***
Местные леса представляют из себя весьма интересное явление - густые и сложно проходимые на окраинах, они раскрывались своей истинной натурой в глубине, где из-за тени высоких сосен, по толщине которых можно было судить о их почтенной старости и том что люди сюда особо не лезут, ничего большего чем скудные кусты малины, сумевшие выбить свое место под солнцем, как в буквальном, так и в переносном смыслах, не росло, от чего создавалось впечатление чуть ли не открытого пространства, огороженного сплошной стеной где-то в далеке. Из общей картины выбивались, разве что, небольшие поляны на пригорках, на которых в общей гурьбе толпились стайки более мелких деревьев, пытающихся сосуществовать на "острове" в мире и согласии, но судя по мертвым скелетам молодых елок это получалось далеко не всегда. Благодаря таким просветам и старанием метели подножья древних гигантов были укрыты довольно толстым слоистым снегом, поверхность которого была украшена волнистыми линиями по которым ветер в свое время бежал раскидывая морозную пыль. Сложно сказать была ли здесь какая живность, но в любом случае стоило идти дальше, к более густым участкам, где плотность населения, по банальной причине большего места для укрытия, была больше. Колонна из двух человек медленно продвигалась по этим степям, оставляя за своими спинами рыхлую канаву и ведя между собой тихий непринужденный диалог смешанной направленности. Основным инициатором речи, конечно же, служил идущий впереди Шчепан, несущий не только безостановочные потоки малополезной, даже для стрелка, информации, из которой тем не менее можно было вычленить малые крохи интересного, но и свой топор, крепко сжимая его за обух так, что рукоятка инструмента при каждом движении оставляла на белой равнине неглубокие бороздки. Рассказывал в основном о своей родине, о том как хорошо жил на отеческих землях и о бреднях всякой матросни из кабаков, которые в своем полете фантазии настолько преуспели, что им в пору было бы уходить в сказочники. Редко речь заходила о их богах, а точнее будет сказать богинях, вызывая у Дагниса немые вопросы, мысли, рассуждения. Как так получилось, что большинство высших сущностей здесь персонализировались как женщина? Нет, конечно и в его мире у язычников были боги-женщины, на ум первой приходила Лайма, которой по словам отца поклонялся прадед, довольно странное явление при повсеместном христианстве, но не в таком же большем объеме. По сути, из всего огромного списка небожителей, отвечающих за стихии, какие либо аспекты жизни или прочие суеверия, мужчиной был лишь Единый - всеотец и, как сказал крестьянин, создатель всего сущего, что поручил своим детям властвовать над этим бренным миром, и по сим не нуждающийся в поклонении. Помимо религиозных тем, были и другие, отдуваться в которых приходилось уже солдату. Рассказывая о мире, мажовецкий мужик то и дело косо поглядывал на необычное для здешних мест оружие своего попутчика. Сложно было сказать, какие реакции происходили в его голове, когда тот вглядывался в висящее на плече ружье, но любопытство взяло свое. "Я вот все мыслю, как на охоте нам поможет сломанная куша?" Дагнису же ничего не оставалось кроме как односложно отвечать: "Узнаешь." Что он мог еще сказать человеку не знакомому с порохом, для которого это произведение двадцатого века ничто иное, как оружие ниспосланное богом для вершения правосудия? Или же орудие кары, от Лукавого? Как раз таки, чтобы избежать недопониманий и не остаться на морозе, стрелок решил - лучше один раз показать ее полезность, чем сто объяснить. Местами из под снежного покрова стали проглядывать небольшие бугры, из верхушек которых, подобно хлипким волосам на старческой голове, торчало по нескольку обмякших травинок бледно-желтого цвета, а вместе с ними в глаза стали кидаться и кустарники, и деревья, чей рост постепенно становился все ниже, чем дальше они заходили. Интересная закономерность - в тех местах, где деревья чуть ли не скребут небо своими макушками видимость много лучше, небольшого пролеска, в котором, кажется, дальше двух метров лишь бурое месиво из веток. Хорошее место, чтобы спрятаться кому-то мелкому, вроде зайца, а большего им и не надо. Перейдя на перешептывания, юноша снял винтовку с плеча и поубавил шаг - охотника из него лучше не стало, но зато не надо будет сразу гнаться за добычей. Шчепан, также последовал примеру своего молодого товарища, перехватив топор за рукоять. Чем дальше они шли, тем тише становился монолог крестьянина, пока и вовсе не исчез, уступив место тихому шипению ветра где-то в отдалении. Спустившись по крутому откосу в естественный желоб, похожий на путь небольшого, но, тем не менее, старого ручья, что вгрызся своими "зубами" в земную глубь на добрых метра полтора, дуэт двинулся вдоль земляных стен, испещрённых множество мелких и не очень корешков самых причудливых форм. От всех этих видов юноша невольно сбавил шаг, стал отставать, а позже и вовсе остановился, опустив мутный взгляд к ногам. Он наблюдал обычную картину шинели, кою видел почти каждый день, все те же поясная бляха, висящий рядом потертый подсумок, ровный край шинели, держащийся на дюжине крючков и серый значок, штырь которого уже начал показываться в пространстве между тканью и металлом, давая понять об ослабшем креплении. Но сознание вносило свои коррективы, накладывая на реальность обрывки из недавнего прошлого. Железо блистало на солнце алым светом, а в груди солдата стало ощущаться легкое покалывание. "Умирать не больно и не страшно!" - говорил кто-то из его знакомых и в принципе он не мог с ним спорить, теперь же когда есть доказательства обратного, нету человека. Как знать, может кривая дорога однажды выведет и к нему? Но все же...Неужели ему придется нести бремя воспоминания о собственной смерти всю жизни и содрогаться, ощущать снова и снова то чувство? Додумать и вывести логического ответа ему не дали - в отдалении послышался рев, громкое шипение и крик испуганного Шчепана, вернувшие его к реальности. Звериный рычание быстро переросло в гул множества крыльев, уносящихся в небо, после чего в небесных промежутках показалась стая серых птиц, летящих вслед за своим черным вожаком. "Тетерев" - пронеслось в голове у Дагниса и он немедленно вскинул винтовку к небу. Увы, выстрела не произошло. Да и следовало ли надеется на попадание в случае такового? Отдернув затвор, солдат поднял из снега блестящий патрон и, покрутив его в красных от мороза пальцах, убрал в карман. Не только капсюль пробит, но и сама пуля была последней в обойме - если это не предначертано судьбой, то по другому объяснить такое стечение обстоятельств Дагнису было не дано. Отстегнув тонкую полоску кожи от потемневшего шпенька на подсумке, он открыл громоздкую крышку темно-бурого цвета, обитую по краям нитью для общей прочности, и сунул туда руку, став ощупывать внутренности. Подушечки пальцев прошлись вниз вдоль перегородки, разделяющей короб на две части, после, достигнув дна, стали перебираться по волнистым бокам холодных цилиндров. Пятнадцать патронов - ровно половина от нормы, ровно столько же сколько было, когда началась атака. За его краткую жизнь натерпеться обманов он успел вдоволь, и от друзей, и от крайних людей, но чтобы его обманули сами боги, те кто считается идеалом непорочности и справедливости, - такое