~*~
— Так, хен, объясни мне еще раз. Почему этот широкоплечий очаровашка кричал на тебя так, словно ты убил его ребенка? Юнги вглядывается в лицо своего давнего друга (и по совместительству коллеги по работе), а затем фыркает: — Ребенка? Реально, Хосок? Этот парень лучше бы подхватил ВИЧ, чем завел ребенка. — Ага, и откуда ты знаешь? — Потому что он такой гей, что даже радуга не такая гейская, как он. — Мда, отлично. Теперь я хочу знать, как именно ты смог узнать об этом, — Хосок останавливается посреди заправки кофемашины, просто чтобы уставиться на Юнги. Вау. Хосок ненавидит отвлекаться во время заправки кофемашины. Вот так честь. — Я ведь никогда не встречал его раньше. Но я, получается, должен был встретить его раньше, потому что я знаю, ты ненавидишь знакомиться с людьми, и большинство людей, с которыми ты знаком, это мои знакомые, потому что я, блять, вас сам и свел! — Так и есть, — пожимает плечами Юнги, — просто я тоже никогда не встречал его раньше. На этом моменте наступает долгая пауза. — Хосок, ты че делае—ай! Блять! — Мммм? — гудит Хосок, игнорируя машущие руки Юнги и раскрывая своими пальцами его глаза, и осторожно проверяет зрачки Юнги с помощью яркого фонарика на телефоне. — Ой, да я всего лишь проверяю, не словил ли ты галюнов. Или ебанулся. У тебя были контейнеры с той едой недельной давности в холодильнике, и ты точно это жрал. — Я это не жрал. Хосок замолкает и смотрит на Юнги. — Ну лаааадно, было дело. Но я клянусь, я в полном здравии. — Я бы не сказал, что в полном. Хотя, я уверен, ты ел кое-что и похуже за все эти годы, твоя иммунная система просто обязана была опознать это все как что-то вредное. Жареная курица, к примеру. Как это могло вообще считаться здоровой пищей? — Протеин, — Юнги на мгновение задумывается. — Да, и кстати говоря о протеине, что-то подсказывает мне, что я должен пойти проверить наши запасы сои— — Хорошая попытка, Юнги, — Хосок проскальзывает перед створкой прилавка, надежно блокируя выход. Юнги принимается за рассмотрение теоретической возможности пронырнуть между ног Хосока и отдохнуть от этого всего дерьма. — Но мы не закончили. В каком смысле «ты никогда не встречал этого парня раньше»? Да сто пудов — да ты даже знаешь точный размер его члена, че за хуйня? — Это не моя вина, что это все стало мне известно, — вздыхает Юнги. — Это... реально бессмысленно. Типа ты никогда не встречал этого парня, но каким-то образом знаешь о нем все. Как если бы знал его всю жизнь. — Если точнее, несколько жизней. — Чаво? — Мхмхм... Ничего. Мы можем просто забить на это? На самом деле ты не хочешь всего этого знать. — Я стопудово хочу. Выкладывай. — Я—блять, Хоби. Ты же знаешь, я хуево вру, когда меня прижимают к стенке, — рычит Юнги. — Поэтому я так и делаю. Выкладывай. Юнги поднимает взгляд к потолку. — Хорошо. Но с одним условием: пообещай, что ты не сдашь меня в психушку. Все разы, когда я об этом рассказывал, восемь с половиной из десяти случаев люди отправляли меня туда. —Хо.. рошо—..? — Хоби, просто пообещай мне. — Хорошо, хорошо, я обещаю тебе, я не сдам тебя в психушку. Ну теперь-то ты мне расскажешь? Юнги гулко вздыхает. — Сокджин моя родственная душа. Мы заключили договор... 800 лет назад. Хотели остаться вместе навечно. Вот прямо по-настоящему. К сожалению, боги услышали это и исполнили желание. И вдруг... бум. Теперь каждую жизнь я неизбежно буду натыкаться на этого мудилу и вспоминать все, что случилось во всех наших 87 прошлых жизнях. Вот. Доволен? После долгого молчания Хосок медленно кивает, как если бы разговаривал с опасным и непредсказуемым животным: — Мм... Да.. Конечно, доволен... Конечно, Юнги. — Подожди...Ты что, юзаешь телефон в кармане— блять! Хосок! Ты че, звонишь сейчас в психушку? — Нет, — отвечает тот плохо замаскированным пиздежом. — Сраный— Ты обещал мне! — Дарова, извините, я бы хотел сообщить тут кое о ком. Ага... Я думаю, у него поехала крыша. Скорее всего, из-за заплесневевшей еды на вынос. Наверное, грибы проросли ему в мозг. — Чон Хосок! Ты прямо сейчас кладешь свою ебаную трубку!~*~
