Обреченные

***

Уже с конца весны в Гун Мэне становилось невыносимо жарко, а воздух становился каким сухим и тяжелым, что было трудно дышать. От удушающей жары спасали разве что мощные, но редкие порывы ветра. С началом часа козы* крестьяне оставляли свою работу на полях и расходились по домам. Многие торговцы, спасаясь от жары, закрывали свои лавки до начала часа собаки**. Единственными, кого можно было увидеть в полдень на городском рынке, были торговцы веерами. И хотя местные жители знали, что веера нужно было покупать зимой, торговцы умудрялись продавать свой товар по тройной цене. От этого город стал тише. И если раньше город напоминал жизнерадостного юношу, то сейчас больше походил на старика, который изредка хрипел во время полуденного сна. Су Вон особо остро ощущала на себе эту жару. Ведь в Ханяне не было подобной жары. Жаркий сезон в Чосоне сопровождался сезоном дождей. Из-за духоты Су Вон плохо спала и почти потеряла аппетит. От этого скулы на ее лице стали острее, чем делали её взгляд еще строже и величественнее. Единственное за что Су Вон любила жару было то, что с часа козы до середины часа обезьяны*** все обитатели усадьбы отправлялись отдыхать и они с Шенем могли проводить время вместе. Обычно в эти часы они не покидали дом, находя занятия среди прохладных стен. Чаще всего Шень рассказывал жене о фейерверках, учил ее работать с ними. А иногда они проводили время играя на музыкальных инструментах, го или шичжун. Игра в шичжун была их любимой. В этой игре они соревновались в сочинение стихотворений. Но эта игра была не той простой забавой, которой цветки ивы**** развлекали мужчин в своих покоях. Сочинять стихи в этой игре следовало особым образом. В этой игре составляли парные фразы или стихотворные формы, а количество иероглифов должно быть равным в каждой из двух строк. Однако сегодня Шень пригласил жену в сад. Переступив порог дома, Су Вон почувствовала на себе обжигающие прикосновения дневного солнца. Одетая в ханьфу с юбкой персикового цвета, небесно-голубой кофтой и пибо***** в тон юбки, она шла по старой части сада. Узор, вышитый золотыми нитями, на юбке Су Вон блестел, когда на него падали лучи солнца. Су Вон шла вдоль высокого забора. Там массивные кроны старых деревьев могли укрыть её от солнца. Она не могла позволить солнцу оставить след на своем лице, ведь загорелое лицо сделало бы ее похожей на крестьянку. Су Вон не хотела заставлять Шеня ждать, поэтому ускорила шаг. Девушка замедлила шаг, когда увидела, что родители её мужа сидят в беседке, глядя на сад. -Вы же знаете, что я не поощряю это! – довольно грубо сказала Ли Цуй. – Я беспокоюсь даже за нашу невестку! – добавила она и покачала головой, давая понять, что не согласна с мужем. После этого Ли Цуй замолчала. Су Вон стало интересно, и она решила остаться. Она спряталась за переплетенными ветвями глицинии, чтобы её не увидели. -О чем ты говоришь? – возмущенно спросил Ван Чэнь, развернувшись к жене. Су Вон впервые слышала, чтобы наместник так говорил со своей женой. – Это же не публичное представление, где женщины сидят рядом с мужчинами, чем порочат себя! Ты и другие женщины спрячетесь за ширмами! Сам Ван Чэнь не был против того, чтобы женщины смотрели пьесы вместе с мужчинами, но он уступал консервативным взглядам жены. Ли Цуй придерживалась консервативных взглядов и во всем предпочитала следовать традициям. -Но это не отменяет того, что тут будут посторонние мужчины! – возразила Ли Цуй, едва Ван Чэнь успел договорить. – Они могут увидеть нас из-за ширмы. – Ли Цуй продолжала настаивать на своём. -Ты же не возражаешь, когда сюда приходят министры. – недовольно буркнул павлин. -Но ни я, ни наша невестка не присутствуем при этом! Поэтому приличия не нарушаются… -Хватит! – резко сказал Ван Чэнь, почти перейдя на крик. Он потерял терпение. Су Вон не видела их лиц, но была уверена, что Ли Цуй побледнела от неожиданной суровости мужа. -Я уже сказал тебе, почему сделал это. – голос Ван Чэня стал более спокойным. – Если мы откроем двери нашего дома, то вскоре для нас откроются другие! – с восторгом в голосе сказал павлин. Ли Цуй ничего не ответила. По её долгому молчанию было ясно, что затея мужа ей совершенно не нравилась. Ли Цуй управляла внутренним двором. Она руководила прислугой, распоряжалась запасами, поэтому считала, что муж должен был прислушиваться к её мнению. -Делайте то, что пойдет на пользу семье. – уступила Ли Цуй. Это было не похоже на нее. Су Вон казалось, что её свекровь была из тех женщин, что будут настаивать на правильности своего мнения до того момента, пока не получат желаемого. Любопытство Су Вон отступило, когда она вспомнила о встрече с мужем. Она шла так быстро, насколько ее ноги могли ее нести. Шень ждал жену в отдаленной части сада. Они редко бывали тут. Деревья тут были невысокими и тонкими. Обычно тут хозяйничали слуги, ходя за рисом, овощами и зерном, которые хранились в двух старых павильонах. В этой части сада не было ничего интересного. Или почти ничего. -Рад тебя видеть! – сказал Шень, увидев Су Вон. Юный павлин улыбнулся жене с присущей ему усмешкой. -Почему ты хотел встретиться здесь? – немного растерянно спросила Су Вон. Оглядевшись по сторонам и не найдя кругом ничего интересного, она с непониманием посмотрела на мужа. -У меня есть кое-что для тебя! – сказал Шень и хитро посмотрел на Су Вон. Юный павлин взял жену за крыло и повел за собой. Он держал ее так крепко, словно боялся потерять. Так он держал ее и в тот день, когда вывел из комнаты матери. Шень вел Су Вон в самую глубь сада. Миновав два старых павильона, которые слуги использовали в качестве кладовых, они остановились. Недалеко от павильона Весеннего ветра, на толстой ветке старого дерева, висели качели. На фоне павильона и старого дерева они смотрелись совсем новыми. Тугие канаты, удерживающие качели, были закрыты шелковой тканью, а сидение было таким большим, что там легко могли уместиться двое. -Качели? – с восторгом, словно