Царская семья.

– У нас проблемы. – Правда? Я и не заметил. 30 апреля из Тюмени в Екатеринбург прибыл поезд с царской семьей и их приближенными. Для их размещения временно реквизирован дом, принадлежащий горному инженеру Ипатьеву. Даня, припав плечом к дверному косяку и сложив руки на груди, хмуро смотрит на Руслана, что сидел на скрипучей кровати в самом темном углу этой комнаты. Тушенцов выглядел ужасно: кожа серая, пальцы все время трясутся, глаза впали, образуя темные круги. Парень шмыгает, утирая нос рукавом рубашки. – Я о другом, – говорит Данила как-то напряженно и подходит ближе, сглатывая ком, застрявший в горле. Бросает короткий взгляд на зарешеченное окно: темень, лес с летней листвой, высокий забор... – Зиновьев отправил в Москву телеграмму. Романовых хотят казнить. Руслан медленно закивал головой, задумчиво уставившись в пол. К такому раскладу они давно были готовы. – Через пять минут отбой, – все же произнес Руслан, посмотрев на друга. Тушенцов выглядел ужасно уставшим. – Иди к себе, но не засыпай. Будь начеку и предупреди Илью. – Так точно, – невесело усмехнувшись, Даня вытянулся по струнке и, отсалютовав Руслану, покинул комнату. Звезды кружевным танцем легли на темное полотно, местами черное или насыщенно синее. Они лежали в этом океане так аккуратно, но вместе с тем лежали по разные стороны и вальяжно разложили свои наконечники в густую синюю кисть, в темный океан, содержащий в себе сотни опасностей, словно их разложил неопытный художник. Завораживало. Руслан пролежал так целый час, пока в комнату бесцеремонно не ворвался один из членов стражи. – Вставай! – Ау, незачем так хватать, я вполне могу встать сам! – вскрикнул Руслан, подскочив на ноги. Вырывает свою руку из цепкой хватки мужчины и смотрит на него исподлобья. – Что стряслось? – В связи с наступлением белых войск особняк может оказаться под обстрелом, и поэтому в целях безопасности нужно перейти в подвальное помещение, – механическим голосом произносит мужчина и выводит Руслана из комнаты, что означало – они воплотили свой план в действие. Они спустились по каменной лестнице. Пахло замшелым камнем, а с каждой ступенькой воздух становился все сырее и холоднее. Наконец спуск закончился. Заскрежетало железо о камень. Лязгнула металлическая дверь, и послышались отдаляющиеся шаги. – Все в порядке? – Руслан подходит к находящемуся позади сидевшей на стуле Лизы Юлику и кладет ладони ему на плечи, стараясь выставить это так, будто они просто друзья. Без другого подтекста. Юлик был похож на воробья: взъерошенные волосы, сонный вид, нахмуренные брови. – Да... – тихо вылетает из его губ, и, покосившись на отца, что беседовал с Ильей, Юлик уткнулся носом в плечо Руслана, стиснув его пальцы в своих. – Я знаю, что сейчас будет. Просто хочу сказать, что... – Нет, здесь только Романовы! Остальные в соседней комнате! – раздается команда, прерывающая Юлика. Парень как ошпаренный отпрыгнул от Руслана. Тушенцова вслед за Ильей и Даней хватают за руки, заставляя покинуть помещение, но Руслан упирается, глядя прямо в напуганные карие глаза напротив. – Руслан... – Я тебя тоже, – твердо говорит он, обращая на себя непонимающие взгляды. – Не бойся. – Блядство, – шипит сквозь зубы Даня, ударив ладонью массивную запертую дверь. – Их сейчас убьют там! Слышится глухой голос Юровского: «Внимание! Оглашается решение Уралсовета...». И как только прозвучали последние слова, раздались выстрелы.

