Зимний солдат

…представь, что это дурной сон.

Дни в трудовом лагере были длинными, ночи холодными. Хуже скотского труда и смертельной усталости был только голод, он был постоянным, даже сон — единственное доступное пленным лекарство не спасало от него. Сон был поверхностным, и смахивал не на отдых, а на смачный плевок в лицо. Редко кого в лагере посещали сновидения, а Баки почти никогда. Из-за чего он страстно завидовал тем, кому снились полноценные сны, воспоминания о настоящей мирной жизни, например: ферма с прохудившейся крышей, мать, старый пёс, что прихрамывает на заднюю лапу, и даже мерзкий звук клаксона соседского автомобиля. Барнсу такое не снилось, ни один даже самый невзрачный фрагмент прожитой жизни не посещал его, а всегда было одно и тоже — он спускается по лестнице. Всегда вниз и никогда наверх. Вот и сейчас, он спускался по лестнице неспешно, чеканя шаг на военный манер. Свет, что падал из окон, неприятно резал глаза. С каждым шагом становилось холоднее и темнее. Подошва новых, начищенных сапог, что сдавливали ноги, скрипела так громко, что Баки начинал всерьёз опасаться, что с него их просто снимут в ближайшем переулке. Преодолев ещё этаж, к скрипу подошвы прибавился стон деревянного пролёта. «Это мой старый дом» — понял Барнс. Протяжный стон старой доски был не только привычен, но и полезен. Он разгонял крыс на нижних этажах, что выползали из подвала в поисках прокорма. Баки замер, прислушался. Тихое попискивание, скрежет, щелканье прожорливых челюстей и топот быстрых лапок сливались в жуткую мелодию старого дома. Крысы были беспокойнее обычного, «значит быть дождю» — заметил он. Эту закономерность Джеймс вывел ещё в юности, когда, набросив на себя бремя героя, словно новую куртку, объявил войну вредителям. Что он только ни делал, чтоб изгнать поганых крыс — волок уличных котов, которые метили всё подряд, сооружал мышеловки, ни одна из которой не сработала как следует, заливал воду в подвал. Эта война была непродолжительной. Закончилась она, когда вредный старик с четвёртого этажа, что почти ничего не говорил, а только орал, вмешался и прекратил это «баловство». Обведя взглядом стену, освещённую холодным светом пасмурного неба, прикрыв глаза, Баки вслушивался в мелодию умирающего дома. За пощёлкиванием и лёгким стуком лапок слышался дождь. Он надвигался быстро и неумолимо, как гул военных машин. Горький смешок с губ сорвался сам собой, а тоскливая мысль, что он скоро покинет дом и отправится за океан уже не играть в войну, а участвовать в ней по-настоящему, осела в груди склизким комком. Кап, кап, кап, кап, кап — раздавалось совершенно отчётливо. Кап, кап, кап, кап…дождь был уже близко. Баки стало трудно дышать. Он предпринял попытку прочистить горло, но с воздухом из его груди вырвался болезненный стон. Прижав руку к груди ниже сердца, он ощутил жалящий холод. Его новая форма, которой он так гордился, была насквозь мокрой! Ворот рубахи раздражающе лип к горячей шее, из-за чего смертельно хотелось снять её. Но ничего снимать с себя он не собирался, он отстранённо понимал, что форма куда быстрее высохнет на нём, чем на ржавой батарее, что была холодной, как айсберг, потопивший Титаник. Опустив взгляд вниз, чтоб проверить, избежали ли сапоги участи формы, Баки захрипел от ужаса. Его новую форму, что была почти чёрной от влаги, в районе груди сжимала металлическая рука. Её тусклый блеск и подвижность внушали ужас, она не была обломком статуи, она была живой, и она давила на его рёбра, грозясь раздробить их. Баки сковал животный ужас, паника затопила его. Он попытался вырваться из захвата, рванув назад, но вопреки всякой логике врезался спиной не в гладкую поверхность стены, а в срез сырой глины с острыми камнями. Комья грязи и травы сыпались сверху на голову. Согнувшись пополам, Баки судорожно закашлялся, часть угодила в открытый рот и в распахнутые глаза. Его старый дом как мираж растворился в густой черноте. Он больше не спал. Пробуждение принесло боль. Левое лёгкое ощущалось, как ошмёток фарша, рёбра, словно сломанные спички, пронзали его, собиравшуюся в горле кровь Барнс сплюнул вместе с грязью. Он сделал резкий вдох, и в нос тут же ударил запах крови и стоялой воды. «Три, одна прошла на вылет, две, раздробив рёбра, застряли в лёгком» — откинувшись назад на глиняную стену, прикрыв