1672 год

Дождь барабанил по крыше кареты герцога де Невера*, который дремал внутри, плотнее запахнув плащ. Этот вечер был потрачен на визит ко двору. Филипп читал свои стихи, которые все нашли очаровательными и захотели себе копии. Однако, несмотря на успех, Филипп чувствовал себя уставшим. Блестящее общество ничего кроме скуки у него не вызывало. Он любил более непринуждённую обстановку. Однако, чтобы король не сердился, приходилось иногда отбывать повинность. Филипп был женат на племяннице мадам де Монтеспан, покойный кардинал Мазарини приходился ему дядей. Другими словами, Филипп принадлежал к сливкам общества, вот только амбиции у него отсутствовали. Он хотел одного – чтобы его оставили в покое. Но как могли оставить в покое человека, у которого куча денег? Радовало, что следующий визит в Лувр случится нескоро. Филипп показался там, теперь на несколько месяцев можно забыть о дворе. А если повезёт, и того дольше… Из дрёмы его вывел грохот, карета накренилась, а Филипп скатился к её правому боку. - Ох, сударь, беда, - услышал он голос кучера. – Колесо сломалось! "Che diavolo!"*, - подумал Филипп и выбрался под дождь. Этот ноябрь был щедр на осадки. Кучер и слуги суетились, пытаясь придумать, как быть, а их господин с кислой физиономией наблюдал за ними. - Balordo!* Что ты делаешь? – вдруг закричал он кучеру, который в одиночку пытался поднять карету, что было донельзя глупо. – С ума сошёл?! Надорваться хочешь? Какой от этого будет толк? Филипп передёрнул плечами и прибавил парочку итальянских ругательств. Пять минут вне кареты и он уже промок до нижнего белья, но всё равно продолжал раздавать советы своим людям, будто что-то понимал в починке колёс. Наверное, он бы непременно простудился, если бы провёл под дождём ещё немного, но рядом с ним остановилась карета, дверь которой распахнулась, явно приглашая Филиппа забраться внутрь. Тот не колебался. - Благодарю вас, сударь, - сказал он. – Боюсь, я устрою вам здесь лужу. Мне очень жаль, что на вашу доброту я отвечу таким образом, но… - Пустяки, не стоит волноваться, - заверил его кавалер, в котором Филипп, стерев с лица капли, узнал графа де Гиша, который тоже возвращался из Лувра. - А! Граф! – воскликнул Филипп, пытаясь добавить в голос немного радости, хотя не испытывал её. Последний раз, когда их пути с Гишем пересеклись, окончился для Филиппа наказанием. Дело было давно - в конце 50-ых. Филипп, тогда ещё совсем мальчишка, был приглашён графом де Вивонном в Руасси, чтобы отпраздновать Пасху. Но как только он узнал, что в Руасси также прибыли Гиш и его дружок Маникан, то заперся в одной из комнат дома. Гиш видел в Филиппе соперника, потому что они оба увивались за Месье*. Точнее, Гиш увивался, а Филипп только делал вид, чтобы угодить дяде. Но Гиш этого не знал, а потому был непрочь над ним поглумиться. Филипп такого шанса ему не дал. Дождавшись, когда кончится ночь, он тотчас уехал в Париж. Это была Страстная пятница. О том, что происходило в Руасси дальше, он узнал от дяди. Вместо того, чтобы вести себя, как подобает добрым христианам, Гиш и компания кутили всю Страстную пятницу, а потом и субботу*. Как только обо всём узнали при дворе, грянул скандал. Но самое ужасное, что Филиппа считали участником событий! Мазарини не верил, что Филипп уехал до них. Племянник в его глазах был воплощением порока, такие развлечения должны быть в его вкусе. Филиппа наказали строже, чем зачинщиков дебоша. Мазарини услал его в Бризах – городишко на Рейне. Филиппу было велено учить немецкий и укреплять тело физическими упражнениями. В итоге он так отчаялся, что даже пытался бежать, рискуя навлечь на свою голову ещё больший гнев, но побег не удался. А Гиш с приятелями уже развлекался в Париже. Его ссылка была куда более короткой. И вот теперь этот мерзавец Гиш сидит перед ним с приветливой улыбкой на лице. - Вас скорее надо доставить домой, - сказал граф. – К камину и вину. Филипп рассыпался в благодарностях, ведь того требовали правила хорошего тона. При этом он старался, чтобы его не била дрожь, а зубы не отстукивали марш. Холод сжал его в объятиях, словно соскучившийся любовник. Гиш смотрел на него с сочувствием, пытаясь придумать, что сказать. Прошли те времена, когда он был блестящим придворным с хорошо подвешенным языком. Теперь он думал, прежде чем говорить. Иногда размышления затягивались и Гиш ничего не говорил. - Sto bene*, - ответил на невысказанный вопрос Филипп. – Я в порядке. Дальше они ехали молча. Филипп убеждал себя, что ему тепло. Гиш думал про вечер в Лувре. Пусть ему дозволили вернуться ко двору, но ощущения, что он прощён не было. Придворные Гиша избегали. А ведь ему казалось, что после успешной переправы через Рейн*, когда он выказал дерзость и храбрость, его звезда взошла снова. Но то было временным явлением. Все слишком привыкли к тому, что он персона нон грата. - Вы окажете мне честь, если выпьете со мной, - заставил себя сказать Филипп, когда карета остановилась рядом с его дворцом. Гиш, поколебавшись для вида, согласился. Пусть Невер делает это только, чтобы расплатиться за любезность, Гишу