не веря увиденному, спросила Су Вон, развернувшись к мужу. Шеню нравился этот взгляд жены. Он делал её похожей на ребенка. Юный павлин кивнул и отпустил крылья жены. Су Вон подошла к качелям. Су Вон уселась на качели и оттолкнулась от земли. Она взлетала вверх, потом вниз и снова вверх. Взлетая вверх её пибо из тонкого шелка, развевалось, что делало Су Вон похожей на богиню со старинных гравюр, что парит среди облаков. Взлетая вверх, Су Вон чувствовала прикосновение приятного теплого ветра. От удовольствия девушка закрыла глаза. Катание на качелях было одной из любимых забав Су Вон еще с детства. Она вспоминала те дни, когда еще ребенком, с братьями, каталась на качелях, которые их отец сделал для матушки. Когда Су Вон остановилась, то с улыбкой посмотрела на мужа. Шень стоял рядом, облокотившись на толстый ствол старого дерева. Он наблюдал за женой. Остановившись, Су Вон подвинулась и постучала крылом по свободной половине, призывая мужа сесть рядом. -Тебе нравится? – спросил Шень, садясь рядом с женой. -Да. – тихо сказала Су Вон, словно боялась потерять те приятные ощущения, что испытывала. – Они очень похожи на те, что были у нас дома, в Нанкине! – с улыбкой добавила она. -Несколько дней назад я случайно оказался в этой части сада и наткнулся на старые качели. Я решил починить их… - Шень прервался. Он положил крыло на подбородок жены и развернул её к себе. – Мне кажется, что это место нам подходит. – прошептал павлин, наклонившись к жене. – Тут тихо и никто не потревожит нас. – добавил Шень. Юный павлин наклонился, желая поцеловать жену, но прервался. От столь желанного поцелуя юного наследника отвлекли капли дождя, упавшие на его голову. Некогда голубое небо заволокли тучи цвета дыма. Послышались раскаты грома. Яркими бликами сверкали молнии. А ветер, что еще несколько минут назад был мягким и приятным, стал таким сильным, что заставлял тонкие деревья сгибаться. Дождь усиливался. Шень вскочил с качелей и, схватив жену за крыло, потащил Су Вон за собой. Бежать до башни было далеко. Единственным ближайшим местом, где они могли укрыться от дождя, был павильон Весеннего ветра. Павильон Весеннего ветра значительно отличался от всех других павильонов, находившихся на территории усадьбы. Здание было большое и, вероятнее всего, состояло из двух комнат. Терраса перед входом была широкой и укрыта крышей с красной черепицей, которая опиралась на две колонны. Две колонны, поддерживающие крышу были выкрашены в красный цвет и украшены орнаментом в виде золотых драконов, которые извивались вокруг колонн, а в своих когтистых лапах они держали лотос. Было заметно, что павильоном уже много лет никто не интересовался. Красная краска на колоннах местами потрескалась и потускнела, а изображенные на них драконы выцвели и потеряли былое величие. На входной двери висел массивный замок, который покрылся ржавчиной. Многие доски прогнили и проваливались. И хотя на фоне других строений павильон Весеннего ветра казался забытым, он не терял своего величия. Он был похож на свергнутого принца, которого лишили власти, но не величия. Шень и Су Вон стояли на террасе, прижавшись к стене павильона. Они наблюдали за тем, как разбушевался ветер. Он срывал цветы и листья с деревьев, хрупкие лепестки пионов и кружил их. Су Вон освободилась из объятий мужа. Она направилась к выходу с террасы. Девушка шла очень аккуратно, обходя доски, которые казались ненадежными. Добравшись до конца террасы, Су Вон спустилась на одну ступеньку. Одним крылом она обхватила расписную колонну, а второе высунула вперед, словно старалась до чего-то дотянуться. Поводив несколько секунд крылом по воздуху. Потом она сжала крыло в кулак и снова нырнула под крышу дома. Су Вон сложила крылья так, что внутренние части крыла соприкасались. Она закрыла глаза и начала бубнить себе под нос что-то невнятное. Казалось, что она молилась. -Что ты делаешь? – не скрывая своего удивления спросил Шень, подойдя к жене. Юный павлин положил крыло на плечо жены. От неожиданности Су Вон вздрогнула и развернулась к мужу. -Загадываю желание! – с восторгом ребенка ответила Су Вон. Но Шень по-прежнему смотрел на нее с непониманием. – Когда мы жили в Нанкине, с нами по соседству жила старая вдова. Однажды она рассказала нам, что в деревне, где она родилась, есть легенда. В легенде говорится, что если ветер становится таким сильным, что кажется, будто идет дождь из лепестков и цветов, то это значит, что какой-то небожитель влюбился. Если в это время поймать такой лепесток и загадать желание, то небожитель обязательно его исполнит. – договорила Су Вон и показала мужу лепесток, который ей удалось поймать. -Неужели ты веришь в такое? – с усмешкой спросил Шень, взяв в свои крылья лепесток, который поймала жена. -Не знаю. – ответила Су Вон и равнодушно пожала плечами. – Но моя тетушка Вон Джу говорила мне: «Будь то действие или бездействие, но оно обязательно чем-то обернётся. Поэтому выбор всегда остается за нами. Однако бездействуя мы никогда не сможем повлиять на исход, поэтому всегда надо действовать». -Не нужно ничего просить у влюбленного божества. – сказал Шень, выпустив из крыльев лепесток. – Если у тебя есть желание, то загадывай его мне. Шень улыбнулся жене. Он подошел к ней так близко, что Су Вон пришлось сделать несколько неуклюжих шагов назад, пока её спина не соприкоснулась со стеной. Юный наследник провел крыльями по лицу жены, стирая с ее лба капли дождя. Шень наклонился к девушке, после чего они слились в нежном поцелуе. Их нежность постепенно перерастала в страсть. Шень целовал жену в шею, медленно спускаясь ниже. Юный павлин приспустил ворот платья жены и провел крылом по обнаженным частям тела. Из-за переполнявших его чувств, крылья юного наследника тряслись и от этого его движения казались неуклюжими. Дыхание Су Вон стало тяжелым и прерывистым. Девушка, положив крылья на плечи Шеня, отвечала на его поцелуи. Она медленно и нежно целовала его, спускаясь от щек