— У тебя есть что? — Я повторил это уже пять раз, ты глухой что ли, Чонгук? — Мхм... Если я скажу, что да, ты повторишь то, что ты сказал, снова? Вздох. — Я сказал, что у меня есть соулмейт, который перерождался вместе со мной все наши прошлые жизни в количестве 87 раз, и я вспомнил абсолютно все, когда столкнулся с ним сегодня в кофейне. Че, так сложно понять? Повисает долгая пауза, а затем юноша, сидевший напротив Сокджина за его кухонным столом, встает и за три быстрых шага пересекает кухню. — Чонгук, зачем ты проверяешь холодильник? — Нужно проверить, есть ли у тебя заплесневевшая еда на вынос. Может быть, ты под чем-то. Или бредишь. Или грибы проросли в твоем мозгу. — Йа! Отродье, — к сожалению, тапочка, которую швыряет Сокджин, даже близко не попадает в Чонгука, а только тоскливо отскакивает от кухонного шкафа. — Это было всего лишь раз, и то только потому, что мне пришлось не спать трое суток, чтобы сделать отчет. Я еле видел, что передо мной находится, не то что там как-то различать, что зелень на макарошках это не лук. — Фубля. Слишком много инфы, хен, — корчится Чонгук. — Ты первый начал. Чонгук вздыхает, наконец забывая о холодильнике и опираясь на ближайшую поверхность. — Ладно. Просто... Если ты не бредишь, че тогда? — Не знаю? Может, например, ты рассмотришь кое-что совершенно неожиданное и невероятное: «я говорю правду»? — Знаешь, то, как спокойно ты это говоришь, немного не соответствует размеру пиздеца ситуации. — Айщ, ну и че. Это правда о том, что случилось в кафе, и не важно, веришь ты в это или нет. Чонгук рассматривает Сокджина: то, каким образом тот пялится на пятно на столе... словно ему плевать, считает ли его любимый двоюродный брат и коллега, что тот ебанулся в край, или не считает. Наконец, Чонгук тяжело вздыхает: — Окей. Сокджин моргает, поднимая взгляд: — Окей? — Ага. Ладно. — Ла..дно? — Серьезно, че те надо? Мне начать верещать и креститься, а затем сдать тебя в психушку? — Ты бы был не первым... — Что? Правда? — Скажем так: скорее всего, я могу написать целую книгу об институтах психического здоровья в Корее, а также его изменениях в зависимости от возраста. Чонгук выдает странную смесь замешательства, беспокойства и причмокивающих звуков, прежде чем покачать головой. — Хорошо. Как угодно. К счастью, мы живем в замечательное время, когда стало принято разговаривать о психическом здоровье, так что я не побегу рассказывать всем, что ты одержим дьяволом. — Кажется, я должен быть благодарен. — Точняк. К тому же, я и так всегда думал, что ты гребаный шизик, так что это просто еще один факт в подтверждение моих догадок. — Ого. Ясненько, — невозмутимо говорит Сокджин, — больше никакой нежной братской любви. — Ты тратишь слишком большое количество времени, крича на неодушевленные предметы, хен. Но суть по-прежнему в том, что ты считаешь какого-то парня соулмейтом. Это вряд ли на что-то влияет, так стоит ли мне волноваться? Сокджин делает достаточно долгую паузу, чтобы та могла считаться драматичной. — Ну... — Да и вообще, я не думаю, что все реально так плохо. — Ну... — Сокджин довольно легко может игнорировать подтрунивания Чонгука. У него было много практики. — Ты вообще-то должен волноваться, потому что я постоянно натыкаюсь на него, а судьба та еще сучка, так что ты, скорее всего, будешь обломщиком. — Обломщиком? — Ага. Ну, знаешь, не давать мне потрахаться с ним. — Че...~*~