хотелось пообщаться хоть с кем-то. Кавалеры выбрались из кареты и побежали во дворец под неутихающим дождём. Оказавшись внутри, Невер отправился переодеться в сухое, а графа проводили в кабинет. Подали вино и закуски. Гиш прохаживался вдоль книжных шкафов, гадая, читает ли Невер все эти многочисленные тома или их назначение - украшать кабинет. Сам Гиш был запойным чтецом, когда для чтения было время. Вдруг его дыхание сбилось. Он увидел портрет юного Месье. Тот выглядел лучше, чем когда-либо в жизни, но нежный взгляд был таким же, как у оригинала. Гиш не понимал, почему он так взволновался, ведь сегодня в Лувре он видел принца воочию. Месье старательно не замечал его, а Гиш не старался быть им замеченным. Правда, был момент, когда Месье скользнул по нему взглядом, словно по пустой стене. Тогда Гишу захотелось встряхнуть его за плечи. - Этот портрет Месье подарил мне шутки ради, - пояснил Невер, показавшись в дверях. Он переоделся в тёплый халат, украшенный золотой вышивкой. – Дядя просил меня приударить за Месье, но я слишком ленив для галантных игр. Мне проще было рассказать обо всём его высочеству и просить о союзничестве. - Значит, я напрасно хотел вас проучить, - сказал Гиш, отрываясь от белоснежной физиономии Месье. - Si! Совершенно напрасно, - усмехнулся Невер. – Возможно, у него был кто-то, кроме вас, но точно не я. - Мне понравились ваши стихи, - сменил тему Гиш. – Я и сам пишу, но раньше мне это удавалось, а теперь всё, что выходит из-под моего пера, не стоит потраченных чернил. Гишу казалось, что тревоги и непрекращающаяся череда неудач отняли у него что-то, что составляло его суть, делало притягательным для других. - Рифмоплётство – единственное, на что я готов тратить усилия, - Филипп уселся в кресло перед камином и указал графу на другое. – Однако дядя приходил в ужас от моих стихов. Они ему не нравились до такой степени, что он пытался найти мне иное занятие. Например, сделал меня капитаном-лейтенантом мушкетёров. Вы, наверное, помните? Однако я не ценил дядюшкиных усилий и пренебрегал обязанностями, которые переложил на плечи господина д’Артаньяна. В итоге меня так заела совесть, что я добровольно ушёл в отставку, давая д’Артаньяну возможность получить повышение. - И всё же несправедливо, что кардинал сделал своим наследником другого*, - сказал Гиш, глядя в камин, в котором потрескивали вишнёвые дрова. - А меня это забавляет, - пожал плечами Филипп. – Если дядя может взирать на нас с того света, он рвёт и мечет. Это решение – главный просчёт его жизни. Или смерти… Странно, что с его-то умом он не понял, что промотать всё его состояние может только человек крайне деятельный, коим меня никак нельзя считать. А потому деньги дяди были бы в полной сохранности. Но герцог Мазарини… Его безумия хватит на то, чтобы сложить всё в сундуки и утопить в море. Правда, тогда море выйдет из берегов. - Ваш дядя мне никогда не нравился. А я - ему. - О, мне тоже. В смысле, мне тоже не нравился мой дядя. Выпьем же за схожесть вкусов, - поднял бокал Филипп. Гиш улыбнулся и поднял свой. - Вы говорите со мной, будто бы я – не я, - сказал он после. – Вы единственный из всех, кто так поступает. Не считая друзей моего отца. Но они только делают вид, что рады мне. - Я сам не ожидал, что у меня развяжется язык в вашем присутствии. Думал: "Oddio!* Теперь мне придётся играть роль любезного хозяина перед этим ослом", - признался Филипп. – Но от напыщенного графа де Гиша не осталось следа. Вы сильно изменились. - Мне уже говорили об этом, - посмеиваясь ответил Гиш. - Но как я понял, изменился я в худшую сторону. Стал невыносимо скучным. - No! – запротестовал Филипп. – Такой граф де Гиш мне нравится больше. Не становитесь прежним. Гиш почувствовал прилив благодарности к Неверу. - Знаете что? – вдруг оживился Филипп. – Вы должны как-нибудь приехать ко мне в Рим. Сам я отправляюсь на днях. У меня чудесный палаццо. Вы бывали в Риме? Гиш отрицательно покачал головой. - О, тогда вы не видели, как солнечный свет утром разливается по комнатам, - продолжал Филипп. – Свет в Риме уникален. Каждый раз мне хочется рыдать и благодарить Господа за то, что такое вообще существует. В Париже славно, но Рим! Он вдохнёт в вас новую жизнь. - Боюсь, я буду занят на войне. - Приезжайте, когда закончится война, - беззаботно отмахнулся Филипп. - Я ведь могу и приехать, господин де Невер! – засмеялся Гиш. – Не расхваливайте Рим так красочно. - Приезжайте, обязательно приезжайте! Кавалеры проговорили ещё не менее часа. Гиш впервые за долгое время почувствовал, что его обществом не тяготятся, не ждут случая сбежать от него. Невер говорил с ним свободно и не держал в голове его былые прегрешения. Неверу было всё равно, что двор встретил Гиша сдержанно. - Приезжайте и вы ко мне в Бидаш*, - пригласил Гиш. – Когда вам захочется тишины и уединения. - Тишина и уединение – что может быть лучше для поэта! - ответил Филипп. Дождь кончился. Гиш засобирался домой. Кавалеры вновь обменялись приглашениями и любезностями, но на сей раз сердечными. Каждый думал, что обрёл приятеля и что впереди ещё много встреч.