ВКУС . THE TASTE

 Док никак не мог объяснить, что произошло с ним вчера. Оказывается, за один час можно потерять самообладание, много лет служившее предметом гордости. Можно ли сказать, что он завидовал Дереку? Но зависть в большинстве случаев все-таки отражает искаженную любовь, мол, ты желаешь стать кем-то, слиться с чужой личностью. А Тори не хотел превратиться в Дерека. Более того, он боялся этого. Думаю, все же нечто другое послужило причиной антипатии. Молодой ученый просто не вписался в концептуальную гелиоцентрическую систему мира, где центром являлся сам Айзенберг. Два солнца на небе. Конфликт индивидуальностей. К тому же нетривиальная презентация действительно взволновала не очень впечатлительного (!) Тори. Он оторвался от обыденности так сильно, как никогда. Разум будто бы отделился от бренной оболочки на несколько секунд, что показалось ему неистово странным и даже страшным. Как уже было сказано, ежеминутный сухой анализ происходящего вокруг, актерский талант, позволяющий манипулировать людьми и при этом индиффирентное отношение к человеческим переживаниям, в том числе и собственным – то, из чего состоял доктор Айзенберг. Но изобретательный Дерек, сам того не ведая, смог копнуть глубже, забравшись в те тайники человеческой души, куда не ступала нога живого существа. Погружение в неведомое прежде состояние вышло настолько реалистичным, что на головную боль после мероприятия пожаловались многие зрители.    Некоторые из ученых всерьез рассмотрели предложенную гипотезу. Конечно, Тори был не из их числа, но и его мигрень не обошла стороной. Сейчас голова пульсировала еще больше от той мысли, что вечером должна состояться долгожданная презентация “Демонолога”, и имя Дерека А. Миллера, будь он неладен, прописано жирным шрифтом в списке приглашенных. Конечно, если бы была такая возможность, док бы смело вычеркнул его, но это представлялось неэтичным по отношению к Кэти Миллер, сестре-двойняшке Дерека, так как она посещала психиатра и осталась очень благодарна ему за избавление от патологической клептомании. – Беатрис, принесите мне адвил, пожалуйста! – Вы имеете в виду аспирин? – Нет, я имею в виду то, что я имею в виду.    Тори еле шевелил глазными яблоками, лежа на мягком диване. В гостиной соблюдался идеальный баланс теплых и холодных тонов, расслабленности и сосредоточенности. Единственный акцент, разбавляющий эту стройность, точно взрыв петарды в ночной тишине – знаменитая картина Гранта Вуда “Американская готика”. Двое – фермер, крепко сжимающий вилы, и его дочь, изучали пришедших пристальным взором, и где бы в комнате ты не находился, они неотрывно провожали каждый твой шаг. Жуть! Но Тори не собирался выбрасывать картину, она досталась ему от отца вместе с многочисленной рухлядью. Почти каждый, кто появлялся здесь, как-то комментировал эту парочку на стене; Беатрис, которая уже второй день гостила у дока, не сказала ни слова. Мелкой поступью, бесшумно мисс Литч подошла к дивану, где покоился доктор, открыла коробочку с адвилом и поставила на столик рядом со стаканом воды. Тори мягко улыбнулся, хоть это и далось ему с трудом. – Аспирин, знаете ли, уже давно считается ядом. – произнес он. Беатрис ничего не ответила на это. – Вам станет легче совсем скоро. Что-нибудь еще? – Ничего, пожалуй, спасибо… Хотя… У меня дико болят плечи и спина. Если вы можете что-нибудь с этим сделать, то я буду весьма благодарен.    