригаду сноса. Грэй стиснул карандаш в кулаке так, словно пытался выдавить грифель. — Только подумай, Мэл… если однажды в эту дверь войдет Аврора… Услышав имя, женщина вспыхнула. — Этого никогда не случится, — прошипела она со злобой. — Ясно тебе, мохнатая рожа? Никогда! — Она выдохнула, одернула воротник, сказала спокойнее: — Теперь, когда эту тараканью кормушку снесут, тем более. — Этим ты ничего не изменишь. И если Аврора придет, а «Волчьей ямы» не будет… — Как же она придет, если уже завтра я заварю эту чертову дверь, залью сверху бетоном и поставлю круглосуточную охрану? А? Грэй помолчал, явно тщательно подбирая слова. — Я понимаю, ты вырастила Аврору, она тебе как дочь, ты за нее боишься, но… только она может решать такие вещи. Что если реальность — ее мечта, ее желание? Что если она хочет прийти сюда? — Чтобы стать кем? Проституткой, воровкой, бомжом, как все, кто отираются в твоем клоповнике? Нет уж, пусть лучше танцует с чертовыми птицами, целуется с принцем и живет свое долго и счастливо. Что я, не знаю, какая сказка ждет ее в реальности? Что какой-нибудь говнюк опоит ее на вечеринке и трахнет? Такая ведь тут спящая красавица? Ну? Не дожидаясь ответа, женщина повернулась и зацокала к выходу. Охрана пошла следом. — Бригада будет утром! Дверь звякнула, закрываясь. Грэй вытянул из-под стойки книгу. Внешне он был спокоен и рассеянно водил по странице взглядом, но желваки на его скулах ворочались, будто под кожей велись строительные работы. Карандаш барабанил по деревяшке громче и громче — пока наконец не вылетел из пальцев. Рыкнув, Грэй схватил документ о сносе. Смял его, хлопнул о стойку, превращая в блин, и не разбирая метнул. С тяжелым охом уронил лицо на ладони — но тут же вскинулся: сбоку раздался вежливый кашель. В дверях туалета стоял усталый, но сосредоточенный Кошчи. Грэй прищурился, явно стараясь понять, как долго он там стоял и сколько успел услышать. — Когда ты собирался им сказать? — поправив галстук, Кошчи прошагал до мятого бумажного блинчика, подобрал и водрузил на стойку. Грэй смахнул улику под книгу. — Не сегодня. Праздник — святое. — Под елку положишь? — Кошчи невесело усмехнулся, подцепляя пиджак с барного стула и нацеливаясь на выход. — Ладно, кто я такой, чтобы осуждать чужие секреты?.. Грэй смотрел ему вслед, что-то обдумывая. — Кофе хочешь? — По дороге в офис в «Старбаксе» перехвачу. — Какой офис? Тридцать первое… Кошчи задержался, метнулся взглядом к швабре и мишуре, будто только сейчас по-настоящему осознавая, что все это значит. — Ч-черт… ну, значит, домой пойду. — Какая тебе разница, где топить депрессию, дома с вороной своей или тут? — Ворон! Алевтина — ворон, — раздраженно поправил Кошчи, явно не в первый и не в десятый раз. — И да, уж лучше я буду праздновать с ней, чем с толпой упившихся сказочных идиотов. — Да какая толпа, — Грэй махнул рукой. — Оглянись. Все забились в норы, не вытянуть. Разве что Рэд заглянет. А так… здесь ты, я, Ал, — он указал на молодого человека, мирно храпящего за музыкальным автоматом, — и пара бутылок Нарнийской шипучки. Даже Ванька, похоже, не успеет… Лицо Кошчи при этих словах изменилось, выражение стало мягче, он позволил пиджаку выскользнуть из пальцев на барный стул, а сам сел рядом. — Почему не успеет? Грэй дернул плечами. — Почти не вижу его последнее время, месяцами пропадает за дверью. Кофе-машина зажужжала, терпко запахло арабикой. Кошчи следил, как зерна, хрустя, спускаются в молотилку. — Ревнуешь? Грэй удивленно вскинул брови. Кажется, такая мысль даже не приходила ему в голову. — Значит, боишься за него? — Да нет же, амулет его защищает. — Амулет? — Ну да. Золотая рыбка дала, когда он ее контрабандой из сказки вынес и в море отпустил. Невидимость, телепорт, магия — за фиолетовой дверью все, что хочешь. Он благодаря этой блестяшке прыгает по всей сказке незамеченным — ни цари, ни шпионы не могут добраться. Он и у Румпеля из-под самого носа противоядия с помощью амулета вытаскивает, и народ сюда втихушку бесплатно выводит. Вон, смотри, — он кивнул на пустой зал, — никого не осталось, все дождались своих. — Зачем тогда он до сих пор там? Грэй нажал кнопку, в чашку с шипением заструилась молочная пена. — Вот и я о том же… — Он вздохнул. — Может, просто не нравится здесь. Иногда думаю, он только ради меня сюда приходит. А если бы не я… может, там бы и остался. Сражался с Горынычем, целовал лягушек… у тебя в темнице сидел… В свете зеленой лампы