Огрызок

      Комната Леоне была пуста и грязна, как, собственно, все комнаты людей с низкой гражданской ответственностью. Грустно слышать такое в адрес полицейского. Жил он, правда, не один. Но это тут не причём, ведь он умудрялся гадить за двоих.       Пивная сокровищница была разорена, поскольку Пивбум закрыт на санитарную обработку, а пиво пить надо. Сколько вариаций слова «пиво» в одном предложении! Своего рода пивная сокровищница от мира русского языка.       Леоне дико хотелось опорожнить мочевой пузырь и пять озёр. Но ванна была занята, а пять озёр, как гипербола жажды, разумеется отсутствовали, а вот водку можно было купить в фикспрайсе. Обычно он пил путинку, поскольку служил государству, но с год назад отказался от неё. «Попу мыть попу мыть нужно каждый день», — напевал сосед Леоне. — Абдул*, ради всего святого, мем мёртв. Пусти поссать. — Проходи, дорогой, только освежителем попшикай, я через дверь чувствую — от тебя гавной ваняет. Похмельный? — Да, прости, кажется на мне остался запах характера Рохана.       Леоне волновался. Обычно он не ходил в такие приличные магазины, как фикспрайс, а шатался по мелким ларькам и привокзальным магазинам с палёным дешёвым алкоголем. Но делать было нечего, по причине того что мэр города затеял программу реновации и ларёк снесли. Ларёк-то снесли, а алкаши остались. Поэтому Леоне попшикал освежителем и на себя, пригладил волосы и вышел в свет.       До выезда к Дио еще полчаса. Можно как раз успеть заскочить к криминалисту. Леоне считал себя профессиональным полицейским, поэтому решил разъяснить детали у эксперта. Правда, кто был криминалистом, он не знал. Ну, профессионалы могут позволить себе некоторую небрежность.       Магазин встретил его прекрасно отбеленными стенами и целыми двумя кассами. Леоне свистнул. Выбор был довольно скупым, однако попсовая пять озёр стояла на месте, поэтому наш герой остался доволен магазином. Вспомнив про свой имидж, Леоне прихватил вишнёвый блейзер. «А то подумают, что я просто одеждой понтуюсь и перестанут пускать», — рассудил огрызок эмо-культуры. На кассе сидел лохматый парень, явно проваливший егэ и навечно застрявший среди продавцов и мелких хулиганов. — Драсьте, товары по акции хотите? Пакет? — Нет. Кассир пробил товары и надолго замолчал. Наконец пришёл его коллега. — Наранча, какое число идёт после двухсот? — Двадцать один? Наранча получил по ебалу. — С вас двести один рубль. Карты не принимаем, — сказал второй кассир. Слишком поздно Наранча задался вопросом "шо по матеше?". Услышав раздраженный голос Фуго, пришёл главный администратор магазина. На пейджере — Бруно Буччеллати. — Наранча, Фуго, не мешайте покупателям, — строго сказал он. Бруно бросил взгляд на Леоне и то, что он покупал. Спонсор отечественного спиртопроизводства почувствовал что-то совсем невообразимое. О, что это был за администратор! Это была самая настоящая икона фикспрайса! Образец честности, неподкупности и снисхождения к низшему классу. Леоне открылась ещё одна сторона жизни, где люди могут позволить себе без упрека совести смотреть в эти синие глаза — праведная, светлая. — Уважаемый, — самая очаровательная улыбка в мире, — не хотите ли приобрести «Тычодуракблядский Вестник» по акции? — изящные пальцы держали свёрток самой главной и модной газеты города. — Ох, право, я не достоин… Видите ли, такова моя судьба с самого детства… Леоне ретировался на улицу. Как стыдно. Даже в горле запершило. Пятнадцать минут до выезда. Леоне постучал в дверь кабинета криминалиста. — Здравствуйте, я тут по поводу недавнего убийства. Эм, вы криминалист? — Так точно. Рудольф фон Штрохайм. В армии служил? — Было дело, — Леоне заметил наклейку на стене «1941-1945 можем повторить» и