***
В Ханяне наступила ночь. Несмотря на это город, освященный светом разноцветных фонарей, продолжал жить своей жизнью. Янбаны, одеты в шелковые ханбоки и шляпы-кат, со складными веерами, по форме напоминающие рисовое зернышко, выходили из своих усадеб и, раскланиваясь с прохожими, прогуливались до дома кисэн. Из дешевых трактиров доносились голоса уже изрядно опьяневших чиновников низших рангов. Они неприлично громко смеялись, пили макголи из металлических чарок, заедая его кусками тофу, тушенного с овощами в остром соусе. Время от времени мужчины что-то возмущенно вскрикивали с такой силой, что куски еды вываливались у них изо рта. На них с завистью, глотая слюни, поглядывали бедные рабочие. Несмотря на свой тяжкий труд мужчины, одетые в простой хлопковый ханбок и плетенную обувь, получали так мало, что им едва хватало на миску риса. По главным улицам, собравшись в небольшие группы, гуляли сыновья знатных семей. Они считали, что занимают слишком высокое положение, чтобы пить в подобных трактирах. Поэтому они направлялись в дом кисэн. Но, в отличие от более старших мужчин, их не интересовали таланты девушек. Юноши приходили сюда только для того, чтобы полюбоваться их телами и лицами. А у ворот королевского дворца, словно высеченные из камня, стояли караульные. Военные были одеты в красные шелковые одежды и черные шляпы. И хотя их лица выражали безразличие ко всему, что они видели, они завидовали тем, кто проходил мимо них. На фоне шумного города, объятого буйством красок и цветов, королевский дворец напоминал спящего старика. Согласно установленным, еще со времен правления династии Корё, все обитатели дворца рано вставали и рано ложились спать. Поэтому уже с наступлением часа хай* во всех дворцах, служивших резиденциями членов королевской семьи, тушили свечи и готовились ко сну. В это время во дворце можно было видеть лишь служанок и евнухов, спешащих по мелким поручениям. А с наступлением темноты евнухи спешно зажигали каменные фонари, установленные рядом с дворцами, павильонами и вдоль всех дорог, и у мостов королевского дворца. Но свет от них был таким слабым и тусклым. Это придавало дворцу еще более спокойный вид. Во всем дворце свет продолжал гореть только в Тэджонджоне. Королева Вон Джу, окруженная множеством свечей, занималась вышиванием. Женщине казалось, что её служанки принесли все свечи, которые только могли найти в Тэджонджоне. Таковым был приказ придворной дамы Чхве. Сама Вон Джу не видела в этом необходимости. Она занималась вышиванием с самого детства и считала, что сможет вышивать даже если ослепнет. Но из-за то, что лебедь относилась к старшей придворной даме как ко второй матери, она уступала ей и почти не спорила с ней. Вон Джу делала один стежек за другим. И вскоре на белом шелке стал появляться пышный бутон розового пиона. Каждый лепесток пиона был выделен серебряной нитью. Обычно, для того, чтобы выделить лепестки пышных цветов, женщины использовали золотые нити. Золотые нити поблескивали, придавая вышивке богатый вид. Серебряная нить была почти незаметной, поэтому, лишенный излишней яркости, вышитый цветок больше походил на настоящий. Из-за своих вышивок во дворце Вон Джу быстро прославилась как самая талантливая женщина королевской семьи, чем сильно злила вдовствующую королеву Мун. Несмотря на любовь к вышиванию и получаемую похвалу, Вон Джу никогда не считала, что обладает особым талантом. «Настоящий талант был у покойной жены моего брата!», – говорила королева каждый раз, когда слышала похвалу в свой адрес. Ведь многому она научилась именно у неё. Вон Джу всегда восхищалась вышивками жены брата. А после того, как им пришлось бежать в Китай, ими стал восхищаться весь Нанкин. После побега в Китай, Мин Джэ напросилась вышивальщицей в торговой дом, которым руководила бывшая куртизанка. И хотя репутация у этого торгового дома была не самая лучшая, это было единственное место, где были готовы принять женщину из Чосона. Мин Джэ уговорила хозяйку давать ей работу на дом. Сперва старая куртизанка с опаской отдавала чосонской женщине шелк. Но после того как Мин Джэ принесла выполненную работу, была поражена. О талантливой вышивальщице почти сразу же заговорили по всему Нанкину. И почти незаметный торговый дом сразу же