впервой. Возможно всё-таки та ситуация с... Можно ли это назвать нападением? В любом случае есть вероятность того, что этот случай как-то задел ее, даже не взирая на слова об обратном, и она передумала по поводу второго желания, оставив стрелка с тем, что у него было. По крайней мере хотелось верить, что у богини есть мотивы к этому, в ином же случае слова пастора - "Бог создал нас по своему образу и подобию" - начинают играть новыми красками. Зарядив обойму в винтовку и убрав железную пластину обратно, черт знает, вдруг найдет у кого обменять, юноша быстрым шагом выдвинулся к товарищу. С каждым метром, канава имеющая ровные, насколько это возможно в природе, отвесные стены изменяла свою форму, косясь и расправляясь подобно вороту рубашки, что начиналась с идеальной глади, а позже открывался в объятиях своих широких "рук". В самом конце края настолько раскрывались, что буквально ложились на основную поверхность земли, создавая весьма плавный пусть и короткий подъем, очерчивающий своим контуром поляну радиусом всего пару метров. Снег на ней был куда глубже, чем на остальных промежутках пути, да и куда склоченней - виднелись множественные следы от мест где под коркой снега мирно зимовали улетевшие птицы, оставившие за собой после встречи с крестьянином лишь белое месиво, украшенное опавшими перьями бледно-бурого, почти серого цвета. Здесь же было и крупное неглубокое уплотнение, и рваные следы ведущие в еще большую глушь, за чьим авторством стоял Шчепан. Выбор не большой, за то очевидный. Тропа вела сквозь стену густого кустарника, на котором еще оставались небольшие ягоды красного цвета, показывающие свои множественные змеиные язычки из под небольшой пушистой шапочки бледного цвета, далее что-то похожее на рощу, где молодняк стоял среди множественных пик, оставшихся от старшего поколения, опять ров, но уже много шире предыдущего и с небольшой плотиной, состоящей из множества веток разного размера, в которую упиралась обширная заболоть. Следы шли еще метров сто вперед и на протяжении этого расстояния природа успевала переливаться всеми возможными своими проявлениями, даже показала солдату обширное озеро, на глади которого временно пропадало направление, но позже снова возвращалось на другом берегу. "Надо будет обязательно сюда вернуться" - пронеслось в голове стрелка, когда он вновь ступал на податливую мякоть снега. Конец "путешествия" оказался весьма неожиданным - следы обрывались посреди чащи и не было более намека куда идти, даже звуков не поступало - хозяин хутора близь дороги будто канул в небытие. "Шчепан!" прокричал он, что было мощи, при этом медленно поворачиваясь на месте, надеясь что тот его услышит, но получал в ответ лишь свой же голос отраженный на полпути грудью дуба. "Шчепан, ты где?" прокричал он еще раз. - О я пердоле! Че ты орешь, курва? Он же до нас придет! - раздался откуда-то сверху неожиданный голос потерянного, что был наполнен десятками окрасов от страха и тревоги до злобы и усталости, и который заставил солдата отшатнуться. Посмотрев на источник звука, Дагнис увидел смотрящего на него человека, черная борода которого стала еще темнее на фоне бледного лица. Проведя взглядом вдоль ветви, стрелок спустился по стволу к основанию от которого, до окончания следов было метра полтора. А по крестьянину не скажешь, что он может так с наскоку взобраться на дерево. - Ты что там делаешь? Тетерева испугался? - Да какой тетерев, там медведь огроменный! Берлога его! Я иду, а он как встанет, как заревет - душа в пятки и меня вперед несет! - Твой медведь максимум кудахтать может. Давай слазь - пойдем твою честь защищать.***
Итоги вчерашнего дня оказались весьма скудными и по большей мере убыточными с одной стороны, и весьма интересными с другой. Бесцельное блуждание по лесу в поисках хотя бы еще одной такой небольшой полянки, на которой будут зимовать тетерева или на худой конец куропатки, длилось чуть более трех часов, а итогом стали две подбитые птицы, одну из которых они так и не нашли в чаще, и четыре потерянных патрона. Слишком дорогой обмен получается, а в теперешних реалиях стрелка так это вовсе обдираловка похлеще чем у цыган. Нет, так продолжать нельзя - надо либо думать где взять новое оружие, припасы к которому можно хоть где-то да найти, либо искать новый способ выполнять свое же обещание. И кажется Дагнис нашел решение все в том же вчерашнем дне. Лесное озеро, чьи края изобильствовали камышами и по которому крестьянин удирал от воображаемого медведя, довольно таки крупное, а стоя у края его поверхности, даже сквозь мороз и толстую корку льда, можно было ощутить специфичный, но, тем не менее, приятный запах "живой" воды. Небольшая речка неподалеку и бобры, живущие на ней, так же добавляли плюсов в предположение юноши. Кстати о Шчепане, к превеликому удивлению солдата при первом выстреле не последовало такой бурной реакции как ожидалось изначально. Он, конечно, отшелохнулся от неожиданности, но повел себя довольно сдержанно - тихим недовольным басом пробурчал себе что-то под нос и обозвал "кудесником", будто не впервой встречается с таким явлением. Как бы то ни было, это происшествие всё-таки задело душевные струны простолюдина, по крайней мере его религиозную, ну или суеверную часть - винтовка, что стояла в углу дома, рядом с хозяйским уголком, дабы не мозолить глаза, утром уже была окроплена каплями воды, а вокруг нее, от стенки до стенки, полукругом расположился восковой след, издающий резкий запах хвои. Значит все же от Лукавого. Взяв из вещмешка небольшую тканевую складку серого цвета, чьи края уже начинали расходиться, превращаясь в широкую мягкую кисть, он убрал ее в нагрудный карман, следом водрузил себе на плечо ружьё, как бы дорого не обходился каждый выстрел, но жизнь намного ценнее чем кусочек железа, и конечно же топор. А где он? Деревянный крюк, торчащий из стены над хозяйским местом и на котором обычно находился инструмент в нерабочее время, зиял своей пустотой. С улицы невзначай донесся глухой звук древесной плоти, разваливающихся под ударами металлического лезвия. За ночь дворовый участок перед входом и прилегающие к нему территории наросли свежим слоем снежного покрова, и теперь где ранее были неровные калии, кои будто прогрыз червь невиданных размеров, теперь шли ровные аккуратные бороздки, приятно блестящие на молодом утреннем солнце. Снеговик также не остался обделенным, приобретя пусть и не пышную, но все же шевелюру. В прошлый раз, когда солдату доводилось задержаться здесь, он пребывал в настолько шокированном состоянии, что просто не видел большую часть деталей окружавших его, но теперь же, будучи в чистом уме, Дагнис мог оценить владения крестьянина в полной мере. Все в тех же двух метрах от дома стоял пень для колки, а рядом и его хозяин, усердно работающий необходимым юноше инструментом. На его плечах была даже не куртка, а накидка из разных кусков шкур животных примерно одного и того же цвета, застегивающаяся на самодельные костяные пуговицы. На левом плече начиналась темная полоса одной из шкур, переходя по диагонали через его спину и оканчиваясь на длинном "языке" свисающим чуть ли не до колена, когда соседняя сторона обрывалась уже немногим ниже пояса. Ботинки были такой же грубой работы и держались лишь берестяной подшнуровкой. Голова же, как