румянец, который залил скулы Кошчи, смотрелся неоново-ядовитым. — Привет, сказочные алкоголики! — загремели у городской двери. — С наступающим Говн… кхе-кхе… Новым годом! Первым в глаза бросился красный ирокез, дальше — подбитый глаз, а уже следом — кольцо в ноздре и замызганное черное худи на три размера больше, чем нужно. Не стесняясь грязно-снежных следов, что оставляли промокшие кеды, девица ввалилась внутрь. — В мире капец, — пробурчала она, волоча под мышкой еще одну девицу — рыжую, длинноногую и практически бессознательную, — водка подорожала, роллтон со вкусом оливье распродан, письмо на Северный полюс на почте не принимают, потому что, видите ли, посылка невозможна, если отправитель бомж… — Кряхтя, она водрузила рыжеволосую девицу на кожаный диван, стащила с себя толстовку и прикрыла подруге голые плечи, оставаясь в жеванной майке-алкоголичке. — Все катится в жопу, но слава пирожкам, можно быть уверенным, что хотя бы эта чертова дыра будет вечно стоять на своем чертовом месте! Грэй метнул на Кошчи предупредительный взгляд, а потом поставил на стол новую кружку. — Привет, Рэд. Кофе? — Сдался мне твой кофе. Ванька привез бабушкину настойку? — Третью неделю не появляется. — Да чтоб тебя. И бородатого не привез?! — Рэд сникла. Похлопала себя по бокам, видимо, в поисках сигарет, но обернулась на толстовку, все еще прикрывающую рыжеволосую девушку, и махнула рукой. — Ладно, гони свой кофе. Пусть мозг четче видит, какая подстава ждет нас в новом году. — Она почесала правую грудь и кивнула Кошчи: — Ну а ты какими судьбами? — Офис закрыт. — Ясно. Как там твоя ворона? — Ворон! Алевтина — ворон!.. Под осторожный звон входной двери на пороге показался новый посетитель: длинноносый молодой человек в модной джинсовой курточке, облегающих кожаных штанах и клепаном чокере на шее. За ним, бренча ключами от припаркованного мерседеса, зашел крупный мужчина, чья роскошная рыжая борода была любовно заплетена в две викингские косички. — Привет, — молодой человек смахнул снежинки с кончика острого носа. — С наступающим! Мы решили отмечать здесь. — Пино, Карабас! — воскликнул Грэй удивленно. — А клуб на ком? — Пьер с Арти устраивают там какое-то адское караоке по случаю праздника, — объяснил рыжебородый. — Меня от такого тошнит. — Ну и отлично, — Грэй выставил на стойку новые кружки и снова зажужжал машиной. — Садитесь. Рэд тем временем прошлепала в глубь зала и, отпивая кофе, основательно приложила кулаком по кнопке на музыкальном автомате. Тот пробудился от спячки, хрюкнул в ответ и плюнул в нее неумирающим хитом Джорджа Майкла. «Last Christmas I gave you my heart…» От заунывности проснулся даже Ал. — А? Что? Все уже собрались? — он поднялся, поправил штаны на тощих бедрах и водрузил на макушку вечную феску. — Тогда давайте делать праздник! — Чего? — скептически отозвалась Рэд. — Того, — Ал достал из-за автомата коробку. Оттуда торчали рулоны бумаги, коробки красок и кисти, вываливалась мишура, еловые ветки и клубки серебристых веревок. — Ты магазин рукоделия ограбил? Ал проигнорировал этот выпад. Оглядев и шепотом пересчитав собравшихся, он выудил бумагу и ножницы и вручил их Рэд. — Вот, за то, что ты такая кислая — иди вырезай снежинки. Ариэль пусть поможет, если проснется. Грэй, мы с тобой на кухню, готовить стол. Карабас, Пино, с вас рождественские венки и свечи. Кошчи, на тебе… Его прервало рычание за дверью: судя по звукам, к бару с густым тяжелым рокотом подлетал дракон. Или по крайней мере драконо-мотоцикл. Немного утихнув, он хлюпко припарковался в снежной мякоти и пикнул сигналкой. На пороге забухали сапоги — так тяжело, будто их хозяин весил втрое больше обычного человека. Это оказалось недалеко от правды. Новый гость был высок и крепок, светловолос, одет в байкерскую куртку, татуирован змеиной чешуей, а плечи имел такого размаха, что на них с каждой стороны спокойно уместилось бы еще по одной голове. Выбивалось лишь выражение лица: обветренно-суровое, сейчас оно светилось новогодней лампочкой — будто на огромную картофелину наклеили игрушечные глаза. — С наступающим! — гаркнул он, широко разводя могучие лапы. — Горыч, — обрадовался Ал, — ты вовремя! Поможешь Кошчи с гирляндой. Все остальные — по местам! Удивительно, но все послушались, даже слегка огорошенный новичок. Грэй отправился на кухню, Рэд чертыхаясь, взялась за ножницы, Горыч и Кошчи отошли к коробке с гирляндами. — Ты чего не со своими? — спросил Кошчи, рассеяннно