получил много знатных клиентов. Вышивки «чосонской женщины» пользовались спросом не только у женщин знатных домов, но и у мужчин. Вон Джу считала, что такова была награда Небес за то, что Мин Джэ не побоялась «потерять лицо». Закончив вышивать бутон пиона, лебедь поставила перед собой плетенную корзину, где хранила всё необходимое для вышивания. Лебедь стала подбирать подходящие нити для того чтобы вышить стебель цветка. Вон Джу любила вышивать, поэтому плетенная корзина всегда была доверху заполнена разнообразными мотками нитей. При возможности королева любила лично покупать нить для вышивания. Но такой возможности у женщины почти не было, поэтому она доверяла это старой придворной даме Чхве. В этом деле, как и во всех других, опытная придворная дама никогда не подводила свою королеву. Придворной даме Чхве всегда удавалось находить такие нити, которые не только обладали красивым цветом, но и были приятны на ощупь. Сейчас Вон Джу держала в крыльях именно такие нити. Выкрашенные в необходимый цвет, они идеально подходили для того, чтобы закончить вышивку. Но женщина отложила их. Сегодня ей хотелось использовать другие нити. Со дна плетенной коробки, – а именно там королева хранила самые ценные нити, – Вон Джу достала моток зеленых нитей. Женщина провела по ним крылом и на её лице появилась улыбка. Дорогие шелковые нити были привезены женщины из империи Мин. Такие нити были редкостью в Чосоне и считались большой роскошью. Но Вон Джу считала их ценными отнюдь не из-за то, что они были привезены из Мин. В корзине королевы были и более ценные нити – привезенные с Запада. Ценными они были для женщины потому, что были присланы ей в подарок её любимой племянницей. Оторвавшись от вышивания, Вон Джу посмотрела на племянницу, которая сидела рядом. На лице женщины появилась улыбка. Она гордилась дочерью брата. Су Вон было всего двенадцать лет, но она уже была настолько умна, что без труда цитировала учения Конфуция и Лао-Цзы, могла поддержать беседы не только о поэзии, живописи, но и о политике, военном искусстве. От предков рода девочка унаследовала красоту, грацию и талант к пению. А живость ума Су Вон позволяла ей с лёгкостью изучать новое. Но больше всего Вон Джу удивляла настойчивость племянницы. Даже если у Су Вон что-то не получалось, то девочка прикладывала все силы для того, чтобы добиться нужного ей результата. -Тетушка, расскажите какую-нибудь историю. – произнесла Су Вон, оторвавшись от вышивания. Су Вон устало вздохнула и с мученическим видом посмотрела на тетушку. Несмотря на то, что юная принцесса унаследовала от матери талант к вышиванию, занятие это ей совсем не нравилось. Но она покорно продолжала заниматься этим, совершенствуя свои навыки, как того хотела тетушка. -Историю? – Вон Джу ласково улыбнулась. – Не слишком ли ты большая, чтобы слушать сказки? – с хитрой улыбкой спросила королева. Когда Су Вон была маленькой, Вон Джу часто рассказывала племяннице различные истории, сказки и предания. Когда-то Вон Джу сама слушала эти истории. Находясь в ссылке, в маленькой деревушке, она услышала много историй, мифов и легенд, которые жители этих мест пересказывали друг другу из поколения в поколения. Они нравились королеве гораздо больше, чем романы, которые читали представители знати. Поэтому Вон Джу пересказывала их с такой же любовью, с какой слышала. -Неужели тебе действительно так скучно вышивать? – с той же хитрой улыбкой спросила Вон Джу. -Да. – Су Вон кивнула. – Может я и хороша в этом, но мне не нравится. – девочка недовольно фыркнула. – Это скучное занятие! – добавила Су Вон, отодвигая пяльцы. -Я кое-что расскажу тебе, Су Вон. – голос Вон Джу стал звучать строже. – Вышивание для нас, женщин, то же самое, что медитация для монаха. Оно позволяет уйти от того, что тревожит и волнует твои мысли. – с тоской сказала Вон Джу. – Иногда вышивание становится тем, что не дает тебе сойти с ума. – голос королевы дрогнул. Она знала, о чем говорит. Жизнь во дворце казалась Вон Джу невыносимой. Своё детство и юность королева провела вблизи небольшой деревушки у горы Пэкту. Вон Джу всегда с тоской вспоминала о тех днях. Тогда она, еще не «скованная» строгими дворцовыми правилами, была действительно свободна. Но это она понимала только сейчас. Оказавшись