***

– Их тоже на расстрел? – Нет, берем с собой, пусть могилы Романовым выкопают. – И там их прикончим? – Верно мыслишь, дорогой мой друг. Под дулом винтовки Руслан со связанными за спиной руками выходит в коридор, болезненно шипя и матеря все, что движется. От этого занятия его отвлекает вскрик Ильи, что проходил мимо комнаты, где был расстрел. Сердце отбивает рваный ритм. Перед глазами все плывет, смешиваясь в единую палитру. Страх, сидящий внутри, становится лишь ярче, но желание спастись – сильнее. Он чувствует ужасающую дезориентацию. но сильнее всего ощущался ступор, оцепенение, которое мешало что-либо предпринять. Руслан через силу заглянул внутрь. На окне была установлена тяжелая решетка. Одна из стен – перегородка, – была усеяна следами от пуль. Вдоль карнизов на полу – следы от замытой крови. На других стенах комнаты было также множество следов от пуль, следы шли веером по стенам: видимо, люди, которых расстреливали, метались по комнате. Руслан жмурится, хватаясь пальцами за стену до побелевших костяшек. Он чувствует во рту противный железный привкус крови; все это кажется ирреальным. Дыхание с хрипом вылетало из груди, и каждый удар сердца приносил новую порцию боли, от которой темнело в глазах. Руслан старался выплеснуть ее из себя, но чувствовал, что она станет вечной. Принесли носилки, начали убирать трупы. Первым был вынесен труп царя. Трупы выносили на грузовой автомобиль, находящийся во дворе. Туда же поместили и связанных парней. Илья уткнулся лицом в колени, его плечи содрогались, и Даня окинул его сочувствующим взглядом. – Русь... Руслан подпрыгнул – к нему тянулась рука. Даня перекрестился. Насколько это было возможно, Руслан вытащил Юлика из-под трупа царя. На лице парня были кровавые разводы. Сердце Тушенцова рухнуло вниз, и он покосился в сторону, отмечая, что даже из кузова водитель может их услышать. – Тише, милый, тише. Веревка беспомощно слетает с рук. Испуганный до чертиков взгляд Юлика мечется туда-сюда. Руслан помнит каждую крапинку, каждое изменение оттенков карего в завораживающих глазах Юлика. Он помнит, как его губы умело касались его. Помнит то ощущение. Смесь сумасшедшего счастья и полного неверия в то, что это реально.  Руслан помнит. Помнит каждое мгновение проведенное с ним, каждое событие, которое теперь можно считать знаменательным, праздничным.  Юлий Романов – это целый мир.  Мир буйства красок и эмоций. мир, который затягивает тебя и уже никогда не отпускает, в который он погрузился однажды и остался навсегда, не желая возвращаться обратно.  У него воспоминания картинками проносятся в голове.  У Юлика улыбка светлая, мягкая, но очень редкая. Он улыбался, и Руслан чувствовал, как становилось тепло и, казалось, стоит Юлику улыбнуться, и погода улучшалась, выглядывало солнце, и день становился лучше.  Юлик ему нужен.  Нужен, потому что Руслан не видит своей жизни без него.  – Даша... Дашенька, – слышится напротив. Из горы трупов Илья вытащил Дашу, поодаль сидел Даня – на руках он держал погибшую Лизу. – Илья, она... – Жива! Руслан сначала смотрит на Юлика, крепко держащего его за руку и дрожащего всем телом. Затем – на перепуганное лицо Даши. Ее ладонь мечется по корсету с... вшитыми в него драгоценными камнями. Вот что спасло девушку от пуль. Точно такие же Руслан обнаружил в пиджаке Юлика. – Надо прыгать, – сглотнув, говорит Даня. По его бледным щекам текут слезы. – Давайте. Сзади автомобилей нет. Скроетесь в лесу. – А ты? – спрашивает Руслан, помогая Юлику встать на ноги. – Я ее не брошу, – намекает он на Лизу. – Прошу, Руслан... Хоть раз меня послушай. Их руки сцепляются в прощальном рукопожатии, наполненным болью и горечью. Даня разворачивается, плавно отпуская Руслана из капкана, волшебной клетки собственных глаз. Руслан был почти рад снова ощущать этот привкус закольцованного бега по кругу, по бесконечному лабиринту, в который падает с размаху каждый раз, глядя в самые необычные в мире глаза самого обычного в мире цвета. Но Руслан с остальными подходит к краю кузова. Для Руслана это слишком в новинку – осознавать, что кто-то вдруг стал настолько важным, что без него и дышать не получается. Что легкие просто сминает в комки, если он далеко. Слишком странно и страшно. Руслану совсем не хочется еще боли. Ему совсем не хочется от кого-то зависеть – так. До сбитого дыхания, до судорожных вдохов, до безвкусного воздуха, до вздрагиваний и всхлипов. Один поцелуй... господи, их первый поцелуй – крушение мира и его возрождение за мгновения. С Юликом каждая секунда на счету. Каждая секунда, когда на Руслана смотрят его глаза. На счету, да. Только с ним Руслан забывает про счет. Посылает к чертям, слегка пугаясь собственного безрассудства. Господи... как он есть – такой? Мимолетный вопрос в пустоту. Противная дрожь ползает по телу, стоит посмотреть вниз на лесную дорогу. И пальцы начинают мелко трястись, когда не могут зацепиться за его запястья. Расстояние между ними и свободой – натянутая струна. Острая проволока, прорезающая свои узоры. Может, и красиво. Но больно. Секунда – как вспышка в кромешной тьме. Одно касание – дрожащий солнечный луч на краю кромешной тьмы. Один взгляд – миллион солнц, прорастающих в сердце упругими цветами. Они прыгают вниз.