разглядывая содержимое коробки. — Надоело. Передал все дела Тугарину и отчалил. С концами. — Турнули, что ли? Горыч вытянул длинную оранжевую мишуру, и она заиграла в его ладони языками пламени. — Скажем так, не сошлись по идейным соображениям. Кошчи посверлил его пытливым взглядом. — Достал всех своими котами? Горыч почесал затылок под светлым хвостом. — Достал. — Ну ты даешь, конечно, — Кошчи негромко рассмеялся. — Банда «Гремучие змеи», наемники и бандиты — а их глава спасает котиков. Я когда на ютьюбе увидел, глазам не поверил. Как ты вообще с этими хвостатыми связался? Выбрав самую пушистую мишуру, Горыч закинул ее на торчащий из стены ржавый гвоздь. — Да у нас база на реке, там берег низкий, удобно. Народ повадился топить, целыми мешками возили. Сил смотреть не было, ну я не выдержал, стал просить мне отдать. Принес на базу двух, трех, десяток — а там пришлось место искать, народ нанимать… Ребята стали жаловаться, мол, несолидно, не тот имидж создаю. Выбирай, говорят, или мы, или усатые твои. Ну я выбрал. И с сегодняшнего дня летаю свободным.  — Ясно… — Кошчи придвинул стул и принялся цеплять гирлянду на подвесные лампы. — А сюда чего? — Да Ваньке хотел спасибо сказать. Кошчи глянул вниз, протягивая руку: — Помогло? — Ага. — Горыч подал ему новую гирлянду. — Как выпил мертвой воды, так голоса пропали. Не слышу больше ни правой, ни левой. В дурке даже с учета сняли, справка есть, что больше не шизик. — Он убрал короткие пряди со лба, глядя вверх на Кошчи. Качнулся на пятках. — А ты… мм… Как там твоя ворон? Кошчи открыл было рот, чтобы привычно исправить, но осекся. Внимательно посмотрел на Горыча сверху. Усмехнулся. — Хорошо. — Он взял очередную пушистую змейку из татуированных пальцев и примостил ее к люстре. — Алевтина хорошо. Следующие часы все работали. Под запахи сосисок, укропа и вареной картошки, ползущие из кухни, Рэд орудовала ножницами, проснувшаяся Ариэль приклеивала готовые снежинки на окно, Карабас и Пино кромсали облезлую хвою, Горыч подавал гирлянды, а Кошчи, балансируя на стуле, прикреплял их бумажным скотчем под потолком. Автомат играл ремикс «Джингл беллз» на бесконечном повторе. — Готово, все за стол! — объявил Ал, балансируя на плечах два громадных подноса. Грэй хлопнул пробкой шампанского. Рэд зажгла свет. Когда все расселись, Ал по-дирижерски взмахнул вилкой: — Предлагаю рассказать, кто за что благодарен реальности в этом году. — Не обращая внимание на кислое выражение лица Рэд, он начал: — Я благодарен, что хоть в этом году «Волчья яма» и опустела, но настоящие друзья остались. Он поднял рюмку и сначала чокнулся с теми, кто сидел за столом, а потом отсалютовал ею в угол, где примостился музыкальный автомат. Тот растрогано всхлипнул и разразился зажигательным «I'll be there for you…» Следующим подал голос Пино. — Я благодарен… что нашел «Дом куколок» — Пьера, Арти, Мальви… — Пока он говорил, красные пятна, словно годовые кольца на стволе дерева, разрастались на шее, карабкаясь вверх по скулам. Прочистив горло, он робко взял Карабаса за пальцы. — И тебя… Карабас обнял его за плечо, поцеловал кудрявую макушку: — И я за это благодарен, бамбино. Рэд закатила глаза. — Ну тогда… тогда я благодарна реальности за «Волчью яму». И ее милейшего, добродушнейшего хозяина, самого гостеприимного человека, заботливого друга, лучшего на свете… Грэй покосился: — Я правильно понимаю, тебя окончательно выселили? — Да дрянь бабка, — с готовностью призналась Рэд. — Швырнула вещи прямо из окна, когда я пришла, их уже собаки растащили. Так что вот все мои пожитки, — она поддела пальцем кольцо в носу. Но тут же воодушевившись, хлопнул Грэя по плечу: — Ну да на этот раз не придется за мусорными баками спать. Слава пирожкам, есть где перекантоваться. Кто там следующий? Кошчи по ее правую руку заерзал на стуле. — Я… пожалуй, я благодарен реальности, что все еще жив. Рэд зычно хохотнула. — Хватит стебаться, бессмертный. — Он и правда бессмертный? — удивился Карабас. — Бессмертнее некуда! — Рэд поднялась, засуетилась: — Щас, щас. Пино зашикал «да оставь», «да не надо», но ее уже понесло в сторону кухни. — Вот! — она горделиво вынесла зеленую бутылку с дохлой крысой на этикетке и булькнула внушительную порцию Кошчи в стакан. — Тут на пятерых хватит, — присвистнул Карабас. Он склонился, потянул носом: — Почти не пахнет… Рэд усмехнулась, придвигая зелено-мутный коктейль к Кошчи. — Давай, супермен, не забудь