***
Золотой закат безмятежно струился в окна. Седрик смотрел на утопающий в зелени город, стараясь дышать пореже — королева ревностно относилась к делу, и заранее строго велела нагу вести себя приемлемо. Королева рисовала. Подвижный, ни минуты не желающий сидеть спокойно, Седрик излучал жизнь, но сейчас это было не нужно. Королева рисовала его в профиль, и Седрик до боли скашивал глаза, рассматривая её. С кистью в руках Вейра Эсканор на правительницу похожа не была: волосы, заплетённые в простую косу, закрывала косынка; рукава ничем не украшенного льняного платья закатаны до локтя; на носу красовалось пятно краски. И взгляд — будто её величество видела что-то, недоступное остальным. Иногда Седрик ловил себя на мысли, что обожает королеву — она проявила милосердие, приютив его в замке, приблизила к себе. Но проходила минута, и наг понимал — он королеву ненавидит. Повод один — принц. Вот кого Седрик полюбил всем сердцем, сам того не ожидая: мать объясняла ему, что от чувств один вред и правильный наг должен быть бесстрастным, а Фобос одним выражением лица мог отпугнуть от себя любого. Седрику исполнилось семнадцать лет. — Я скоро отпущу тебя, потерпи, — королева позволила себе улыбку, но взгляд остался прежним. «Не я один вмещаю себе две стороны» — подумал Седрик. Чтобы отвлечься, он начал думать о Фобосе. В последнее время руки принца пахли розами — принц любил их больше прочих цветов. А ещё нага волновал другой запах — присущий каждому живому существу. Фобос вышел из детского возраста, а Седрик различал: дети и взрослые пахли по-разному. Закрыв глаза, наг мог отличить Фобоса от его матери и отца. Королева стёрла пот со лба, а с носа краску и поманила Седрика: — Я закончила. Посмотри, что получилось. Седрик послушно (и с радостью) соскочил со своего места. Многие шарахались от нага, опасаясь и не доверяя, но не Вейра. Создавалось такое впечатление, что королева никого и ничего не боялась. Вот и сейчас, когда Седрик склонился над её плечом, она осталась спокойна. Её величество тоже пахла цветами — на сей раз лилиями. Седрик находил их аромат отвратительным. Седрик с портрета был похож на настоящего как две капли воды. Наг улыбнулся, думая, что Вейре стоит отказаться от трона и посвятить себя рисованию: получалось отменно. — Благодарю. — Наг был искренен. — Прикажете повесить на виду? — Могу подарить тебе. Не всем нравится, когда на них смотрит множество глаз. Я рисую для души, ты знаешь. Юной королева уже не была, но ни единая морщина не портила красивое лицо; волосы и руки были идеальны. Седрик представил, какой она была лет пятнадцать назад, и его бросило в жар. О чём ты думаешь, глупый змей? Занятый королевой и нарисованным ею портретом, Седрик только теперь заметил, что на них смотрят. Её величество тоже заметила и застыла с кистью в руке. Седрик посмотрел ей в лицо: Вейра испытывала сложную смесь стыда, жалости, неприязни и страха. В дверях стоял принц. — Нашёл нас всё-таки? Проходи, — королева удивлённо посмотрела на свои руки. Её голос дрожал. — Смотри, я нарисовала Седрика. Я… — Не думаю, что это может меня заинтересовать, — прозвучало резко. Фобос избегал смотреть на королеву; наг видел, что его лицо покрылось красными пятнами. Её величество не отреагировала на грубый тон, только побледнела. Теперь из мучавших её чувств остались неприязнь и стыд. — Ну, посмотришь, когда у тебя будет хорошее настроение. У меня через полчаса назначена встреча, мне нужно переодеться. Вейра неловко поднялась, поправила подол, сняла косынку и поспешила на выход. Фобос с ледяным спокойствием освободил матери дорогу. Седрик вздрогнул: королева едва удержалась от