во дворце и став королевой, она больше не могла делать то, что хотела. Вышивание же помогало королеве отвлечься. Думая о вышиваемом рисунке, она отдалялась от мыслей о горе Пэкту, о маленьком деревенском рынке, о женском пении, которое доносилось от реки, когда женщины ходили туда стирать одежду. -Для женщины нет лучшего способа разобраться в своих чувствах, чем вышивание. – сухо сказала женщина и приступила к своей работе. – Однажды ты это поймешь. – тихо добавила женщина. Вон Джу тяжело вздохнула. Хотя последняя фраза и вырвалась из её рта, словно злое пророчество, она молилась, чтобы племянница никогда этого не узнала. От воспоминаний королеву отвлек звук открывшихся дверей. Неуверенной походкой порог комнаты переступил евнух Хон, личный евнух короля. Евнух Хон был молодым фазаном. Его назначили личным евнухом Его Величества совсем недавно, после того, как скончался евнух Пак, служивший во дворце больше пятидесяти лет. Евнух Хон всегда с опаской приближался к королеве. Как и большинство обитателей дворца его пугала холодность и строгость королевы Ли. -Приветствую королеву! – гордо воскликнул фазан и поклонился Вон Джу. – Прошу простить меня за столь поздний визит, но Его Величество хочет Вас видеть. – неуверенно промямлил молодой евнух. -Её Величество уже готовится ко сну. – строгий голос заставил евнуха Хона развернуться. Придворную даму Чхве он боялся не меньше королевы. Младшие слуги часто сравнивали лицо дамы Чхве с камнем. И если всех это смешило, то молодого фазана пугало. – Передайте королю, что Её Величество посетит его завтра утром. – тем же строгим тоном добавила придворная дома Чхве. -Прошу прощения, Ваше Величество, но Его Величество сказали, что это срочно. – голос евнуха Хона стал звучать еще тише. Он боялся навлечь на себя гнев королевы. Молодой фазан служил во дворце недавно, но уже был наслышан о том, что бывало с тем, кто навлекал на себя гнев королевы Ли. -Что ж, раз Его Величество хотят видеть меня именно сейчас, то я исполню его приказ. – совершенно спокойно ответила Вон Джу. Женщина одобрительно кивнула, посмотрев на растерянную придворную даму, словно говоря: «Ничего страшного, я справлюсь», последовала за молодым евнухом. Когда служанки Его Величества открыли двери личных покоев короля, Вон Джу вошла в комнату. Королева была одета в ханбок с жакетом-чогори цвета спелой вишни и золотыми круглыми нашивками на плечах, спине и животе и юбку-чиму черного цвета, с узором виноградных лоз, который был вышит серебряными нитями на подоле юбки. Сложив крылья под удлинённый жакет, женщина со свойственным ей величием вошла в комнату. -Моя королева, ты пришла! – радостно воскликнул король Санджон, едва Вон Джу успела войти в комнату. Лебедь вскочил со своего места и подошел к жене. Вон Джу отшатнулась от мужа, но король схватил её за крылья и притянул к себе. Только прикоснувшись к жене, он с облегчением вздохнул. Вон Джу подняла глаза и посмотрела на мужа. Перья на голове лебедя были растрёпанными и выбивались под повязки-магон. Шелковый ночной халат был распахнут и из-под него виднелись нижние одежды. Внешний вид мужа вызывал у королевы отвращение. -Что случилось, Ваше Величество? – спросила Вон Джу таким тоном, словно говорила с ребенком. Улыбка тут же спала с лица короля. Его лицо побледнело, а глаза стали напоминать две грязные лужицы. Вон Джу заметила под его глазами темные круги. Он отпустил крылья своей жены, – за что Вон Джу была ему благодарна, – и отошел. Сделав несколько шагов, словно был пьян, Санджон остановился и устало посмотрел на жену. -Мои головные боли появились снова. – тихо пробубнил лебедь. По выражению его лица было видно насколько сильными были эти боли. -Тогда Вам следовало пригласить лекаря, а не меня. – с добродушной улыбкой, точно с издевкой, сказала Вон Джу. – Я приглашу главного королевского лекаря для Вас. – добавила Вон Джу. Она поклонилась мужу и направилась к выходу. Вон Джу была рада, что дело было только в головных болях её мужа. Она знала, что последнее время королю стали все чаще намекать на то, что против него готовится заговор. Тогда Вон Джу приходилось делать все, чтобы доброжелатели короля замолчали навсегда. И все же женщина боялась, что муж может прознать о готовящемся свержении