огонь в твоих глазах (под водой)

— Как он питается? Ден вздыхает, уже почти валяясь на диванчике в кабинет психиатра. Ему не нравится этот психиатр. Она женщина, неприятно-красивая, с неестественно-сильным макияжем, укладкой и слишком доброжелательной улыбкой. Быть может, какая-нибудь девочка с тревожностью или депрессией сразу вылечилась, побеседовав с Еленой Алексеевной, но Дену было противно. Противны стены этой поликлиники, тошнотворны люди, которые были везде. Вот еще один повод не встречаться с девушками — он ненавидел детей. Девушки могли забеременеть от него, как умершая Полина от Феди. Одна мысль того, что он может разрушить жизнь какой-нибудь молодой и красивой девочки, заставляла блевать похуже, чем от абсента. Кто сказал, что дети и семья это мило? Мило — это когда много денег на банковской карточке. Недавно, Ден проезжал на папином мопеде мимо его школы и встретил там гуляющих Никиту и Леру, которые держали за руки сестру Никиты. Маша была такая солнечная, прямо воплощение счастья, что хотелось сбить их. Ден никогда ещё не встречал столь явного равнодушия от врачей. Когда мама записала его на приём в этой поликлинике, даже он не ожидал, насколько все будет уныло. Ден помнил школьного психолога, у которого парень был в пятнадцать лет. Он часто приходил к Игорю Михайловичу, вместо уроков физкультуры. Мама была в курсе, но не особенно вникала, говорила, что это же «просто переходный возраст». Но этот человек фактически спас его от самоубийства. Он сумел достиг этих запутанных ниточек в сознании Дена, они даже начали говорить о его воспоминаниях. Именно тогда, на несколько месяцев он в Дене пропал. Но психолог не успел. Игорь умер в сорок три года. Ден узнал об этом от директрисы, и тогда едва устоял на ногах. Ден думает, что если что-то возвращается, значит это сделано не до конца. Если возвращаются воспоминания, то необходимо их убить. Мама Дена многозначительно смотрит в сторону него. — Ой вы знаете, доктор, он голодает. Ден поднимает взгляд, поняв, что тут есть весы. Отлично. Сейчас попросят взвеситься. Когда хочешь покончить собой довольно непросто что-то говорить, и это не только психологическое явление, но и физическое. Слова лезут кусками словно куски льда, а в горло будто что-то засунули, и оно першит, ты кашляешь с такой силой что до рвоты. Воспоминания словно этот кашель — едкие и противные. Лучше уж помалкивать.  — Я видел сегодня твою фотографию после соревнований. Не хочу тебя обидеть, но ты там выглядишь как огромный кусок сала с огромными рыбьими глазами. Возможно поэтому Федя тебя обгоняет? Тебе пора перестать столько жрать, куколка, где твой пресс… Да почему ты постоянно дёргаешься? Расслабься, твоя задница всегда останется такой же формы… она идеальна. — Встань на весы, пожалуйста, Денис, — спокойно просит психиатр. Все в его жизни довольно предсказуемо. Ден закрывает глаза, делает пару шагов и встаёт на весы. Закрывает уши, чтобы не слышать голоса. Но все равно слышит. — Пятьдесят восемь килограмма! — ахает мать. — Какой рост? — сухо спрашивает врач и постукивает ручкой по столу. — Сто восемьдесят! Боже, дай сдохнуть. Ден, в общем-то, мог бы легко взять пистолет или кинжал в его тайниках, сделать пару движений — и все. И ночные кошмары, и болезненные воспоминания, прятки и маска «плохого парня», даже он пропадут. Но Дену было необходимо осуществить план, который он выстроил в своей голове уже давно. Ден знал, что нельзя все так оставлять. — Бросил плавание? — Да, — уже отвечает Ден. Его уже раздражает мать, ему семнадцать, а к нему относятся как к ребенку. — Мамочка, выйдите, — просит психиатр. Несмотря на недовольство мамы, Ден облегчённо вздыхает, когда она уходит. Елена смотрит на него внимательно, будто на кота, которого ей подбросили, и она не знает, что с ним делать. Потом устало потирает веки и произносит: — Ты же понимаешь, что если у тебя случится приступ тебя поставят на учет? А там уже и до больницы недалеко. Там тебя точно не вылечат, по крайней мере, в Украине. Ден молчит, не зная, что сказать. Ден знал, что он — проблема, наверное, лет с семи. Безобидные вещи вроде того, что родители не знали куда отправить его на лето, у них же работа, а на лагерь денег «не было», переросли в похуизм и даже раздражение. Если бы он рос в многодетной семье на него даже обращали бы внимание, в четырнадцать ему так не хватало… любви. Он был тщеславным эгоистом? Отец Феди после того, как Ден рассказал ему про его ориентацию, сделал все так, как он и предполагал. Он лишил Феди отца, и все внимание и слава, поддержка папы Феди перешла к Дену. Легче не стало. Наоборот, Ден чувствовал, как гниёт изнутри с каждым, мать его, днём. — Я пропишу тебе препараты, — продолжает психиатр. И двусмысленно добавляет: — Их нельзя смешивать с другими веществами… алкоголем. Будет плохо. А и… начни есть, пожалуйста. Я вижу, что ты не хочешь копаться в своих проблемах. Я не знаю как с тобой общаться. Мы подождем, возможно тебя переведут в другую клинику. — Понял, — подмигивает Ден, внезапно оживившись. — Можно идти? — Конечно. Дверь закрывается, а Ден думает, что «конечно» это более вежливый перевод выражения «хуй с тобой».       