к основанию шеи, чем доставляла юному павлину неподдельное удовольствие. Понимая, что «ветер» усиливается, Су Вон выставила крылья перед собой так, что уперлась ими в грудь мужа. Этим она заставила Шеня остановиться и посмотреть на неё. Су Вон тяжело вздохнула, а потом опустила голову на грудь мужа. Шень не хотел остановиться, но он понимал, что жена все ещё смущается, поэтому уступил ей. Шень оторвался от жены. Его дыхание все еще было тяжелым. Юный павлин провел крылом по лицу жены, заставляя девушку посмотреть на него. Когда Су Вон подняла на него глаза, Шень усмехнулся в привычной для него манере. Шень поправил ворот на платье жены. Но из-за сильного «порыва ветра» его крылья все ещё тряслись, поэтому застигнуть две небольшие пуговицы у него получилось не сразу. Закончив поправлять платье Су Вон, Шень сел на пол, прижавшись спиной к стене. Когда жена посмотрела на него, он качнул головой, призывая её сесть рядом. Су Вон села и Шень обнял её за плечи. Юный павлин прижал девушку к себе, пытаясь согреть. -Через несколько дней отец будет давать пьесу по случаю праздника двойной семерки. – наконец заговорил Шень, нарушив тишину. Услышав слова мужа, Су Вон оживилась. Она наконец-то поняла, о чем говорили Ван Чэнь и Ли Цуй сегодня в саду. Услышанная новость обрадовала Су Вон. -Я бы хотел посмотреть пьесу с тобой, - сказал Шень и посмотрел на жену с присущей ему нагловатой улыбкой. – но матушка боится потерять лицо******, поэтому она хочет придерживаться традиций. – в голосе юного павлина слышалось раздражение. – Я не могу обещать, что ты увидишь эту пьесу, – одно из качеств, за которые Су Вон любила Шеня, как она считала, была его честность. Шень не любил говорить то, что от него хотели услышать. И хотя юному павлину было неприятно говорить подобное жене, он не хотел обнадеживать ее. – но я постараюсь убедить матушку в том, что ты не подурнеешь, если посмотришь пьесу! – шутливо сказал Шень и рассмеялся. -Не волнуйся за меня! – и хотя Су Вон говорила с присущей ей строгостью, на её лице появилась улыбка. – Делай так, как говорит отец. А я буду ждать тебя, как Ду Линян******* ждала своего ученого! – добавила Су Вон, понимая, что все эти дни она не сможет видеться с мужем. Договорив, Су Вон опустила голову на плечо мужа. Положив своё крыло на его, она пропустила свои перья сквозь его и заключила в свои объятия, как сделала это в их первую ночь. Шень ответил жене взаимностью. -Су Вон, спой мне. – попросил Шень и посмотрел на жену, прищурив правый глаз. -Айгу! – с наигранным недовольством сказала Су Вон. – Зачем снова просишь меня об этом? Я же не певица, – со смущением пробубнила девушка. Су Вон любила петь, но не считала, что делает это хорошо. Однажды Шень случайно услышал пение жены и с тех пор часто просил её петь ему. Су Вон это приводило в смущение, но она никогда не отказывала ему. Лебедь задумалась. Она так часто пела мужу, что почти не осталось тех песен, что Шень не слышал. Она уже пела ему песни, которые еще девочкой слышала на улицах Нанкина. Пела различные сцены из знаменитых пьес. Она даже пела ему знаменитую в Чосоне песню Ариран. Спустя несколько минут на лице девушки появилась улыбка. Казалось, что она нашла подходящую песню. -Когда я была маленькой матушка пела мне песню о волшебных лунных цветах. Хочешь послушать? – спросила мужа Су Вон и улыбнулась. Это была одна из её любимых песен. -Да! – ответил Шень. Устроившись поудобнее, он положил голову на колени Су Вон. -Ночью у реки расцветают необычные цветы. Те цветы, словно снег. Они увянут вмиг. Расцвели и вот их уж нет. Расцветут в тишине, и вот их снова нет. Цветут они пока луны на небе нет. И с луной тем цветам не встретиться никогда. Лишь покажется она, как они пропадут, не оставив и следа. Их цветение – лишь мгновение. Когда Су Вон пела её голос становился тоньше и, теряя присущую ему строгость, звучал успокаивающе. Шень закрыл глаза, наслаждаясь голосом жены. Су Вон продолжала петь, поглаживая мужа по голове. Ли Цуй и Су Вон стояли в зале Цветущего Лотоса, чтобы встречать женщин, которые поднимутся сюда из главной части дома. Зал Цветущего Лотоса находился в задней части усадьбы. Там, вдалеке от мужских глаз, женщины могли чувствовать себя в безопасности. Зал Цветущего Лотоса был украшен четырьмя колоннами, выкрашенными в красный цвет и украшенными золотистым орнаментом сверху и снизу, а на круглом потолке красовался распустившийся цветок лотоса. Он символизировал главные женские добродетели: благопристойность и праведность. На стенах зала висело несколько картин. На них были изображены лотосы, пионы и ирисы. Зал Цветущего Лотоса находился в павильоне Любования Луной. Своё название павильон получил из-за прекрасного вида, который открывался каждый раз, когда на небе появлялась луна. Мужчины же, одетые в ханьфу даопао********, отправлялись в зал Изысканных Слов, где их приветствовал Ван Чэнь и Шень. Своё название зал получил из-за того, что из его окон открывался самый красивый вид на сад. Это зал много лет назад построил для себя отец Ван Чэня – Ван Ли Гуан. Тут он встречался с мужчинами из поэтического общества. В павильоне Созерцания Красоты, где находился зал Изысканных Слов, не было ничего особенного. Он был таким же, как и сотни других таких павильонов, которые строили у себя в усадьбах представители знати. Вскоре перед входом в зал Цветущего Лотоса послышались оживленные женские голоса. Су Вон призвала на помощь все своё терпение. Она напомнила себе, что должна говорить и двигаться очень сдержанно. Услышав приближающиеся голоса, Ли Цуй выпрямилась. Её ровная спина напоминала туго натянутую струну цитры. Пава была одета в роскошное ханьфу нежно-розового цвета. Поверх основного платья Ли Цуй надела пифэн********* кремового цвета, с вышитыми на нем цветами, и воротник юньцзянь**********. На поясе госпожи Ли, помимо нескольких нефритовых украшений, висели ключи. Она носила их не всегда. Ли Цуй надевала их только тогда, когда