thirty shots

      «На твоих плечах судьба Галактики, Шепард». «Шепард, ты должна! Ради всех нас». «Шепард… Это ты виновата во всём!» «Из-за тебя Жнецам удастся осуществить их план, Шепард».       Шепард просыпается и кричит в пустоту. Сверху наваливается бездна космоса, мигая редкими звёздами. Это физически давит, заставляет чувствовать себя ещё меньше, ещё уязвимее. Справа аквариум, где плавают рыбы и несколько их трупиков. Опять забыла покормить. Впереди хомяк. Благо, что живой. Шепард откидывается на подушку.       Последние две недели самые сложные, высасывающие последние крохи энергии и преобразующие её в отчаяние. Вдох-выдох. Дыхательная гимнастика, которую советовала Чаквас, не помогает и поэтому идёт к чертям, как и многое другое с тех самых пор. Когда Гаррус погиб, что-то надменно треснуло внутри. Когда Лиара издала свой последний крик, исчезла в толпе полулюдей-полумонстров-получёртпоймикого, это что-то потеряло ещё один кусочек. Когда Кайден заявил, что во всём виноват только один человек — она, конечно, — что-то сломалось окончательно.       Космос надавливает на грудь, зачаровывая своей бездонностью и тут же напоминает о смерти, о её собственной смерти. Хотя лучше него, конечно, справляются бесчисленные шрамы на лице, спине, руках, которые светятся ярко-красным. Свои зелёные глаза Шепард тоже уже давненько променяла на дьявольские. Как хорошо, что ей плевать, какое там она производит впечатление на этих совсем неважных людей и нелюдей.       Тали всегда теперь заходит без стука, пользуясь той ключ-картой, которую Шепард ей вручила так давно, что и не вспомнить. Когда кварианка появляется, грустно шепча что-то на своём языке, Шепард хочется плакать. — Ты опять пила? Бош’тет! — у Тали голос красивый на удивление, и Шепард думает, что ей бы петь романсы в дешёвых сериалах. — Да.       Врать-то всё равно бессмысленно, ибо пустые бутылки на столике говорят красноречивее чего бы то ни было. — О Кила! — Утром мне всё равно не паршивее, чем обычно. Это хотя бы помогает ненадолго. — Раньше ты этим не баловалась, — в сотый раз замечает Тали, садится на край кровати и смотрит своими туманными глазами-точками так, что Шепард отворачивается и усиленно начинает разглядывать стену: только бы не видеть этого горького разочарования вперемешку с непониманием. — Раньше было меньше всего этого, — отвечает Шепард, чуть понизив голос и добавляет: — Или нас просто было больше. — Шепард, иногда надо отпускать. — А иногда — нет.       Тали еле слышно вздыхает, поднимается, оправляет простынь. От неё веет не тем добродушием и целеустремлённостью, что раньше, теперь — только отчаяние. — Мне он тоже нравился, — резко замечает Тали, а Шепард разворачивается всё-таки в её сторону. — С Лиарой мы часто беседовали, она меня понимала. Но не могу сказать того же о Кайдене: он всегда был замкнут рядом с представителями других рас. Мне так казалось. — Хорошо, что ты осталась рядом, Тали, — говорит Шепард.       Она силится улыбнуться, но выходит плохо, чувствует, как глаза становятся влажными, а через мгновение по её уже давно некрасивому лицу катится первая слезинка. Шепард не даёт появится второй. — Мы справимся с этим, Шепард.       Наверное, Тали тоже вымученно улыбается под скафандром. — Слишком много для нас двоих, не находишь? — ухмыляется Шепард. — Никогда не любила лёгкую работу, — весело откликается Тали.       Спустя три месяца, когда Катализатор толкает свою речь о истории Вселенной, Шепард прерывает его на половине, стреляет прямо в голограмму и лаконично объявляет о месте, куда бы стоило пойти приспешникам Жнецов. Потом она садится на холодный пол, прижимая чуть ли не родной пистолет к виску, и просит прощения у этой Галактики. Выстрел не звучит оглушительно.