раньше срока. Королева была зла на мужа за то, что позвал её из-за такой мелочи как головная боль. И все же Вон Джу надеялась, что частые головные боли – предвестник скорой смерти мужа. Лебедь считала, что смерть мужа ускорила бы приход брата к власти. Вон Джу отчетливо представляла это себе. Как только король умрет, новым королем объявят наследного принца. Ён Ук же отречется от трона в пользу своего дяди. Хён Гун примет власть после чего казнит сестру и её сына. Но это будет лишь для чиновников и народа. На деле же Вон Джу получит долгожданную свободу. -Моя королева… - резко и, словно испуганно, сказал Санджон. Лебедь схватил жену за крыло в тот момент, когда женщина уже собиралась покинуть комнату. – Моя королева… Вон Джу, не уходи! Прошу, останься со мной. – умоляюще сказал лебедь. Он смотрел на жену так, словно вот-вот случится что-то страшное. – Я уже несколько месяцев пью настойки, которые назначает главный королевский лекарь. Но не одна из них не помогает мне. Вон Джу, мне станет лучше, если ты побудешь со мной. – тем же умоляющим тоном сказал мужчина. Вон Джу посмотрела на мужа мученическим взглядом. Взглядом она умоляла его отпустить её, но Санджон не понимал этого. Лебедь был ей настолько противен. Даже когда он прикасался к её крыльям у женщины появлялось желание вымыть не только крылья, но омыть всё тело. А если случалось проводить с ним ночь, то на утро Вон Джу безжалостно терла своё тело самой грубой тряпкой. Настолько грязной она себя ощущала. Поняв, что муж не отстанет от неё, Вон Джу согласилась остаться. Женщина села на перину, которую слуги приготовили для её мужа. Санджон сел рядом. Женщина закрыла глаза, готовясь к тому, что муж начнет раздевать её. Но вместо этого Санджон положил голову на плечо жены. От удивления Вон Джу опешила и не сразу поняла, что происходит. Королева положила крыло на голову мужа и несколько раз провела по нему, спускаясь ниже, от плеч до кончиков крыла. Санджон прижался к жене, словно ребенок и едва слышно простонал. Сперва Вон Джу усмехнулась. Муж казался ей как никогда жалким. Но потом на глазах королевы появились слезы. Эта комната хранила слишком много воспоминаний, от которых Вон Джу не могла избавиться. Когда-то эта комната служила личными покоями её отца, короля Ынджона. Вон Джу помнила, как служанки впервые привели её сюда, чтобы она отдала дань уважения отцу. Вазы, ширма, деревянные столы и шкафчики тут были такими же, как и много лет назад. Только тогда они казались маленькой принцессе куда интереснее. Ширма с видами на горы так привлекла внимание маленькой принцессы, что девочка отвлеклась. За это отец впервые ударил её по лицу. Но самым худшим воспоминанием, связанным с этой комнатой, было воспоминание о первой брачной ночи с мужем. В ту ночь, свернувшись, словно ребенок в утробе матери, лебедь молила Небеса о том, чтобы она забеременела и ей больше не пришлось терпеть своего мужа. -Моя королева… - тихо простонал лебедь. Закрыв глаза, король тяжело вздохнул. Сперва они сидели в абсолютной тишине. Но спустя несколько минут Санджон снова заговорил. – Было время, когда я хотел остановиться, тогда у меня закончились силы. Иногда я был в растерянности. Но благодаря тебе я смог зайти так далеко. – голос мужчины звучал устало и отстраненно, словно проговаривал свои мысли вслух. – Вон Джу, знаешь почему я влюбился в тебя? – спросил король Санджон, снова нарушая тишину. -Почему же? – равнодушно спросила королева. -В тот день, когда ты, моя королева, появилась в нашем доме вместе с братом…В тот день все решили, что я влюбился в тебя из-за твоего красивого лица. Но это не так. – слова мужа вызвали у Вон Джу удивление. Она, как и все считала, что муж повелся на её красоту. – Я увидел, как ты помогла мальчику. Помнишь? Крестьянский мальчишка свалился с дерева. «Ты в порядке? Все хорошо. Не волнуйся, я помогу тебе», – вот, что ты сказала ему. Когда я увидел это, то влюбился в тебя. По щекам Вон Джу скатились слезы. Она помнила этот момент. Лебедь хорошо помнила мальчика, который лежал у самой дороги и ревел от боли, но никто из прохожих так и не подошел к нему. Королеве маленький мальчик, скрючившийся от боли, напомнил её саму. В отличие от мальчика её боль не была видна. Её чувствовала только она. Но, как и ему, ей никто не помогал, все лишь проходили мимо, полагая, что поможет кто-то другой. «Ваше Величество, зачем Вы увидели это? Почему не прошли мимо? Или так Небеса решили наказать Вас и меня?», – крутилось в голове Вон Джу после слов мужа. Женщина ничего не ответила, она просто продолжила похлопывать мужа по спине, словно убаюкивала ребенка.***