***

Федя не может понять, откуда появилось то количество родственников, которые приехали поминать Сашу. Кто они? Он и половины имен не знает. В чем, собственно, прикол? Все эти похороны с открытым гробом, речами и слезами? Зачем это нужно? Ведь Саши больше нет, там, в земле его мозг и тело, которое разложиться и останутся только кости. Федя не верил тому, что существует жизнь после смерти, потому что это антонимы, это невозможно, это не доказано учёными, это глупость. И нельзя сказать, что он был бесчувственным роботом, ведь Саша — его брат. Полина добивала его рассказами о их детстве, пробуждая все воспоминания. Да, она хотела как лучше, но вышло как всегда через жопу. Он помнил все родинки на руках и плечах Саши. Саша ещё удивлялся, почему у Феди таких нет, ведь они же близнецы, а Федя лишь глаза закатывал. Помнил войнушку, помнил розыгрыши над мамой, помнил образ. Этот образ шестнадцатилетнего покинутого всеми, забитого парня-отличника, влюбленного в Полину (об этом знал только Федя), эти глаза, которые всегда угадывали врёт ли Федя или говорит правду, эти наушники в ушах, это протяжное «Фё-ёдор». А потом парня, подсевшего на наркотики. После — тонущего в той реке. Самого Саши не стало и никогда не будет, но силуэт в голове, слова и голос не стереть из памяти. Федя поклялся, что теперь всегда будет обращать внимание на тех, кому нужна его помощь, раз Саша ее от Феди не получил. Это было предательство. Отец плакал каждый день в тайне (он случайно увидел в ванной ночью), в отличие от Феди, который только и думал, как ему плохо. Долбанный эгоист. Федя стоит около могильного камня Полины на кладбище и не знает, что чувствовать. Ему как будто мало места, хотя свободного пространства много. Рядом с ним стоит Катя с букетом цветов и молчит, держа Федю за руку. Холодные продрогшие от октябрьского холода пальцы сцепляются с детскими пальчиками Кати. Федя смотрит на бледное лицо Кати с сочувствием и сожалением. Бедная, бедная подруга, сколько же тебе пришлось пережить. Друг ещё тут, где-то среди них, что приводило Федю в такой гнев, который он не испытывал никогда. Это тупое бездействие и неизвестность раздражали до скрежета зубов. Лицо Полины улыбчивое на серой фотографии, она подобрана потрясающе, как бы странно это ни звучало. Федя думает, что когда он умрет, у него даже не будет такого, ведь на всех фотках он выглядит как бомж, особенно на школьных. На всех школьных фотографиях они стояли рядом с Деном, который затмевал его полностью. Федя говорил, что это глупо и отмахивался, когда Ден несколько раз признавался ему, что считает себя некрасивым. Федя считал Дена красивым, даже когда не был влюблен в него. Никита с Лерой не смогли приехать, и Катя с Федей гуляют так уже минут сорок. Катя за ухо прячет светлую прядь волос и присаживается. Дарит Полине две жёлтые георгины и перекрещивается, едва шевеля губами что-то. Феде неловко, ему даже не стыдно, что он не чувствует скорбь. — Прости, — Катя застегивает куртку и надевает шапку, который все это время держал Федя. — Нам пора, да… Папа говорил утром, что закажет нам такси, он на выходе. Федя прикрывает глаза, ведь ее слова привели в движение спящий механизм. О, нет. Он так скучает по прежнему отцу. Почему он уехал? Почему он отвернулся от него? Он мог бы сейчас стоять рядом с ними. Почему, когда умер Саша, когда он узнал о Фединой ориентации, все стало так плохо? Мысли, словно жидкий азот, который прыснули в вену, и он дошел до мозга, проникали все глубже и глубже, корнивищами уплотняясь в голове. Это ты виноват… надо было лучше скрываться… стыдно было быть таким идиотом… почему ты так любил Дена… посмотри, что с ним теперь стало, он наверное уже упал с той крыши, где ты его оставил… Все, чему учил и убеждал Стас, будто забылось. Папа постоянно напоминал о себе, даже в словах других людей. Федя садится в такси вместе с молчаливой Катей, уезжает, вспомнив, что Стасу он так и не объяснил того, почему он уехал так внезапно несколько дней назад, и кто ему звонил, хотя пообещал. Стас не писал, и Федя понимает, что с таким отношением к людям он останется совершенно один. Он же любит, когда больно.       

