Луна наша сводница

Ночь начинается, предстоит вылетать отряду. Пин в последние секунды смотрит в сторону дома, прежде чем красиво с крыла сигануть в салон истребителя, застегнув куртку по самое горло, и, шапку завязав под подбородком, куда без гермошлема, залез и второй лётчик. Пин проверяет связь, получает ответ от всех и задаёт удивительный порядок взлёта и высоту для каждого, его слушают и взлёт проходит отлично. В воздухе он выбирает построение шахматной доской, высота гораздо выше облаков, современные технологии геологической локации и помогут считать всё, не прибегая к обнаружению. Да и таким образом они пролетят в ту сторону, развернуться над океаном и полетят обратно, удостоверив данные. Так они почти подлетают к границам США. И раздаётся вопрос: - Пин... а вы реально немец? - Пин с этого посмеялся: - Да, настоящей некуда. - Сказал он с задором, настроение было хорошее, ведь пролетали над деревней и он чувствовал, что родная жопка сидит у себя и читает, а главное ждёт: - Так, что вас заставило покинуть Германию, там же условия жизни лучше, чем здесь? - Продолжил задавать вопросы тот лётчик, а Пин добрая душа, как же не рассказать свою историю: - Ну, я родился в семье двух генералов лётной дивизии. - Сказал слегка неловко, а тут уже другой возник: - Двух генералов? Но как, ничего себе у немцев прогресс дошёл. - Посмеялись тихо, а Пин продолжил: - Ну, родился - то я от женщины. Но отец забрал на воспитание к своему мужу. Однако матери я всё равно помогал, как вырос, но не в этом дело, военная дисциплина, меня с детства готовили к тому, что я полечу, а я хотел выучиться на технаря, быть изобретателем, что я и делать пытался, отвоевать своё право на будущее. В 17 лет я впервые сел за штурвал и полетел, причём посадить смог, мне теории хватило, слегка криво посадил, но остался цел. Так я совмещал учёбу и вечную лётную практику, летал я по пять часов в день, перегрузы были сильные, но я закончил вуз, даже до аспирантуры дошёл, но нагрузки росли, требования тоже, за любое неправильное движение, высекали по рукам, когда по спине. Часто даже перчатки носить приходилось. Забирали всё время, право на личность, и в одну ночь я твёрдо решил поставить этому жирную точку. Русский учил в своё время, хоть и всё равно слегка акцент проскакивает, когда расслаблен и знаю, что все свои, все поймут... Так я выковырял из одного кукурузника нашей семьи жучок. Скинув в море и полетел, куда глаза гладят, а глядели они на российскую равнину, все говорили, что русские люди самые крутые и не убиваемые в мире, так я и обрадовался, что встречу их, досье накопал на одну деревеньку, оттуда меня и забрали воевать. Люди мне там понравились, думал, ну, приживусь. Однако, потом, я понял, что русские не особо дружелюбные. Мне стало одиноко и обидно, приглашал их в гости, когда обосновался уже, но никто не пришёл, так я за ночь работы создал себе робота, которого зову сыном, правда, и, он, получив все знания, которые мы могли дать, улетел в космос, покорять просторы. Я даже в космос летал, как я думал, спасть Биби, но в итоге он спас нас. - Все притихли, слушали с интересом, удивляясь. Тут другой лётчик в глубоком удивлении сказал: - Ну и жизнь у вас. Что ещё подобного в вашей жизни было? - Пин лишь вздохнул: - Ну, я создал шаролёт и мы около лет пяти со всей деревней бороздили по пространству космоса. Видели мнооого планет. - Конечно куда без удивления: - Вы же помолвлены? Или просто кольцо носите? - Спросил тот, кто был с ним, он улыбнулся: - Ну, у вас с этим трудно, однако, я замужем. В Германии недавно были, там и расписались. - Сказал спокойно Пин. И все притихли, а Пин вздохнул: - Неужели для вас это всё настолько противно? Для вас я угрозы не представляю, да и, тем более, можете думать, что я асексуален. Слишком своего мужа люблю. Ну, даже в природе столько таких же, многие животные могут иметь другую ориентацию, по животным - то не скажешь, кто из них не такой, нет же козла, с таким зачёсанным хохолком крашеным, который другим козлам подмигивает. По виду - то я нормальный. В этом нет ничего такого, причём совершенно. - Сказал, как отрезал Пин, но стараясь не портить отношения с первого дня: - Знаете, Пин, у вас даже о своих стереотипное мышление. - И тихо посмеялись все: - Может, слегка, больше душой люблю, чем телом, поэтому слегка могу осуждать тех, кто идёт за внешностью. - Сказал слегка с неловкостью Пин, остальные даже как - то зауважали Пина. Вот пролетели кружок и полетели обратно, всё прошло хорошо, получилось две достоверных карты, правда система ПВО нас насторожила, но мы сделали всё красиво, находясь высоко. Пролетая мимо своей деревни, тоска тисками сковывала душу. Перед глазами предстал образ Лосяша, мирно сопящего под одеялом, аккуратные руки, что вечно прятались под подушку, как нежный лунный свет ложился на лицо. Иной