закусить. Несмотря на ворчание Пино, все затаив дыхание смотрели, как Кошчи поднял стакан, как поднес ко рту — а потом залпом выпил. Облизал губы, оставляя на коже тонкий зеленый налет. Рэд вытянула руки над головой. — Йухууу! — закричала она победно на чирлидерский манер. — Кто самый бессмертный? Кош-чи! Чьи яйца в утке? Кош-чи! Кто просирает бессмертную жизнь в офисе? Кош-чи, Кош-чи, Кош-чи! — Лягушка ты, — беззлобно огрызнулся Кошчи. — Похуже Василиски. — Эх, что твоя Василиска — мозги студентикам втирает, не то что я! — Рэд поднялась, демонстрируя внушительные бицепсы и бинтованные костяшки. — Чемпион мусорного ринга! Победитель боев за пирожки! Королева обезьянника! — Стукнув себя в грудь, она заглотила рюмку шампанского, но подавилась от чувств и закашлялась. — Ну и дрянь… эх, сейчас бы бабушкину настойку… — Ее уже слегка осоловелые глаза осветились гениальной мыслью: — А я знаете что… а я вот что сделаю! Раз бородатый гопник в этом году филонит, я напишу письмо с желаниями и подброшу за фиолетовую дверь, пусть попробует проигнорить! — Она схватила с барной стойки карандаш и зашарила в поисках бумаги. — Да где у тебя… — Не забудь попросить мне ящик «Дуремара», — хохотнул Карабас. — И бутылку-другую «Живой воды», — добавил Горыч. — И новый мягкий коврик, — потребовал Ал. Отовсюду неслись просьбы, прерывающиеся гоготом и звоном вилок, но все это перекрыл вопль Рэд: — Этоблядь чтоблядь такоеблядь?! — она ошарашенно обернулась на притихших друзей и ткнула в них мятой бумажкой с печатью «Интернешнл трейд инкорпорейтед». — Грэ-е-й? Она передала документ Пино, тот прочитал, побледнел и передал дальше по кругу. Рэд вскипела не хуже чайника, краснея под цвет ирокеза и раздувая щеки. — Я откручу этой сучке рога, — зашипела она, потрясая кулаками, — я оторву ей хвост, я ее… — Она права, — Грэй покачал головой. — «Волчья яма» построена незаконно. — Всем было насрать, пока она не приперлась! — Теперь уже поздно… — Поздно?! Да я сейчас… я сейчас… — Рэд схватила со стойки телефон Грэя и накинулась на бухгалтерскую книгу. — Оставь, слышишь? Дай людям спокойно отпраздновать, что они сделают? — Костьми лягут, вот что, — Рэд уже яростно тыкала кнопки. — Никто не станет… Рэд не слушала. — Эй, Малыш? Короче, включай мотор, бери Карла, пристегивай его жирную задницу к креслу и гоните на первой скорости сюда. А? Блин, да пока вы дрыхнете, «Волчью яму» снесут к едрене фене! Нет, не шучу, я бы о таком шутила? Нет, я еще не в хламину, говорю же, я серьезно. Ну? Через сколько? И Чеба у вас? Значит, гоните все вместе! — Нажав отбой, она тут же набрала новый номер. — Джинджер, народ у тебя? Значит так… Пино, Карабас и Ал тоже названивали кому-то, и скоро весь бар был больше похож на новогодний колл-центр. А уже через четверть часа дверь звякнула. На порог въехала инвалидная коляска. В ней сидел болезненно тучный человек, а сзади на специальной подножке стоял миловидный юноша с щенячьими глазами и волосами цвета заварного крема. — Спокойствие, только спокойствие, — торжественно пробасил Карл, заруливая к столу. — Армия спасения прибыла! Предлагаю приварить коляску к полу и объявить меня историко-культурным памятником, охраняемым ЮНЕСКО. — Памятником чего? — хохотнул Ал. — Моей стройной юности, — Карл обвел себя широким жестом. Рэд ненадолго отвлеклась от телефона. — Чеба? — спросила она вместо приветствия. — Отправили за подмогой, — пояснил Малыш. — Сейчас будет. — Отлично. Дверь снова зазвенела. Вскоре в баре было не протолкнуться. Многие явно пришли впопыхах: кто-то был в пижамах, кто-то — в вечерних платьях, мелькала даже пожарная форма, правда, судя по голой груди под курткой, стриптизерская. Все обнимались, смеялись, узнавали новости, передавали бокалы и закуски. Автомат надрывался, умножая веселье бодрым «All I need for Christmas is you». Собираясь в группы, люди бурно обсуждали, как спасти «Волчью яму», и с каждой минутой варианты звучали все менее легальными. В центре народ устроил танцы. Без дел остался только Кошчи. Он уселся в углу за нарядной шваброй и, позевывая, копался в телефоне. Дважды к нему подходил Горыч, уговаривая танцевать, но Кошчи качал головой, и на третий раз его оставили в покое. В разгар веселья раздался напряженный дзыньк. Автомат встал на паузу, все немедленно смолкли. Потому что звон шел не от городской двери, а от другой — фиолетовой. Замерев, посетители смотрели, как створка осторожно скрипнула, немного приоткрылась — а потом распахнулась от души. На пороге, смахивая наглые снежинки с веснушчатого носа, стоял Иван, а рядом с ним отряхивался от мокрых хлопьев упитанный старик с белоснежной бородой, заткнутой за серебристый атласный пояс. — Ну что, карапузики, не ждали? Зал взорвался возгласами счастья. Люди кричали, свистели, улюлюкали. Автомат немедленно загалдел: «Кабы не было зимы…» На объятия к новоприбывшим выстроилась очередь. — Подарки, подарки! — галдели гости. — Дед Митя, ты подарки принес? — Ишь, подарков им! — хохотнул дед Митя, приглаживая бороду. — А уважить старика? Стих там, или песню. Ну-ка расстарайтесь! В центре круга немедленно образовалось пустое пространство, в него выдвинули стул, а Грэй выключил свет везде, кроме лампочки ровно сверху. Стало очень тихо. Смешно переваливаясь, в столп лучей вышел мальчик с бойкими глазами-изюминами и идеально круглым лицом. Самостоятельно забраться на стул он не смог, его подсадила статная женщина в облегающем вечернем платье и пушистом оранжевом шарфе. — Давай, Джинджер, — раздалось из толпы, — поскреби там по сусекам! — Может, тебя поближе продвинуть, на носок? Раздались смешки, но мальчик горделиво взмахнул рукой, требуя тишины, и все замолчали. Он поднял голову к потолку. А судьбы своей не узнать никак, Белый ветер ответы скрыл, Будет спутником он на праздниках Или снег разметет с могил. Но, закутавшись в шаль пушистую Этой долгой, как плач, зимы, Обещали себе, что выстоим.  А другим не расскажем мы, Как из спрятанной под сугробами Одинокой чужой беды Прорастало — давай попробуем,  Прочитаем с тобой следы: Заплутать в этих вечных глыбах нам —  Страх не взял, так добьёт вина?.. Общим выходом, тёплым выдохом  Где-то там заждалась весна. Несколько мгновений зал впитывал строчки. Первой захлопала женщина в пушистом шарфе. Ее приглушенные шелково-перчатные аплодисменты подхватили и остальные. — Молодец, малыш, порадовал старика, — Дед Митя достал из мешка коробку размером с детские ботиночки. — Вот, держи, заслужил. — Адидасики! — закричал Джинджер, приплясывая на стуле. — Настоящие Адидасы! Теперь я вдвое быстрее бегать буду! Он принялся рассыпаться в благодарностях, но Дед Митя уже выискивал глазами нового получателя. Вскоре Рэд любовно обнимала бутылку клюквенной настойки, Ал торжественно восседал на потрепанном арабском коврике, а густо покрасневший Пино жался к Карабасу и придерживал у груди коробку с упакованной в серебряную фольгу роскошной плеткой-семихвосткой. Всем достались подарки, народ возбужденно разрывал упаковку, развязывал банты, утирал слезы, причитая «как знал, Дед Мить, ты как знал…» Стоило мешку опустеть, как к порядком вспотевшему старику подошел Иван. — Дозвонилась! — сказал он победно, протягивая телефон. — Пойдем, дед Мить, отойдем подальше, чтоб не орали. Дед Митя торопливо поднялся, выхватил трубку и заковылял следом за Иваном в тихий угол. — Э? Что? Куда жать-то? — он взволнованно дышал, беспорядочно тыкая в экран большим узловатым пальцем. — Никуда, дед Мить, говори, она уже тут. Да ты отключил. Стой, ничего не трогай, я еще наберу… — Погоди, не вижу ничего, дай очки надену… Экран вспыхнул новым вызовом. — Деда! Дедушка! — закричали оттуда, как только Иван нажал «принять». — Слышишь меня? На экране появилась светловолосая девушка в свитере и меховых наушниках. Торопливо стянув на подбородок новогодне-медицинскую маску, она то улыбалась в экран, то грозно шикала на двух белобрысых сорванцов, что вертелись рядом и то и дело пытались вырвать телефон. — Внученька, — сказал дед Митя ласково, украдкой вытирая слезы кончиком бороды. — Как ты там? — Да хорошо, деда, все нормально, — удерживая телефон одной рукой, девушка вручила каждому сорванцу по чупа-чупсу, и это на время их заткнуло. — Ты прости, дедуль, что не приехали. Сейчас дурдом какой-то, самолеты задерживают, мы третий день в аэропорту сидим, ждем отмашки. — Ну хоть расскажи, как ты, как на работе, как пацаны, — проворковал дед Митя, усаживаясь на подставленный Иваном стул. — Как у Фроста дела… Немного послушав, Иван похлопал старика по плечу и направился к барной стойке. Там теперь собралась первоначальная компания: Грэй, Рэд, Горыч и копающийся в телефоне Кошчи. — Наливай, Серенький, — сказал Иван, усаживаясь между ними. — Выпьем за сказку. — Может, за реальность? — Грэй наполнил пять небольших стопок. — Маловато налил, чтобы за реальность пить, — заметил Кошчи. Он все еще держал телефон, но