С наступлением весны сад наместника Гун Мэня заметно преображался. Тонкие сливовые деревья, большинство из которых росли на женской половине сада, покрылись небольшими розовато-красными цветами. Первые цветы на Мэй Хуа появлялись в самом начале весны, создавая удивительный контраст. Искусственные водоемы, расположенные вдоль всей усадьбы наместника города, были заполнены ярко-зелеными листами лотоса. Среди них были заметны нежно-розовые бутоны самого цветка. А в некоторых местах, куда попадало больше солнечного света, бутоны уже распустились. Старые ивы, опустившие свои тонкие ветви в воду, покрылись зеленой листвой. Вдоль дорожек распустились орхидеи. После свадьбы сына, жена наместника приказала высадить несколько десятков орхидей и водила свою невестку любоваться ими, веря в то, что цветы, изображения которых принято дарить семье, где появился ребенок, поможет её невестке быстрее родить сыну наследника. Пава верила, что цветок поможет невестке не только скорее забеременеть, но и развить у ребенка высокие умственные способности, утонченность, элегантность и скромность. Вдоль садовых дорожек росли персиковые деревья. Персик – символ счастья и всего хорошего. Поэтому в доме наместника было много персиковых деревьев. Предки Ван Чэня высаживали их из поколения в поколение, желая приумножить счастье семьи. Наместник Ван медленно прогуливался по дорожкам собственного сада. Павлин задумчиво смотрел перед собой, постукивая складным веером по крылу. Рядом с павлином шел мужчина-обезьяна. Он был невысокого роста и худой. Из-за его худобы, чиновничьи одежды, в которые он был одет, висели на нем мешком. Хэ Цян, – а именно так звали мужчину, – был старым другом наместника Гун Мэня. Хэ Цян имел должность при дворе, поэтому виделся с другом редко, но когда у него появлялась такая возможность, то с радостью ею пользовался. -Ва! – довольно воскликнул Хэ Цян, вдохнув теплый весенний воздух, пропитавшийся ароматом садовых цветов. – Давно я не бывал в твоем саду. Последний раз я был тут, когда еще был жив твой отец. – конец фразы мужчины договорил тихо, заметив недовольство на лице павлина. – Годы идут, а в этом саду все остается неизменным. Он все так же прекрасен. – радостно добавил Хэ Цян. -Кое-что все же меняется! – хитро усмехнулся Ван Чэнь, продолжая постукивать веером по крылу. -О чем ты? – удивленно спросил Хэ Цян. Мужчина заинтересованно посмотрел на друга. Наместник ничего не ответил. Павлин лишь махнул крылом, призывая друга следовать за ним. Хэ Цян удивленно усмехнулся и последовал за другом. Ван Чэнь ускорил шаг, направляясь к забору, отделявшему мужскую часть сада от женской. Павлин почти подошел к круглой арке, но, не дойдя несколько шагов, он остановился. -Так в чем же дело? – с отдышкой спросил Хэ Цян, наконец догнав павлина. Обезьян недовольно посмотрел на друга. Он не привык ходить так быстро. -В ней. – павлин указал сложенным веером на женскую фигуру, находящуюся на женской части сада. Голос наместника звучал тихо и поникшим, но вместе с тем был наполнен едва заметной радостью и гордостью. Су Вон, на которую указал наместник, полностью погруженная в свои дела, не замечала наблюдающих за ней мужчин. Одетая в легкое шелковое платье цвета спелого персика, девушка ухаживала за персиковым деревом. Несмотря на то, что лебедь около года всячески ухаживала за ним, На Му так не удалось зацвести. Но Су Вон не теряла надежды и по возможности приходила к деревцу, чтобы лично позаботиться о нем. Хэ Цяну пришлось прищуриться, чтобы рассмотреть девушку, на которую указал Ван Чэнь. С годами придворной службы зрение стало подводить мужчину. Поэтому обезьяну пришлось приложить усилия, чтобы рассмотреть лицо девушки. Когда же мужчине все же удалось это сделать, на его лице появилась довольная улыбка. -Как она тебе? – с хитрой усмешкой спросил Ван Чэнь, отводя друга в сторону. