***
Не сказать, что Джон прямо-таки резко возненавидел биофизику. Просто ему вдруг стало все равно. Можно сказать, он ходил в университет для галочки. Да и бросать почти в конце учебного года как-то глупо. Джон шел по поребрику, раскинув руки в стороны, и мешал прохожим. На улице все еще лежал снег и тепло не было, однако острый холодный ветер уже уступил место более свежему и мягкому, что приятно обдувал лицо и давал возможность глубоко вдохнуть, не свернувшись при этом в три погибели и не отморозив легкие. Ярко светило солнце. Нынче весна ранняя, обычно такая погода приходила в Сент-Максвелл примерно к середине апреля. Физик сошел с поребрика на относительно пустой тротуар и зашагал, опустив голову и внимательно глядя на грязный полурастаявший снег под ногами. Конечно, документы ему не отдали. По понятным причинам — во-первых, Джон умный, во-вторых, его никуда не возьмут вот так, почти в конце года, а в-третьих — институт просто не хочет отпускать такой экземпляр. К нему прикрепили «буксир», то есть Брайана. Тот предлагал приходить к нему, но Джон отказался наотрез. Не хотел встречаться с Роджером… А еще он сбежал с последней пары. Все равно директор задержал чуть ли не на двадцать минут, смысл досиживать. Джон притормозил у светофора и свернул направо, в кривенький переулок, где находилась небольшая цветочная лавка. Он туда зайдет чуть позже. Сейчас же его интересовал другой магазинчик, пристроившийся за вышеупомянутой лавкой, а потому почти незаметный. Говорят, раньше там был притон. Дикон вышел из бывшего «притона» и направился за цветами, молясь, чтобы багровая краска на его лице наконец отлила. Хотя покраснели только уши и щеки, было ощущение, что он весь в огне, особенно правый бок, потому что именно в правом кармане куртки лежал небольшой пакетик с весьма интересным содержимым… Голова гудела, когда Джон ввалился в цветочный магазин. — Вам плохо? Вы весь красный, — встрепенулась продавщица. — Нет, мне розы. Желтые… Двадцать пять штук, — способность думать не изменила даже в таком состоянии. — Пожалуйста. Не встреть Дикон его художника, он бы чувствовал себя до ужаса неловко, шагая по грязному снегу с красным лицом и желтыми розами. И запрыгивая в автобус, поскальзываясь и грохаясь пузом прямо на ступеньки.***
Фредди лежал на полу, закинув ноги на спинку дивана, и прижимал к себе Джона. Тот держал в одной руке цветы, а в другой — бутылку вермута, притащенную художником, и лениво отнекивался от предложения Меркьюри. — Ну Ди-ики, ну дава-а-ай, — тянул художник и легонько дергал физика за волосы. — Фред, это плохая идея… Я не думаю, что это будет правильно, — Дикон прикладывал большие усилия, чтобы не заржать. — Иначе я тебя не отпущу, — строго произнес Фредди, забираясь руками под рубашку физика. — А я не возражаю… — томно закатил глаза Дикон. — Лежать в обнимку с тобой и, в конце концов, умереть от голода, конечно, очень заманчивая идея, но я еще пожить хочу. — Да Фред, перестань! — руки художника принялись щекотать Джона. — Тогда пошли! — Вот заболеешь пневмонией, будешь страдать… А я тебя лечить не буду. Я тебя в больницу отправлю, да хва-атит! — физик попытался уйти от щекотки и сполз с Меркьюри. Последний же быстро навалился на него, как крокодил, и прижал руки корчевшегося от смеха Дикона к полу. — Вот как по лесам бродить, так пожалуйста. И спать там тоже. А на невинное предложение поспать на крыше в палатке в тебе просыпается, ну, я не знаю… какая-то советская бабка! Тут Джона пробрал такой дикий смех, что он заворошился, насколько позволяла масса прижавшего его к полу художника, выгибаясь в спине и пиная коленом Фредди по заду. Тот ухахатывался, широко открывая рот и щелкая зубами прямо перед лицом Дикона. — Хорошо, хорошо, я согласен! Пошли спать на крышу, только слезь с меня, мне уже дышать нечем, — выдавил из себя Джон, икая от смеха. Фред хрюкнул: — Ты так мило икаешь! — Черт, Фредди, у меня из-за этих валяний на полу спина разболелась. — Массажик? — карамельным голоском пропел художник. Джон кивнул и снял рубашку. Расстелил ее и лег на живот. Глаза Фредди загорелись лихорадочным блеском. Как в забвении, он медленно протянул руку и легко коснулся пальцами слегка выступающих позвонков, так же медленно провел вниз, наслаждаясь мягкостью и гладкостью бледной кожи. Дыхание участилось. Хотелось касаться Джона еще, все время, и не только здесь, но и внизу живота, где сейчас так сладко тянет… — Фред? — неуверенный голос Дикона вывел художника из транса. — Да, — глухо пробормотал тот, поднимаясь, — конечно… На спину Джона шлепнулась капля чего-то прохладного и довольно