— Что ты подразумеваешь под сексом? Юнги поднимает взгляд на Намджуна. Он заебался. Юнги объяснял все это (что именно он делал рядом с тем симпатяшкой клиентом в кафе) по второму кругу своим друзьям, сидя с пивом в усраном баре. Потому что, естественно, Хосок запечатлел на видео «абсолютный моральный крах» Юнги в кафе, и, естественно, скинул все в общий чат. И теперь Юнги реально не способен справиться со всеми этими тупыми вопросами. — Что ты подразумеваешь под «что ты подразумеваешь под сексом»? — Я...— начинает жестикулировать Намджун в ответ на едкое передразнивание Юнги своего, казалось бы, безобидного вопроса. — Я имел в виду... что ты подразумеваешь под... сексом? — Ну, Намджун, когда двое людей сильно увлечены друг другом, они взаимодействуют своими половыми органами и всяким таким с целью получения удовольствия. Типа, знаешь, шалят, спариваются, совокупляются, занимаются любовью, чпокаются, шпиливилятся... — Шпиливилятся, — даже Чимин, обычно кайфующий от всего самого ебанутого, начинает сдаваться. Хосок тут же тянется через Намджуна, чтобы взъерошить его волосы, так как обожает это занятие. —... пидораситься, анал-карнавалить... — У Юнги начинают кончаться синонимы. — Короче, обычно мы все говорим «ебаться». Намджун выглядит совершенно заебавшимся. — Я знаю, что такое секс, Юнги. — В чем тогда вопрос? — Юнги, — у Намджуна такой тон, как если бы он разговаривал со стариком или ребенком, — разве ты не асексуал? Ой. Точняк. — Ну, — пожимает плечами Юнги, пытаясь быть максимально непринужденным, — нет. Намджун хмурится: — Что ты подразумеваешь под «нет»? — Что ты подразумеваешь под «что ты подразумеваешь под «нет»—.... — Так, все, на этом я останавливаю вас обоих, потому что все мы знаем, что сейчас это перейдет в пиздилку, — Хосок смотрит на Намджуна, а затем — уже с презрением — на Юнги. — А еще я не разрешаю тебе сваливать, пока ты не объяснишься. Я слишком много раз оставался сидеть после двух часов ночи и слушать эти огненные тирады, пока ты проходил свою стадию отрицания, чтобы просто смириться с «ой, да я просто больше не асексуал». Чимин с Намджуном кивают. Кажется, Юнги был слишком наивен, думая, что сможет избежать разговора. Он снова вздыхает. — Ну, ты же знаешь, как мы пришли к тому, что я асексуал: что бы я ни сделал, я не могу возбудиться, хотя врачи и говорят, что я абсолютно здоров. И вот, настоящая причина не в том, что я асексуал, а в том, что тот_еще_сексуал — но, к сожалению, только для одного человека. Он прерывается, чтобы проверить, здесь ли все еще эти трое, и встречает три пустых взгляда. — Правда что ли? — Юнги вдруг чувствует неумолимую деградацию всего и вся. — Даже ты, Намджун? Я думал, айкью 140 хоть что-нибудь значит. — Если точнее, 148. Юнги стреляет в него глазами. Намджун вздыхает. — Просто... можно нормальным языком? Пожалуйста? У меня был долгий день. Чимин смотрит на Намджуна своим самым недоумевающим взглядом: — Ты потратил весь день за просмотром видосов а-ля «Пять самых страшных вещей». — Именно. Ты знаешь, в какое состояние это может ввести? Весь день я замечал какие-то тени краем глаза... — Джун, — Хосок снова надувает свои губы так, что все, кто смотрит на него, чувствуют себя виноватыми, даже если не сделали ничего плохого. — Я сказал тебе прекратить смотреть такие видео. Они поднимают твою тревожность, и тогда ты принимаешь еще меньше рациональных решений и все вокруг тебя страдают. — Я знаю, — наконец вразумился Намджун, начиная выглядеть виноватым. — Но я был вдохновлен и работал на износ эти дни, истязал себя непознанными картинами своего подсознания. Это плохо, но это единственный способ, который всегда срабатывает. А еще, типа, так я довольно близок к тому чтобы быть живым доказательством, что потребность творческого человека в мучениях это кое-что реально стоящее, и— — Хм, — надувшись, Юнги складывает руки на груди, естественно, с каждой секундой выглядя все более хмурым, — так, бляха, вам все еще интересно, почему я сказал, что я не асексуал, или нет? — Увууу, — воркует Чимин, опираясь подбородком на свои руки и глядя на окружающих как котенок, заметивший слишком большую птичку. — Юнги-хен