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что их никто не видит, Ван Чэнь достал из внутреннего кармана ханьфу аккуратно сложенный лист бумаги. Развернув его, наместник ожидаемо увидел на нем, так желаемое им, лицо невестки. На портрете Су Вон была одета в ярко-розовый ханбок. Этот портрет Ван Чэнь получил от Хён Гуна, чтобы семья жениха могла оценить красоту будущей невестки. Посмотрев на изображение девушки, павлин протянул лист своему другу. Хэ Цян жадно вцепился в бумагу и стал внимательно всматриваться в величественно-строгое лицо невестки друга. -Я видел много красивых женщин. – с гордостью заявил Хэ Цян. Долгие годы он занимал при дворе должность чехонсунчалса. И занимался поиском красивых девушек для гарема императора. – Поэтому могу с уверенностью сказать, что эта девушка очень красива! Она могла бы украсить гарем императора! – восторженно заключил Хэ Цян. – Её красота сравнима с красотой Фу Шуй. – добавил он, тыкнув костлявым пальцем в лист бумаги. -Фу Шуй… – едва слышно повторил наместник Ван. Его голос был наполнен тоской, грани которой были ведомы только ему. -Несмотря на свое низкое происхождение Фу Шуй была хороша собой. Многие знатные дамы уступали ей в красоте. Тебе повезло, друг мой, иметь такую наложницу как Фу Шуй. – наставническим тоном добавил обезьян, не замечая тоски павлина. – А эта девушка… -Жена моего сына. – перебив друга, ответил Ван Чэнь. Голос наместника стал звучать тише. – В этом то и проблема. – признался павлин, виновато опустив голову. -Проблема? – удивился Хэ Цян. -Я желаю её. – признался наместник. Было видно, что павлин говорит искренне, но при этом стыдится собственных слов. Немного помолчав Ван Чэнь все же рассказал Хэ Цяню о своем влечении к жене сына. Наместник признался, что когда получил от чосонского принца портрет его дочери, то решил, что красоту девушки приукрасили. Однако, когда увидел её впервые, то тут же почувствовал желание к невестке. Но больше всего павлина сводила с ума ревность. Он ревновал Су Вон к её законному мужу. Ван Чэнь так же рассказал другу о своих попытках овладеть девушкой. Наместник рассказал другу даже о ночи, когда прикоснулся к лицу невестки. Он признался, что его желание было таким сильным, что он почти поддался ему, но стыд за собственные действия остановил его. -Иногда мне кажется, что я готов пасть так же низко, как император Сюань-цзун и отобрать жену у собственного сына. – добавил павлин. Он недовольно покачал головой, словно ему было противно от собственных мыслей. -На Севере красавица живет, каких еще не видел белый свет. Посмотрит раз – и город пропадет, посмотрит два – и царства больше нет. Что ж? Пренебречь злосчастную судьбой, погибель городов и царств не знать? Но ведь вовек красавицы такой не народится на земле опять! – пропел Хэ Цян старинную песню. Ван Чэнь хорошо знал эту песню. Она была написана в рассказе о госпоже Ли в летописи Хань шу**. В ней говорилось, что однажды император У-ди*** приказал одному из своих придворных певцов, Ли Янь-няню, спеть песню. Обладавший удивительным музыкальным слухом, Ли Янь-нянь исполнил о женщине невероятной красоты. Слушая своего певца, император произнес: «Действительно ли в мире есть такая красавица?». Тогда его сестра, принцесса Пиньян прошептала ему на ухо, что у этого самого певца есть как раз такая красивая сестра. Император тут же велел привезти девушку во дворец. Он хотел лично удостовериться в её красоте. Как только он увидел сестру Ли Янь-няня, то тотчас влюбился в неё. Он полюбил эту женщину так сильно, что был готов отдать за неё всю страну. Тогда и появилось выражение «Красавица, сгубившая страну». -Я действительно готов отдать город за ночь с ней. Я бы даже страну предал ради неё. – усмехнулся наместник. –Ты специально спел эту песню, чтобы посмеяться надо мной? – спросил Ван Чэнь после небольшой паузы и посмотрел на друга. -Для того и спел, чтобы вразумить тебя! – строго ответил Хэ Цян. – Вспомни, чем закончалась любовь императора Сюань-цзуна к жене сына? Он был проклят Небесами! Он не только потерял трон, но и позволил варварам захватить свою страну. Конфуций учил, что в мире наступит порядок только тогда, когда каждый будет заниматься своим делом. – мужчина говорил строго, но вскоре его голос смягчился. – Если