***

Дену снятся руки человека, которые схватывают маленького Дена, лет тринадцати за горло. Маленький Ден молит о том, чтобы это прекратилось. — Пожалуйста не надо… я расскажу это маме и отцу… Ха-ха. Жалкий. Да кто поверит тому, что парня, одного из лучших пловцов, самоуверенных обидчиков в школе, популярных среди девчонок, когда он приходит со школы, то шлепают по заднице, то душат. Родители скажут, что это бред, подростковые фантазии или вообще отправят в психиатрическую больницу. Этот человек заманивал к себе с самого детства. Дарил дорогие подарки, после ругал и делал наставления, а когда матери не было — бил. Но Ден запомнил, что всегда после боли происходила награда, какой-то подарок, отгоняющий чувство одиночества. Вспышка гнева сменилась доброжелательностью и даже лаской. Ден оправдывал его, уверяя самого себя, что абсолютно точно виноват в срывах, не кто иной, как сам Ден. Иначе и быть не могло. Ден бесил. Ден раздражал. Ден слишком большой в этом маленьком мире, предназначенным только для тех, кто этого заслуживает. — Вот поэтому надо быть лучше. — часто наставлял тот голос. — Лучше всех. Лучше Феди. Сильнее, проворнее. Этот мир жесток, поэтому ты должен научиться жёсткости. И запомни: у тебя нет друзей, есть только враги, которые хотят втереться в доверие. Только я один тебе помогу. Потому что я люблю тебя. Руки, душащие Дена, переходят в другой сон. Ден стоит посреди поляны, окруженной деревьями, наверняка в деревне. С револьвером, взятым у покойного прадедушки. Револьвер заряжен, он почему-то уверен. Двумя руками держит, указательным пальцем на спусковом крючке. Выстреливает в дыру между двух сосен. Все птицы вылетают из укрытий. Громко, очень громко. И тут он видит Федю Макарова, идущего ему навстречу. Он довольно далеко от Дена. Умиротворение на лице Феди показывает то, что он не видит пулю, которая несётся прямо в его грудь. Что он натворил?! Федя падает замертво. Ден просыпается, открывает глаза. Электронные часы на его руке показывают три часа ночи. Он включает лампу и тянется к телефону на тумбочке. Не обращая внимания на множество сообщений девушек из Тиндера, он машинально ищет телефон Феди. Касается значка сообщений. Какого черта? Ден потирает уставшие глаза. Что он может ему написать? «Хэй, мне щас снилось, как я тебя убивал?» Ден откидывает телефон и лежит, смотря в потолок. Ему нужно отбросить то, что сейчас присутствует в его голове, пока он вновь не возник. Пить не хотелось, тем более ехать в клуб. Это был не гнев, он даже не понимает, что испытывает. Федя говорил недавно, что знает его, но как он может знать, если Ден самого себя не знает? И тут в голове возникло решение сразу несколько проблем. Он забудет о Феде, и о бесконечном желании воплотить все его сны в жизнь. Сейчас он может исполнить свою давнюю мечту, и сделать так, чтобы Федя снова обратил на него внимание. Именно тогда он поможет ему. Именно тогда они поговорят. Ден: «скажи мне, что я правильно думаю» 3:06 Спустя несколько секунд приходит ответ. Друг: «Все верно» 3:06       