и всегда, открыта всем ветрам. Прямо напротив Шчепана, у стены его дома громоздилась уложенная ровными рядами кладка из половинчатых, а местами и в четвертинках, дров толи молодого дуба, толи старой березы. Рядом же, между хутором и небольшим деревянным амбаром лежала горка обычных, еще не постигших участи свидания с лезвием, поленьев. Хотя если быть до конца честным, то амбар - слишком громкое название для этого здания. Скорее будет верным назвать его большим сараем. Да, большой, посеревший от времени и невзгод, уже который десяток лет нуждающийся как минимум в покраске, а как максимум в сносе и перестройке сарае, который, тем не менее, продолжал нести свою верную службу человеку. Не типичная для этого времени дощатая крыша также натерпелась вдоволь и зияла множеством дыр разного масштаба. Ей богу, при желании на ней можно было искать реально существующие созвездия. - Я вот смотрю и не понимаю, - задумчиво обратился юноша к крестьянину, - если вы тут недавно живете, то чтож сарай у вас в таком плачевном состоянии? - Я бы посмотрел на тебя гдыбы ты сам там стой, да при таком климате, да еще и не один десяток лат. - произнес Шчепан, после того как разрубил очередное бревно, - Дом не мой, сарай не мой, зато земля моя. Когда мы бежали от войны, была уже осень, а когда сюда добрались, так вообще первши заморозки. Конечно, хотелось бы построить свой домик, но в те времена ужо не было ни времени, ни денег, ни сил. На нашей стороне была богиня - прошлый хозяин, с виду человек уж чересчур тихий, застенчивый, будто что-то скрывает, и не похожий на того, кто може жить в сей местности, как-никак отдавал участок за очень маленькую сумму, почти символическую. - А тебе это странным не показалось? - Конечно показалось! Черт с ним если труп закопан или там противозаконное что спрятано, а вот если земля проклята? - На этом моменте солдат немного опешил. Можно было ожидать разных моральных устоев, но такие для него были чужды. Как-то один приятель рассказывал ему о трудах некоего немца и ему в голову запал один момент - "Религия есть опиум для народа". Тогда он с присмешкой подумал - не могут же быть суеверия и вера хоть в кого выше здравого смысла, да так, чтоб стать этим самым смыслом. Оказывается такое вполне возможно. - Добра, что все быстро прояснилось - ей срочно надо было уезжать и при том далеко. - Земле? - немного глуповато спросил собеседник, еще не отошедший от недоумения. - Хозяйке! Дивчина росту чуть выше тебя, волосы толи рыжие, толи бурые. Как раз твоего возраста. - поправил хозяин и, покрутив ладонью у бороды, добавил - По крайней мере на лицо. - Так может его отремонтировать по весне? - Да даже если ты по теплой травке не умотаешь, мы вдвоем не справимся. - ехидно проговорил мужчина, перекладывая поленья с земли в кучу, - Да и откуда доски взять? Сами мы их будем пилить до тех пор пока голубых кровей не станем! У меня в роду никого такого не намечается, а у тебя? - Смех-смехом, но тут собака бегала, небось с деревни ближайшей, что если у них помощи попросить? - Ну, по первше - дорого, а по друге, ближайшая деревня в двух днях пути пешком. - ответил тот указывая пальцем в ту сторону, откуда Дагнис пришел, - А пес, кстати, принадлежит рыбаку местному, он тут ездит порой на рынок - улов продает. Но опережая твои вопросы, сразу скажу - он мужичек старый уже, никуда не годный. Даже с рыбой и той, кою всю жизнь ловит, не всегда справляется. Зато очень душевный. - окончил он с улыбкой и, усевшись поверх свежей кладки, стал смотреть на него. В воздухе повисла еле ощутимая, но все же неловкая пауза. - Ты же не покумекать в такую рань встал, верно? Говори чего надо, что найду - то дам. - Мне бы, это... Топор. Я на рыбалку пойду. - Ай-ай-ай, плохо у старых людей работу отбирать. В любом случае давай - ни хвоста, ни чешуи!***
Утренний лес, обычно шумный из-за нескончаемого свиста и шипения всех возможных ветров, наполняющих его все новым и новым снежным покровом, погряз в зыбкой, в некоем роде, неудобной тишине, что нарушало лишь отдалённое дребезжания металла и льда, создававшие при каждом соприкосновении десятки блестящих осколков, но и тот уже давно стих. Не было слышно ни хруста снега под чьими-то тяжелыми ногами, ни шебуршания птичьих крыльев, ни даже скрипа ветвей, что периодически не выдерживали нагрузки и вновь поднимались в высь, скинув с себя холодную ношу, лишь тихое навывание мелодии, неспешной, спокойной под стать окружению. Посреди озера сидела сгорбленная фигура, чьи плечи были припорошены легким белым налетом от спокойного снегопада, который с трудом можно было назвать таковым, ведь если бы не лучи, играющие своим поблёскиванием на мелких снежинках, то их и вовсе было не возможно увидеть. Неподалеку от нее, среди окаменевших водных слез, лежал ничем не выделяющийся с первого взгляда инструмент, но стоило лишь по лучше приглядеться, как начинали вылазить плавные детали, стертой, некогда резной рукояти, что в былые времена была бы не по размеру нынешнему железному венцу, испещрённому мелкими вкрапинками ржавчины. То тут, то там проглядывался рельеф пересекающихся полос, создающих собой не только удобное полотно для руки, но и тело некоего мифического зверя, чья голова сохранилась много лучше всего остального, и даже сейчас, спустя долгое время можно было различить в этих плавных линиях голову ящера, покрытую от носа к затылку мелкими бугорками. То не было рукоятью рабочего инструмента, а скорее часть бывшего оружия, несшая в своем виде теплые воспоминания о былом для своего владельца. Неровные, сбитые и опушившиеся края торчащие из проушины, что также были покрыты мелким рисунком, только добавляли плюсов этой теории. Из под самого лезвия и до красных пальцев молодого человека тянулась темная нитка, полученная еще в далеком пятнадцатом году вместе с прочими вещами солдатского обихода. Трясущимися руками, он пытался намастырить на этот кусочек импровизированной лески небольшую булавку, пусть и мало подходящую, но все-таки достойную для роли крючка. По левую руку от него лежали и винтовка, и отдельно штык, то и дело использующийся в качестве ножа, и небольшая кучка малых веток разного калибра, еще свежих срезанных вот-вот как недавно. Одну из них ждала судьба стать основой будущей удочки. Рядом же, по большей мере скрытый за ногой, но всё-таки выглядывающий своим медным боком, на котором небольшим выступом держалось на двух заклепках крепление для ремешка, проглядывался котелок наполненный водой. На его дне, впрочем как и на дне озерца, лежали разбухшие сухари, готовые послужить на благо общему делу. Вот уже спустя недолгое время ладонь опустилась внутрь металлического сосуда и загребла небольшую горстку "ватных телец", что сразу же облепили собой металл другой, уже острый, а после были незамедлительно погружены в водную пучину. Наживки получилось с избытком, так что даже короткое удилище слегка наклонилось, но дело было уже сделано и оставалось ждать, ждать и еще раз ждать. Единственная парочка, что могло скрасить такое времяпрепровождение это были мысли и песни, плетущиеся друг вокруг друга и уходящие куда-то в недосягаемые дали, к родному дому, к земле отцов. Вероятнее всего, он даже не был на землях Балтии, а где-нибудь западней, там на рубежах Фрицев, Гансов и прочих им подобающим. Но почему он