сделал вывод, что машины у Рудольфа не было. — Молодец. Мужик. Я вот (автору по правилам фикбука запрещено затрагивать политические конфликты, поэтому военные байки Рудольфа было решено опустить, но вы всегда можете завести разговор по этому поводу с росгвардейцем, пока он пиздит вас дубинкой)… «Блядь, время вышло! Ладно, надо будет наплести ему, что я был генералом и он больше не подумает слова лишнего сказать», — решил Леоне, прощаясь с миром настоящих мужчин. Джонатан ждал в машине. — Доброе утро, Леоне! Ну, поехали, пока пробок нет. «Дио… Знакомое имя. Всё вертится в голове, а вспомнить не могу», — подумал Леоне. Леоне сел в машину и отвернулся к окну. На лавочках лежали бутылки и недоеденная селёдка; желтая трава тянулась к колесам автомобиля, словно ей больше невыносима жизнь на грязной земле. По радио тявкал Хаски. На стенах хуи. Эссенция спокойствия одуряюще плескалась на дне стакана с водкой и блейзером. Леоне вставил трубочку и протянул Джонатану. Джонатан отказался. Так они доехали до непримечательного здания, стоящего рядом с парком имени Спидвагона. Спидвагон тут красовался почти на всех табличках. «Стоп, так это же мой любимый кошелёк», — подумал любой Джоджо из любого сезона. Знакомым оказалось не только имя Дио, но и его лицо. — Джонатан, неужели… — Ты забыл что ли? Дио главный прокурор округа. — Кто нахуй? — выпал Леоне. — Дио нахуй. Дио по-королевски откинулся в кресле и ухмыльнулся. Как вообще можно по-королевски откинуться в кресле на колёсиках? — Проходите. Вот личное дело Айса. Вопросы? — Нам бы хотелось знать твое… то есть ваше личное мнение о нём. У него были враги? И был ли он недружелюбен по характеру? — Джоджо, ты знаешь, охрана дружелюбна только к объекту охраны. Он занимался грязной работой. «Ты тоже. Как и я», — подумалось Леоне. — Есть предположения, кто бы мог так жестоко расправиться с ним? — Хо-хо… Чтобы расправиться так… Нет, не знаю. Когда его убили? — Ночью n-го числа примерно в три утра. — В тот день вечером он ушёл с работы вместе с Йошикаге Кирой. Поговорите с ним. Задали ещё пару дежурных, ничего не разъясняющих вопросов и начали продаться. — Спасибо, Дио. Не забывай навещать отца. Он болеет всё сильнее. — Разумеется, Джоджо. Сели в машину. — Ну что, заедем в кафе? — Ладно, если ты платишь. Джонатан был рад свозить Леоне в кафе, а не очередной рассадник разврата, поэтому согласился. Кафе называлось «Экстаз гастронома». Антоша Труссардов** был высокого мнения и своей готовке. В кафе Леоне ждал сюрприз. Бруно, Миста и пацаны из фикспрайса сидели и ели жареную картошку. — Э-э, у меня картошка под ногтями застревает... Блин, неохота жрать из-под ногтей... — Так жри вилкой, Наранча. — Что? Вилкой? Какой вилкой? Где ты тут видишь вилки? Из-за Фуго нам не дают ничего острого! — С собой носи пластиковые, дибил. В фикспрайсе целые наборы. — Ла-адно. А ты видел ногти Карди Би? Не представляю как она с такими может есть жареную картошку! — Ты не прав, Наранча. Она может использовать их вместо вилки, — высказал мудрую мысль Бруно, отчего вызвал у Леоне приступ восхищения. — Точняк! Это ты круто придумал! Только она всё равно там застревать будет. Леоне слушал и трепетал. Бруно Буччеллати был достоин самого шикарного пива в коллекции Леоне. Бруно Буччеллати действовал на него, как новая серия "Кармелиты" на мою бабушку. Тут его заметил Миста, узнавший полицая в лицо. — Что с ебалом? Мать жива? Леоне совсем испугался. — Я забыл выключить плиту, — сказал он и ретировался в домой. Там его схватила сильная боль в желудке. Его не стошнило, поскольку желудок его видал всякое, но боль утихла только на следующий день. От страха и волнения он так и не заметил, что Миста спокойно гуляет вне обезьянника.

