Mother Love

От чересчур большой дозы наркотика в крови светловолосый парень видит мир как никогда яркими красками. Он распластался на ледяном кафельном полу и голова раскалывается от всех этих обострёных ощущений. В глазах всё плывёт, а тело будто растворяется в воздухе. Неужели это конец? Окончание такой короткой, странной жизни? Смерть обвивает ледяной хваткой горло, дышать становится трудно. Воздух с трудом втекает в лёгкие, он тяжёлый, словно расплавленный свинец. Передоз он встречает не в первый раз, но возможно, в последний. В крутящемся калейдоскопе у него в глазах шахматная чёрно-белая плитка бешено пляшет свой хоровод. Лишь пустой шприц у его ног напоминает что-то о реальности, которую он начинает покидать. В этот момент парнишка начинает понимать как же сильно он хочет жить. Но ради чего? Когда-то смыслом его жизни было угодить отцу, но потом... Всё это оказалось пустой тратой такого драгоценного времени. Парень понимает, что сейчас надо позвать на помощь, чтобы кто-нибудь пришёл, вызвал скорую или сделал хоть что-нибудь. Но из горла выходит лишь пена, да неразборчивый скрип. Хотя кому он вообще нужен? Гей-наркоман, позволяющий воспользоваться своим телом за деньги. И куда это его довело? Смерть видимо решила покончить с прелюдиями и уже уверенно выдирает из него жизнь. Грудь сдавливает, рёбра словно сжимаются. Сердце пытается вырваться из этой клетки, бешено стучит. На глаза выступают слёзы, сквозь их пелену пёстрые пятна начинают растворяться. Столь желанная жизнь начинает покидать его тело. В последний момент он видит себя со стороны. Тут же жмурится, не хочет видеть это зрелище. Затем он чувствует как начинает падать. Вдруг его начинают настойчиво трясти за плечи. Падение ускоряется. Вокруг всё краснеет. Что-то холодное и мокрое прижимается ему ко лбу. Сон начинает мутнеть, он продирается к реальности. Женский голос настойчиво зовёт его: – Энджел! Энджел, проснись! Паук с трудом разлепляет глаза. Мутным пятном перед ним сидит обеспокоенная Эбигейл с мокрым полотенцем в руке. Алые волосы распущены и растрёпаны, непривычно видеть её такой. Поверх красной ночной рубашки до пят на плечи накинут чёрный шёлковый халат. – Кошмар? – она прижимает прохладное полотенце к его горячему виску. Он кивает в знак согласия. В голове будто бы марширует полк солдат, так что её голос слышнен с трудом. Эбигейл протягивает ему стакан воды со словами: – Выпей. Его руки трясутся, он чуть ли не роняет стакан, но Эбигейл поддерживает. Энджел делает пару глотков и снова падает на подушки. Легчает. – Ты кричал. Даст прикрывает ладонью глаза. Эбигейл натягивает одеяло ему до подбородка, садится рядышком и гладит по мягким волосам. Если бы Энджел был котом, то поурчал бы. – Тоже видишь свою смерть? – она положила ладонь ему на щёку. Даст оглядел её из-под полуприкрытых век. – Откуда ты знаешь?... – Я сама до сих пор слышу звон от выстрелов в ушах. Энджел сел, уложив подбородок ей на плечо. Слабость в теле заставляла чувствовать себя куском мягкого теста. Все эти воспоминания о прошлом угнетали, давили ему на голову. Сейчас он живёт настоящим и не собирается оборачиваться на прошлое. Но почему тогда глаза намокли, куда делся тот саркастичный Энджел Даст? Утонул в болоте воспоминаний. Никому и никогда он не показывает своих настоящих эмоций, так почему же сейчас рыдает в объятиях Эбигейл? Может потому что она была той самой женщиной, которую так и тянуло назвать "мама"? Та самая мама, которая поможет в трудную минуту, утешит, даст знать что любит тебя. Свою мать Энджел почти не помнил, так может Эбигейл заполнит своей любовью то пустое место в его сердце? Рукавом халата она стёрла слёзы с его щёк со словами: – Тише, тише. Всё хорошо. Тебе нужен свежий воздух. Выйдем на улицу? Энджел судорожно кивает, с трудом поднимая голову с её плеча. Эбигейл встаёт, открывает шкаф в поисках халата для парня. Она начала перебирать вешалки с его "рабочей униформой", не обращая внимания на все эти