она действенно такая, как ты мне рассказал, то твоему сыну очень повезло с женой. Его жена не только красива, умна и талантлива, но и верная. – на лице обезьяна появилась улыбка. -Ты прав. – наместник кивнул. – Она действительно напоминает мне о Фу Шуй. – наконец признался Ван Чэнь. -Ва! Неужели ты все еще помнишь о ней?! – хитро прищурив глаза, спросил Хэ Цян. -Я пытался не думать о ней. Но…разве я могу забыть?! – голос павлина дрогнул. Ван Чэнь поморщился, словно съел что-то очень кислое. Воспоминания о наложнице давались павлину тяжело. После нескольких лет неудачных попыток Ли Цуй родить ребенка, его отец и матушка приняли решение взять в семью девушку из крестьянской семьи. Крестьянки славились своим здоровьем и плодовитостью. Поэтому они надеялись, что она сможет родить их сыну много наследников. Сперва Ван Чэнь отказывался. Павлин любил жену и не хотел, чтобы она чувствовала себя униженной. Но мать наследника была непреклонна и вскоре она привела в дом молодую паву. Фу Шуй отличалась от Ли Цуй. Пава происходила из бедной семьи, не умела читать и писать. Но была красива, добра, скромна и трудолюбива. Ван Чэнь почти сразу же влюбился в неё. Хотя с наложницей он и не мог говорить о поэзии или комментариях, которые он написал к учениям Конфуция, он с радостью проводил время с ней. Фу Шуй отличалась от Ли Цуй и этим нравилась наследнику. Она была разговорчива и, казалось, её интересует все. Ван Чэнь был очень рад, когда узнал, что наложница ждет ребенка. Но девушка умерла так и не успев родить. После похорон наложницы, он снова окружил жену заботой, и дал себе слово не думать о Фу Шуй. И все же, несмотря на убеждения друга, что павлин влюбился в жену сына из-за того, что та напоминала ему его покойную наложницу, наместник считал, что полюбил Су Вон потому, что она напоминала ему юную Ли Цуй. Ту Ли Цуй, в которую он влюбился. Она была так же красива, умна, холодна и остроумна. Так или иначе павлин понимал, что его желание овладеть Су Вон не обернется ничем хорошим. Поэтому он решил избавиться от чувств к невестке и относиться к ней как к дочери.***
Старшая служанка Шеня вошла в беседку «Великой добродетели». После того, как Су Вон и Хулань сдружились, беседка «Великой добродетели» стала любимым местом девушек. Когда девушки закончили есть, служанка поставила перед женой наследника и его наложницей небольшие миски с рисовыми пирожками и азалиями в сахаре, после чего поочередно, согласно положению девушек, подала каждой из них пиалу с настойкой. По приказу молодого павлина и жена, и наложница были обязаны пить противозачаточную настойку в присутствии его старшей служанки. Немного подержав пиалу в крыльях, словно собираясь с силами, Су Вон залпом выпила настойку. Жене наследника так и не удалось привыкнуть к горькому вкусу настойки. Поэтому лебедь старалась выпить её как можно скорее. Выпив лекарство, Су Вон тут же отправила в рот азалии в сахаре. На лице девушке появилась улыбка. Цветки азалии были достаточно сладкими, чтобы заглушить горькое послевкусие лекарства. Хулань, в отличие от Су Вон, пила настойку медленно. После каждого глотка пава делала глубокий вздох, сдерживая, тем самым, приступы тошноты, которые вызывали у неё лекарство. Закончив с настойкой, Хулань подвинула к себе тарелку с рисовыми пирожками и отправила в рот сразу две штуки. Пава запила их чаем и, казалось, только тогда почувствовала облегчение. -Эта настойка просто отвратительна на вкус. – недовольно буркнула Хулань. – Удивляюсь, как тебе удается выпивать её сразу! – пробубнила пава. -Я так делаю с детства. – ответила Су Вон, пожав плечами. – Этому меня научил мой старший брат. Он говорил, что горькие лекарства лучше выпивать сразу. Тогда горечь будет не такой сильной. – лебедь улыбнулась. -По правде говоря, я была очень удивлена, когда узнала, что господин и тебя, сестрица, заставляет пить эту настойку. – с сочувствием сказала Хулань. Живя в публичном доме, Хулань привыкла к необходимости пить противозачаточные настойки. Хозяйка их публичного дома строго следила за тем, чтобы ни одна из девушек не забеременела. Поэтому, когда по приказу Шеня ей стали приносить такую же настойку, пава не удивилась. Удивление наложницы вызвало то, что и старшая жена каждое утро пила