***

Ночью Йошикаге Кира писал фанфики, в которых всегда была пометка "стимуляция руками", а днём работал бухгалтером в прокуратуре. Леоне и Джонатан вошли в привычные роли хорошего и плохого копа, которые были непривычны для тех, кто их знал — плохим был Джонатан в связи с телосложением, а хорошим — Леоне в связи со странной шапочкой на голове, которая своей схожестью с яичной скорлупой превносила что-то нелепое в эмо-образ Леоне. А точнее — уёбищное. Допрос проходил нормально, пока Кире не объявили, что он главный подозреваемый в убийстве Ваннилы Айса. И свидетельство тому то, что он был последним, кто видел Айса и фетиш на руки. Тогда он сказал: — Меня зовут Кира Йошикаге. Мне 33 года. И мне похуй на тебя, блять, слушай, какая у тебя там тачка, блять, квартиры, срачки там блять, яхты, всё, мне похуй, хоть там «Бэнтли», хоть блять нахуй «Майбах», хоть «Роллс-Ройс», хоть «Бугатти» блять, хоть стометровая яхта, мне на это насрать, понимаешь? Сколько ты там, кого ебешь, каких баб, каких значит вот этих самок шикарных или атласных, блять, в космос ты летишь, мне на это насрать, понимаешь? Мой дом находится в северо-восточной части Морио, где находятся все виллы, а я не замужем. Я, блять, в своем познании настолько преисполнился, что я как будто бы уже сто триллионов миллиардов лет, блять, проживаю на триллионах и триллионах таких же планет, как эта Земля, мне этот мир абсолютно понятен, и я здесь ищу только одного, блять, — покоя, умиротворения и вот этой гармонии, от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа, бесконечно вечного, куда ни посмотри, хоть вглубь — бесконечно малое, хоть ввысь — бесконечное большое, понимаешь? А ты мне опять со своим вот этим блять, иди суетись дальше, это твоё распределение, это твой путь и твой горизонт познания и ощущения твоей природы, он несоизмеримо мелок по сравнению с моим, понимаешь? Я как будто бы уже давно глубокий старец, бессмертный, ну или там уже почти бессмертный, который на этой планете от её самого зарождения, ещё когда только Солнце только-только сформировалось как звезда, и вот это газопылевое облако, вот, после взрыва, Солнца, когда оно вспыхнуло, как звезда, начало формировать вот эти коацерваты, планеты, понимаешь, я на этой Земле уже как будто почти пять миллиардов лет блять живу и знаю её вдоль и поперёк этот весь мир, и как ребенок, я просыпаюсь утром без усталости и стресса, а ты мне какие-то… мне похуй на твои тачки, на твои блять нахуй яхты, на твои квартиры, там, на твоё благо. Я не курю, но иногда пью. Я был на этой планете бесконечным множеством, и круче Цезаря, и круче Гитлера, и круче всех великих, понимаешь, был, а где-то был конченым говном, ещё хуже, чем здесь. Я множество этих состояний чувствую. Где-то я был больше подобен растению, где-то я больше был подобен птице, там, червю, где-то был просто сгусток камня, где-то сотрудником Kame Yu, это всё есть душа, понимаешь? Она имеет грани подобия совершенно многообразные, бесконечное множество. Но тебе этого не понять, поэтому ты езжай себе блять, мы в этом мире как бы живем разными ощущениями и разными стремлениями, соответственно, разное наше и место, разное и наше распределение. Тебе я желаю все самые крутые тачки чтоб были у тебя, и все самые лучшие самки чтобы раздвигали ноги перед тобой, чтобы раздвигали перед тобой щели, на шиворот-навыворот, блять, перед тобой, как ковёр, это самое, раскрывали, растлевали, растлали, и ты их чтобы ебал до посинения, докрасна, вон, как Солнце закатное, и чтоб на лучших яхтах, и на самолётах летал, и кончал прямо с иллюминатора, и делал всё, что только в голову могло прийти и не прийти, если мало идей, обращайся ко мне, я тебе на каждую твою идею предложу сотню триллионов, как всё делать. Ну, а я всё, я иду как глубокий старец, узревший вечное, прикоснувшийся к Божественному, сам стал богоподобен и устремлен в это бесконечное, и который в умиротворении, покое, гармонии, благодати, в этом сокровенном блаженстве пребывает, вовлеченный во всё и во вся, понимаешь, вот и всё, в этом наша разница. Так что я иду любоваться мирозданием, а ты идёшь преисполняться в ГРАНЯХ каких-то, вот и вся разница, понимаешь, ты не зришь это вечное бесконечное, оно тебе не нужно. Ну зато ты, так сказать, более активен, как вот этот дятел долбящий, или муравей, который очень активен в своей стезе, поэтому давай, наши пути здесь, конечно, имеют грани подобия, потому что всё едино, но я-то тебя прекрасно понимаю, а вот ты меня — вряд ли, потому что я как бы тебя в себе содержу, всю твою природу, она составляет одну маленькую там песчиночку, от того что есть во мне, вот и всё, поэтому давай, ступай, езжай, а я пошел наслаждаться нахуй блять прекрасным осенним закатом на берегу теплой южной реки. Я пытаюсь объяснить, что я человек, который хочет жить очень тихой жизнью. Я стараюсь не беспокоить себя какими-либо врагами, такими как победа и поражение, которые заставили бы меня спать ночью. Вот как я общаюсь с обществом, и я знаю, что это приносит мне счастье. Хотя, если бы я сражался, я бы никому не проиграл. Парень явно, если и захотел бы убить, то заговорил бы человека до смерти. Отпустив под подписку о невыезде (на что Кира прошептал, что «Дьюванг прекрасен», поэтому и так никуда не уедет), полицейские молча отходили от допроса. Пока телефон не зазвонил и не вызвал у Леоне неприятные подозрения. — Сука, если вы сейчас не приедете, я подам на вас в суд за несодействие в поимке предателя партии! Всех в подвал и расстрелять! Гниды! Капиталисты! Враги, шпионы, подрыватели!