Бледное лицо Беатрис с островатыми, cтрогими чертами вдруг потеплело. Длинные ресницы, казалось, были созданы для того, чтобы ослабить гипнотическое влияние глаз цвета индиго. Перекликались в них и рассудительность, и страсть, и боль, и, кажется, вечность. Веки опустились и резко поднялись, сливового оттенка губы изобразили нечто наподобие улыбки. – …Если вы, конечно, позволите, доктор Айзенберг… – она подошла к нему сзади и положила кончики пальцев на плечи, почувствовав, насколько напряжены его мыщцы. Тори прикрыл глаза в блаженстве, когда ей удалось найти точки, стимуляция которых моментально устраняла легкие зажимы. – Вы любите джаз? – вдруг поинтересовался он. – Просто обожаю, а вы? – Аналогично. – Тори задумчиво облизнулся. Помолчав секунду, он добавил: - Сегодня презентуем мою книгу в N.Y. Jazz Club. – Поздравляю вас… Это так волнительно. О чем она, если не секрет? – Ох, это очень трудно. – Не для меня, доктор. – Не для вас? – Ну, я хотела сказать, что открыта ко всему новому. – она улыбнулась краешком губ.    Тори добродушно рассмеялся. – Что ж, это про призраков. Бу!    Беатрис отстранилась от него. Разумеется, не от страха. – Я знаю, вы считаете меня за молоденькую дурочку, которая только и умеет, что подносить чай с тремя кусочками коричневого сахара, ни больше ни меньше, а родители оплатили ей заочное образование, чтобы удачно выдать замуж. Но ваше мнение субъективно и вызвано стереотипными суждениями, которые, к сожалению, повлияли даже на человека с таким высоким культурным и интеллектуальным уровнем, как вы. Доказывать вам обратное у меня нет желания, так как тому, кто минует поверхностное восприятие и делает попытку дойти до сути сразу же, доказательства не нужны, а остальным они послужат чем-то вроде занимательной игрушки – ведь можно найти тысячу зацепок, использовать миллион возможностей для подтрунивания над бедной овечкой, пока та распинается в чистосердечных признаниях.    Молчание. Тори Айзенберг привстал с дивана. На долю секунды ему даже показалось, что головная боль отступила. Внимательно, не мигая, он разглядывал Беатрис. Часы стучали. Картина наблюдала. – Поехали. – В каком смысле? – В самом прямом. Пора идти. – Но вы не приняли лекарство… – Ничего, мне уже лучше. Вы идете со мной. – Ставите перед фактом или предлагаете? – усмехнулась она. – Что-то между. – он вытянулся во весь рост, задумчиво сложив очерченные губы, затем направился в сторону спальной комнаты и перед самой дверью добавил: – Одевайтесь во что угодно, можете идти даже так. – Вы шутите? Издеваетесь надо мной?    Тори пришлось вернуться. Подойдя практически вплотную к ней, он прошептал: – Послушай меня, Беатрис. Если уж доктор Айзенберг действительно издевается – брр, отвратительное зрелище! Ты умная девочка и не узнаешь этого никогда. А сейчас я абсолютно серьезно. Подберем тебе платье, да хоть брючный костюм. Нужно, чтобы мы выглядели сказочно.    Никто не знал, чем закончится этот вечер, но начинался он определенно не так, как другие. Теплый, со сладковатым привкусом ноября… А столь восхитительное, осыпанное блестками электрически-синее полотно и сумасшедший оранжевый диск – как космос бывает щедр на подарки! Раздираемая любопытством, Беатрис согласилась на импровизированное предложение, и через пару минут они оседлали вороного железного коня. По счастливой случайности Тори поймал радиоволну, которая транслировала – прямиком из 1961-го – бархатный и сильный голос старины Фрэнка. Эти песни поднимут и мертвеца из могилы: You and the night and the music – Все это наполняет меня пламенным желанием, Огонь моего существования. Ты, ночь и музыка волнуют меня, Но станем ли мы единым целым, Когда звуки растворятся в тишине?    