***

Не нужно было быть сумасшедшим сталкером, чтобы знать, что Федя помогает библиотекарю в их школе, в которой они учились. Он приходит к шести утра по понедельникам до института, помогает расставлять книги, подлатывает учебники, обсуждает с библиотекарем дела в школе. Он любимец всех взрослых в их школе, потому что он был не только спортсменом, но был довольно прилежным учеником. Зачем Феде нужны лишние, чужие проблемы Дену было непонятно, но он догадывался, что Феде просто необходимо строить из себя Иисуса Христа. Великий мученик и добродетель. А быть может, он просто хочет устроиться сюда работать. Ден фыркает под черной балаклавой, скрываясь в деревьях напротив школьного входа. Да, сталкером нужно было быть, но все это про Федю ему написал Друг. Факт того, что за Федей и его друзьями следит Друг не очень испугал его, но удивил. Интересно, а за ним тоже следят? Все, что Друг мог увидеть криминального, так это резание вен, просмотр тупых украинских шоу и бесконечного курения. Губы растягиваются в улыбке. Вот он, сладкий. Как на ладони. Федя входит в школу, много раз зевая на пути. Осталось только пойти за ним.       

***

Вырубить охранника было легко — одно лишь слово, один лишь удар в голову, он сразу отключился. В рюкзаке канистра с керосином и зажигалка, Ден подготовлен, чтобы все сделать быстро. В понедельник в восемь утра сюда подходят люди, и Ден знал, что выглядит он как преступник. Он не преступник. Ден идёт по школьному коридору. Эти действия просто для того, чтобы расслабиться и заставить Федю поговорить с ним, а также доказать Другу, что он храбрый не только лишь на словах. Он же никого не убьет? Так просто, подожжет пару парт. Это не слишком сильный урон, по сравнению с тем, что дала ему эта школа. Ден знает, что Федя на четвертом этаже. Поднимаясь по лестнице, он слышит милый смех и знакомый голос. В безлюдном коридоре он все ещё слышит его, либо в школе слишком тихо, либо Федя слишком шумный, либо у Дена слух из-за стресса обострился. Неосознанно он идёт на голос Феди, словно загипнотизированный. «Нет, нет, нет, тебе нужно не туда!» Ден медленно, бесшумно ступая, смотрит в щель приоткрытой двери библиотеки. Какой-то молодой парень, очевидно, библиотекарь стоит прямо напротив него, разговаривая с Федей о каком-то неизвестном Дене писателе. Ден библиотекаря помнит, он выпустился из школы на пару лет раньше, чем они. Волосы у парня светлые, оправа очков идеально подходит под греческий профиль. Одет он хоть и повседневно, но выглядит довольно опрятно. Любой бы человек назвал бы библиотекаря привлекательным, ну, а Ден сразу почему-то подумал, что тот гей. Федя ржет с какой-то тупой шутки парня и перелистывает страницы какого-то тома уже минут пять. Федя обычно так не делает. Федя не смеётся. Это и есть Стас? Что-то подсказывало, что нет. Ден ухмыляется. Увидел бы он это во времена их дружбы, сразу бы начал подкалывать. Федечка-то не такой простой как кажется. Паника отрезвляет Дена, и он уходит от библиотеки в дальний класс. Открывает дверь с лёгким скрипом. Тут все осталось как прежде. Здесь у него были уроки географии. Светлые жёлтые стены, учительский стол, заваленный тетрадями, старые парты и стулья. На доске карта, а на шкафу стоит глобус. Ден вздыхает и изучает потолок, чтобы проверить нет ли тут видеокамер. Нет, все хорошо. — Прости меня, Марина Сергеевна. Сперва он вырубает пожарную сигнализацию молотком, она даже не успевает среагировать. Из рюкзака он вытаскивает керосин и откручивает крышку канистры. Следующий этап — потихоньку лить сильно пахнущую и действующую на мозг жидкость на учительский стол и тетради. Керосин уже разливается на пол. Ден направляет огонек из зажигалки на тетради 7 «А». Они одна за другой горят, языки пламени сжирают их, а Ден даже не отрывает руки от огня. Огонь разрастается все сильнее. Ден льет керосин на парты, понимая, что огонь настолько сильный, что и сам справится с мощными мертвыми деревьями. Черт, а ведь можно так поджечь с большим трудом. Не всякий бы справился, Ден очень везучий. Ден прихватывает вещи с собой в рюкзак, и тихо запирает класс. Ему нужно проделать эту процедуру ещё как минимум с тремя кабинетами за двадцать минут. Он тихо кашляет от дыма, закрывая рот рукавом. Он слышит удаляющийся смех Феди, выглядывает за дверь и видит, что тот спускается по лестнице вниз, дальше от опасности. И Дену становится почему-то лучше.       