хотела показать значимость своей персоны. Во многих ключах уже не было необходимости. Комнаты, что они открывали, много лет пустовали. Но так пава могла показать какое она имела влияние в доме своего мужа. Су Вон, как и полагалось по этикету, была одета скромнее свекрови. На ней было её любимое ханьфу персикового цвета. Поверх него Су Вон, как и свекровь, надела воротник юньцзянь. Этот воротник из тонкого шелка с изображением виноградной лозы, был одним из свадебных подарков, которые прислала семья мужа. Пояс девушки украшали нефритовые подвески. Жены и дочери министров и представителей знати, которых пригласил Ван Чэнь, одна за другой проходили в зал Цветущего Лотоса. Перед входом они кланялись госпоже Ли до пояса, выказывая своё уважение хозяйке дома. Ли Цуй же, с присущим ей высокомерием, отвечала лишь едва заметным кивком головы. -Позвольте мне представить мою невестку! – говорила Ли Цуй каждой новой гостье. – Принцесса Ли Су Вон. Дочь четырнадцатого принца Ли Хён Гуна и племянница короля Чосона. – в голосе павы слышались нотки хвастовства. Ли Цуй гордилась тем, что её сын породнился с королевской семьей. И хотя ни принц Ли Хён Гун, ни сам король Чосона не имели большого влияния, Ли Цуй больше волновало наличие громкого титула невестки. После формального приветствия гостья кланялась Су Вон, представлялась, после чего кланялась еще раз хозяйке дома и её невестке. Су Вон отвечала гостье таким же поклоном. Все это время лицо госпожи Ли было ровным и спокойным. Она лишь едва заметно улыбнулась, когда перед ней появилась пава с розовыми перьями, которые ближе к груди приобретали светло-фиолетовый оттенок. У павы было круглое лицо, которое напоминало тыкву. А её щеки, покрытые пудрой для того, чтобы показать достаток своей семьи, стали похожи на два спелых персика. -Приветствую Вторую старшую сестру! – сказала Ли Цуй и, выставив крылья перед собой, как обычно делали министры перед императором, поклонилась Ли Цуй. Но по её тону было понятно, что это формальное приветствие было шуточным. – Цзы Гэ дзе-дзе**********, как добралась? – Ли Цуй улыбнулась и стала говорить неформально. Старшая сестра Ли Цуй, Ли Цзы Гэ была довольной полной. Её черные, как вход в пещеру, глаза по форме напоминали миндаль. Её зеленое ханьфу, украшенное вышивкой в виде цветов и бабочек, было старым и на фоне ханьфу младшей сестры, казалось безвкусным. На фоне Ли Цуй, Цзы Гэ казалась неотесанной, как служанка, которую только привезли с полей. -Приветствую Вас, тетушка! – сказала Су Вон после того, как Ли Цуй, преисполненная гордостью, представила её старшей сестре, и сделала поклон. -Ва! – восторженно вскликнула Цзы Гэ. – Неужто Шень все-таки женился? – спросила она сестру, совершенно не обращая внимание на Су Вон. Ли Цуй кивнула. Цзы Гэ снова повернулась к Су Вон. – Буду назвать тебя Сяо Джиню. – с улыбкой сказала Цзы Гэ. Младшая племянница. Подобного рода обращения часто использовались членами семьи. Единственная, перед кем Ли Цуй склонилась до самого пояса, была жена министра Ци Мо Чжуна. И эта женщина, как называла её Ли Цуй в разговоре с невесткой, портила госпоже Ли настроение. Происходившая из высокопоставленного рода фазанов, госпожа Тан могла бы посоревноваться с Ли Цуй в высокомерии. Её звали Лю, что означает «ива». И это имя ей очень подходило. Госпожа Тан была худой и высокой, словно ветви ивы. После того, как Шень отстранил её мужа, Ван Чэню пришлось долго извиняться перед господином Ци. Наместнику даже пришлось организовать пьесу в честь Ци Мо Чжуна. Из-за этого госпожа Тан считалась самой важной гостьей. И всем своим видом она давала это понять. Но примирение с господином Ци была лишь одна из причин, почему наместник давал пьесу. Другой, не менее важной, причиной, во всяком случае Ван Чэнь сам так считал, был день рождения Ли Цуй, который приходился на второй день праздника двойной семерки. После того, как госпожа Тан переступила порог и вошла в зал Цветущего Лотоса, Ли Цуй и Су Вон вошли следом за ней. Поскольку в зале Цветущего Лотоса собирались женщины, то все окна и двери выходили в маленький, внутренний, сад. Если открыть окна, то можно было увидеть небольшой, заросший лотосами, пруд. А еще из окон можно было любоваться пионами. Эти цветы всегда были видны из окон женских комнат. Внутренне убранство зала было довольно скромным, что лишний раз подчеркивало набожность Ли Цуй. Помимо картин с изображением цветов, в комнате стояла ширма с изображением гор и несколько фарфоровых ваз. Если произнести слова «ширма» и «ваза» вместе, то получится слово «спокойствие». У одной из стен комнаты находился небольшой алтарь. Именно туда направились все женщины, когда Ли Цуй с невесткой вошли в комнату. Небольшой столик был украшен цветами и жертвенными дарами: фруктами, овощами, закусками, сладостями и вином. Женщины опустились на расшитые подушки и, опустив голову так, что касались лбами пола, стали молиться. В этот день было принято молиться Ткачихе и просить её подарить красоту или улучшить навыки рукоделия. А незамужние девушки просили сделать их брак удачным. После молитвы женщины зажгли палочки с благовоньями и поставили их в горшок с песком. После этого женщины сели за длинный стол. Вокруг них суетились слуги. Они поставили на стол несколько фарфоровых чайников. Семья Ван использовала эти чайники исключительно для приема гостей, чтобы показать достаток и положение своей семьи. Эту традицию Ли Цуй переняла у своей свекрови. Слуги разлили чай и в воздухе повис нежный запах. Чай из орхидей считался одним из самых дорогих. Потом слуги подали водяные каштаны и соленые сливы, которые очень любила Ли Цуй. Одна из служанок поставила на стол небольшую тарелку с сушеной хурмой рядом с Су Вон. Ли Цуй никогда не любила сушеную хурму. Поэтому Су Вон решила, что это Шень приказал, чтобы слуги подали ей её любимое лакомство. Почти все женщины молчали. В комнате было так тихо, что перешептывание Цуй и Цзы Гэ казалось