На полпути они остановились, и Тори, прежде чем выйти из машины, что-то проворковал Беатрис. Та, смутившись, отнекивалась, но в итоге утвердительно кивнула. Через пару минут горничная вернулась уже в совершенно новом образе. Платье длиной до колена, черное, как ночь, с прозрачными рукавами, было украшено бисерными строчками и десятками вышитых созвездий. На ножках сияли серебристые лаковые kitten heels, а запястья опоясывала пара тонких браслетов 925-ой пробы. Тори призвал на помощь свое легендарное самообладание, чтобы смотреть на дорогу, а не на россыпь белых звездочек на юбке и нежные пальцы в серебряных кольцах.   До бледного восхода солнца и света дня наши сердца будут трепетными гитарами, Утро может прийти без предупреждения и смести звезды с неба. Если мы должны жить одним мгновением, любить до последнего, Когда смолкнет музыка, останешься ли ты со мной? N.Y. Jazz Club, девять часов вечера ровно – О, посмотри-ка, Кларисса, кто пришел! – Джереми Геллер, “тридцать три несчастья”, слишком громко сообщил о появлении пары в алом свете джаз-клуба – несколько человек, занятые прежде поглощением яств, обернулись. Геллеры и Миллеры, здесь уже собрались все приближенные, но на сей раз Айзенберг не опоздал, а лишь пришел минута в минуту. Что следовало далее? Расспросы, посвященные новой спутнице психиатра, порой не очень тактичные. Объятия, поцелуи, смех, звон бокалов, пустая болтовня. Заученная речь – что-то про связь дьявольских соло на саксофоне Колтрейна и демонической основы произведения Айзенберга. Собственно, всучивание самой книги неблагодарным читателям.    Скука, заключил Тори. Сплошная скука. А между тем пролетел целый час, 60 чертовых минут бессмысленного времяпровождения. Он думал, мол, лучше бы ему остаться в машине с Беатрис и рассказывать сказки про Большую Медведицу. “Джереми надоел со своим нытьем. Кларисса, как всегда, делает вид, что ей все нравится, но я-то знаю, что она завидует беспечной юности Кэти. Та тоже хороша, переборщила с шампанским и без умолку обсуждает шмотки. Дерек запихивает роллы один за другим, как ему только удается сохранять форму? А музыканты, посмотрите на музыкантов! Кажется, барабанщик уже готов отбросить палочки, играя Anthropology секстилионный раз.”  Прочитав его мысли, на сцену выпрыгнуло двое ведущих в странных котелках. Первый: – Дорогие посетители нашего клуба! Мы рады представить специальных гостей этого вечера – Денниса и Денизу. Они исполнят композиции, которые заставят ваше сердечко выпрыгнуть из груди, а ноги дергаться так, будто вы испытываете продолжительный о… Второй: – Ох, ну просто невероятный порыв удовольствия! (тихо): Джошуа, опять я тебя спасаю. Первый (еще тише, около mp): – Ты зануда, Джефф. (громко и выразительно): – В общем, танцевать разрешается! ОФИЦИАЛЬНО!    Деннис, худощавый афроамериканец в фиолетовом костюме, пташкой вспорхнул на сцену и засмеялся, обнажив цепочку белых зубов. Мини-оркестр заиграл, ноги певца в изумрудных лоферах пустились в пляс. Кроваво-красная сцена странным образом оттеняла фигуру исполнителя, и Тори казалось, будто он попал в театр абсурда. Деннис запел безумный блюз-рок, прорезая своим хриплым баритоном маленькое помещение. Что удивительно, люди и вправду начали вставать из-за столиков. Эйфория не обошла стороной и Геллеров – Джереми в его круглых очках, с редкими каштановыми волосами и ярко-рыжей бородой веселился пуще всех, что было горько и забавно для Тори, осведомленного о наличии у того клинической депрессии. Кларисса подыгрывала мужу, отстукивая каблуками линди-хоп на свой лад. Дерек же ушел в рокабилли, он яростно “тушил сигаретки” носками туфель, а танец Кэти больше походил на бурлеск. Только Беатрис сидела молча за столом и вертела ножку бокала. Доктор Айзенберг, как бывший фрейдист, прекрасно знал, о чем такие движения могут сигнализировать. Он подвинулся к ней поближе и заговорил. – Почему вы не танцуете? – А вы? – она прищурила глаза. – Я? Наблюдаю. – Ну так и я тоже. – Давайте наблюдать вместе. – он осторожно коснулся ее руки.    