рюши, цепи, плети, всё-таки вытащила оттуда розовый халатик с пушистым воротником. Эбигейл вновь подошла к Дасту, накинула ему на плечи поверх растянутой майки верхнюю одежду, помогла вдеть каждую руку в рукав и подняла под локоть. Не отпускает пока они поднимаются на крышу по скрипучей лестнице. Энджел идёт медленно, боится запутаться в своих же ногах и полететь кубарем вниз. А хотя куда ещё ниже падать в Аду? Когда Эбигейл открывает перед ним дверь на крышу, он подставляет лицо прохладному ветерку, позволяя ему ласкать себя. Лёгкие будто очищаются от накопившегося там от курения сажи, словно вековой пыли, и Даст наконец вдыхает полной грудью такой свежий воздух. Голова сразу пустеет, видимо, ветер унёс все мысли с собой. Пентаграмм сити мерцает огнями, неоновыми вывесками отсюда кажется игрушечным городком за витриной магазина. В Библии всем грешным душам обещали кипящие котлы, церберов, но что они получили? Обычный большой город, такой же как тот же Нью-Йорк. Разве что полиции здесь нет и не будет, делай что хочешь. Где-то издали слышны звуки выстрелов, взрывы. "Черри снова устроила вечеринку с Пентиусом, а меня не позвала." – думает Энджел, подходя к самому краю, огороженному низеньким заборчиком. Эбигейл хватает его за предплечье, останавливая. – Тебя это, конечно, не убьёт, но кости ты себе переломаешь, – серьёзно говорит она. Его отец бы как можно скорее попытался столкнуть "это позорище семьи" с крыши, если бы у него появилась такая возможность. Почему он снова думает о нём? Эбигейл убирает руку от него и сама подходит к краю, упирается руками о забор. Смотрит куда-то вверх. Небо затянуто густыми облаками, медленно и безмятежно плывущими по небосводу. Алая пентаграмма на половину скрыта небоскрёбами центра города. Ушки Эбигейл подрогнули, навострив слух, она прищюрилась, ещё внимательнее смотря в небо. Энджел и сам начал смотреть туда. Из-за проплывающего облака показался белый светящийся островок. Рай. Открылся взору лишь на секунду, но Даст готов был поклясться, что слышал оттуда пение. Вопросительно посмотрел на Эбигейл. Может раньше он просто не замечал его? – Ты тоже это слышала? Она кивнула ему, растягивая губы в улыбке и присела на край крыши, свесив с неё ноги. Энджел последовал её примеру. Так они просидели в тишине, не говоря ничего друг другу. Первой эту идиллию нарушила Эбигейл. – Аластор ещё не вернулся. – Он и раньше надолго пропадал, а потом приходил как ни в чём не бывало. Не парься. – Просто беспокоюсь. Энджел про себя признал, что завидует Аластору. Он окружён любовью и заботой родной матери, но берёт и убегает от неё под предлогом неотложного дела. – Могу задать один вопрос? – спросила Эбигейл. – Валяй, – пожал плечами Даст. – Тебя устраивает твоя нынешняя жизнь? Казалось бы, такой простой вопрос, на который надо ответить "да" или "нет", но он привёл звезду фильмов для взрослых в ступор. Доволен ли он своей жизнью? Нравится ли ему быть чьей-то игрушкой, с которой можно поиграться, а потом бросить и забыть? Нравится ли ему скрывать настоящего себя за толстым слоем макияжа и сарказма? Нравится после каждой смены доползать до ближайшего автомата с наркотой, чтобы на какое-то время почувствовать себя живым? Нет. Но несмотря на это он с улыбкой как можно более беззаботно выдавливает: – Разумеется меня всё устраивает! Я же здешняя знаменитость, передо мной все двери сами открываются. – Врунишка, – мягко говорит Эбигейл, покачивая ногой. Энджел прикусил язык. Как так она его раскусила? Словно ребёнка с перемазанным вареньем лицом и утверждающего что он его не ел. Увидев его смятение, Эбигейл нежно сказала: – Ты слишком долго думал над таким лёгким вопросом, милый. Причём, могу предположить, ты не был доволен и своей прошлой жизнью. Не так ли? Даст сконфуженно отвёл взгляд. Эбигейл читала его как раскрытую книгу, чего он никому до этого случая не позволял. Даже, мать его, Валентино не всегда мог увидеть, где его звездуля ему ложь крутит. В