громким. Они общались очень оживленно, то и дело перебивали друг друга. Они виделись все раз в год, на день рождения Ли Цуй. Поэтому им нетерпелось поделиться друг с другом новостями за прошедший год. Ли Цзы Гэ была единственной из семьи Ли Цуй, кто остался в живых. Из-за этого сестры чувствовали между собой еще более тесную связь. Су Вон, как и большинство женщин, молчала. Она вела себя так, как её учила тетушка Вон Джу, которая прожила во дворце большую часть жизни: «Держи рот на замке, а если тебе надо что-то сказать, дождись подходящего момента». Когда женщины выпили чай, то расселись и принялись за вышивание. Соревнование в рукоделии было традиционным занятием женщин во время праздника двойной семерки. Они будут вышивать до вечера, пока не придет время спуститься в сад. Су Вон терпеть не могла вышивание, хотя и делала это хорошо. Для непоседливой девочки это занятие казалось скучным. И хотя тетушка научила её вышивать, любовь к этому делу она воспитать не смогла. Су Вон считала, что это было занятие для старых женщин, которые были слишком старые, чтобы проводить время с мужем, но еще слишком молодыми, чтобы умереть. Как и все женщины она вышивала цветы. Она делала стежок за стежком и вскоре на белом шелке стали появляться ярко-желтые хризантемы. Золотая нить, проходившая по краю лепестков, блестела, когда на неё падал свет свечей. Тишину нарушил звонкий голос Ли Цзы Гэ. Не отрываясь от вышивания, она начала петь: -Быть женой мужа действительно тяжело. Встану с утра пораньше, спрошу, здоров ли, Зайду на кухню, слез уже не удержать. Найду на кухне тыкву, спрошу свекров, приготовить ли. Свекр говорит варить, свекровь говорит парить. Варить ли, парить ли – свекрам все равно не по вкусу. Они стукнут кулаками о стол, начнут ругаться. На третий день после свадьбы уже две палки обломали. На четвертый день – девять платьев оборвали.*********** Пение Цзы Гэ подхватили и другие женщины. Даже госпожа Тан, которая смотрела на всех свысока, принялась подпевать. Это была одна из тех песен, что были часто слышны из женских комнат. Женщины не могли открыто жаловаться на своих свекров и мужей, поэтому все обиды превращали в песни. Подобные песни-обиды были популярны среди женщин. Женщины оживились. Они пели одну песню за другой. Некоторые их песни были жалобами на свекров, мужей и нелегкую женскую долю. Другие песни были историями, которые женщины надежно хранили за стенами женской половины дома. К вечеру, наполненные бесконечными чаепитиями, вышиванием, разговорами и пением, женщины стали готовиться к просмотру пьесы. Женщины сгорали от нетерпения. Всем хотелось поскорее увидеть представление. Мужья многих из них придерживались строгих консервативных взглядов, из-за этого они никогда не покидали стен усадеб, где жили со дня свадьбы. Поэтому такая возможность будоражила их сознание. Особенно нетерпеливыми были юные, незамужние, девочки. Многие из них, как и их матери, не покидали стен усадьбы и не видели ничего кроме пения в женской комнате, а те, чьи родители были менее консервативные, тщательно скрывали это, чтобы не потерять лицо. Как и матери, они пили чай и вышивали. Ближе к вечеру девушкам стало так скучно, что они стали беседовать между собой. Те, что были постарше, спорили о том, какую пьесу увидят. Одна из них предположила, что наместник, придерживаясь традиций, закажет пьесу о Ткачихе и Пастухе. Другая думала, что они будут смотреть отрывки из новой оперы «Пионовая беседка». Спор девушек стал таким яростным, что они не заметили, как стали говорить до неприличия громко. И их матерям пришлось успокаивать их. Когда на улице стемнело им стали слышны бой барабанов и тарелок. Они звали всех обитателей усадьбы выйти в сад. Труппа бродячих актеров-мужчин, которых нанял Ван Чэнь, расположилась недалеко от павильона Созерцания Красоты. Они разложили на земле соломенные циновки. На них уже сидели четыре музыканта. Мужчина, что играл на барабане, казался очень старым. Кожа на его лице сморщилась из-за чего его лицо стало похоже на высушенную сливу. Но несмотря на свой возраст он весь резво вскочил на задние лапы и стал отплясывать под ритм собственного барабана. Он несколько раз покружился, после чего подпрыгнул, разводя костлявые лапы в разные стороны. Когда он приземлился, то юноша, что сидел рядом, ударил в тарелки. Мужчины стали выходить в сад. Ван Чэнь, одетый в темно-синее ханьфу, которое было украшено черным поясом с золотыми элементами, шел в окружении трех ближайших друзей. Они вошли в сад, смеясь до неприличия громко. Одним из тех, кто сопровождал наместника был и Ци Мо Чжун. Фазан принял извинения. «Почитать старших – одна из главных добродетелей. Помните об этом, Ваша Светлость!», сказал Ци Мо Чжун Шеню, которого Ван Чэнь заставил встать на колени перед министром. Шень шел следом за отцом. Его ханьфу даопао отличалось от того, что он обычно носил. Серебристое ханьфу было украшено орнаментом в виде виноградных лоз и нашивками, которые располагались на спине и груди, и тонким черным поясом, похожим на пояс отца. Мужчины стали рассаживаться на стулья с высокими резными спинками. Стулья стояли в несколько рядов и каждый из приглашенных занимал место согласно своему рангу. Шень сидел с отцом в первом ряду. Юный павлин постоянно оглядывался. Он смотрел на ширмы, которые поставили для женщин. Но отец быстро одернул его, напомнив, что среди женщин есть незамужние девушки и, если Шень или любой другой мужчина встретится с ними взглядом, то девушки будут опозорены. Когда мужчины заняли свои места, в сад стали выходить женщины. Они шли с той стороны сада, откуда мужчины не могли их увидеть. Представление должно было начаться и Су Вон не хотела пропустить ни минуты. Они подошли к территории, огороженной для женщин и Су Вон опустилась на подушку, расположенную рядом со сгибом ширмы. Через щёлку можно было наблюдать за тем, что происходит на сцене. Она видела немного, но была рада и этому. Су Вон была рада, что её