такой милый, когда дуется, что его все игнорят! — Ты же знаешь, что это просто ирония, да? — шипит Юнги. — Ало, сучка, вы единственные, кто игнорит меня. — Ладно-ладно. Мы приносим свои извинения за то, что игнорируем тебя, Юнги-я, — Хосок примирительно берет Юнги за руку. — Давай, расскажи нам, почему ты с бухты-барахты вдруг не асексуал. Юнги глубоко вздыхает и открывает рот, — Тока не мудри на этот раз, хен, — напоминает Хосок. Юнги бросает в его сторону свирепый взгляд, выдерживая последнюю паузу, чтобы убедиться, что никто не будет перебивать его снова, а затем произносит: — Это условие, которое появилось вместе с соулмейтством. Я могу заниматься сексом только со своей родственной душой. И вот, голосящий парень в кофейне? Сокджин? Выходит, он единственный, кто способен вызывать у меня стояк. Достаточно просто теперь? И снова три пустых взгляда. — Да бросьте, блять!~*~
— Погоди. Так ты говоришь... ты все-таки можешь заниматься сексом? Сокджин сжимает и разжимает свой кулак уже сотый раз за сегодня. (И убийственное желание ебнуть кому-нибудь снова вертится в его голове). Кому-нибудь типа чувака напротив, Тэхена, который является хорошим парнем (бóльшую часть времени), но до него все доходит обычно в сто раз медленнее, чем до остальных. Или кому-нибудь типа Чонгука, который решил, что оповестить Тэхена о затруднительном соулмейтовом положении Сокджина это хорошая идея. (Конечно же, нет) — Да. Но только с одним человеком, — произносит сквозь зубы Сокджин. — Но как это работает? — поднимает брови Тэхен. — Типа он трогает твой член и ты уже готовенький? — Точнейшее описание того, что происходит, наверное... — Но другие люди трогают твой член, и... ничего? — Угусь. Пауза. К счастью, Сокджин знает Тэхена достаточно долго, чтобы ему удалось схватить его за запястье и отпихнуть руку вниз. — Не трогай мой член. — Но как тогда мы должны убедиться в том, что у тебя не встает, когда люди трогают твой член? — надувается Тэхен. — Да и о том, как я дрочу, ходят легенды. — Неа, я таких легенд не слышал и не хочу, — Сокджин игнорирует взгляд Чонгука, который слишком быстро и небрежно глотает свое пиво. — В любом случае, Чонгук может подтвердить, что у меня нет стояка, когда другие люди трогают мой член. Тэхен моргает, медленно вынимая свое запястье из хватки Сокджина. — Погоди. Ты говоришь, Чонгук трогал твой хуй? Это разве не инцест? — Я был в перчатках, — объясняется Чонгук, — ну... или я был в пакете, который я представил перчаткой. Так что я прямо не трогал. — Ээээээээээээ... — Я без понятия, что бы это могло вам обоим дать, — Сокджин устало потирает свое лицо. Мигрень преследует его с тех пор как ему исполнилось пять. — Но это ведь не значит, что эксперимент провалился, да? В смысле, дрочка через пластиковый пакет могла бы понравиться только довольно узкому кругу людей, — задумчиво произносит Тэхен. — Ага, — Чонгук щелкает пальцами, — точно так я и думал после этого эксперимента. И вот поэтому мы здесь. В баре. — Я думал, мы тут потому, что ты хотел потрахаться, а Джин-хен здесь потому, что он повернут на тебе. Ну, и только немного для того, чтобы поныть, что мы кинули его обсасывать свой пивас, пока сами пошли тусибосить. — Эм, нет. Сегодня мы больше не будем заказывать пивас. Точка. Мы будем взрывать танцпол, мать его, вместе с Джин-хеном! Тэхен округляет глаза, а затем тоже щелкает пальцами: — Ууууууу... — Вот и ладушки, видишь, что я буду с этим— — ... но я забыл нанести гигиеничку! Не удивительно, что мои губы настолько сухие! Чонгук с недоверием пялится на Тэхена, и Сокджин чувствует, как головная боль слегка отступает, будто Чонгук забрал какую-то часть. — Реально, чувак, че за бля? — Ну, приехали. Может, ты не в курсе, но увлажнение губ — очень важно. — Ага. Но мы говорили о Джин-хене. — А че с ним? — Не знаешь? Ну и пох, — в голову Сокджина опять закрадывается