глаза, посчитал Баки. Боль волнами накатывала, но она даже не приближалась к грани его болевого порога. — «Бывало и хуже» — отстранено констатировал он. Вместе с тем его ужалила заторможенная мысль, что эти пули ему не знакомы. С сорок четвёртого ни одной пули ещё не удалось проникнуть в его плоть глубже чем на три или пять милиметров, а эти не только пробили стандартную броню ЩИТа, но одна из них прошла на вылет. Выровняв дыхание, солдат огляделся. Но ничего кроме глухой черноты, окружавшей его плотным кольцом, он не увидел. Коснувшись сырой глины и изучив часть своих владений, он понял, что они поразительно малы, и что он здесь не один. Паркер бледным призраком лежал в полуметре от него, его голова почти скрылась под водой. Хрипло рыкнув, солдат дёрнулся в сторону юноши. Ноги подвели, и он рухнул в воду. Было неглубоко, чуть выше колена, но Баки никак не мог справиться с собой. Еле ворочая руками, он захлёбывался, песок на зубах неприятно скрежетал, а в горле застрял какой-то лист, что затруднял и без того слабое дыхание. Всё тело сковывала непривычная тяжесть. «Потерял много крови» — удивлённо понял он. С трудом встав, Баки добрался до Паркера и вытащил его из воды. Проверив дыхание и пульс юноши, солдат сдавленно выдохнул: «Жив». Бессознательное тело школьника было поразительно тяжёлым, накренившись под его тяжестью, солдат оступился и навалился на стену. Слегка расслабившись, он услышал то, что вырвало его из капкана сна — кап, кап, кап, кап… Подняв взгляд, за кромкой «колодца» он увидел кусок тёмного, еле проглядывающегося сквозь густые кроны деревьев неба. Начинался дождь. Прорычав проклятие сквозь плотно сжатые зубы, он подтянул Паркера выше, из-за чего сам чуть не ушёл под воду. Что-то было не так. Ноги подкашивались, руки, отягощённые весом подростка, дрожали. Он был обессилен. Это открытие острым уколом отозвалось в его груди. Настораживало и то, что прежде такого с ним не происходило. Критическое состояние никогда не вызывало слабости и бессилия. Баки Барнс, подобно всякой машине, отключался, когда не в состоянии был выдержать силу удара или боли, но сейчас он ощущал себя вышедшим из строя и остро нуждающимся в медицинской помощи.  — Зараза, — с тихим шипением выдохнул он, задев рёбра. Паники не было, за место неё было мрачное удовлетворение, с лёгким привкусом беспокойства за жизнь Паука. Прислонив юношу к стене, удерживая его в таком положении, Барнс изучал его тело на предмет серьёзных ран. Сгусток энергии из неизвестного ему оружия попал тому в грудь, обратив его броню в труху. Костюм свою функцию выполнил — спас мальчишку, но вот от падения с верхушки дерева уже не спас. Частый пульс Паука внушал опасения, но в целом парень был в порядке. Голова, то, о чём Баки переживал больше всего, также была относительно цела, но это не гарантировало, что у юноши нет сотрясения. Резкий и внезапный крик птицы заставил солдата вздрогнуть. Горячая кровь снова хлынула из ран, Баки не обратил бы на это внимания, если б кровь не показалась ему обжигающей. Злобно усмехнувшись, из-за чего грудная клетка с трудом сжалась и разжалась, мужчина подумал, что совершенно забыл, что значит быть человеком. Долгое время он опасался, что уже и не вспомнит, каково это быть обычным, но, как оказалось, достаточно потерять пару литров крови, и он уже выбыл на скамейку запасных. Его это смешило и пугало одновременно. Быстро прокрутив в голове каждое своё действие, Баки прикрыл глаза. Он тщательно сбил след, но быть уверенным в себе на сто процентов он никак не мог. В тот момент он больше беспокоился о Паркере, чем о погоне. Прогнав ужасающую сцену падения мальчишки, Барнс сосредоточился. «Сэм вне зоны досягаемости, как и квинджет» — размышлял он. Даже если Паук придёт в себя и будет в состоянии нормально передвигаться, с засадой им не справиться. Двоих Барнс уложил, но точного количества напавших он не знал, тем более не было никакой гарантии, что враги не запросили подкрепления. Даже исключая самый худший вариант — Сэм погиб, подмоги не будет, а Паук не придёт в себя, расклад всё равно оставался скверным. Беглая мысль, что будь он один, то этого не произошло бы, Барнс отогнал быстро. Такого рода мысли никчёмны и бесполезны. В произошедшем вины мальчишки не было, да и кто виноват не важно. Сейчас главное