Беатрис не отпрянула. Тори почувстовал ее тепло. Она запустила пальцы между его собственных, и эстетичные кисти доктора покрылись испариной. Тем временем Деннис, кажется, подходил к коде. Его взвизгивания становились все интенсивнее, им вторила электронная гитара, а духовые повторяли синкопами сложный аккорд. Когда музыканты кончили играть, на сцене образовался клубок дыма. Пелена рассеялась, и зрители увидели силуэт девушки. Это была Дениза. Та же шоколадная кожа и фиолетовый цвет, только вместо костюма – платье, а лицо прикрывала кружевная вуаль. Их сходство с Деннисом было поразительно. Тори высказал предположение, которое Беатрис тут же отклонила. Ей хотелось верить, что Дениза и Деннис, как Кэти и Дерек, двойняшки. Но тут зазвучал голос, слишком специфичный даже для контральто, и Тори легонько толкнул Беатрис, смеясь. Laura – лицо в туманном свете, Отдаленные шаги в коридоре, Смех в летнюю ночь, Как потерянные воспоминания.    Оркестр заиграл в этот раз по-иному – загадочные, переливчатые звуки томной джазовой баллады, оттеняющие уникальный тембр Денизы, распространялись в самые потаенные уголки клуба. В глазах Беатрис заиграли огоньки, и Тори не мог оторвать взгляда от ее профиля с острым вздернутым кончиком напудренного носика. – Теперь наша очередь танцевать, – он взял ее ладони и притянул к себе. Грациозные лебеди ступили на паркет. Вышедшие из другого времени, фотокарточка, проявленная в темной студии, они приковывали взгляды, сами не замечая никого вокруг. Его белая бабочка и черный атласный пиджак, ее блестящие тени и винтажные стрелки – все было нереально изысканным. Блики сменялись на лицах танцующих, добавляя их выражениям недосказанности, некой тайны. Тори и Беатрис становились ближе друг к другу с каждым маленьким шагом, с новым тактом; тончайшие запястья обхватили сильную шею, ресницы опустились, губы затрепетали. Взгляни – в поезде, проезжающем мимо, До боли знакомые глаза…    Их лица отделял луч прожектора, но и он растаял в соблазнительном, долгом поцелуе. Они были не здесь, далеко не здесь… …Это была Лора, но она - всего лишь сон.    Волнующие звуки стихали, все медленно возвращалось на свои места. Дениза поклонилась зрителям, которые сопроводили ее уход со сцены невероятно громкими, ритмичными хлопками. Тори и Беатрис, будто упав с Луны на Землю, приняли вновь ничего не значащее выражение лиц, но их сердца бились в бешеном ритме, а ноги подкашивались. – Джаз – это так эротично… – Кэти, а я говорил, что тебе нельзя столько пить. – У-лю-лю, заботливый братец. Подожди меня здесь.    Кэти хлопнула Дерека по носу пальцем, захихикав, и убежала восвояси. Остальные собрались снова в плотный кружок, обмениваясь дружескими пожеланиями, нахваливая еще не прочитанную книгу. Оживленные разговоры не забавляли и не докучали Тори – он просто их не слышал. Беатрис стояла рядом, еле заметно облокотив голову на его плечо. Он нежно поцеловал ее макушку. Никто, кажется, не обращал на них внимания, ведь в ту минуту Дерек театрализированно вещал о радиоактивной природе бананов. Он действительно был очень сумасбродным парнем. Кларисса еле удерживалась от смеха, Джереми активно защищал правдоподобность и научность высказанных предположений. Музыканты собирали вещи. Шум практически исчез. – ААААААА!!!!!