любом случае тот подавлял любое сопротивление против. Нет, ни в коем случае не путём насилия. Калечить лучшего актёра он не позволял никому. Вот другое дело моральное давление. Энджел в его руках был как улитка: вроде бы защищён панцирем острых шуточек и сарказма, но Валентино делал укол именно в то самое мягкое тельце внутри. Эбигейл была другой. Не как все в этом прогнившем Аду. Ведь она мама, которая сядет с тобой на кухне вечером и поможет разобраться в себе и своих проблемах. – Держи, погрейся, – она протянула взявшуюся из ниоткуда чашку с дымящимся напитком Энджелу. Парень принял её у неё из рук, погрел ладони о тёплое стекло, вдохнул прекрасный запах какао. Когда он в последний раз его пил? С самого детства наверное, пока мама была жива и они с Молли, сидя на маленькой кухне, наслаждались этим нектаром богов. – Спасибо, – ответил Даст, делая небольшой глоток. Хотелось растянуть это удовольствие подольше, чтобы в трудную минуту его грели эти воспоминания. Эбигейл плотнее запахнула халат, потуже завязала пояс. – А мне-то втирали чушь про перерождение после смерти. Хотя может это оно и есть, – она вытянула перед собой руку, рассматривая её так, будто увидела впервые. Длинные пальцы с покрашенными в чёрный лак ногтями, обручальное кольцо поблёскивало от красного света, исходящего от пентаграммы в небе. – Хороший шанс начать новую жизнь. – Или продолжить прожигать старую, – Эбигейл положила подбородок на перило, вздохнув, и приклыла глаза. Её клонило в сон. Хоть демоны и не нуждались во сне так, как живые, у многих осталась такая привычка. Снова воцарилась тишина. Тут Энджел вспомнил фразу, брошенную Эбигейл в его спальне: "Я сама до сих пор слышу звон от выстрелов в ушах". – Так выходит, тебя застрелили? – Энджел знал, что многие в Аду не любят говорить на тему своей смерти, но раз уж они начали откровенничать, его до рассвета не угомонить. Эбигейл снова вздохнула. – Смерть в большинстве случаев – сущая случайность, но мы сами подводим её к себе сами, – она приоткрыла один глаз, внимательно посмотрела на Даста. – И самое страшное не то, что мы ушли из того мира, а то, что оставили там любимых людей. Я ушла слишком рано и не была готова к этому. Хотя кто вообще может быть готов к своей смерти? – Самоубийцы, – уверенно сказал Энджел. – У них другая история – они сами идут к этому серьёзному шагу, подгоняют смерть, а здесь всё иначе. Энджел сделал ещё несколько глотков какао. Мысли роились как пчёлы в улье. В горле образовался ком, сквозь который было тяжело говорить. – По сути я ведь тоже самоубийца, – он заглянул Эбигейл в красные глаза, ища там осуждение. Но вместо этого он получил поддержку. Она положила  руку поверх его ладони. – Никто не заставлял меня принимать такую дозу наркотика. Понимаешь? Я сам вколол его, зная что оно меня убьёт! А когда попал сюда, продолжил заниматься тем же, чем занимался и при жизни. А сюда пришёл только потому что отовсюду меня выпинывают. Никакая реабилитация не сможет исправить такого неудачника как я. Какое же я ничтожество... Эбигейл притянула его к себе, обнимая и поглаживая по спине. – Ты вовсе не ничтожество, дорогой. Просто потерял себя в круговороте бурной жизни. Такое бывает и не стоит винить в этом себя. Главное то, что ты вынырнул из той пучины сюда. Остаётся сделать усилия, избавиться от прошлого, от грехов. – Ты серьёзно веришь в её план? – Да. Знаешь в чём плюс оказаться на самом дне? Оттуда только один путь – наверх, – она ткнула указательным пальцем в небо. – Да и к тому же теперь я буду проходить этот курс с тобой и вместе мы сможем справиться с этим. Она повернулась к башне с часами и охнула, увидев который час. – Четыре утра! Ну мы и заболтались с тобой, дорогой. – Эбигейл встала. – Ты идёшь спать? Или ещё посидишь? – Посижу немного. Спокойной ночи. Она поцеловала его в макушку и ушла в отель. Услышав хлопок двери, Энджел одним глотком допил какао. Может, он даст шанс проекту Чарли, раз уж Эбигейл на её стороне.