подозрение, что Тэхен просто прикалывается над Чонгуком. Или же... нет. Сокджин никогда не сможет сказать точно. — Давай, Джин-хен. Давай попытаемся заполучить перепих. Спустя два часа и тридцать пять с половиной незнакомцев, Чонгук наконец сдается. — Слава богу, — произносит Сокджин, волочась обратно к бару. — Мне кажется, мой член горит от трения. — Даже несмотря на то, сколько раз я это увидел, это все еще невероятно — лицезреть тебя таким мягким после того как куча горячих людей тебя трогали, — Чонгук звучит по-странному разочарованным. Как будто он с нетерпением ждал шоу. — Поверь мне. Я точно так же как и ты хотел бы, чтобы хотя бы один из всех этих горячих чуваков сделал меня твердым. Тот высокий парень с ямочками, или танцор, или та классная попка, — вздыхает Сокджин, поправляя штаны. — И это на самом деле еще более гнетуще сейчас, когда я узнал причину. — Я, конечно, сам-то не видел высокого чувака с ямочками или чувака танцора, но просто поверю тебе на слово. Так чтó получается, милый сварливый маленький бариста в кафе — единственный, кто может заставить Джина Младшего встать по стойке смирно, да? — Так, во-первых, там нет никакого «Младшего», — Сокджин указывает на свою промежность, — во-вторых, я согласен со сварливым и маленьким, но Юнги не милый. — Вообще-то, хоть немного да милый, даже если он не в моем вкусе. Он такой... такой весь цундере. Типа притворяется, что не хочет никаких муток, но как только ты прекратишь обращать на него внимание, начинает дуться. Сокджин притворяется, что не нервничает. Чонгук невероятно наблюдателен, ведь это действительно одна из особенностей Юнги, которая в плохие дни с пол-оборота выбешивает Сокджина. Он игнорирует голос в голове, который говорит, что это еще является и тем, что в хорошие дни Сокджин находит раздражающе восхитительным, и после этого он решает ненавидеть Мин Юнги. И он сто процентов игнорит тихий голосок о том, что это именно то, что он найдет раздражающе восхитительным и сегодня. Выбросить это чувство в окно десятого этажа. Теперь оно точно мертво. Мертво. Прямо как таракан под каблуком его блестящих парадных ботинок. — Так, а куда Тэхен уже свалил? — Я думаю, он все еще на танцполе. В последний раз, когда я его видел, его рука практически слилась с чьей-то охуенно-опопенной попкой, — задумчиво произносит Чонгук, словно будучи предупреждением Сокджину не начинать бухать. Задумчивый Чонгук это всегда не к добру. — Эм, время для большого вопроса. Если цундере бариста единственный, с кем ты можешь чпокнуться, почему ты еще не сделал с ним этого? Сокджин драматично давится своим бурбоном. Спустя несколько минут попыток избавиться от огня в носоглотке, Сокджин свирепо смотрит на Чонгука, который все это время просто пялился, как тот был на волоске от смерти из-за вдыхания алкоголя. — Че за хуйня? — Законно интересуюсь, хен. В смысле, есть единственный человек во всем мире, с которым ты мог бы заняться сексом, и есть твое желание заняться сексом... Типа один плюс один равно два, ты должен заняться с ним сексом. — Че? Не—окей, перестань все обосновывать таким образом. Аргумент «один плюс один равно два» нифига не логичный, так что убери самодовольство с лица! — И почему это, скажи на милость, это не логичный аргумент? — Ты забыл о том факте, что я абсолютно не перевариваю этого чувака? Чонгук скрещивает руки на груди. — И опять, не вижу проблемы. Все, что я сказал, это просто «займись с ним сексом». Я же не прошу тебя жениться на нем или типа того. — Я только что сказал, что ненавижу его! — Секс по ненависти — та еще штука, хен, — Чонгук остается невозмутим. — Некоторые люди находят его еще более горячим, чем обычный секс. — Ты где, блять, таким словечкам научился? Иди туда обратно и вернись тем же ребенком, которым ты и являешься. — Вообще-то я научился этому в интернете, — хвастливо отмечает