того, чтобы не отшатнуться от сына, будто он заразный. Аромат разочарования наполнил рот нага горечью. — Скажи мне, чей ты слуга: мой или моей матери? — спросил Фобос, когда шаги королевы затихли. Иногда лучше прикинуться идиотом. — Не понимаю, о чём вы. Но, какую бы тактику ты не выбрал, принц от тебя не отстанет. — Я довольно долго за вами наблюдал. Тебе нравится её общество, Седрик? — Она позвала меня. Разве я мог отказать? Фобос был зол, очень зол. Он прошёлся из угла в угол и наконец остановился у портрета. Сжал кулаки. Разжал. Опустил плечи. Его губы дрожали, и нагу стало не по себе. — Если ты мой слуга, то должен замечать одного меня. Королева нам не друг, чтобы любезничать с ней. А то глядишь, она всё у меня отберёт. Неохота ждать, когда принц доживёт до паранойи. Седрик осторожно подошёл к нему. — Я никогда не защищал вашу мать. Если я и провожу с ней время, то не потому, что её общество приносит мне удовольствие. С некоторых пор Фобос заимел обыкновение перекидывать волосы на грудь, и наг с трудом обуздывал желание прикоснуться к ним. — И всё же мне кажется, что она зовёт тебя, чтобы перетянуть на свою сторону. Она ведь чует, что ты мой, и её задевает это. Как же сладко звучит «ты мой»! Но Фобос, несомненно, имел ввиду другое. — Да, я ваш. Слуга. Глаза Фобоса сверкнули. — Тогда видься с ней пореже. Когда он приказывал, когда всем своим видом требовал: подчиняйся мне, будь всегда на моей стороне — то действительно выглядел особой королевской крови. И если в детстве Фобоса можно было назвать нескладным, то теперь перед Седриком стоял красивый юноша, который станет красивым мужчиной. В порыве восторга Седрик опустился на колени, схватил руку принца и прижался губами к костяшкам. — Да, господин. Гладкая оливковая кожа пахла просто изумительно. Скоро аромат роз станет для Седрика наваждением… Но испугавшись собственной дерзости, наг поднял взгляд, страшась увидеть в глазах принца гнев. И обомлел: щёки Фобоса тоже стали как цветы — насыщенно-розовые. В глазах принца промелькнуло что-то, что Седрик так и не смог распознать, а в следующий момент нага подняли с пола. — Я знаю, что на мои приказы у тебя хорошая память… — Ваше высочество!.. Минуло немало лет, но Седрик так и не понял, что же на них тогда нашло. Вот принц поднял его с колен, вот что-то сказал про память и приказы, и вот они уже целовались, вцепляясь друг в друга, как утопающие в протянутое весло, и не нашли бы в себе сил оторваться, даже если бы в комнату вернулась королева. А потом принц вырвался из его объятий, вытер губы рукавом, посмотрел так, будто в первый раз увидел, и ринулся прочь. Фобос постарался забыть произошедшее и ни разу об этом поцелуе не упомянул. Сперва Седрик ощущал режущую боль, потом в нём тлело отчаяние, а отчаяние сменило тупое спокойствие. Значит, так суждено.***
Элион пришла в тюрьму сама не своя, а когда приблизилась к камере брата, то уже с трудом переставляла ноги. Богатое воображение рисовало картины одна страшнее другой. И что же? Фобос, казалось, спал. Он лежал, вытянувшись и сложив руки на груди; на пол спускались длинные спутанные пряди. Элион не нашла в себе сил вглядеться ему в лицо, да и света было совсем немного, но как-то поняла — брат борется. А он не мог не бороться, как не мог остановиться. Его гнали уже упрямство и ненависть, а гордость не допускала и мысли о том, чтобы умолять о прощении. К тому же, едва ли Фобос считал, что в чём-то виноват. Господи! Может, у него всё-таки есть причины?! Элион пожалела, что не взяла с собой Корнелию. Тут Фобос громко застонал, и юную королеву бросило в пот. Оракул сказал, что Фобос не страдает. Разве?..