тогда был понят и понял сам? Загадка... В любом случае за все время пребывания здесь его не покидало чувство дискомфорта, какая-то легкая нервозность, еще больше усиливающая дрожь в руках, которые даже сейчас приходилось зажимать меж колен, чтобы не спугнуть рыбу, а главное тоска. Пока она еще мала и слаба, но придет момент, когда эта крохотная сущность разрастется, станет клоакой и полностью поглотит солдата несуществующей пока еще страны. Столькое осталось там: семья, дом, друзья, даже девушка. Да, черт побери, даже небольшая фотография той самой девушки осталась впереди. А что у него есть теперь во истину родного? Жетон, одежда, винтовка и пригорстень патронов, которые вероятней всего в скором времени совсем закончатся, и тогда солдату останется лишь выставлять их пустые тельца где-то по вечерам, любуясь языками пламени, гуляющим по их гладким бокам. Может он тогда поспешил на небесах с выбором и все же стоило хоть немного задуматься о последствиях. А она ведь говорила:"многие выбирают новую жизнь, чтобы забыть о старой", или как там было? Но все же, если это прошлое, то и тут он может найти свою, пусть еще архаичную, но все-таки родную землю с близким сердцу бытом. "Ах, Латвия, где твои сыны", вспомнились ему слова сослуживца. Вроде это было так недавно, а теперь не найти ни его, ни полка, ни, чтоб ее семеро, "пулеметной горки". Иронично - песня и так описывающая их сложное бытие, теперь имеет не риторический вопрос, но самый что именно есть прямой. Где он? Где он на самом деле? Ответа не последовало, да и откуда ему прийти. По лесу поплыла коротка тихая нескладная песня, всего пару строк. Забавно получается - Екабс, не выделяющийся каким-то сверх ординарным голосом, пел песню чисто, так, что аж за душу брало, а у Дагниса не получается даже попадать в такт. Погодите-ка... Где... kur… Довести мысль до логического конца ему, увы, было не дано, и вовсе не из-за глупости или недостаточной сообразительности, а по причине более главного сейчас выживания. Пока он был погружен в мысли, да еще и пел, пускай и негромко, кто-то тихой поступью подобрался к нему сзади и чуть правее, так что лишь хруст льда сумел раскрыть его. Быстро разжав руки и откинув "удочку", солдат схватил винтовку и резко развернулся на сто восемьдесят градусов, чуть не уронив штык в воду. Сердце забилось быстрее и потому целиться стало практически невозможно - тремор преспокойно передавался через деревянное ложе и даже вжатый в плечо до предела приклад не особо мешал "танго" мушки. Еще же сильнее сердце забилось когда он присмотрелся к нападавшему - перед ним, метрах в трех, с луком наперевес стояла молодая девчушка лет четырнадцати от роду, может даже немного больше. Ноги, частично руки и головы были замотаны в плотную, покрытую множеством катышек, светлую ткань, что хорошо сливалась с местностью. Поверх всего этого такая же светлая накидка, по типу полушубка, и шарф. Оба неподвижно оставались на своих местах, с неким шоком в глазах рассматривая друг друга. По крайней мере так показалось Дагнису, что слегка увел ружье вправо, но при этом все равно выглядело так, будто целится в нее. Изо всех сил он сдерживал невольные движения своего тела, которые то и дело возвращали линию огня на ребенка. Лишь бы не выстрелить, лишь бы она испугалась и ушла... Как на зло пальцы начали предательски не слушаться, присоединившись к безумному танцу рук. Если указательный перст на крючке еще удавалось как-то сдерживать, то безымянный левой руки совсем сошел сума и стал долбиться о цевье, периодически упираясь в него и резко соскальзывая вниз. По всему телу выступил пот. Мать моя, как страшно. Даже перед тем как идти в атаку он не ощущал себя так испуганно, погано. Немного собравшись, юноша попытался отправить ее восвояси, но изо рта вышло только невнятное нявканье. Та посмотрела на него настороженно и еще больше натянула тетиву, что от неловкого ожидания уже начала сползать, утягивая за собой руку. Время будто замерло и с любопытством ожидало кто кого убьет. Взглотнув, солдат все-таки произнес: "Уходи. Пожалуйста. Тебе будет лучше." Она же посмотрела на него еще страннее. Пауза снова начала затягиваться, Дагнис стал слышать биение своего сердца. Мир вокруг остановился. Что произошло его осенило не сразу, чувство было такое будто темная пелена спала с глаз. Толи он дернулся на нее от перенапряжения, толи девочка все же выстрелила первой, но итог был один - ребенок лежал на льду, что медленно таял изменяясь в красках, и с ошарашенным, не понимающим происходящего взглядом смотрел в небо сквозь пряди рыжих волос, периодически подергиваясь и пытаясь что-то сказать, но выходил лишь еле слышный хрип. Юноша не мог пошевелиться, даже просто моргнуть он не мог и был вынужден с таким же взглядом смотреть на умирающего, по чьей груди стало расползаться темное пятно, чей вес ощущался и на отдалении. Сколько он так сидел солдату было неизвестно, но когда все закончилось, молодой человек оттащил ее тело со льда и похоронил в снегу, покрыв могилку сверху ветвями, так чтоб ее никто не побеспокоил. Собравшись, забрав шапку пригвождённую стрелой к дереву, он побрел назад с одной мыслью: "Кто я теперь?"***
Остаток дня, вечер и ночь, тянулись чертовски долго, и только к утру Шчепана посетило осознание того, что неподвижно сидящий на протяжении полусуток человек не является нормальным явлением. Гость даже не раздевался с момента прихода, а просто сидел в хозяйском углу, беззвучно спрятавшись за краями поднятого ворота, выглядывая лишь глазами, что передавали в пол эмоцию, как если бы он пережил собственную смерть. Казалось еще чуть-чуть и каждый в доме утонет в его печали. Тогда крестьянин подошел к нему и попытался узнать, что такого произошло, а тот лишь отдернулся к стене и, переведя тяжкий взгляд на хозяина, спросил в ответ: "У тебя есть свечка?", будто и не слышал заданный ему вопрос. Немного растерянный, мужчина дал ему половину от церковной свечи для молебен, что они хранили за горшками на подоконнике, после чего проводил уходящего взглядом и вернулся к своим делам. Лесная тропинка к озеру, не только была уже основательно вытоптана за несколько дней постоянной ходьбы по ней, но и стала приевшейся, от чего проходила практически незаметно, на одном дыхании. Лишь редкие ветки замедляли путь, возвращая своими ударами по лицу к реальности, тем самым направляя солдата в нужную сторону. Мысль о содеянном поглощала его не переставая, затуманивая рассудок, закрывая своей серой блеклостью глаза на все окружающее. Вот она - небольшой бугорок из которого торчали ветки присыпанные снегом. Как и вчера в округе не было слышно ни единого звука, только дыхание самого юноши, хотя была довольно большая вероятность того, что он сам не хотел слышать ничего другого. Дагнис стоял рядом с могилой своей случайной жертвы и также неподвижно как и ранее, смотрел на нее, громоздя внутри себя неуемный поток грузных и грустных мыслей. Было ли так предначертано богами? Можно ли было это предотвратить? Упав на колени, он руками расчистил небольшую площадку перед местом погребения, после, раздвинув жухлую листву в стороны, виновник потянулся рукой в подсумок, за свечей, но встретил сопротивление и неудобство при ее извлечении. Заглянув внутрь, солдат увидел, что та застряла между кожаной стенкой, на