***
Художник был счастлив. Почти. Дружить с человеком, которого любишь, больно. Хотя Джон и сказал сразу, что чувства к Фредди у него весьма мутные, Меркьюри чувствовал, что скоро физик уже определится. Вернее, примет тот факт, что влюбился. Он уже не относится ко всему скептично, уже сам предлагает какие-то интересные идеи — когда их на мост не пустили, то они пошли кататься на автобусе. По инициативе Джона. Он уже не выглядит зажатым пуританским отличником. С каждой их встречей он становится чуть более открытым. Нужно подождать. Время лечит. Хотя и калечит тоже. Фредди попытался отбросить эти мысли. Он надел ту самую рубашку Джона в клеточку и нервно закурил в открытую форточку.***
— Вот как ты хочешь отметить Новый год? — поинтересовался Джон, когда они снова встретились и сидели на заснеженной лавочке перед домом художника. — Обычно я его отмечал с друзьями и бухлом, — честно признался Меркьюри, загребая пригоршню снега и накладывая его Джону в капюшон. Тот закатил глаза: — Вот простужусь, и… — Отмечу с тобой! — повеселел Фредди. — А снег — это предупреждение и совет. Остынь. Не принимай поспешных решений… — То есть ты отвергаешь мое предложение встретить Новый год в палатке в лесу? — театрально поднял руки к небу Дикон. — Что же с тобой случилось, великий инициатор? — Повтори? — затормошил парня Фред. — Ну же, не томите меня, о мистер Дикон! — Я спрашиваю, — захлебывался от смеха мистер Дикон, — не хочешь ли ты встретить Новый год со мной в палатке в лесу? Мы возьмем всякое нужное барахло и еду и пойдем в лес. — Вас подменили, мой дорогой? Мои уши слышат невероятное предложение! — Фред, я серьезно, — отсмеялся Джон и пытливо посмотрел на художника. — Я хочу, чтобы мы проводили этот год и встретили следующий вместе. С кем год встретишь, с тем его и проведешь, примета такая… Сердце Меркьюри ухнуло и радостно забилось с удесятеренной скоростью, а губы расплылись в улыбке: — Дики… ты так в любви признаешься? — Да не томи ты. Скажи — да или нет, — проворчал Джон, пряча улыбку. — Я тебе потом признаюсь… Меркьюри согласился.***
Заявление сына, что он будет праздновать с друзьями, Диконы-старшие восприняли несколько равнодушно и даже будто обиженно: — Конечно, с нами уже неинтересно, — кивал отец. — Мы уже старые и скучные — не курим, не материмся, не пьем что попало и как попало… Друзья, они такие — с кем хочешь, с тем и ходишь, а родню не выбирают… — Джон, это семейный праздник, — пыталась вдолбить сыну мать, — и нужно быть в теплой домашней обстановке… — А я буду праздновать с друзьями, — мотал головой физик. — Я всю жизнь с вами праздновал, теперь хочу провести время с ними. Они мне тоже как семья. — Давай ты с ними посидишь до одиннадцати, — не сдавалась мать, — а потом приедешь к нам. Они далеко живут? — Да, далеко, — начал закипать Джон. — Вот только не надо обижаться. Вы можете позвать к себе своих приятелей, и никто не заскучает. — Ой, делай как знаешь… Не пей там только слишком много. Джон ушел из комнаты родителей со смешанным чувством. Было чувство гордости, что он добился легального посещения друзей в новогоднюю ночь, а с другой стороны физик грустил, что отец и мать не восприняли идею более оптимистично. Что же, некогда грустить. Надо готовиться к походу.***