жидкого, и тут же скользкие ладони Меркьюри плавно огладили всю спину и плечи. Художник уселся на корточки слева от Дикона и продолжил мягко давить на спину и пощипывать плечи. — Дики? — М? — Я тут все спросить хотел… А почему ты все-таки постригся? — руки прошлись по позвоночнику, и физик выгнулся, словно кот. — Я пообещал, что, если еще раз тебя увижу, то обрежу волосы… Не знаю почему, может, я уже тогда перестал… ну, ненавидеть тебя, — последние два слова Дикон почти прохрипел от неловкости. — Только если один раз? Да тебе уже налысо пора бриться, — пошутил художник, вымученно улыбаясь и пытаясь снизить трение джинс о пульсирующий член посредством периодического виляния задом. Не очень помогало. — Все, Джонни, пошли собираться, — Меркьюри вскочил, кинулся к шкафу и выкинул из него огромный рюкзак. — Куда нам такой, мы же не на Колыму собираемся, — фыркнул Джон. И тут же переключился: — А откуда он у тебя? Похож на советский… Фредди ничего не ответил про советский рюкзак, ибо не слышал. Он заперся в ванной и делал вид, что отмывал руки, а на деле спешно дрочил, закусив губу.***
— Да подожди, — шипел физик на Меркьюри, — давай суй шпильку! Замок щелкнул, и дверь сразу же открылась, впуская парней на самое чарующее место для экстрималов и сталкеров — чердак, а там и до крыши недалеко. Они прошли через наваленный хлам и трубы и через люк вылезли на крышу. Весна бушевала. Было почти тепло. Солнце заходило, окрашивая небо в яркие оранжевые и малиновые цвета. Дома, высотки, ГИКиСИ и заводские трубы с идущим из них дымом создавали неповторимый пейзаж, который бывает только в индустриальном городе. Парни сели на какой-то ящик и прижались друг к другу. — Люблю Сент-Максвелл, — вполголоса произнес Фредди, с восхищенным лицом глядевший на черные силуэты зданий. — За красивый пейзаж? — легонько щелкнул его по носу Дикон и хитро улыбнулся. — И за него тоже… Но в первую очередь из-за того, что это твой родной город. Джон достал штопор. — Ну что, давай выпьем! За город, за счастливую дальнейшую жизнь, за мир… — принялся загибать пальцы физик. — За любовь, — пискнул Меркьюри, протягивая вермут. Он только достал стаканы, как Дикон предложил: — А давай из горлышка! Вдруг разобьются. — Нет, давай со стаканами, — с улыбкой покачал головой Фредди. — Надо же запомнить этот вечер. «И ночь тоже» — пронеслось в голове у Джона. Они наполнили стаканы прозрачным светло-желтым напитком, и Фредди воскликнул: — С Новым годом! С новым счастьем! Джон сразу смекнул в чем прикол и рассмеялся, чуть не выплеснув алкоголь на голову художника. — Дики, это надо пить, а не мыть этим голову, — глядя на это, начал похохатывать и художник. — Во всяком случае, я никогда не пробовал. Вот скажи мне, как физик скажи, если вымыть волосы алкоголем, то что с ними… Дикон приложил ко рту палец, намекая на тишину, и указал глазами на почти зашедшее солнце. Ярких тонов уже не было. Небо уже почти полностью приобрело бархатный синий цвет, лишь вокруг наполовину зашедшего солнца расплывались оранжевые перьевые облака. Последние лучи солнца пробивались между плотными рядами новостроек, образовывая своеобразный нимб. — Я никогда не забуду это, — прошептал Джон и тут же почувствовал губы Меркьюри с чуть горьковатым привкусом недавнего вермута на своих.***
Полупьяные, хохочущие, с опухшими губами они завалились в палатку. Началась великая борьба за плед с карпами кои, закончившаяся весьма быстро, ибо художник прижал Дикона к себе и накрыл обоих виновником борьбы, уткнулся в подушку и засопел. Джон же пялился в темноту еще примерно полчаса и решился. — Фред, ты спишь? Нет ответа. Тогда Дикон сжал зубы, перевернул вроде бы спящего художника на спину, аккуратно устроившись на его бедрах, и начал медленно расстегивать ту самую рубашку в черно-красную клеточку. Пальцы почти не дрожали, а сердце не стучало, как сто тысяч сумасшедших баскетболистов мячами об стенку. Джон, тяжело дыша, провел рукою по животу к пупку и ниже, чувствуя нарастающее возбуждение. Свое и Меркьюри. На его бедро опустилась рука. — Ты не спишь? — прошептал физик, чувствя себя если не маньяком, то полнейшим идиотом. — Нет… Пожалуйста, продолжай, юноша, — хриплым голосом произнес Меркьюри и слегка сжал бедро физика. Тот облизал губы: — Фредди, я… наверное, уже созрел, почти весь, и… Дикон запнулся и затряс головой. — Дики, скажи это. Прошу… — Ох, Фредди, в общем… Ну это… — Джон никак не мог выдавить эти слова. Казалось, что в его мозгу остались лишь междометия. Даже приятно кружащий голову хмель не помогал. Физик кое-как продышался, сглотнул и выпалил: — А хочешь, я тебе отсосу?..