мужу все же удалось уговорить матушку разрешить женщинам присутствовать на представлении. Лебедь знала, что её муж спорил с матерью несколько дней, пока Ли Цуй не дала согласие. Об этом Су Вон рассказал евнух Ян. Когда мужчины уселись, мальчик-музыкант несколько раз ударил в свои тарелки, давая понять, что начинается представление. Наступила тишина. Потом на сцену вышел мужчина. Он был одет в белое ханьфу с черными полосами, а в лапах он держал потрепанный веер. Его вид говорил о том, что он изображает ученого. Он прошел по циновкам, сделав несколько кругов. Мужчина задумчиво потирал бороду. Пройдя по циновке еще раз, он остановился, развернувшись лицом к зрителям. Он стукнул веером по лапе, чем дал сигнал музыкантам. Заиграли барабан, гуцинь и флейта сяо. Мужчина вздохнул, потом, сделав шаг вперед, начал петь: - В период Цзяньань, конца правления династии Хань, в Люйцзянфу жена мелкого чиновника Цзяо Чжун-цина из рода Лю была изгнана свекровью из дома мужа и дала клятву никогда вторично не вступать в брак. Когда семья всё же принудила её к этому, она бросилась в реку и утонула. Чжун-цин узнал о её смерти и повесился на дереве в своём дворе, люди того времени сокрушались о них и сложили стихи. Мужчина исполнял роль рассказчика и вкратце поведал сюжет. Ли Цуй, что сидела в самом конце, равнодушно наблюдая за происходящим, подняла голову. Она узнала это произведение. «Стихи о жене Цзяо Чжун-цина, или Павлины летят на юго-восток». Ли Цуй с юных лет любила это произведение. Она помнила, как девочкой перечитывала эту трагичную историю и плакала вместе с женой Цзяо Чжун-цина, когда свекровь выгоняла несчастную из дома, тем самым позоря её. После замужества Ли Цуй жалела героиню стихов еще больше, ведь сама испытала на себе немилость свекрови. Госпожа Ли, словно маленькая девочка, на коленках подползла к сестре, которой удалось занять место у одного из изгибов. Цзы Гэ, зная любовь младшей сестры к этому произведению, уступила ей своё место. - Павлины летят на юго-восток. Летят и опустятся... Путь их далек... Пропел мужчина своим низким голосом. После этого он покачал головой, показывая свое сожаление. Он снова постучал веером по лапе, и музыка прекратилась. Он ушел, скрывшись за ширмой. После ухода рассказчика на сцене появился актер, изображающий жену Цзяо Чжун-цина. Это был совсем юный павлин. Его черные, как смола, перья были похожи на шелк, миловидные глаза своей формой напоминали листья бамбука. Черты его лица были мягкими, что делало его лицо женственным. Он был одет в женское платье желтого цвета. Платье было старым и сильно поношенным. Ярко-желтый цвет стал блеклым. Но даже на фоне старых одежд его красота не блекла. Она становилась более выразительной. Красоте юного павлина могла позавидовать любая девушка. На лицо юноши нанесли белила и румяна, чтобы он еще больше напоминал женщину. Актер делал маленькие и, по-женски, аккуратные шаги. Он прошелся по циновкам, кокетливо покачивая головой. Глядя на него, мужчины приходили в восторг. - В 13 лет я ткала лучший шёлк, В четырнадцать лет кроила я платья, В пятнадцать научилась я играть На звучной двадцатитрёхструнной цитре. В шестнадцать я читала наизусть Предания, поэмы и каноны, В семнадцать стала вашей я женой. И вот живу я в скорби постоянной. Начал петь юноша. Юный павлин так хорошо научился подражать женской манере пения, что его самого можно было принять за женщину. На то, что он был мужчиной, указывали лишь его скулы, выступавшие в противовес его женственным чертам. На сцене снова появился мужчина-рассказчик. Своим мощным, следка хриплым голосом, он пропел: - Как только Чжун-цин услышал о том, Он матери молвил, войдя в ее дом… Мужчина-рассказчик снова скрылся за ширмой, а на сцену вышли двое других мужчин. Один из них был одет в ханьфу, которое носили чиновники. Он исполнял роль Цзяо Чжун-цина. Второй мужчина исполнял роль матери Цзяо Чжун-цина. Его лицо, также как и лицо юноши, было накрашено белилами и румянами. Нижняя часть его лица была закрыта платком, чтобы спрятать бороду. Су Вон села ближе к створке. Она не привыкла смотреть пьесы подобным образом. Её отец никогда не запрещал ей смотреть представления вместе с мужчинами. Су Вон было сложно что-то разглядеть за спинами мужчин. И хотя это раздражало девушку, она должна была делать так, как говорила Ли Цуй, чтобы не потерять лицо. - Мне с детства удачливым быть не дано. Но, к счастью, я встретился с этой женой. От лет совершенных она мне супруга. До смерти мы с ней не покинем друг друга. Начал петь мужчина, исполнявший роль Цзяо Чжун-цина. Его сильный голос заставил мужчин оторваться от обсуждения юноши и снова обратить своё внимание на сцену. - На мелочи эти смотреть ни к чему! Она нарушает закон и обряды, Всегда и во всем она своевольна. Посмеешь ли ты поступить самовольно? У наших соседей от нас на восток Живет Цин Ло-фу – их примерная дочь. Никто красотой с ней сравниться не мог. Тебе в сватовстве я решила помочь. А эту жену поскорее прогнать Из нашего дома велит тебе мать. Пропел мужчина, исполнявший роль матери Цзяо Чжун-цина. И хотя он научился подражать женскому голосу, делая его настолько тонким, насколько хватало сил, в его голосе слышалась хрипота. Но этот небольшой недостаток весьма органично вписался в образ старой вдовы. Цзяо Чжун-цин начал вести с матерью спор. Ван Чэнь, опустив глаза, словно испытывал чувство стыда, потирал свои крылья. Любой, кто бы заметил это, сказал бы, что наместнику данная сцена была неприятна. Эта сцена напоминала Ван Чэню то, что он пытался забыть. Свекровь добилась своего и вскоре Лань-чжи, жена, Цзяо Чжун-цина стала собираться в дорогу. Юный павлин пел свои реплики так трогательно, что у женщин на глазах появились слезы. Цзяо Чжун-цин был бессилен. Он не мог противостоять воле матери. Лань-чжи пришлось вернуться домой. Она была опозорена. И со своим позором она вернулась в семью. На сцене появился тот же мужчина, что исполнял роль матери