Тридцать первого декабря они должны были выезжать на электричке в местный лес, что был весьма необычным местом для празднования, если только Хэллоуин в нем проводить. Где-то в глубине его, между деревьев, напоминавших искореженные металлические пруты, стояло огромное заброшенное здание — не то психушка, не то тюрьма, имевшая весьма поэтичное название — Хирши. В километре от нее находился завод, выпускавший хрен пойми что или вообще ничего, потому что около него никогда не было людей, если не считать туристов и сталкеров. Зато был железнодорожный путь, по нему даже иногда ездили поезда — когда Джон еще дружил с Брайаном, они тут гуляли и увидели поезд — «Майкл Джексон»: тот ехал-ехал, потом остановился, постоял и поехал назад. Мэй и Дикон тогда хохотали до чертиков. А около не менее странного завода располагалось озеро. В нем, в общем-то, не было ничего интересного. Просто красивое оно было зимой — блестело, словно ртуть. Но утро последнего дня года встретило всех морозом в минус тридцать градусов по Цельсию и снегопадом. Поход безнадежно испорчен. — И ты в такую погоду пойдешь к друзьям? — сделала последнюю попытку мать. — Да, пойду. — Джон не сдавался. Он не мог не пойти. Женщина вздохнула и спустилась на кухню. С начала учебного сына было не узнать. Скачки настроения, вольность в выражениях, проявление характера… Не нравились ей эти друзья. Дикон еле-еле дождался трех часов. Все это время он слонялся по дому, запаковывал подарок, репетировал тост и то и дело улыбался и прижимал ладони к горящим щекам. Потому что смысл приезжать слишком рано — Фредди очень долго копается. А уж сейчас, в связи со срочным изменением плана празднования, он, должно быть, мечется из дома в магазин, потом опять домой. На кухню, в ванную… Физик вспыхнул и опустил голову, непонятно от кого пряча красные щеки и улыбку до ушей. Джон замотался по уши, подхватил рюкзак, махнул родителям и вприпрыжку — как мог — побежал на остановку. Они с Меркьюри все равно отметят Новый год вместе, не в лесу, так дома, и снегопад этому не помеха. Джон засмеялся в шарф. Магическая атмосфера и человек, ждавший его, не могли вызвать больше ничего, кроме бесконечного счастья, когда хотелось обнять весь мир и сказать, что все отлично. Автобус шел медленно. Если в обычную погоду можно было доехать часа за два, то сейчас Дикон подошел к подъезду лишь в восемь часов. Он набирал озябшими пальцами код, когда услышал вопль: — Дики! — и тут же на него со спины налетело пушистое, орущее поздравления и безумно родное тело. Из пакетов, что держал человек, слышалось радостное бульканье. — Ты там всю алкашку скупил? — рассмеялся физик. — Да не всю! Всего-то три бутылки шампанского! У меня еще есть, но этого мало… — Как ты не спился еще? — Не знаю! — беспечно заржал художник. Наконец парни ввалились в квартиру. Художник тут же усвистал на кухню, отправив гостя в комнату. Везде висели разномастная мишура и гирлянды со звездочками, с лампы свисали старые елочные игрушки, на полу стояли фигурки кошек, санта-клаусов и какие-то абстрактные сооружения, напоминающие длинные черные языки пламени. Еще и светящиеся. Небольшая искусственная елочка гордо стояла в углу, густо опутанная той же мишурой, серебряным «дождиком» и гирляндой с маленькими, но яркими огоньками. Под ней уже что-то лежало. Дикон опустился на корточки и заметил карточку с его именем. Тогда он полез в рюкзак, откопал там сверток для Фреда, положил рядышком и только сейчас понял, какие на елке странные игрушки. Металлические шарики на длинных ниточках. Физик прищурил глаза и осторожно толкнул шарик. Тот закачался. — Знаешь, что это такое? — опустился рядом Меркьюри. — Догадываюсь, — повернул лицо к нему Джон. — Ты разобрал маятник Ньютона и развесил шарики. Сияющие глаза Фредди говорили сами за себя. — Креативно, — хихикнул Дикон и обнял художника. Положил голову