***
– Мертв! Мертв! – раздалось грустное и отчаянное за дверью в коридоре, и исчезло так же быстро, как и появилось. В голове сильный шум, и у Юлика такое чувство, что в его организме началась новая мировая. Краем уха он услышал чьи-то голоса. Сначала он ничего не мог разобрать, но потом окончательно пришел в себя и, не открывая глаз, начал прислушиваться. Даша покосилась на дверь. – Он мертв! Как ты мог это допустить? Мертв! – Не кричи, разбудишь всех! Я не виноват, что он умер! Да и не страшно, ничего не поменяется. – Думаешь? – Наверное. Юлик не чувствовал слишком много боли – бывало и больше, он настолько привык кого-то терять, свыкся с мыслью, что он всегда будет не с ним, что всегда что-то будет стоять между ними. Когда теряешь несколько десятков раз, боль обесцвечивается, но вместе с ней теряешь краски и ты. Руслан был теплым, мягким и осторожным. У Руслана с Юликом был поцелуй под омелой, и это казалось большим секретом, непомерным. Терять было не больно, пытаться расстаться с воспоминаниями – тяжелее. Они разошлись по швам, разлетелись по ошметкам, по кусочкам. Юлик цепляется за Дашу крепко-крепко и просит жалко совсем, слабо – помоги. Бездна протягивает угольно-черные руки и взывает к павшим. Юлик – теплый-теплый, только трещит по швам и улыбается до боли в мышцах, боль скользит наждачкой по тонким венам жизни. Даша повторяет «хорошо», и Юлику хочется верить. Но он знает, что из черного омута их бед не вырваться, он ступает прямо в центр, кружась в круговороте поражений. Даше круговорот напоминает танец старых картинок-воспоминаний, и она кружится, позволяя бездне забрать силы. На дне оказывается действительно хорошо, один вальс заменяется другим, и черти перестают бить душу на осколки, Юлик сам становится его частью, полностью потонув в своих бедах, и лишь теплая ладонь сестры обдает теплом, не позволяя упасть ниже.***
– В смысле он умер на дуэли? На дуэли с кем?! – вскричал Хованский, ударив кулаком о дубовый стол в своем кабинете. – С Тушенцовым, – осторожно произнес Паша, замявшись. – Поверьте, я..! – он был прерван хлесткой пощечиной, из-за которой в глазах потемнело, а во рту появился привкус крови. – Ты позволил какому-то мальчишке убить немецкого офицера, жалкий ты поганец! – голос Юры сорвался на рык. – И где он? – Шмальц..? – Да ясен черт, что он гниет уже! Тушенцов где? – У Юлия, наверное. Ну конечно. Вот и ответ на вопрос, почему же состоялась дуэль. Юра криво ухмыльнулся, после чего кашлянул и приказал: – Ко мне его. – Так точно!***
Запястья грубо связывают веревкой, и Руслан шипит от боли. Впрочем, сам виноват: поддался чувствам и слишком резко, не думая, сделал то, что сделал. Один хлесткий удар. Другой. При каждом ударе Руслан, как бы удивляясь, поворачивал сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и оскаливал белые зубы. Хованский снова решительно выступил шаг вперед и, со свистом взмахнув розгами, сильно шлепнул ею по спине Руслана. Тот дернулся вперед, но два офицера удержали его, и такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той. – Довольно, – выдохнул Юра, кидая розги на свой стол. Один из русских офицеров, с состраданием взглянув в темно-карие глаза, что не проронили ни слезы, срезал с запястий веревку. Второй же помог ему встать и накинул на плечи белую рубашку. Сзади на ней тут же проступили кровавые пятна. – Надеюсь, понятно, что без моего ведома нельзя даже дышать? – как-то спокойно и снисходительно спросил Хованский и, получив утвердительный кивок, махнул рукой, разрешая уйти. Произвол, в самом деле. Даша отвела глаза от окна, на подоконнике которого она сидела, коротко взглянула на Юлика, что был на кровати, утирая слезы, и посмотрела на отворившуюся дверь. Это было что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное, что Даша не поверила, чтобы это было тело человека. – О Господи, – истерично выдохнула она, поняв, кто перед ней стоит. Даша поспешно спрыгнула с подоконника и, поправляя платье, выбежала из комнаты, чтобы принести лекарства. Руслан упал перед Юликом на колени. – Руся... Тушенцов чувствует себя загнанным в ловушку. В голове все смешалось; безумие набатом бьет по вискам. – Боже, родной, – выдыхает Юлик, губами прижимаясь в поцелуе. Руслан все так же стоит перед ним на коленях: спина прямая с идеальной осанкой, одна ладонь на колене Юлика, вторая – на плече. Ведет осторожно по руке, славливая губами соленые слезы с щек мальчишки. Даша появляется так же резко, как и ушла. Она осторожно улыбается, как бы извиняясь, гладя на оторвавшихся друг от друга парней, и садится прямо за Русланом, предварительно открыв белую коробочку, позаимствованную у Лизы. Юлик, все так же сидя на кровати, берет руки Руслана в свои и смотрит так успокаивающе, что сердце щемит у всех в этой комнате. Даша снимает с плеч покрасневшую рубашку, кладет на пол и легонько ведет мокрой ватой по ранам – открытые глубокие царапины, откуда кровь текла, не останавливаясь. Руслан пальцами винные капли смахивает, болезненно шипит. Он молчал, и Даша успокаивающе улыбнулась ему, зная, что тот это почувствует. Ему нравилась Даша. Яркой улыбкой и раскиданными волнами волос по плечам; несломленной и неразбитой, как его собственный парень. Счастье Даше шло, отражалось в зелени глаз, в каждом действии, приводило яркое буйство красок в красивую картину. – В этом нет твоей вины, Руслан. Выцветший взгляд в ответ, улыбка странная кривоватой линией и неуверенностью. Слезы по бледной коже и по внутренностям на целую вечность вперед. Юлик спасает, заледеневшей ладонью держит его; так легче, гораздо терпимее – произошедшее ему одному не по силам.