Цзяо Чжун-цина. Только теперь его платье отличалось цветом. Сейчас он исполнял роль матери Лань-чжи. Потом на сцену вышел ещё один мужчина. Он был одет в ханьфу, которые чиновники не самого высокого ранга. Он исполнял роль брата несчастной женщины. Лань-чжи опустилась на колени. Жена Цзяо Чжун-цина показывала семье насколько ей жаль. Появление сестры привело брата в ярость. А матушка не скрывала своего разочарования. - Женою ты стала семнадцати лет, Зачем же теперь нарушаешь обет? Какая вина? Какая беда? Зачем ты сама возвратилась сюда? Покачивая головой, показывая своё разочарование, спрашивала мать Лань-чжи. Лань-чжи успокоила мать. Никто не мог упрекнуть её. Потом музыка стихла, и актеры скрылись за ширмой. Потом на сцене появились мать Лань-чжи и сваха. Сваха в изображении актера-свина была крайне отвратительной. На его лицо надели маску, которую обычно использовали, чтобы изображать куртизанок. Сваха сообщила женщине, что Лань-чжи может стать женой одного из сыновей богатого чиновника. Но Лань-чжи, упав на колени, принялась плакать: - Как только домой поехала я, Приказано было мне мужем моим Поклясться, что мы не разлучимся с ним. Когда б я от клятвы моей отступила, То вряд ли людей бы других удивила. Голос юного павлина дрожал так, словно он был готов разрыдаться по-настоящему. Слезы дочери тронули мать, и почетная вдова отказала свахе. - Невесту бы вам у других поискать, А нет – так, пожалуй, зайдите опять! Ответила свахе мать Лань-чжи. Сваха ушла, но правитель не отступал и в дом к Лань-чжи приходили все новые и новые свахи. Мать изо всех сил защищала дочь, прогоняя свах. Но, когда новость дошла до брата Лань-чжи, то он пришел в ярость. Он упрекал сестру. - Где горе, где радость – не можешь понять? Тогда за чиновником мелким была, Теперь за богатого ты не пошла? Несчастье и счастье – как небо с землей! Юный павлин, игравший Лань-чжи, упал на колени и, склонив голову, схватился крыльями за подол ханьфу актера, игравшего роль брата Лань-чжи. Он все еще продолжал кричать, после чего оттолкнул сестру от себя. Он сделал это так равнодушно, что мужчины стали привставать. Перед уходом брат велел сестре образумиться и выйти замуж. Когда Лань-чжи согласилась с братом, по щекам Ли Цуй скатились слезы. Она так переживала за Лань-чжи, что её стало биться сильнее. Пава подсела ближе. Она хотела рассмотреть Лань-чжи. Ей бы следовало подумать о приличиях. Но разве могла она сейчас заботиться о таком? Её сердце было вместе с Лань-чжи. Лань-чжи была для Ли Цуй примером. Ведь несмотря на все пережитые унижения, девушка не потеряла лицо. После того, как семья договорились о свадьбе и выбрали подходящий день, началась сцена, которая всегда казалась Ли Цуй самой трагичной. Они часто спорили с сестрой об этом. Ли Цзы Гэ считала, что самой трагичной сценой была смерть Цзяо Чжун-цина и Лань-чжи. Но Ли Цуй никогда не соглашалась с ней. - Пусть в желтом источнике************ встретимся снова, Но даже тогда не нарушим мы слова! Пропел юный павлин. Его женственное лицо было настолько прекрасным, что будоражило сознание многих мужчин. - Когда расстаются живые до смерти, Словами не высказать скорбь их, поверьте! Словно уловив мысли Ли Цуй, пропел мужчина-рассказчик. Именно так и отвечала Ли Цуй своей сестре, когда настаивала на своей правоте. На глазах павы появились слезы, но она быстро стерла их. После сцены разговора Цзяо Чжун-цина с матерью, наступила тишина. Музыканты перестали играть. Слуги семьи Ван, которые принимали участие в пьесе и изображали слуг в семье Лань-чжи, улеглись на циновки, изображая спящих. Потом появилась Лань-чжи. Актер делал маленькие шаги и шел аккуратно, показывая на то, что действия его героини – тайные. Он прошел по циновке, но ожидаемой всеми сцены не последовало. Вместо этого юный павлин сошел с циновок и пошел к одному из каменных мостов. Он шел очень медленно, словно хотел запомнить то, что видел. Дойдя до моста, он, подобрав длинное платье, забрался на узкий бортик. После этого он развернулся так, что зрители могли увидеть его лицо. - Сегодня мне жизнь оборвать пора! Мой дух отойдет, а останется прах... Пропел юный павлин. После чего спрыгнул с моста в воду. Речка, что протекала по усадьбе наместника была достаточно глубокой, чтобы погрузиться в неё с головой. Никто не ожидал ничего подобного. Обычно смерть Лань-чжи отыгрывали с помощью голубоватой ткани, которой накрывали тело актера, играющего роль Лань-чжи. Мужчины ахнули и привстали со своих мест. Миловидный юноша, вызвавший и без того бурю эмоций, покорил мужчин и даже женщин. Увидев эту сцену, Ли Цуй отскочила от ширмы, словно та была сделана из раскаленного металла. Она растерянно водила глазами. Её крылья тряслись. Она сделала глубокий вдох, чтобы не дать волю эмоциям. Женщины стали расходиться еще до того, как закончилась пьеса. Они должны были уйти до того, как начнут расходиться мужчины. Направляясь в зал Цветущего Лотоса женщины, обсуждали увиденное. Но своим вниманием они удостоили не саму пьесу, а миловидное лицо юного павлина. Ли Цуй шла позади всех. Она была благодарна мужу. Вернувшись в зал Цветущего Лотоса, женщины улеглись спать. Они спали все в одной комнате, разместившись на циновках. Су Вон не могла уснуть. Девушка не привыкла так спать. В комнате было душно и жарко. Лебедь крутилась из стороны в сторону, но так и не смогла уснуть. Су Вон лежала, смотря на потолок. Она думала о пьесе. Девушка и представить не могла, как бы она страдала, если бы ей пришлось покинуть мужа. Но любая мысль о смерти пугала Су Вон. Она не была уверена, что смогла бы поступить так же, как Лань-чжи. Эти мысли не нравились девушке. И тогда она решила думать о муже. За время пьесы Шень несколько раз поворачивался к отцу, чтобы что-то сказать и Су Вон могла увидеть его лицо. Мысли о муже заставили её щеки покраснеть. За мыслями о муже она не заметила, как заснула. На второй день праздника двойной семерки, в начале часа козы, женщины