***

Спустя несколько недель.

— Алло. — Здравствуйте, в данный момент абонент недоступен. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудков. — Федя?.. Привет. Прости меня. Прости, что не отвечал на твои звонки, на твои сообщения о пожаре в нашей школе. Ты уловил связь, отлично. Наверное, именно этим себя я и выдал. Но мне было не до того. У меня рецидив. Мама нанимала кучу платных психиатров, но не вышло. Я набросился на нее с ножом, и пока у меня ещё есть телефон, я в психиатрической больнице номер восемь. Мама вообще не хочет меня слушать. Если хочешь, приезжай. Пока. Ден.       

***

Когда мама спрашивает, что он слушает, у Феди руки холодеют на градусов двадцать. Федя отвечает короткое «ничего» и запирается в ванной, ещё не до конца веря. Переслушивает это голосовое от Дена, схватившись за голову. — Боже, боже, боже… Федя взъерошен и шокирован. Мысли несутся с бешеной скоростью в голове, не укладываясь в единую картину. Что теперь делать? Конечно ничего. А что он может? Ден — тотальный псих, от которого нужно держаться подальше, он сам сто раз говорил. Если Ден напал на свою мать, то и убить человека он сможет легко. Почему он посвятил в свои проблемы именно Федю? Федя смотрит на свое отражение, снимает с себя толстовку, потому что слишком жарко. Кусает костяшки пальцев, все прокручивает слова Дена в голове. Бесконечное желание разобраться во всем мешало жить Феде. Разве он не этого хотел? Помочь тому, кто в этом реально нуждается? Если бы врачи бы поняли диагноз Дена, Федя мог бы как-то помочь, правда, пока не знал чем. Хоть чем-то. Он теперь ненавидел тупое стадное равнодушие. Федя надевает на голое тело майку, лежащую на стиральной машинке и решительно выходит из комнаты. Маме уж точно он не будет говорить про Дена.       

***

Оставить это в секрете не получилось. Два дня Федя почти не спал и мало ел, потому что безумно переживал из-за своего бездействия. Он прогуливал универ, и это нужно было объяснить как-то матери. — Это как-то связано с ребятами или Стасом, Федя? — поздно вечером мать смотрит на него внимательно, держа в руках поднос с чашками чая. Федю переебывает, переклинивает. О Стасе он и думать забыл. Пиздец. — Нет, мам, просто плохо себя чувствую, — отвечает Федя и имитирует чтение учебника про права населения на Украине. — Я же вижу, что ты врешь, — мама мягко подходит к нему, ставя поднос и включая в комнате большой свет. — Нет, я не… — Ты можешь доверить мне что угодно. Федя знает, что у него большие проблемы с этим. Он очень замкнут, и только мама не осуждает его за это. Федя зажмуривается. — Ты не можешь отвести меня в больницу? — Что с тобой? — Не со мной, мам… — поддерживает зрительный контакт и делает что-то наподобие улыбки.       

