Your devilishly beautiful eyes

Спустя 8 месяцев

      Забыть не просто. Что бы то ни было, это не так легко сделать. Прошло восемь месяцев и Чимин усиленно забывает. У него выходит, лишь потому, что помогает еще горячее чувство обиды и разочарования в младшем. Он до сих пор чувствует себя брошенным, настолько ненужным, что не достоин, чтобы с ним попрощались. Бегство младшего сломало его, не просто расстроило, уничтожило, на долгие месяцы.       Он поступил жестоко, так же, как когда-то со своей девушкой, просто взяв и уехав. Теперь Чимин начинает понимать, почему чувства той, так быстро потухли. Он просто не оставил выбора ни ей, ни Паку. Но, даже оказавшись брошенным, Чимин все еще помнит, потому что все еще болит.       Он писал ему. В первый день забил чужую память и стер отпечатки на пальцах. Позже понял, что заблокирован и все равно продолжал писать. Сначала, о том, как ненавидит, потом, как скучает. А через пару недель тот меняет номер и Чимин прекращает писать, он просто держит эти горькие строчки в голове, мечтая, чтобы когда-нибудь они были услышаны младшим.       Ненавидеть его получается легче, чем любить, это чувство дает хоть какое-то облегчение. Неразделенная любовь была тяжелым грузом, хоть и приносила чувство легкой эйфории. С ненавистью проще. И несмотря на то, что внутри огромное чувство тоски, Пак убеждает себя, что это просто дискомфорт от ненависти, это она сдавливает его грудь, когда он «случайно» вспоминает Чонгука.        Хосок помогает не утонуть в мыслях, и новая работа, что совсем не оставляет времени тоже своего рода помощник. Сложными были лишь пару месяцев, когда боль чувствовалась слишком остро, а каждый метр парка напоминал о Чоне, не говоря уже о граффити. Тогда он часами смотрел в свои глаза и думал о нем, а когда терпеть стало совсем невыносимо, Чимин перестал туда ходить. Лишь иногда, поздно вечером возвращаясь домой, он брел через полгорода, чтобы одним глазком взглянуть на арт.       Как-то Хосок сказал: «Чтобы стало легче на душе нужно простить». Жаль Пак не сразу это понял. Он начал с того, что оправдал младшего в своих глазах, попытался понять его мотивы. Он оправдал его отъезд тоской по дому, сложными отношениями в семье, замкнутостью из-за этого, испугом от натиска чувств Чимина. И тот вроде простил, но желание видеть этого человека пропало навсегда. Стало легче, намного легче и та серость, что накрыла его постепенно начала добавлять новые цвета, но все еще слишком бледные, чтобы вновь чувствовать себя счастливым. …       — Ну, пожалуйста, всего один раз и я от тебя отстану. — Хосок умоляет друга уже больше получаса, не позволяя тому кинуть трубку.       — Это подстава, Хоби, ты знаешь? Ты мог бы сказать, что у меня кто-то есть. — Чимин собирает по комнате вещи, закидывая их в корзину для белья.       — Он бы все равно от меня не отстал. Один раз, один и проси что хочешь, все сделаю.       — А-а-а-а… Ты сводишь меня с ума! Ладно, одно коротенькое свидание, но, обещаю, мое желание будет зависеть от степени его ужасности.       — Я люблю тебя.       Чимин не успевает ответить, оглушенный криком счастливого Хосока. Он скидывает телефон с плеча на кровать и ярко улыбается после теплых слов признания, продолжая путь до стиральной машины. Звук сообщения его останавливает.       — Ну что еще? — Чимин ставит корзину на пол и открывает сообщение. Неизвестный номер Предложение дружбы еще в силе?       Первые несколько секунд потребовались на то, чтобы перечитать сообщение несколько раз. Еще несколько — прокричать в голове пару десятков раз «нет, нет, не может быть». И всего секунда выронить телефон из рук, испугавшись дверного звонка. Все происходит слишком быстро, Чимин не успевает за ходом событий. Кто-то явно пользуется эффектом неожиданности, пытаясь застать его врасплох.       На неустойчивых ногах Пак подходит к двери. Его оглушает стук собственного сердца, предчувствующего что-то плохое, таящееся за дверью. Еще несколько секунд уходит на пару глубоких выдохов, и лишь мгновение распахнуть дверь. Ну, твою же мать. Он только начал чувствовать себя живым, а тут персональная смерть на пороге.       — Привет, хен. Ну, так что? Позволишь быть тем, кто, молча, будет слушать то, что съедает тебя изнутри? — В голове кисель, в котором барахтается здравый смысл, но удачно тонет в жидкой теплой массе. Он сейчас его процитировал? Он так хорошо помнит их первый разговор? Что он вообще здесь делает с этой отвратительной улыбкой на губах?       — Чонгук…- Произнесенное имя возвращает давно забытые чувства обиды и ненависти.       — Я, хён. — Не по его же нормам яркий, избавившийся от черного, с улыбкой, что никогда еще Чимин не видел и с большой коробкой в руках светится ярче солнца Чон Чонгук. Но это совсем не он. Не тот, что хмурой тенью бродил по парку, не тот, на чьем лице лишь изредка красовалась ухмылка, не тот, чьи глаза светятся от счастья.       Веки сами начинают часто моргать, желая стереть этот мираж перед глазами. Сердце не может определиться сорваться на бешеной скорости вниз или совсем остановиться, но, так и не определившись, совершает лишь половину удара.       — Привет? Ты просто так заявляешься спустя столько времени, после того, как сбежал, как последний трус и просто говоришь мне «привет»? Ненавижу тебя. — Сам Пак начинает не верить своим чувствам и словам, сдерживая слезы, вставшие комом обиды в горле. Или слезами облегчения? Он правда хочет убить его, чтобы никогда не видеть, чтобы это все было сном, потому что не пережить больше этих мучений. Но не получится. Он не сможет причинить ему вред, не сможет ненавидеть его, не сможет изменить реальность, но слова сами вырываются, освобождая измученного ожиданием мальчишку. Его ломает от концентрации разных чувств и эмоций, но более живым он давно себя не чувствовал.       — А я скучал. — Чонгук продолжает улыбаться, правда не может скрыть чувство вины, так ясно отражаясь в больших глазах. — Понял, что моя жизнь здесь и скучал, наконец-то стал тем, кем всегда был и не поверишь — скучал. Понял, что друзья, что мне нужны здесь и…? — Ждет ответа, но старший молчит и сверлит убийственным взглядом, — правильно, скучал. Понял, что в моей жизни не хватает одного розоволосого хёна, — рука младшего дергается, желая коснуться волос хена, но он сразу осекает себя, — только они уже темные, но я все равно… скучал. Скучал по твоим глазам.       Чонгук смотрит тепло и улыбается так искренне, всем своим видом так и тянется, но пока не решается подойти ближе. Боится оказаться на месте Пака и быть отвергнутым. Он помнит его другим, счастливым, всегда с улыбкой и полными ярких созвездий глаз. Слишком много понадобилось времени, чтобы понять какую ошибку он совершил.       Чимин стоит неподвижно, а внутри рушится, опадая на холодный пол. Он смаргивает первую слезинку, поджимает губу, потому что только сейчас понимает, что все это время умело, маскировал любовь к младшему. В тени этого «грима» светлое чувство лишь становилось крепче, но оставалось невидимым за кулисами искусственного безразличия. Когда же это прекратится? Когда он перестанет чувствовать так много? Похоже на сон. Какова реальность? Ведь так не бывает. Он же настолько был ему неприятен, что сбежал, лишь бы пренебрегать было легче. А сейчас стоит здесь, будто всего этого не было. А Чимин снова любит, как в первый раз.       — Не плачь, хён, — Чон открывает коробку и протягивает Паку, — съешь лучше пончик.       Все так же молча, Чимин берет коробку и невидящими глазами смотрит на разноцветные колечки и слезы потоком покрывают его щеки. Выходит все то, что долгие месяцы наполняло его болью и тоской, оставляя лишь светлое и нежное, что всегда было рядом с Чонгуком.       — Я хочу попробовать… — тихо и более серьезно говорит младший, — но боюсь ошибиться и сделать тебе больно. Куда больнее?       Пак медленно поднимает голову и с трудом разбирает образ перед собой, сквозь пелену, что смазывает волнительную улыбку. Подходящих слов все еще нет, потому Чимин не понимает реально ли все это и не осознает до конца, что именно хочет младший.       — То, что я думал о тебе каждый день и то, как сильно скучал, это ведь что-то значит, да?       Чонгука отшатывает назад сила кинувшего на него с объятиями тела. С улыбкой он закрывает глаза и немного нерешительно обнимает Чимина, смыкая руки на его теплой спине. Отвращения нет. Даже наоборот, он хотел его обнять. Возможно, когда-то он будет получать от этого больше удовольствия, чем просто чувствовать тело рядом. Возможно, это когда-то станет его любимым занятием — обнимать хёна, но сейчас он просто хочет его успокоить и дольше находиться рядом.       — Может, пригласишь?       Не отрываясь, Чимин кивает и громко всхлипывает, сильнее прижимаясь к телу младшего, что так приятно пахнет улицей и ненавязчивым одеколоном.       — Так и не отпустишь? — Сквозь смех, уточняет Чонгук. Хен мотает головой. Нет, ничто больше не заставит его отпустить младшего. Одного короткого мгновения хватило, чтобы почувствовать, какой огромной была та пустота без Чона. И если быть до конца честным, то сам Чон не очень-то желает разрывать их крепкие объятия. Есть в них что-то особенное.       Медленными шагами, не отпуская друг друга, они ползут в квартиру старшего, но останавливает их препятствие.       — Хё-о-о-н, ты бросил пончики на пол? — Немного расстроившись, Чонгук смотрит на пару аппетитных колечек, выкатившихся из коробки.       — Так сильно любишь сладенькое? — Все еще всхлипывая, Чимин отстраняется, смотрит заплаканными, но уже полными света глазами, еще более ярких, чем прежде звезд. Чонгук кивает, рассматривая красивое не испорченное слезами лицо старшего.       Может, конечно, Чонгуку только показалось, но он слышит в словах старшего очень даже непрозрачный намек. Учитывая тот факт, что после тот еще и медленно провел языком по губам, Чонгук правильно понял его вопрос.       Он опускает взгляд на закушенный уголок хёновой нижней губы и, не отрываясь от захватывающего зрелища, понимает две вещи: первое — обнимать Чимина все приятнее, а второе, не стесняясь, озвучивает, — когда-нибудь мы и до этого дойдем.       Слова, что приятнее признания, взрывают серый мир Пака сотнями разноцветных красок, и яркости этих чувств он не позволит выгореть никогда. Даже если Чонгук совершает сейчас ошибку, которой так боится, единственное чего Чимин сейчас хочет — это ошибаться с ним вместе.