Чонгук. — Ну, теперь-то ответишь на мой вопрос? Или я проберусь в твой телефон и отправлю Мин Юнги сообщение с мольбой простить тебя. У Сокджина кровь встает в жилах. — Ты не сделаешь этого. — Ты знаешь, что сделаю. Конечно же, Сокджин знает, что он сделает. — У тебя нет его номера. — Я знаю, где он работает, и я готов поспорить, что он не очень-то хорошо рассмотрел мое лицо в тот раз, потому что был занят тобой. Так что я легко получу его номер. — Ой, да пошел ты, Чон Чонгук, — шипит Сокджин, загнанный в угол. Он ненавидел объяснять эту часть. Никто не верил ему, пока не становилось слишком поздно. — Я бы назвал тебя сукиным сыном, но твоя мать действительно хорошая женщина, делает лучшее кимчи во всем Пусане. Так что твоя гниль не наследственная, а идет изнутри. — Ауч, — насупился Чонгук, — это ниже пояса. Кто плюнул в твой соевый творог? Сокджин одаривает Чонгука проницательным взглядом. — Так вот, о чем я... Почему ты так сильно ненавидишь этого парня? — Чонгук прищуривает глаза. — Хотя, знаешь, я готов поспорить, что это из-за какой-то полнейшей ерунды, ты просто слишком драматизируешь. Как бы то ни было, Сокджин будет первым, кто признает, что обычно он действительно слишком драматизирует. Он делает это с целью получения отклика, потому что понимает, что это один из нескольких путей, которыми он может заставить людей обратить на него внимание. Но он не использует свою способность просто так. Особенно когда дело доходит до ненависти к кому-то. Да, конечно, он может позволить себе слишком громко жаловаться, если кто-то во время обеда пронырнул в начало очереди. Но ненавидеть кого-то? Он не использует слово «ненависть» так легко. В конце концов, это сильное слово. И Чонгук должен знать об этом. — Оу, — произносит Чонгук после нескольких минут гробовой тишины, ставшей еще более пагубной из-за того, что клуб находился в разгаре неопознанной диджейской нарезки. Сокджин все сильнее чувствует, что небеса испытывают его на прочность. — Бля, ты, наверное, обиделся. И прежде чем Сокджин даже успевает ответить, Чонгук скукоживается в половину своей нормальной массы тела и широко смотрит на Сокджина глазами брошенного песика: — Прости, хен. Я не так выразился и не хотел, чтобы ты злился. Из собственного обширного опыта Сокджин знает, что невозможно продолжать злиться на Чонгука, когда тот так выглядит, поэтому он не сильно пытается удержать свою испаряющуюся злость. — Ничего. Просто... Не делай так снова. — Да.. Да.. Просто... хен. Что сделал этот Мин Юнги, чтобы ты так сильно его ненавидел? — Я—, — и как только Сокджин предпринимает попытку подумать о вменяемых причинах, он осознает, насколько сильно зажат в угол своим же принципом, согласно которому он не ненавидит людей за просто так, — ладно, хорошо. На самом деле я не ненавижу его, просто, блин, ситуация, в которой я застрял с ним последнюю тысячу лет... — Справедливо, но это не объясняет нежелание секса, — хмурит брови Чонгук, — или еще чего там. Я думаю, вы могли бы потрахаться. Так сказать, извлечь максимум пользы из своего положения. К сожалению, объяснение причины и было тем, что Сокджин пытался избежать первым делом. Но теперь у него нет выхода. Он тяжело вздыхает, готовясь к рассказу и пытаясь найти лучший путь ошарашить этим Чонгука. Он вздыхает, размышляя об этом, и не обращая внимания, что три парня отделяются от танцпола и идут к бару, толкаясь и ведя громкий спор. К слову, это вовсе не удивительно, потому что — в конце-концов это клуб, и Сокджин реально хорошо абстрагируется от шума тусовки, пока сидит за столом и выклянчивает у друзей бухло. Он даже находит это по-настоящему хорошим временем, чтобы поразмышлять над жизненно важными вопросами. Особенно такими, как «каким образом выражение «закутить» пришло к тому, что обозначает уже не секс, а набухаться». Здесь он осознает, что, скорее всего, точно так же, как