вместо экрана теперь разглядывал, как пшеничные кудри вьются вокруг веснушчатого уха. — Тут сразу по бутылке надо. — Это ты в точку, — засмеялся Иван и хлопнул его по плечу. — Тогда за фиолетовую дверь, — сказала Рэд примирительно, и все закивали. Чокнувшись, они опрокинули в себя стопки. — Ох, не знаю, Ванька, как ты постоянно мотаешься в сказку, — сказала Рэд, подцепляя соленый огурец на вилку. — Меня бы тошнило смотреть на них: живут, как тушканчики в зоопарке. Теснятся в своих книжках, боятся увидеть, что мир больше, чем хреново тридесятое… — Не всем подходит реальность, — заглотнув маринованную лисичку, Иван пожал плечами. — Вот отец, братья — что им тут делать? Там у них королевство, почет, важная роль, а здесь? Они люди старой закалки, им просто не выдюжить… — А вот моя бабка… — Твоя бабка в свои четыреста лет меня бы на лопатки уложила и инфляционную модель Вселенной доказала, ты не путай. Дело не в возрасте, — он ткнул себя в середину лба, — в голове. — Ну вот я бы и не выдержала, смотреть, как они чахнут там, загнивают головами в своем сказочном болоте. — Не знаю, — Иван задумчиво пожевал ветку укропа. — В сказке есть своя прелесть. Там все так просто, по-домашнему. Клубочек всегда выведет, печка накормит, яблоня укроет. За добро платят добром, сразу знаешь, кто твой друг, а от кого ждать подлянки… — усмехаясь, он снова похлопал Кошчи по плечу. Кошчи застыл, будто боясь согнать случайно присевшую на плечо птичку. Экран его телефона давно погас. Рэд фыркнула. — Только не говори, что ты вернулся бы туда, бросил бы реальность и стал опять… Дураком? Иван вздохнул. Забрался пальцами под ворот рубахи, вытянул блестящий амулет и сжал в ладони. — Теперь уже не важно… Телефон брякнулся на пол. Не обращая внимания, Кошчи вцепился Ивану в рукав. — Вернулся бы? Иван посмотрел растерянно, удивляясь такому напору. В этот момент по залу прокатился зычный голос: — Слушайте-слушайте, снежинки и зайчатки! У меня остался один особенный подарок, — вернувшись в центр зала, Дед Митя достал из-за пазухи небольшую бархатную коробочку и протянул кому-то в толпе. Раздался тоненький визг — будто дернули за хвост заспанную свинку. Это была Снежи, и она так и продолжала похрюкивать, размахивая коробочкой, в которой блестело крошечное бриллиантовое колечко. Рядом стоял пунцовый Хэп, а дед Митя заговорщицки хихикал в густую бороду. Зал поднял радостный вой, а когда Снежи бросилась Хэпу в объятия, разразился нестройным: «Ур-ра!» За барной стойкой все тоже хлопали, Рэд даже вскочила на стул, размахивая пиджаком Кошчи на манер победного флага. Сам Кошчи, незамеченным никем, сидел с выражением полного внутреннего разлада. Он то хмурился, то кривился в досаде, то стискивал до хруста зубы. Наконец, поддавшись моменту и не давая себе времени передумать, он стремительно ухватился за бутылку с перечеркнутой крысой на этикетке. Придвинул стопку. Миг — и жидкость булькнулась, смешиваясь с алкоголем. Уже в следующее мгновение стопка стояла на своем прежнем месте. У Грэя под локтем. В своем смятении он не почувствовал, как все это время за ним внимательно наблюдает Горыч. Зал пританцовывал и подпевал, кто-то затянул счастливое «Hey baby, I think I wanna marry you», бухнула пробка шампанского. Казалось, сама «Волчья яма» ходила ходуном, поддавшись общему порыву. — Ванька, признавайся, как ты все это устроил? — спросила Рэд, спускаясь со стула. — Подарки эти, кольцо? Откуда в сказке все откопал? — А это не я. — Ухмыляясь, Иван махнул в сторону Грэя: — Вот кто у нас главный дед Мороз. С лета готовился, выспрашивал, запоминал, кто о чем мечтает, подарки выискивал. А сегодня, пока суть да дело, передал мешок деду Мите, никто и не заметил. Сам только без подарка остался. Прости, Серенький, я пирожки твои любимые вез, да дед Митя от волнения все умял. Рэд подняла свою стопку, салютуя Грэю: — Даже реальность терпима, когда рядом люди, а не говно. Иван кивнул и сцепил с Грэем пальцы. — Тогда за реальность? — За реальность, — согласился Грэй, улыбаясь своей обычной грустноватой улыбкой Вот он чокнулся с Иваном. Вот задержал дыхание. Вот поднес стопку к губам… — Не пей. Он удивленно уставился на Кошчи: — А? — Горь-ко! — надрывался на фоне зал. — Горь-ко! Автомат торжественно гремел марш Мендельсона. — Не пей, — повторил Кошчи так же негромко. Грэй посмотрел на него, затем на свою стопку, поджал губы — и ни слова не говоря выплеснул содержимое в раковину. Когда он поднял глаза, Кошчи уже не было на месте, только хлопнула входная дверь. Грэй сделал шаг из-за стойки. — Оставайся, — махнул на него Горыч, поднимаясь. — А то эти дармоеды выжрут тебе все запасы. Он сунул руки в карманы джинсов и неторопливо, будто с ленцой, отправился на улицу.