которой за время пути успела оставить достаточно серых следов, и патронами. Пятнадцатью патронами. Неужели такова суть божественной "доброты"? Неужто так мала цена человеческой жизни для Всесоздателей, что детская душа была "с легкой руки" поменяна на пять патронов? Неужто вся их божественность упирается в то, что они подобно людям таят за добрыми улыбками корыстные намерения и поиск собственной выгоды? Но какая выгода в смерти для всемогущих? Или же, он сам того не осознавая, повелся на милую старомодную деваху и, как последний дурак, подписал договор с самим дьяволом, а теперь будет вынужден убивать тех кого тот ниспошлет к нему в обмен на пули и жизнь? Возможно ли такое? Вполне. Как же он в этом случая оплошался… Да еще и выходит, что даже после окончательной смерти ему не будет покоя - солдат сам подписал себе путь в ад. За печальную думой, еще больше вгоняющей Дагниса в отчаяние, юноша не заметил как и поставил, и зажег свечу, лишь спичка продолжавшая гореть в его зажатых пальцах, своим маленьким, но от того не менее больным укусом вернула его в мир реальный. Откинув огарок к остальным неаккуратно раскиданным вокруг свечи деревянным щепкам, что так и не сумели проявить свой пламенный потенциал, он окунул руку в снег. Недолго поглядев по сторонам, стрелок снова задумался. "А что если я еще могу спасти и ее, и себя?" - произнес он лишь одними губами. "Пускай я и не самый верующий человек, но я ведь не отходил от Него? Что если Он поможет?" Украдкой посмотрев в затянутое серыми облаками небо, Дагнис опустил взгляд обратно к свече и, сложив руки, произнес:"Отче наш, Иже еси на небесах..." Время для солдат окончательно потерялось, и если раньше он мог всегда точно сказать сколько оного уже прошло, то теперь не мог даже предположить. Стоя коленями на холодной земле, юноша раз за разом повторял единственную знакомую ему молитву, ожидая чего-то неизвестного. Толи он ждал знака, что укажет ему путь, толи наставление или другое проявление божественной сущности, а может окончательно отчаялся и теперь ждет быстрой кары, которая очистит его. Ответом же на многочисленные молвы стал тихий скрип ветви где-то наверху, что, скинув свой скапливающийся не один день груз вниз, указала ему на незамеченные ранее следы. У снега есть одна до боли неприятная, но философская суть - если ты не смотришь, то и не видишь. В состояние же Дагниса - он по сути был слеп на оба глаза и не мог воспринять этот указ на, вроде бы, заметный факт как ни что-либо иное, кроме божественного проведение. Его взгляд с небольшой искрой надежды снова обратился к небу, после чего тот встал и пошел по припорошенному следу от небольших ног. Ведомый лишь подсознательным, он совсем перестал глядеть за направлением - огромное количество эмоций, переживаний, как он считал, божественное вмешательство и психологическая измотанность, полностью подавили в нем хоть какое либо здравомыслие. Наполняясь ощущением некой избранности, юноша и мир видел по другому - солдат уже не шел, и даже не бежал, а натурально летел с неимоверной скоростью на неосязаемых крыльях, все больше приближаясь к заданной цели. Деревья, разноразмерные кусты и кустарники, прочие заросли проносились мимо него смазываясь и превращаясь в однородную серо-бурую массу с яркими белыми проблесками, от чего и без того легкая, как никогда, голова становилась еще легче, мягче, по ощущениям сравнимая с ватным комом. Он продолжал свой полет над оврагами, вдоль берегов застывших широких ручьев и через них, по холмам и над впадинами. Он был абсолютно сво… Еп… Затуманенный рассудок поплатился за свою безмятежность одним резким и неожиданным ударом - земля теперь буквально ушла из под его ног. Зацепившись одной ногой за край волчьей ямы, а руками крепко держась за лишь чудом выжившее крепление ее покрытия, что перекосилось и одной своей стороной упиралось в земляную стенку, он ощущал как ему в шею упирается приклад винтовки, сдвинувшей фуражку, пришедшую на временную замену дырявой овчинной шапки, на глаза. Постаравшись приподняться, чтобы можно было дотянуться до поверхности и, ухватившись за ее обрыв, выбраться, солдат лишь еще раз матюгнулся - палка, рассекая сыпучий бок ловушки, резко упала на один условный уровень и, упиревшись толи в камень, толи в к корень близстоящего дерева, чья крона закрывала собой все видимое из углубления небо, снова замерла. В этот же момент, юноша поймал себя на той неприятной мысли, что ему в поясницу легонько упирается что-то острое. Теперь любое лишнее движение могло стать для него летальным. Ну, или по крайней мере весьма и весьма неприятным. Аккуратно поюлив головой о деревянную опору, он скинул с себя головной убор, после чего глубоко вдохнул и принялся, стараясь не дергаться и контролировать пальцы, звать на помощь. На удивление подмога пришла быстро, на это понадобилось всего каких-то пятнадцать - двадцать минут, но одновременно она была неожиданной. Двое фигур склонились над ямой и удивленно глядели на застрявшего солдата, и тут уже было сложно сказать, что конкретно их удивило. Правый - человек, на первый взгляд, лет шестидесяти, весь поросший неровной бородой, что в некоторых местах была явно подпалена, и слипшимися длинными космами уже седых волос из под которых выглядывали лишь глаза, крупный нос, да покрытые множественными ухабами скулы. Голова его была увенчана старой просаленной шапкой из шкуры животного, которого по сроку давности уже не представлялось узнать. Впрочем как и из чего был сделано остальное его одеяния не первой, и даже не третей свежести, из-за чего он скорее походил не на местного проходимца, а скорее на городского бомжа, что от обид жизни решил выбраться в лес и покончить с этим раз и на всегда. Спиртовое амбре, которое возможно исходило и от его товарища, который даже при взгляде снизу выделялся своим выдающимся ростом, также добавляло свой тон его картине. Левый, нежно называемый своим толи другом, толи хозяином "шатуном" был одет на том же уровне и единственное, что можно было назвать "особой приметой" в его наряде - это перевязи всяких трав, свисающие с его плеч на перекрест. Умом вероятней всего этот великан не выделялся и был возможно на уровне собаки, да и поведение у него было собачье - безоговорочно слушается бородача, рад любому слову от него, да и чего греха таить, разговаривать не умеет. На вопрос немного ошарашенного солдата о его имени тот лишь выдавил из себя глубокомысленное "Ме-мэ-ми!" - Это бесполезно. - отдернул спасенного невысокий старец, что даже на фоне дагнисовских метр шестьдесят три, показанных на комиссии, был низковат, что придавало ему при взгляде с нормальной перспективы схожести с гномом. "Ме" же был явно за два. - Он в детстве сыпной корью переболел. Спасти-то я его спас, но дурачком Шатун все равно остался. Зато в хозяйстве полезен. - Дядь, а вы кто? - с удивлением спросил стрелок, сызнова разглядывая спасителя, - Даже, как вы нашли-то меня так быстро? - Ну вообще меня обычно зовут: "Эй ты, подойди, разговор есть", иногда путают с этим троглодитом, - мужчина указал на своего попутчика, от чего тот заулыбался, - а так... Я вообще у тебя тоже самое хотел спросить, но мне что-то подсказывает, что ты лесничий. Сколько ты тут? - неожиданно спросил старик смотря с жгучим подозрением на Дагниса исподлобья, от чего