thirty shots

      У Тоби такое чувство внутри, что он просто выть готов, как волк по ночам. Быть свидетелем — это не то, чего он хотел всю свою жизнь. — Семпай, — зовёт он, а в ответ получает только очередную птичку-бомбу. Идеальную, как всегда.       Дейдара изменился с того дня так кардинально, что узнать его было даже трудно. Он и раньше не отличался добродушием, но теперь это было уже слишком. Он грубил, грубил почти также искусно, как лепил свои бомбы. Тоби на это было практически больно смотреть. Больно физически. Почему? Он и сам не знал.       Со временем Тоби стало всё сложнее и сложнее притворяться дурачком. Иногда даже хотелось снять маску и показать своему напарнику, кто под ней скрывался всё это время. Дейдара бы удивился, увидев его шаринган. Очень удивился. Может, даже сделал бы это удивлённо-злое личико, которое временами выглядит столь по-детски, что Тоби ненароком вспоминает: Дейдара в Акацуки самый молодой. — Семпай, — снова пытается Тоби, но ответ всегда один. Тоби уворачивается, но на этот раз решает продолжить: — Почему вы так расстроены смертью мастера Сасори? — Сасори но Данна был очень интересным человеком и мастерски владел своими техниками. Нам с ним было, о чём поговорить во время долгих миссий. — Как ни странно, Дейдара отвечает, но голос у него почти просел. Тоби видит своим шаренганом, как у его напарника слегка напряглись мышцы правой руки. Он что, кулак сжал? — Но со мной вы тоже можете поговорить, семпай, — мямлит Тоби.       В ответ — сплошная тишина, но Тоби всё видит: кулак Дейдара сжал, наверное, даже до боли. Но неожиданно он подаёт голос, натянутый до степени собирающейся лопнуть струны: — Может, ты и прав.       Эта короткая фраза каким-то неведомым способом проникает в голову Тоби, мучает его ещё очень долго. Это "долго" почему-то не измеряется ни часами, ни секундами, ни чем-либо ещё. Он не может найти ни одной причины беспокоиться о Дейдаре и о том, как он переживает смерть Сасори, но выкинуть это из головы ему не под силу. Только каким-то чудом он может заставить себя не думать об этом проклятом подрывнике и его утрате. Утрате? Утрата ли это? Ответ тут очевиден.       Когда они останавливаются в какой-то не очень привлекательной гостинице, расположенной прямо в лесу и построенной специально для таких вот путников, как они, Тоби очень хочет зайти в покои своего напарника и сказать ему что-то такое, что он всегда говорить умел. Ободряющее, успокаивающее. Но он почему-то останавливается, когда уже собирается постучать в дверь Дейдары. Тут не помогут слова. Тут не поможет ничего. Тоби чуть притворяет дверь и вглядывается в щёлку. Дейдара сидит на кровати, смотря в никуда немигающим взором, его лицо сейчас — камень. Тоби закрывает дверь.       Ему опять остаётся быть только зрителем в последнем ряду. Ему остаётся быть только свидетелем последствий сломанной жизни.