***

Спустя час, несмотря на позднее время, они приехали туда. Когда мама остаётся в машине, а Федя бежит ко входу этого заведения, он рассматривает его. Психиатрическая больница напоминает какое-то «райское место», окружённое забором из проволоки. Повсюду лес, и Федя думает, что любой шизофреник, который захотел бы сбежать, не смог. Этажа три, а стены серые и блеклые. Как ни странно, дверь открывается без проблем. Не считая нескольких охранников, абсолютно никого нет на этаже, в котором он оказался. Федя никогда не был в психиатрических больницах, но если везде так, как тут, в их стране все не так плохо. Никто не сидит на потертых старых креслах и скамеечках, расставленных по кругу рядом со столбами. В дальней стороне стоит стол, за которым сидит дежурная медсестра и что-то пишет под светом лампы. Федя надевает бахилы и осторожно подходит к ней, в голове подбирая нужные слова. — Здравствуйте. Девушка поднимает взгляд от журнала и буднично произносит: — Навестить пациентов можно только в пятницу с тринадцати часов до… Ужасающий крик вдруг звучит на всю больницу из какой-то палаты наверху. Феде страшно, в голове появляются ужасные мысли. Что там делают с людьми? — Нет, нет! — Федя быстро машет руками. — Вы все не так поняли. Я пришел не навестить, а попрощаться… — стремительно придумывает на ходу, боже. — Я улетаю из страны, и мы с братом не увидимся несколько месяцев. Скажите мне, пожалуйста, палату Дениса Денисенко. Девушка закатывает глаза, а потом говорит: — И вы меня поймите. У пациентов определенный распорядок дня, — второй крик с верхнего этажа. — Приходите в пятницу. — Но я уезжаю завтра. — Приходите в пятницу, — сухо отвечает медсестра и продолжает что-то писать. Да, наверное, работа с психами и не так ужесточает душу человека. Федя прикусывает губу. — Хорошо, я попрошу его друга сюда приехать. Напишите, пожалуйста, номер палаты, — вежливо просит Федя, не отчаиваясь. Медсестра раздражённо вздыхает, вырывает листочек из ежедневника и записывает. Потом чуть ли не кидает его Феде, а тот быстро схватывает его, смотрит и бежит со всех ног к лестнице. — Эй, парень, ты куда? — громкий голос охранника сзади. Федя борясь с отдышкой, несётся по ступенькам. «Двести третья, двести третья, двести третья.» Он воровато оглядывается и понимает, что никто за ним не бежит. Кажется, на него забили и пустили к «брату». Федя ходит по коридору, смотря на номерки на дверях, а потом слышит крики из двести второй палаты. Мурашки по коже пробегают, и это неприятно. У Феди такое ощущение, что позади него может появиться какой-то шизофреник. Федя стучит в дверь палаты. Во второй раз. В третий. Ответа нет. Феде страшно одновременно, но он знает, что раз пошел на это, то нужно доводить дело до конца, и мягко нажимает на ручку двери. Очень темно и тихо. Кроватей в темной палате три, на двух из них спят двое парней, которых Федя не может толком рассмотреть. Смотрит на дальнюю. Одетый в какую-то огромную майку, висящую на нем, Ден сидит с открытыми глазами и смотрит в крошечное окно так пристально, что страшно вдвойне. Ден не похож на нормального человека. Луна светит на его нездоровое лицо с более выпирающими скулами и тенями под глазами. Федя стоит около двери и боится что-то делать. Сейчас кажется все пустым и бессмысленным, все, что он сделал. Он уже собирается уходить. Ден встает и выпроваживает Федю коридор. — Гори в аду, — говорит Ден, когда они стоят в коридоре. — Что? — Гори в аду эта