тому на плечо и закрыл глаза. Фредди обвил руками любимое худое тело в свитере и в который раз пожелал, чтобы… — Фред, — отстранился Джон, посерьезнев. — Я спросить хотел… Ты куришь? — Ну бывает, балуюсь сигаретой-другой. А что? — забеспокоился Меркьюри. Он тут же пообещал, что, если физику не нравится запах курева, то он никогда больше не возьмет в рот ни сигарету, ни вейп, вообще ничего курительного. — Ну я и тоже, — немного несмело кивнул Дикон, поднялся и сел на диван. Меркьюри опустился рядом. Джон молчал. Фредди тоже. Было тихо и темно, лишь мигали огоньки на елке да абстрактные светильники, а за окном медленно кружились снежные хлопья. — А ты умеешь курить по-цыгански? — повернулся к парню Дикон. — Нет. — А ты вообще знаешь, как курить по-цыгански? — дыхание Джона сбилось. — Нет… — А хочешь, покажу? — хрипло предложил физик. — Ну давай. Фредди достал пачку из кармана просторных штанов. Он почувствовал какое-то напряжение. Пожалуй, нужно и ему закурить. — Нет-нет, — запротестовал Джон, увидев, что Меркьюри достал сигарету и себе. — Одна нужна. Джон чиркнул спичкой и дрожащими пальцами поднес сигарету к губам. Затянулся и резко выдохнул дым. Фредди, не мигая, словно зачарованный, глядел на приоткрытые губы физика. Курящий Дикон — отдельный вид искусства. — Сядь напротив меня, — сдавленно проговорил Джон, разворачиваясь и кладя левую руку на спинку дивана. Фредди поджал ноги и сел на колени напротив физика. Тот прикрыл глаза. Он медленно и будто неуверенно затянулся, не доставая сигарету изо рта, и вдруг подался вперед, обхватывая дрожащими руками голову Фредди и прижался к его рту. Джон медленно раскрыл губы, аккуратно выдыхая горячий дым и передавая все еще дымящуюся сигарету Меркьюри. Дикон оторвался от художника. Тот распахнутыми глазами смотрел перед собой, а в уголке приоткрытого рта располагался наполовину истлевший косячок. — Курить по-цыгански, — прошептал Джон, — это значит затянуться и передать другому. Через поцелуй. Меркьюри затушил бычок о воротник рубашки. — А хочешь, я покажу как курить по-цыгански, только без сигарет? — поинтересовался он, оттягивая пальцем губу физика и пробегая пальцами по его щеке. Дикон ответил на поцелуй. Пять месяцев он ждал, когда же это случится. Когда же он сможет поцеловать любимого человека без сопротивления. Когда он не будет выглядеть эдаким приставалой, насильно целующей людей. Они переместились — теперь Меркьюри сидел на полу, согнув ноги в коленях, а между ними устроился Дикон. Руками он ерошил черные волосы, а ноги скрестил за поясницей художника. Они почти не говорили — закрыв глаза, искали губы друг друга. Фредди не отпускал физика — притягивал к себе и снова целовал, не в силах оторваться, пытаясь наверстать упущенное, сгорая от жара… Джон потрясающий. — Ты потрясающий, — сообщил ему Фред, на миг оторвавшись. — Я признался тебе, — тихонько рассмеялся Дикон. Меркьюри снова припал к нему, словно умирающий от жажды — к воде. Надо сказать, что и Джон чувствовал то же самое. Дикон испугался, когда руки художника забрались под его свитер. Но память его была замечательна, а руки — чутки: Фредди нежно оглаживал спину — пробегался пальцами по позвоночнику, легонько надавливал на лопатки, словно говоря, что помнит об обещании не делать ничего, пока Джон не будет готов. — Я люблю тебя, — выдохнул физик в губы Меркьюри. — Я люблю тебя, — повторил тот и снова утянул Джона в поцелуй. Радостно булькающее шампанское, торт и подарки были забыты. Часа на два минимум. Часы на Главной площади Сент-Максвелла пробили полночь.