раз открытое плечо от свободной моей футболки, как он нежно поправлял эту самую футболку, чтобы ему не холодно было, накрывал их одеялом и засыпал таким же сладким сном, хоть сбегай и каждую ночь спи с ним. Но пролетают километры. А он всё дальше и дальше от Пина, посадив истребители. Он пошёл отдавать данные со всех истребителей, выложив на стол всё в том порядке, в котором летели. Сказал своим бойцам, что спим до обеда и сам пошёл к себе. Сидел напротив окна за столом, слишком много воспоминаний нашло, что даже прослезился. Тот самый случай, когда день на чужбине кажется адом, когда нет рядом тех самых тёпленьких рук, что погладят по головушке и пожалеют, даже голос прокручивался в голове, заставляя улыбаться радостным недоумком, взяв ту самую рубашку, он её обнимет, так же, как обнял бы Лосяша. Уснёт почти без сна, с утра же встанет слегка сонным и разбитым. Но приведёт себя в порядок и пойдёт к своим, в столовой, вновь столкнувшись с Иваном, он боднул в плечо, а Пину всё равно, он со спокойной грустью прошел, был мимо, если бы тот, не развернул его с видом "Ты чего на меня не реагируешь!": - Что? Немец соскучился по дому, так вали. - Сказал с наездом Ваня, а Пин лишь вздохнул. Подошёл к нему, похлопал по щекам два раза и пощёчину хорошую отвесил. Развернулся и ушёл обедать, его люди тоже мухами сонными были, в исключение двух лишку бодрых, но Пин за них порадовался. Ваня смотрел вслед Пину испепеляющим взглядом, ничего хорошего это не предвещало. Неделя в лёгкой тоске, вылазок не давали, а тренировки не приносили радости, ведь вспоминались горящие глазки Лосяша, что с восхищением смотрели на Пина при выполнении упражнений. И Пин вновь тосковал. В то же время в деревне всё, как и говорилось, вернулось в норму, ощущения войны не было. Всё было обыденно, как и в целом, всё остальное. Лосяш же залез в куртку Пина и ходил в ней. Иной раз не понимал, как он в ней ходит, жарко же. Но он сам себе сказал, что это моя дань уважения к Пину, так Лосяш сам подался в военные программисты, стал работать на защиту информации, но в перерывах смотрел в небо, будто зная и чувствуя, что его пингвинёнок летает где - то там. Так проходит около месяца, он работает, смотрит в небо, спит, ест, из этого затворничества его вытаскивает Совунья, говоря, что у Копатыча день рождения и нужно собраться всем. Подумал Лосяш и сделал в подарок минерал, который красиво переливается, пошёл к нему. Он пришёл одним из последних. В куртке Пина, что ему велика. Коробочку поставил на стол для подарков, снял куртку и сел за стол. Смотря весьма повержено на всех. Вместе с Пином будто оторвали что - то важное. Ведь, иной раз, утром открывая глаза, он по привычке, чувствуя, что Пина рядом нет, просил приготовить чай. А тут эта тишина и он понуро вздыхал, понимая, что Пина вот как полмесяца уже нет и привыкнуть можно. Но он продолжал просыпаться в хорошем настроении и думать, что он где - то рядом, не говоря о снах, что иной раз были слишком даже для Лосяша, что с Пином повидал многое, но это было слишком жарко даже для него. Так вот, отвлеклись от темы, Копатыч радостный, попивая чаёк с вкусностями, он начал рассказывать о своём прошлом, как и каждый год. Что он был звездой телевиденья, он такой крутой, в армии всех карал, раньше это воспринималось с гордостью. Но сейчас, я на него глянул с укором, ведь он хвастается своими достижениями, а воюет сейчас Пин, а он спрятался, не вызвался, хоть и говорит, что силищи хоть куда. Копатыч с укористого взгляда Лосяша аж ойкает, больно много во взгляде холода и презрения, Копатыч на него с серьёзностью смотрит, мол "Что - то имеешь против!?" А Лосяш отвечает воинственным, зреет драка, но Карыч начинает пытаться разбавить эту напряжённую обстановку, а Лосяш сделал умнее, встал и, подойдя к вешалке, накинул куртку Пина на свои плечи и, развернувшись через плечо, кинул на Копатыча убийственный взгляд: - Ты трус, Копатыч, опускающий руки трус, раз такой сильный, то чего ещё здесь? - Сказал с громадным укором Лосяш, а Копатыч хлопнул по столу, буквально яростью кидая взгляд на Лосяша, последний лишь уходит, столько отвращения селится в душе по отношению к этому стереотипному и горделивому огороднику, зайдя домой, он стал всё обдумывать, поступил он правильно, или обрёк себя на такое же одиночество, как и Пин себя однажды. Но не найдя ответа, он ляжет спать. У Пина в то время складывалось всё достаточно хорошо, не смотря на вечное "внимание" Ивана и его свиты от которого он достаточно грамотно отбивался, не допуская драки. Хандрил по ночам, но был спокойным днём, со своими учениками он стал гораздо ближе, что даже иной раз проскакивал акцент, но это было редко. Вылазок не было, но перед одной, у него очень сильно дрожали руки, а это не хороший знак тревоги и он не понимал от чего, проверив истребители по несколько раз...