тот смутился и замявшись, просто показал четыре пальца, - Четыре месяца - это не хрен собачий! Я конечно слышал что у ваших посты долгие, но шоб так... Короче, служивый, слушай. Не знаю где тут по лесу бродил, но за это время подонков развелось - лопатой копай! Так вот говорят, что одна шайка, тут совсем недалеко, в лесу лагерь организовала. Ладно бы если они просто браконьерничали, черт с ними, дичи много, а тех кто этих бандитов поймает и подавно, так они недавно какую-то "Антуанетту" из гильдии на корм червям отправили. Кипишь такой подняли - весь город на ушах стоит! К чему я - аккуратней будь. Эти "гении", чтоб их, весь лес перекопали, не в кусты зайти, не под деревом присесть. - А вы что тут делаете? - спросил солдат отбирая у Шатуна фуражку, которую тот мял в руках все это время. - А я грибы собираю. - Точно собираешь, не ешь? - с недоверием спросил он. - Ты еще своему спасителю штраф выпиши! - резонно заметил грибник, - Белую водянку, максимум можно либо на мазь, либо на самогон - в чистом виде, что сок березовый. - Ну ладно. Удачи. - пусто сказал Дагнис, после чего развернувшись побрел в случайную сторону. По мере продвижения к "прекрасному далеку", стрелок перебирал новые мысли и вопросы. "Кто это такие?","Какие, к черту, грибы?" и подобные он отметал сразу, а вот думы о том, что его действия приняли как действия целой банды не давали ему покоя. За себя ему было нечего беспокоиться, но как бы не навлечь беду на семью Шчепана. Постепенно изменялось окружение, лес становился все открытей и то тут, то там проскакивали следы жизнедеятельности человека, а вместе и с ними начинала проявляться усталость. "Что за чертовщина со мной вообще творится? Да руки теперь в крови, но это же не повод сходить с ума?" Пройдя чуть более ста метров, он нашел небольшой помост через замерзший ручей, что с одной стороны оброс снежным валом и стал походить на берлогу, где и уселся. Последней мыслью перед тем как окончательно провалиться в дрем стал вопрос: "Что же делать дальше?" Тьма немедленно поглотила его сознание. За время военной службы волей неволей обучаешься нескольким десяткам приемам, которые навряд ли пригодятся в гражданской жизни, если только вы уже заранее не предначертали себе судьбу бессрочного обитателя каторги. Например - сон. Несмотря на прославленность стрелков своей дисциплиной, даже они не могли стоять на посту после двухдневного перехода и, пока командование не видит, дрыхли в сугробе. Чего тут удивительного? Спит человек и спит. Но солдатский сон особенный, сочетающий в себе казалось бы две абсолютно несовместимые вещи - он одновременно и глубок, крепок, и в тоже самое время чуток, как не у каждой кошки. Стоит появиться хоть малейшему шуму, как боец уже вылез из своего места спячки, будь то снежный вал, грязь воронки или даже чья-то берлога, и целился в сторону потенциального врага. В случае же когда над головой тяжелой поступью, по покрытой льдом и снегом деревянной кладке моста идет неспешным шагом не одна пара ног, проснется даже человек не искушенный военным делом. Дождавшись затишья, Дагнис аккуратно выглянул из по своего укрытия, сверился с солнцем, что как и раньше скрывалось за молочной пеленой облаков, после чего, приподнявшись из канавы буквально на длину большого пальца, в некотором роде обомлел от счастья. За тремя тонкими березками, ровными, ухоженными и явно посаженными человеком, расположилась группа оленей, склонивших свои головы к земле в поисках пищи. Помогая копытами, они ворошили неглубокий снег и то и дело выедали из образовавшихся "тарелок" какую-то растительность, что на удивление, даже после долгого пребывания в снегу, была довольно мясистой, от чего животные смачно чавкали. Хоть что-то хорошее за последнее время. Только вот куда стрелять? С другой стороны это не то о чем следовало размышлять стрелку, ибо в его случае даже прицельная стрельба - это стрельба на вскидку. Сняв трехлинейку с плеча так, чтобы ничего не задеть и, не дай бог, не вызвать лишнего шума, он аккуратно положил деревянное ложе вместе с рукой в снег, дабы хоть немного увеличить шансы на попадание, после чего припал щекой к влажному прикладу. Мушку, как и ранее, водило из стороны в сторону, но уже менее хаотично и ее маршрут напоминал скорее настоящую сонную муху, чем рваные скачки. Хорошее знамение. "А если промажу и олень на меня нападет?" - неожиданно пронеслось в его голове после чего, раскачивание усилилось. Да уж, что-что, а думать о "правильных" вещах, да еще и в "подходящее" время он умел как никто другой. Закрыв глаза солдат сделал глубокий вдох. Выдох, еще вдох. Наведя прицел примерно на переднюю часть животного, чтоб уж если попасть, то туда куда зверь наверняка не переживет, он застыл. "А если переживет? Что тогда? Ладно - все бывает в первый раз." Выдох. Выстрел. Животные, скорее всего не слышавшие ранее ничего похожего на выстрел, да еще и так близко к ним, переполошились не на шутку и, наплевав на "семейные узы" разбежались в разные стороны. Лишь один олень немного спотыкнулся и неровной трусцой, с запинаниями, побежал в чащу, оставляя за собой темно-бордовые пятна на снегу. Дагнис же не теряя времени выскочил из укрытия и побежал по, так сказать, горячему следу. И все-таки странное существо - человек. Убив кого-то похожего на себя начинает терзаться всеми чистыми и не чистыми силами, угнетая себя, а стоит дойти делу до убийства животного, как абстрактного, так и буквального, даже в ус не дунет, а будет бежать за помирающим, так еще и радостно махая палкой, как дикарь.(УММС) Правду говорят, свинец тяжелый металл - что Дагнис, что олень лежащий на земле и дергающийся в предсмертных конвульсиях, что другие не способны носить в себе маленькую пульку, которая рано или поздно притянет их к земле. Животное сумело убежать метров на двести, может двести пятьдесят, после чего совсем обессилило от потери крови и свалилось. Размашистые следы вокруг давали понять, что за время, которое понадобилось стрелку для достижения точки назначения, зверь пытался сначала встать, потом ползти, после окончательно сдался и вот теперь смотрит на своего убийцу печальным взглядом. Юноша невольно отвел взгляд от темных точек, блестящих от наворачивающихся слез, после чего передернул затвор и произвел второй выстрел, чтобы олень не мучался. "Вроде сколько отвоевал, а от осознанных убийств все равно все внутри сводит. Не убил бы я - убил другой. А так хоть быстро... Как его волочить-то теперь?" Оглянувшись, солдат что-то прикинул и стал бродить по прилегающим к телу территориям рассматривая ветки. Неожиданно с густого пролеска послышался отчетливый шелест, что стал повторяться то тут, то там окружая собой новоиспеченного, теперь уже настоящего охотника. "Волки?" - пронесся в его голове мимолетный вопрос, вместе с которым он снова передернул затвор. Отойдя на полянку, утыканную мелкими деревьями, он подобно танцорам вальса кружился по ней то и дело проворачиваясь на звук, с той лишь разницей, что в его руках была не прекрасная дама, а то еще бревно. Шум постепенно приближался, стал доноситься со все более узкого отрезка просматриваемой территории, пока и вовсе не остался в одной конкретной стороне. Дагнис уже был готов стрелять, как неожиданно послышался брезжащий звук двух патронов, вывалившихся из открытой обоймы. "Что