выбрать стратегию с наименее плачевным исходом. Подавив желание одним хлёстким ударом привести Питера в чувство, Баки нервно засмеялся. Он был на грани того, чтоб признать, что бессознательное состояние Паука начинает его всерьез беспокоить. Если он был прав, то прошло порядком трёх часов, как они покинули катакомбы и были втянуты в конфликт, а может и больше, точнее сказать было невозможно, в горах темнеет быстро. Баки никак не мог сосредоточиться. Хладнокровие и самообладание плавали, в голове был сумбур. Мысли бродили, как им вздумается, словно он был пьян или под действием транквилизаторов. Прижав руку к груди, Барнс сделал глубокий вдох, затем другой. Он потерял слишком много крови. Следовало предпринять что-то, пока он способен хоть на что-то. Оказавшимся бесполезным жилет с титановой прослойкой снимать он не стал, тот хоть как-то сохранял сломанные рёбра в относительном покое. Одной рукой продолжая удерживать Паркера, левой Барнс ощупал стену позади себя. Пальцы цепляли мелкие корни и камни, почва мягкая перемежалась слоем глины, тот единственный за столько лет не позволил яме утратить свою форму. Слабо слушающейся рукой Баки соскрёб, что смог. Даже это простое действо было утомительным. Не позволяя себе дать слабину, без церемоний, стиснув зубы и скривив губы в жёсткой усмешке, он поднёс глину к ране. К боли он давно привык, но приятнее от этого она не стала. Опасаясь, что этого будет недостаточно, солдат протолкнул пальцами глину глубже. Глина в ране не убьёт его, даже если шестьдесят лет назад это яма была выгребной, а вот неспособность дать отпор вполне. Сколько времени он затратил на всю процедуру, Барнс не знал. Он в полной мере осознал, что кровь перестала сочиться из ран, когда его тело сотряс импульс, в котором растерянное созание распознало смешок. В голове творился сумбур, там же крутилось неуместное: Человек-паук не Тарзан и даже со своей навороченной бронёй оказался в лесу бесполезен. Эта мысль вызывала угрюмую усмешку. Но в провале вины парнишки не было — лес сложная локация… Барнс нахмурился —  этот вывод показался абсурдным. Чушь какая, чтоб Питер и не справился, особенно в Старковском костюме. — Кап, кап, кап, — дождь усиливался, день неизбежно клонился к концу. Солдат возобновил счёт пульса Паука, тот был ровным, но всё таким же частым. Холодно ли сейчас в горах, холодно ли на дне этого проклятого колодца, Барнс мог лишь предполагать. Его самого холод не беспокоил, а что касается Паркера, и как у того с терморегуляцией, Баки не знал. Более того в составлении плана были важны абсолютно все детали. Распространялась ли мутация мальчишки на все функции организма или ограничивалась только несколькими? Сопоставима ли его способность лазать по стенам с влажностью? Какой процент не превышающий норму? Какая максимальная скорость, которую он может развить? Это было важно, но на первом месте всё же стоял вопрос его способности переносить перепады температур. Но даже если терморегуляция Паука не претерпела значительных изменений и осталась человеческой, то это даёт им немного времени. Самое большое час, максимум два до сопорозной стадии переохлаждения. И это в лучшем случае, а в худшем Паук замёрзнет, так и не придя в себя. Обнадёживало лишь одно — они не в излюбленной Сэмом пустыне, там бы у них не было ни шанса. Опрокинувшись на глиняную стену, Барнс вскинул голову вверх. Слабый серебристый свет уже практически растворился в сумерках. Лес чёрной громадой нависал над ним и продолжал давить. Вялая мысль о Стиве заставила солдата раздражённо сжать кулак. Досада от навязчивой надежды, что друг вновь придёт и спасёт его, не приносила ни облегчения, ни воодушевления. Баки не был идеалистом как Стив, он по собственному опыту знал, что сила воли и вера не всегда что-то значат. Его судьбу решал случай, череда несвязанных друг с другом событий, сплетающихся в непрерывный поток, над которым у него не было власти. Раньше это мучило, он не хотел той жизни, которую имел. Собственное бессилие давило на солдата словно бетонный блок, сломанные рёбра отзывались при каждом вдохе с удвоенной силой. Глаза сами собой закрывались, и он дал себе минуту послабления, чтоб ненадолго отстраниться от происходящего. Глухая чернота накрыла его, но Баки Барнс не боялся, он знал, что в этой тьме нет ничего опасного.