больница. На вид она хорошая, но блять, ты знаешь, что они делают с маленькими детьми, знаешь, чем их накачивают? — Ден будто сам с собой разговаривает, ему просто нужен был собеседник, чтобы размышлять вслух. Опять всхлипы из двести второй палаты. Федя и Ден смотрят на друг друга одновременно. — Надо… помочь… — тихо говорит Федя. — Слушай, заткнись, — раздраженно отвечает Ден, оскаливаясь. — Думать мешаешь. Федю переебывает снова, он отступает на шаг, в его глазах страх, и… черт. Ден замечает это. — Федя, ты меня боишься? — шепот Дена. Федя сжимает живот, в котором происходит что-то странное. Почему шепот стал ассоциироваться с чем-то интимным? — Просто признайся. — Да, я тебя боюсь. Ты ведешь себя будто ничего не было. Ты поджёг школу, — в глазах Феди мелькает отчаяние. — Зачем? — Там никого не было. Я знаю, это безумие, но ни этого ли ты хотел все детство? Не считай меня чудовищем, утонувшем в криминале. Это нормально. Федя вспоминает. В лет двенадцать Федя говорил Дену о том, как хочет, чтобы эта школа сгорела. Ден все детство защищал Федю, что-то наподобие «сам убью, а другому не позволю». Однажды Федю обидел новенький в их школе, и тогда Ден избил его. Ден всегда слышал Федю, но о таком даже он забыл. — Это нормально? Никого не было? Ты правда так думаешь? — Федя вздрагивает от ужаса и наконец произносит. — Я был там. Скажи честно… ты хочешь меня убить? Ден смотрит в глаза. Слишком близко стоит. Федя с тревогой смотрит на длинные ресницы Дена. Ден улыбается. — Конечно нет. У Феди будто камни из сердца вытащили. Лёгким стало легче дышать, а расшатанная нервная система будто получила надежду на лучшее. Он внимательно всматривается в Дена. Какой бред, Федя. Как ты вообще о таком мог подумать?! — Федя. — говорит Ден, будто подтверждая. — Может быть я не такой как ты, но я не преступник и не киллер. Я не хочу совершать геноцид и так смертей дохуя. Не хочу в тюрьму просто из-за того, что ты меня раздражаешь. — Я тебя раздражаю?! — вспыхивает Федя, зло хмурясь. — А что, я что-ли? — Ты охренел? Я тут еду за тридцать километров к тому, кто меня чуть не удушил, я хочу понять, я… — Я тебя не просил, — спокойно отвечает Ден и ухмыляется. Федя стоит в полном шоке от происходящего, от того, как абсурден его диалог. По сути, Ден прав. Это сделано исключительно из соображений Феди, но они оба знали, что Ден им манипулирует. — Все, я ухожу, — машет рукой Федя и отворачивается. — Я хочу с тобой. — Что? — у Феди глаза навыкате. Кто перед ним стоит? Это что, тот Ден, с которым он дружил восемь лет? Это тот человек? Он сумасшедший. Это неправильно. Ден поджёг школу и лес. Что Федя творит? Как мать могла отпустить его к Дену? — Забери меня. Придумай что-нибудь. Возвращайся. Ден — преступник. — С какого хуя я должен это делать, Ден? Ты напал на свою мать! Я вообще должен рассказать все про тебя полиции! Ден — плохой человек. — Меня тут не лечат. Я просто прожигаю время. Ден — не тот, с кем можно разговаривать. — Нет. Ты ненормальный. Это ненормально. Я расскажу все про тебя, хоть это не доказано. Тебе поставили диагноз, да?! — Тебе это так важно? — поднимает Ден брови. По коридору раздаются чьи-то шаги. — Мне поставили диагноз, — произносит Ден, заходя в палату, а Федя не двигается, все его мышцы сковывает паралич. — У меня пограничное расстройство. Доволен? Шаги приближаются, они уже в метре от Феди и Дена, и раздается громогласный голос: — Денисенко, а теперь скажи мне, почему ты не спишь?!