за чертовщина?" Резко развернувшись солдат немедленно выстрелил в подкравшегося со спины врага, после чего тут же добавил ему прикладом, ибо штык как на зло остался дома. Закрыв чудом не сломавшийся механизм обоймы, он подпрыгнул к оглушенному врагу, что лежал на боку держась за контуженное выстрелом ухо. Одежда у него не разу не скрытная, да и он не похож на кого-то ловкого - "Каким образом я его вообще не заметил?" Схватив "поверженного" за шиворот, стрелок хотел приступить к импровизированному допросу "с возможным рукоприкладством", как написали бы в рапорте, но столкнулся с неожиданным препятствием. Поверженным он оказался лишь номинально - кинув какой-то жгучий песок в глаза солдату, противник пнул его в живот и резко встал, хотя немного и пошатнулся. Стрелок же, полностью дезориентированный, перехватил оружие как дубину и стал размахивать им вокруг себе, вместе с этим жутко тараща глаза, пытаясь протереть их и что-то увидеть. Оппонент не теряя время одним ловким движением перехвати свободный конец ружья, после чего, снова встав за его спиной, резко притянул то к себе, став душить ей ее же владельца, юноша же изо всех сил пытался отодвинуть ее от себя. Спустя недолгое сопротивление и несколько попыток попасть по врагу ногой, он решился на рискованный и в некоем роде элегантный шаг - прыгнуть назад. На его счастье все сработало почти как надо - два тела грузно бухнулись в утоптанный снег и придавленный ослабил хват, правда и Дагнис его не усилил, из-за чего винтовка отлетела в сторону. Развернувшись, он схватил напавшего за шею и собирался нанести удар, но тот снова проявил скорость реакции и крысиную натуру. Смачно плюнув в лицо стрелка, он нанес удар первым и перекатился, став новым "царем горы". Закрепив свой успех еще парой тумаков, наездник вновь вцепился в горло солдата, но уже много крепче. Нижней же не мог дотянуться в ответ и потому как мог наносил противнику удары, одновременно с этим ощущая сначала нехватку воздуха, а потом и как сознание снова покидает его. Если бы не желание врага добить Дагниса ножом, что удобно торчал из-за пояса, то тот бы уж задохнулся. Смачно вмазав по закрытой широким шарфом роже, да так что аж хруст послышался, он перекатился обратно и со стоном вдохнул, став награждать своего обидчика, такими не хватающими ему черепно-мозговыми травмами. Жаль, что счастье длилось недолго. Противник оказался юрким, а главное гибким парнем, или кто там скрывается за "хиджабом", - выгнувшись он обхватил шею юноши ногами и перевалила его на спину так, что всем весом оказался на груди стрелка. "Все, прощай мама!" подумал солдат, пытаясь хоть как-то сдвинуть противника, но тот подобно клещу вцепился в него и не собирался уходить до исхода. Дыханье сперло окончательно, а голова от такой респираторной терапии стала жутко болеть. Руки ослабели и упали в гладкий холодный снег. На весь лес разнесся проницательный крик. Нож, а точнее кинжал, выбитый у врага ранее, вернулся к своему хозяину в целости и сохранности, но так как длины ручонок не хватило дотянуться до ножен, солдат со всей уверенностью вонзил его прямо во все самое ценное. "Значит мужик." Закрыв глаза от брызжущей крови, он собрался с силами и, все же сумев выбраться, нанес еще несколько ударов поочередно в живот, грудь и горло. Противник был повержен. Усевшись на него сверху и уже окончательно провозгласив себя "царем", Дагнис тяжело дыша принялся протирать глаза остатками чистого снега. "Матерь божья, ну и красиво же я выгляжу со стороны! Главное оттереться по лучше и на глаза людям не показывать... Да чтоб ее! Еще и оленя тащить!" На несколько моментов мысли в голове оборвались, но ощущение прохладного, немного колющего снега восстановило их. "Мне путь в ад заказан. С фанфарами встречать будут." - Пронесся смешок, - "С оркестром провожали, с оркестром встретят!"***
Лицо Шчепана, что буквально выбежал навстречу, когда увидел измазанного, в уже засыхающей, темной крови солдата с помятым лицом, неспешно волочащему вслед за собой самодельные сани из ремней и кусков черно-зеленой ткани, по верх которых громоздилась туша оленя, надо было видеть. Одновременно и напуганы, и взволнованный от вида своего уже не гостя, но почти-что друга, и в тоже время радостный, он вцепился в поручень, чтобы помочь стрелку, а после, когда дело было сделано, уселся рядом с ним и, узнав о его самочувствии, долго расспрашивал, где юноша нашел этого зверя, а главное что с ним произошло. Отмахиваясь, мол: "Дай мне время умыться, да в себя прийти.", стрелок выкроил себе небольшой промежуток времени, дабы обдумать где сказать правду, а где приврать или вовсе умолчать. Пусть лучше он будет спокоен, не зная о том что его семья в опасности, а если что то Дагнис их защитит. Так они разошлись по своим делам после складной истории о том, что свечка ему нужна была по назначения, а при людях молиться он не хотел, оленя нашел случайно, когда его леший за нос меж сосен, а состояние его было потерянным от воспоминаний забытого прошлого. Так прошел остаток дня. В начале следующего он обнаружил, что патронов снова пятнадцать - жертва принята. Теперича он мог спокойно сидеть на лавке, повернувшись спиной к столу, и, размышляя на любые темы, приводить форму в надлежащий вид. Конкретно сейчас - штопать шапку, так как в фуражке зимой холодно, а как шинель да рубаху от застывшей крови оттирать, он не мог приложить и голову. Вторая по крайней мере была залита не столь обильно, да и бордовые петлицы, что было бы неплохо тоже подшить, скрывали мазню, придавая ей более естественный вид. "Весело живется в средневековье - за неделю пребывания два трупа, на мою голову и головы приютивших ведется охота, а сам несколько раз чуть не помер и не сошел с ума!" - с легкой улыбкой проговорил он в своей голове, - "Ну зато не соврал - мяса я им всё ж достал." Затянув шов потуже, солдат перекусил нитку и, воткнув ее все в туже шапку, перевел взгляд на сидевших неподалеку хозяев, что смотрели на него с недопониманием. "Надо будет ехать в город и разбираться с этим. Лица моего не знают, что я в крови навряд ли обратят внимание, ибо если тут желающих заработать на убийстве действительно так много, как говорил тот старик, то мне нечего бояться. Хорошо хоть не знают где искать нас, можно до весны посидеть." - Чего-то не так? - спокойно и добро, на манер той богини/демона, спросил юноша. - Да... Как-то не привычно нам, что рукоделием пан занимается. Для тего жона есть. - Я уже говорил, что я не пан? - Дык то пан - чин, а это - пол. - Интересный у вас язык. - задумчиво протянул солдат, после чего добавил, - Солдат, пока не дома - на войне, и по сим гостеприимством не злоупотребляет. - Tam są ludzie na koniach. - неожиданно сказала супруга хозяина, что на протяжении всех этих дней обычно вела себя молча, - Z bronią. - Co masz na myśli? - всполошено спросил хозяин подойдя к окну. - Что случилось? - спросил Дагнис у Шчепана - Люди там, на конях и с бруне… Оружием. - нервничая ответил тот, - Это не коллекторы, податки у нас уплачены. Они на бандитов похоже боле. - Накаркал... - расстроенно выдохнул он, - Я разберусь с ними - это ко мне. Когда я выйду запрешься и пока не затихнет никого не впускаешь. Ясно? - Ясно. - кивнул тот. Положив шапку на стол и снова водрузив на свое чело помятую, грязную