***

Кошчи обнаружился тут же, у выхода. Он сидел на обледенелом порожке и тихо стонал, уронив голову на ладони. Черные пряди выпали из тщательного хвоста, занавешивая лицо. Горыч постоял, попинал колесо своего байка, протер зеркало рукавом. — Яйца отморозишь, — протянул он наконец. — Тут тебе не сказка. — Конечно не сказка, — глухо отозвался Кошчи. Он вытер лицо, уперся злым взглядом в слякотно-талую жижу под ботинками. — Там ведь все просто, помнишь же. Ты плохой — ты делаешь всем плохо. В этом твоя суть, твоя роль, кто ты такой, чтобы спорить. Не мучаешься совестью, не лежишь ночами, выбирая между тем, чего хочешь больше жизни, и тем, кто от этого пострадает. — Он остервенело сжал кулаки. — Я все еще злодей, понимаешь? Только теперь я это знаю. Ненавижу себя, но не могу измениться. Я зря пришел в реальность, таким, как я, здесь не место. Горыч опустился рядом на льдистую ступеньку. — Ну ты даешь, — он собрал с земли снежную мякоть, принялся сминать ее в плотный шарик. — Даже в животе есть хорошие и плохие микробы, что уж обо всем человеке говорить. Все страдают, что не могут получить, чего хотят, все делают ошибки и гадости, все ранят тех, кого любят. Смирись, Кош, ты не злодей… ты просто человек. — Но ты ведь изменился. — Изменился? — Коты эти твои чертовы, приют… Горыч отмахнулся. — Коты это случайность, блажь. Я пока с братвой ездил, чего только не делал — и драки были, и грабежи, и заказухи… Назлодействовал, короче… Только сейчас понял, что хочу по-другому. — Он сжал снег в кулаке, посмотрел, как холодные струйки бегут по линиям жизни. — Я так тебе скажу, нас портит это место. Мы вроде и выбрались, а сказка не отпускает, держит на поводке, как мопсов. Почему мы все еще здесь? Почему не разъехались, мир такой громадный! Что нас держит в этой яме? Короче, ты как хочешь, а я сматываю. Поэтому и приехал, увидеть вас напоследок. Кошчи поднял голову. — Уезжаешь? Куда? — Понятия не имею, куда-нибудь в тепло. Чтобы океан, песок и ноги на панель управления. Давно мечтаю, а только сейчас решился. Свалил от ребят, съехал с квартиры, купил трейлер… — Трейлер? — Ага. Большой, с кроватью, кухней, местом для байка, все путем. — А как же кошки? — А что кошки? Приют и без меня работает, а новых я что, по дороге не найду? — Он потер себя по широкому затылку. — Тебе тоже надо валить отсюда, слышишь? Тебя ведь ничего здесь не держит. Кошчи сник: — Держит… — Ну что? Работа твоя дурацкая? Что ты, галстуком к стулу привязан? Чем тебе тут намазано? Зимой этой треклятой? Стылой квартирой на чердаке? Забегаловкой, где у каждого свой чемодан тараканов? Послушай меня, хочешь действительно жить свою бессмертную жизнь, а не проматывать под барной стойкой, — уезжай. — Не могу… — Кошчи… — Не могу! — Да почему? Из-за дурака этого… — начал он, но замолчал, когда Кошчи вздернул рукава рубашки. Некоторое время они молчали, а вокруг мягко падали снежинки. Горыч хмуро разглядывал синюшную, измученную уколами кожу. — Лечиться пробовал? Он потянулся, но Кошчи скрестил руки, прикрывая синяки ладонями. — Это не зависимость, это плата Румпелю. Без иглы я умру. — А противоядие? — Горыч обернулся к двери, за которой мелькали в танце пшеничные кудри. Кошчи демонстративно отвернулся. Горыч выдохнул с досадой. — Ясно. — Он зло кинул снежок, посмотрел, как тот рассыпался о колесо его байка, и поднялся. Послушал, как за дверью подпевают бодрому «Shut up and dance with me». — Ладно, зад уже примерз, хочу выпить и вытрясти из головы всю дурь, хоть на одну ночь. — Он протянул руку: — Ты со мной? Кошчи поднял голову: — Я танцевать не умею. Горыч дернул плечами: — Вот и отлично. Я тоже. Они ввалились внутрь, в горячую, громкую, бурлящую пену людей, по пути опрокидывали в себя чьи-то бокалы шампанского. Под пьяняще-пузырьковое «Oh don't you dare look back, Just keep your eyes on me…» забрались в центр. Кошчи неуклюже прыгал и мотал головой, и волосы взлетали вокруг лица чернильными брызгами. Горыч торопливо стянул куртку, оставаясь в тонкой белой майке. Кто-то из танцующих рядом присвистнул на обнажившиеся бицепсы, но он явно не услышал. Не отрываясь, он смотрел на Кошчи. Люди рядом