thirty shots

      Цири жмурится, считает до десяти и открывает глаза. Перед ней — Белый Хлад во всей его красе и безобразии. Белоснежные вихри кружатся так завораживающе красиво, что Цири остановилась бы посмотреть, если бы не этот обжигающий кожу до костей холод. Она бредёт медленно, потому что не знает, куда идти.       В какой-то из моментов она решает, что будет очень кстати прокричать что-то очень богохульное и неприличное: её всё равно никто не услышит, — но она сдерживается и прибавляет шаг.       Геральт, наверное, сейчас с Йен. Пьёт лучшее вино и вспоминает о девчонке, которая решила, что может спасти мир. Цири еле слышно — а из-за бури и вовсе не слышно — всхлипывает и проклинает то ли богов, то ли себя, то ли эльфов, то ли всех и разом. Потом, не сдержавшись, кричит все те ругательства, которые нахватала за свою короткую жизнь, во всяких питейных заведениях.       Цири злится, а когда она злится, лучше отходить подальше. Ей в голову приходит, что она сейчас могла бы сидеть рядом с Геральтом и обсуждать новый заказ, ну, или на крайний случай быть королевой Нильфгаарда и кокетничать с каким-нибудь графом. Вместо всего этого она в сердце мощнейшего зла, которое собирается уничтожить все миры один за другим. Расклад — хуже не придумаешь.       Вокруг загорается зелёный и яркий до ряби в глазах цвет. Он сочится из земли, а у Цири под кожей колет так, что она снова кричит, а буря опять заглушает её призыв. Цири вспоминает улыбки её друзей, что-то внутри начинает ныть, а из-под земли наружу уже не сочится, а рвётся новая жизнь. Сначала медленно, а потом быстрее и быстрее эта живительная сила заполняет собой всё вокруг, поглощая даже её хозяйку.       Цири просыпается в холодном поту, смотрит на свои руки, сжимает пару раз кулаки, чтобы удостовериться. Да, это реальность, а не очередной сон.       Об этом кошмаре Цири вспомнит, когда он воплотится в жизнь, но будет то, что отличит его от реальности: о Геральте она вспоминать не будет.