фуражку, солдат подошел к шинели и перевесил значок стрелков себе на грудь. Легонько погладив ее и глубоко вздохнув, он взял винтовку, с уже заранее надетым штыком, который, казалось, единственный из всей амуниции Дагниса был чист, после чего вышел из дому. За спиной послышалось шебаршение и звуки трение древесины. Небольшая группа людей стояла подле въезда на территорию крестьянина и о чем-то говорила вполголоса, пока услышала вышедшего хуторянина. Бригада у них была действительно похожа на разбойников - такой разношерстность надо еще поискать. По середине, выше всех, в прямом смысле на коне, вероятнее всего, была их атаманша, одетая в уж слишком легкое одеяние для зимы, из которого разве что высокий ворот с шарфом мог защитить от морозного ветра. Над головой возвышается завалившаяся в сторону ведьмина шапка, а в руках длинная палка с каким-синеватым камнем закрепленным меж ее разошедшихся ветвей. Одежда, что явно была не из дешёвых, выполнена в преимущественно голубых тонах, а единственный выделяющийся элемент - темно-зеленое ожерелье на тонкой нити свисающее с шеи. Ей богу - она будто маленький ребенок, что решил попугать своих друзей, а не важный человек. С другой стороны стрелок был последним человек, что мог судить о местной, а тем более о теперешней моде. Ее же бригада выглядела куда солидней - группа из четырех мужчин облаченных доспехи разной весовой категории, начиная от полного латного, в котором стоял крайний левый член, идя через кольчужную рубаху, что носили два передних воина, похожих друг на друга, как две капли воды, и заканчивая ширпотребом из шкур, кой носил самый солидный на лицо бандит, стоящий, в отличии от других, довольно близко к главарю. "Возможно "подпоручик"." Он же первым, по неизвестной причине, и начал проявлять панику, говоря: ""Кровавая дорога" вернулся, надо бежать, пока бой не принят!" Черт его знает кто это такой и почему Дагниса приняли за него, возможно все-таки местным есть дело до человека, что испачкан в крови, но то было ему лишь на руку - слова посеяли замешательство среди пришедших. Атаманша же не внимала словам своего подопечного, а потом и вовсе надрывисто прокричала, что - "Этот щенок не может быть им, его любым ветром сдует! Если ты струсил, то можешь проваливать, но учти - я тебе жизнь потом испорчу!" "Не испортишь," - отвечал тот с ехидной присмешкой, - "никому не испортишь! Вообще ничего больше не сделаешь! Окстись! Я знаю этот символ, я знаю кто их владелец, а главное - я хочу жить!" Уклонившись от удара посохом, что тем не менее сбил его рогатый шлем, мужчина дернул что было прыти туда откуда пришел, повторяя одну и туже фразу - "Он вернулся!" "Отлично," - подумал Дагнис, - "теперь в город по морозу шуровать!" "Ты!", прокричала главарь указывая на солдата свободной ладонью, "Посмотрим из чего тебя сделали!" Привстав на коне, она взяла посох в обе руки и резко махнула в сторону снеговика, послав в него яркую сгусток света. Сказать, что стрелок обомлел, ничего не сказать, но после того так из снежных комов поперли ледяные шипы образующие собой громоздкую человекоподобную фигуру, что казалось была выше дома, солдат совсем онемел, а сердце кажется не то что остановилось, а уйдя в пятки закопалось под землю. Громкий стук послышался лишь тогда, когда это громадина начала свое движение в сторону латыша, вместе с этим он впал в панику. Быстро оглядываясь вокруг и ища, куда деваться, он упал на дверь и стал вдавливать себя в нее ногами, образуя две глубокие борозды. Пальцы снова отправились в пляс. "Брат собачий, винтовка!" Неожиданную паузу во всех живых шумах окружения поставил громкий звук выстрела и последующий треск, хруст разваливающегося льда. Эта здоровенная глыба оказалась ничем иным, как колоссом на глиняных ногах. Хотя Ведьму такой исход и поставил в ступор. Конь же, вероятно привыкший к этому, не повел и ухом Переведя винтовку на нападающих, что теперь были в равном моральном положении с Дагнисом, он, передернув затвор, прокричал: "Стой! Стрелять буду!" Противница же, не предавшая значения его словам, дала приказ атаковать. Подручные не особо хотели умирать, и это было видно, но ее они боялись больше, поэтому перекинувшись обескураженными взглядами и пошли в бой. Первым двинулся самый бронированный из них, другие же аккуратно начали обходить солдата по кругу. Правда он в отличии от своих товарищей далеко не ушел - второй выстрел показал причину вымирания доспехов наглядно, оставив в металле ровное отверстие. Братья-близнецы тоже не теряли времени - пока стрелок защищался винтовкой от ударов тяжелого боевого топора усача, второй из них, награжденный одноглазием и шикарной повязкой, подбежал сзади и что было мочи ударил солдата дубиной по спине. Ох, если бы не он, то Дагнис стоял сейчас пригвождённый к деревяшке огромным ледяным шипом, что торчал на уровне его груди, а так пусть и спина чертовски болит, сам лежит мордой в снег, но зато живой. "Младший брат" же, посчитав, что такой расклад событий не годиться, наклонился и хотел подтянуть его на себя, чтобы глыба не мешала нанести последний удар, но стоило ему только немного вытянуть противника, как тот сорвал штык с винтовки и всадил ему в обратную сторону колена, от чего он, завопив, упал на землю. "Старший", тоже решив "сыграть в перетягивание", схватил его за ноги и полностью вытянул на себя. Стоило ему только занести удар, чтобы окончательно раздробить врагу спину, как тот резко развернулся и выстрелил. Уже лежачий "младший", также получил вторую дозу свинца, за попытки, ухватившись за шиворот рубашки, лишить его зрения. Окончательно обескураженная атаманша, что вероятнее всего уже окончательно уверовала в слова того, кто слинял первым, наблюдая как "Кровавая дорога" неспеша поднимается держась за ее же шип, начала немедленно разворачивать коня. Держась одной рукой за холодную опору, а во второй сжимая винтовку, чей ремень трясся вместе с руками владельца, он, тяжело дыша, наблюдал удаляющуюся фигуру последнего противника. Вдохнув полной грудью и задержав дыхание, он выпрямился и навел мушку в нужную сторону. Выстрел угодил черт знает куда, но главное что конь наконец-то испугался и скинул свою наездницу, что привстав из снега, ткнула посохом в сторону солдата, но когда тот ничего сделал, с переполошенным взглядом ринулась месить лежащий рядом снег в поисках чего-то. Правда закончить его было не дано - подошедший Дагнис отдернул ее за голые ноги и подняв за грудки яростно крикнул. - Кто ты, мать твою, такая и кто послал тебя меня убить!?! - Ч-ч-чего? - испуганно вопросила она повиснув в его руках. - Отвечай, а то я тебе заживо закопаю!! - Й-я не понимаю! Я не знаю твоего языка! - пролепетала она. - Я те щас… - сказал Дагнис, а после же, немного потупив взгляд об нее и поняв, что весь бой и говорил и думал на латышском, с акцентом произнес. - Хто отправил менья убить? - Гильдия! Все это - гильдия! Они дали задания убить тебя и твою шайку! Не убивай! Пожалуйста смилуйся! Я никому не скажу где вы! Ты меня вообще больше не увидишь! Только не убивай, отпу… - Кыш!! - крикнул солдат кинув ведьму на землю, после чего упав на седалище тихо застонал, провожая убегающую взглядом. - Гильдия, чтоб ее собаки... - Ты что, с Вендена? - раздался неожиданно голос Шчепана, что немного выглядывал из-за прошитой двери.