собрались в покоях Ли Цуй. Госпожа Ли, с присущей ей надменностью, окинула взглядом женщин. Пава сидела во главе стола и принимала поздравления от всех присутствующих. Женщины расположились по обе стороны от хозяйки дома. Каждая из них сидела за небольшим столиком, который был заставлен маленькими тарелочками с закусками, рисом и супом. Аромат супа из тофу перебивался терпким, немного противным, запахом благовоний. Запах был таким резким, что у многих начинала кружиться голова. На отдельном столе, который стоял по середине, слуги поставили несколько больших бамбуковых пароварок с пельменями, приготовленными на пару лепешками из рисовой муки и несколько тарелок с фруктами в карамели. Слуги открыли двери и в комнату вошла Су Вон. Все присутствующие наградили её взглядом. Но лебедь совершенно не обращала на них никакого внимания. Она лишь поклонилась свекрови и заняла место, которое предназначалось для неё. Усевшись, лебедь поставила рядом с собой небольшой сверток, завернутый в толстую шелковую ткань желткового цвета, он привлек к себе внимание всех женщин. Особенно Ли Цуй. Су Вон же делала вид, что совершенно не замечает взглядов, направленных в её сторону. Су Вон налила себе вина и, вместе с другими женщинами, выпила, пожелав хозяйке дома долгих лет жизни. Девушка отвернулась и, закрыв лицо длинным рукавом, сделала глоток. Спустя некоторое время раздался тихий стук - " тин - тин - тин", палочками для еды о стенку пиалы. Женщины приступили к еде. В отличие от других женщин Су Вон не торопилась приступить к еде. И хотя она ужасно хотела есть к еде она не притрагивалась. Только через некоторое время, она отправила в рот несколько кусков маринованного корня лотоса. Голод рос, особенно, когда она смотрела, как жадно поглощает еду Цзы Гэ. А Су Вон все еще не могла принять решение. Этикет Мин и Чосона имели некоторые различия. В Чосоне было неприлично есть, отрывая миску от стола. Так ели только необразованные крестьяне. В Мин же все было наоборот. Шень никогда не настаивал, чтобы она ела так, как принято в Мин, но Су Вон знала, что госпожа Ли обязательно обратит на это внимание. Решение казалось крайне простым, но только от одной мысли, что она нарушит этикет Чосона, Су Вон чувствовала себя так, словно она предает своего отца. Су Вон поймала на себе взгляд свекрови. Пава смотрела на неё с усмешкой. Это разозлило Су Вон. Лицо девушки стало строгим. Она положила несколько закусок на рис и все же оторвала пиалу от стола. Пиала была совсем легкой, но Су Вон она казалась невыносимо тяжелой. Отставив пиалу, Су Вон посмотрела на свекровь. Сперва она смотрела на неё так, словно выиграла пари. Потом на лице Су Вон появилась добродушная улыбка. -Матушка, - заговорила Су Вон, отложив палочки для еды. – позвольте мне пожелать Вам долгих лет жизни! – на лице девушки появилась добродушная улыбка. – Прошу, примите мой скромный подарок! Су Вон взяла в крылья сверток, который принесла с собой и передала его Ли Цуй. Пава приняла подарок с абсолютным равнодушием. А потом на её лице появилась самодовольная улыбка. Поставив сверток, она принялась развязывать плотную ткань. Откинув ткань, Ли Цуй увидела небольшую шкатулку. Шкатулка была покрыта лаком, а на крышке красовалось изображение феникса. Ли Цуй видела с каким интересом женщины смотрят в её сторону. Поэтому она не стала сразу открывать шкатулку. Ей стоило больших усилий сохранять равнодушный вид. После небольшой паузы, пава все же открыла шкатулку. В шкатулке лежали корни женьшеня. Женщины сперва посмотрели на корни женьшеня, потом на Ли Цуй, Су Вон и снова на Ли Цуй. Сперва на лице госпожи Ли было удивление и улыбка, но потом её лицо стало строгим. Ли Цуй открыла клюв, чтобы что-то сказать, но её перебила старшая сестра. -Айя!************* - воскликнула Цзы Гэ. Она выхватила из крыльев младшей сестры один корень и покрутила его в крыльях. – Какая заботливая невестка! -Это неочищенный шестилетний женьшень. – добавила Су Вон, не обращая внимание на Цзы Гэ. – Если будете пить отвар из него, то проживете до ста лет и Ваша красота не покинет Вас! Су Вон посмотрела на Ли Цуй. Девушка знала, насколько Ли Цуй любит себя, а подобный подарок должен был потешить её самолюбие. Су Вон хотела произвести на свекровь впечатление, поэтому попросила отца прислать женьшень из Чосона. Он считался одним из лучших. -Зачем даришь мне такое? – недовольно крикнула Ли Цуй. Она недовольно посмотрела на невестку. Су Вон растерялась. Она не ожидала подобной реакции. – Я не собираюсь жить вечно! Лучше бы родила мне внука! – Ли Цуй говорила громко. Су Вон же лишь усмехнулась, наблюдая за тем, как пава убирает подарок под свой стол. Потом она посмотрела. Её лицо снова стало спокойным, и она даже улыбнулась невестке. -Чан Э сгубила жадность. – заговорила Ли Цуй. – Желая быть вечно молодой, она украла эликсир бессмертия у мужа. Она получила свою молодость. – Ли Цуй понизила голос. – Я же хочу состариться и отдыхать. – пава вздохнула так, словно страдала от тяжелой работы. – Управлять внутренним двором непросто. Ты поймешь лишь, когда окажешься на моём месте! – Ли Цуй наигранно улыбнулась и провела крылом по крылу невестки. Потом Ли Цуй отвернулась и заговорила со своей сестрой на шанхайском диалекте. Так она показывала невестке, что не желает, чтобы она слушала этот разговор. Ли Цуй всегда говорила всем, что до замужества жила Ханчжоу. Но это было правдой лишь наполовину. Пава действительно родилась в Ханчжоу, но прожила там всего лишь первые два года своей жизни, после чего вся их семья переехала в Шанхай. -Моя малютка сестра Сядет поверх очага, Снизу все засияет, Сверху блестит.************** Неожиданно для всех начала петь Ли Цзы Гэ. У неё не было особого таланта к пению, но её голос не звучал противно. Женщины стали ей подпевать. К ним присоединилась и Су Вон. Это была одна из немногих песен, что пели в Мин, которые она знала и любила. Когда-то в детстве её брат Су Гиль пел для неё эту песню.