визжали и прыгали, терлись горячими телами, толкались, сокращая расстояние между ними, сжимая пространство. И Кошчи и Горыч сближались, все неумолимее. На последнем аккорде они стояли так тесно, что когда автомат переключился на медленную музыку, им только и нужно было поднять руки друг другу на плечи. Горыч сделал это первым. «Hallelujah, hallelujah…» — пел автомат, и мелодия пенным кружевом оплетала бар. Волна за волной, словно теплое море, она заполняла любовной молитвой все пространство, каждую душу. Вокруг нарисовались парочки. Хэп обнимал Снежи, а она, сильно склонившись, прижимала голову к обвязанной банданой макушке. Пино кутался в объятия Карабаса, Рэд кружила уставшую Ариэль. Малыш неторопливо и по-карусельному крутил инвалидное кресло, а Карл улыбался, запрокинув голову к вспыхивающим лампочкам светомузыки. В самом центре стояли Иван и Грэй. Они почти не двигались, только Грей задумчиво перебирал пшеничные кудри, а Иван то сжимал, то разжимал пальцы, обнимая его за спину. Кошчи зацепился за этих двоих взглядом, а потом, словно через силу, отвернулся. Горыч встретился с ним глазами. — Если хочешь, — шепнул он в крошечное пространство между ними, — я побуду сегодня твоим противоядием. Кошчи растерянно поднял брови. — От иглы? Горыч грустно улыбнулся. — От Ивана. «Hallelujah, — потрескивал автомат, выводя небесно-нежные ноты, — hallelujah…» Кошчи молчал, только руки на голых плечах Горыча дрогнули. Well maybe I've been here before I know this room and I've walked this floor I used to live alone before I knew ya… Взгляд Кошчи поднялся, словно по веревочной лестнице: ключицы — кадык — небритый подбородок — губы — глаза. And I've seen your flag on the marble arch But love is not a victory march, It's a cold and it's a broken Hallelujah Куплет отсчитывал удары, бу-бум, бу-бум. Кошчи молчал. — Я знаю, где они хранят ключ от комнаты наверху, — сказал он наконец. Hallelujah, Hallelujah… Горыч улыбнулся — и потянул его к барной стойке. Автомат щелкнул, переключаясь на безудержно-игривое «I saw mommy kissing Santa Claus…» Они начали целоваться на лестнице, по-очереди вжимая друг друга в стену. Так и не расцепляясь, избавлялись от одежды: улетел галстук, плюхнулся пиджак, повисла на перилах белая майка. Дверь открыли наощупь, под бубенцовое бренчание пряжек. Запнулись, повалились на пол, вползли в комнату. Прямо так обвились руками и ногами, и снова сцепились губами. Последним видимым движением Горыч ударил пяткой в дверь, отрезая реальность. Створка захлопнулась. Теперь из-за двери доносилось сдавленное торопливое дыхание и шорох стягиваемой одежды. Вжикнула молния, другая. Бухнули ботинки. Скрипнула кровать. Дышали все громче, беспорядочнее, срываясь на короткие гортанные хрипы, потом на глухой рык — а там все замерло. Тишина, насладившись перерывом, переросла в тягучие ленивые поцелуи. В замочную скважину можно было подсмотреть, как Кошчи растянулся на кровати, а Горыч устроил голову у него на плече. — Когда ты уезжаешь? — Пораньше утром. Не люблю долгие проводы. — Горыч приподнялся на локте, разглядывая Кошчи: — Но если захочешь, успею покатать тебя. Байк это… — он вдохновленно прикрыл глаза, — почти полет. Кошчи устало улыбнулся. — Утром посмотрим. Внезапно он поморщился, будто вспомнив о чем-то неприятном. Потянулся к брюкам, достал небольшую металлическую коробочку и сунул под подушку. Внутри по-медицински звякнуло. — Ты даже если один раз пропустишь, то… — начал Гор, озабоченно следя за его движениями. — Ага. — Когда тебе нужно? — В полночь. — Осталось не так много, хочешь — посидим вместе, я сгоняю вниз за едой. — Нет, устал. Бессонница доконала, а сейчас впервые чувствую, что вот-вот усну. Пусть хоть разок. — Не проспим? — У меня будильник, — Кошчи взял Горыча за затылок и снова уложил себе на плечо. — Не бойся, спи. — Разбуди меня, обещаешь? Хочу быть рядом, когда… — Обещаю. Горыч потянулся, поцеловал Кошчи в губы, а уже через несколько мгновений тихонько засопел ему в шею. Если бы он сейчас проснулся, то увидел бы, как Кошчи осторожно, чтобы не потревожить его, достает из-под подушки телефон, открывает приложение и отключает будильник. А потом откидывается на подушку и долго смотрит в потолок. Его виски блестят от влаги. Время идет, его веки наконец тяжелеют и закрываются, а дыхание становится ровным. Ни один из них не услышал, как внизу раздалось многоголосно-счастливое: «Три, два, один… С Но-вым го-дом!»