выражение «отсосать» называется «отсосать», а не «пососать», потому что на самом деле, в 87 жизнях, он бы получил по щам от Юнги, если бы реально начал что-то отсасывать из его члена, потому что это уже слишком. Так вот, о чем это он. Он решает, что лучше всего будет сказать Чонгуку всю правду прямо. Как содрать пластырь. — Видишь ли, Чонгук. Об условиях соулмейтства, да. Мы с Юнги можем заниматься сексом только друг с другом— (Или, в конечном итоге он может сейчас запаниковать и проебаться, даже не представляя, как вымолвить слово, в то время как в споре тех троих ребят аргументы становятся все более сомнительными, а сами парни все больше шатаются в опасной близости от того места, где сидят Сокджин и Чонгук.) —что было бы вполне хорошо. Но дело в том, что во всех последних 87 жизнях после того как я один раз занимаюсь с ним сексом, в конце-концов я всегда— На этом моменте кто-то громко орет ему в ухо, и следующее, что происходит — кто-то налетает на него сбоку. И, вот сюрприз, Сокджин даже не реагирует на натиск. Просто автоматически ловит его, кем бы он ни был, его руки оборачиваются вокруг подозрительно знакомой талии, словно инстинктивно, защищая человека от падения. —умираю. Он ненавидит то, как отвлекается, но две секунды уходят на распознавание, кто именно смотрит на него с паническим выражением осознания и ужаса. Ненавидит то, что даже не удивлен, что это случается снова. Ненавидит, что понимает, что это способ вселенной снова столкнуть их вместе — Мин Юнги практически падает в его объятия, его руки опираются на бедра Сокджина в довольно ненадежной попытке удержать себя от падения на его губы. — Сокджин? — слабо звучит голос Юнги, будто тот не совсем верит в происходящее. Сокджин дает ему пять секунд, прежде чем недовольство снова вернется его в голос. — Юнги, — со вздохом приветствует его Сокджин, — ну охуенно встретить тебя здесь. Прежде чем Юнги может ответить, Чонгук внезапно вопит, указывая за плечо Сокджина: — Ах, Хосок-хен! — Эм? — один из двух сопровождающих Юнги в таком же изумлении указывает на Чонгука, и Сокджин узнает в нем того парня танцора. — Чонгукки, это ты? И, дабы ситуация вообще перешла за рамки всех мыслимых и немыслимых пиздецов, из ниоткуда возникает Тэхен с приклеенным к нему, как понимает Джин, тем парнем с охуенно-попенной попкой. — Чонгукки! Джин-хен! Это Чиминни, и он сказал, что у него есть друг, который в точно такой же ситуации, как Джин-хен, и— В этот момент одна из рук Юнги соскальзывает: вмешательство Тэхена переполняет чашу терпения, ну, или, по крайней мере, чашу концентрации Юнги. И, конечно, руки Юнги шмякаются на член Сокджина. — Погодите, — Тэхен выглядит так, будто уловил здесь что-то странное, — что происходит? Что за странная атмосфера? Кто этот чувак, щупающий хуй Джин-хена? Сокджин хотел бы ответить Тэхену. Даже несмотря на то, что чья-то рука делает его члену Тайский массаж. И он даже инстинктивно открывает для этого рот. Но будь это Тайский массаж, рука на его члене не принадлежала бы Мин Юнги, как единственному человеку, который может сделать его твердым. Так что, конечно же, вместо ответа он ахуительно громко стонет. И, естественно, именно в этот момент в баре стоит невероятно долгая тишина, так что стон Сокджина гремит на все помещение, потому что это жизнь Сокджина и вселенная любит ебать его в жопу; и каждый — и даже их матери — оборачиваются, чтобы взглянуть на него. И Юнги. Все оборачиваются, чтобы посмотреть на них обоих: на него и Юнги. Сокджин вспоминает о присутствии Юнги, потому что тот всегда чувствует себя плохо, когда внезапно становится центром внимания; и вот, так как все взгляды устремлены на них, Юнги стискивает свою руку. С членом Сокджина в ней. Чон Чонгук наблюдает, как Сокджин изгибается и стонет со всем великолепием выброшенного на берег кита, и произносит: — Да что за хуйня здесь происходит?