отвратительную на вкус настойку. Слушая наложницу мужа, Су Вон опустила глаза. Лебедь медленно покручивала в крыльях чашку с чаем. Девушке и самой не верилось, что муж заставлял её пить это лекарство. Су Вон мечтала о ребенке. Она часто представляла себе, как держит их с Шенем маленького сына, как у него появятся первые перышки, как сын сделает первые шаги и впервые заговорит с ней. Но все её мечты разбивались, когда на пороге комнаты появлялась служанка мужа. Лебедь покачала головой, словно стараясь прогнать мучавшие её мысли. Су Вон снова напомнила себе, что это жертва, которую она должна выдержать не только ради мужа, но и ради благополучия Чосона. Когда девушка думала об этом так, то «выпиваемая ею желчь» не казалась такой уж и горькой. Допив чай, Су Вон поднялась и вышла из-за стола. Она посмотрела на Хулань и, слегка кивнув головой, пригласила паву следовать за ней. Быстро опустошив свою чашку, наложница последовала за Су Вон. -Не волнуйся, – ласково сказала Су Вон, повернувшись к Хулань. – это скоро закончится. – сказала лебедь так, словно хотела убедить в этом саму себя. – Как только наш муж станет императором, мы сможем подарить ему наследников. – Су Вон улыбнулась Хулань. -Сестрица, когда это произойдет, то ты должна первой родить нашему мужу наследного принца. – заботливо сказала Хулань, положив крыло на плечо Су Вон. – А когда я рожу сына… – голос Хулань стал звучать тише. – Я воспитаю его так, чтобы он не доставлял тебе хлопот и с ранних лет научу его называть тебя матерью. – голос наложницы совсем поник. -Я собираюсь отменить это глупое правило! – гордо заявила Су Вон. Девушка хитро посмотрела на наложницу мужа. Хулань же посмотрела на неё с непониманием. – Это отвратительное правило, по которому дети наложниц должны называть матерью старшую супругу, никогда не нравилось мне. – сказала Су Вон с недовольством. – Разве можно таким образом воспитать почтительность?! Нет. Это еще больше создаст раздор между женами и наложницами нашего мужа. Делить мужчину с другой женщиной, женщина еще способна, а вот делить своего ребенка – нет. Поэтому, став императрицей, я намерена отменить это правило. – голос Су Вон стал привычно величественным и строгим, словно она уже была императрицей. Услышав слова старшей супруги, Хулань сперва очень удивилась, но потом обрадовалась. После того, как Шень пообещал сделать её Гуйфэй****, пава хотя и была рада, понимала, что рожденные ею дети будут считаться детьми императрицы. Паве это не нравилось. Поэтому она решила, что будет бороться за место императрицы. Она пообещала себе, что добьется этого даже если ей придется действовать, как действовала когда-то У Цзэтянь*****. Однако сблизившись с Су Вон, Хулань решила, что готова к тому, чтобы её дети называли матерью старшую супругу Шеня. Теперь же пава была спокойна. -Но, тогда, как же они будут обращаться к тебе? – спросила Хулань, посмотрев на старшую супругу. -Твои дети могут называть меня тетушкой. Мы же сестры. – с улыбкой ответила Су Вон. Хулань предложение сестрицы понравилось, и пава тут же согласилась. Девушки продолжали прогуливаться по саду. Они продолжали обсуждать свою будущую жизнь во дворце. Хулань выразила свое желание, чтобы их дети росли вмести. Пава полагала, что таким получится воспитать в братьях и сестрах крепкие родственные чувства и никто из них не захочет свергать другого. Су Вон согласилась с ней. В её семье почти все сводные, а нередко и родные, братья ненавидели друг друга, что всегда приводило к попыткам захвата власти. Лебедь же хотела уберечь своих детей от такой участи. Поэтому решила, что приложит все силы, чтобы сыновья Хулань, других жен и наложниц Шеня, не имели намерений захватить власть. А если такие желания все же возникнут в них, под наветами родственников, то она будет их сразу же пресекать. Су Вон же пообещала Хулань, что когда её отец получит трон Чосона, то они обязательно отправятся туда вместе. Девушке хотелось показать названной сестре свою Родину. Лебедь часто рассказывала наложнице мужа о Чосоне. Су Вон рассказывала о лесах, горах, реках, горных храмах и дворцах. Она рассказывала о них так увлеченно и страстно, что уже после первого рассказа о родной стране, Хулань была полна решимости посетить её вместе с ней. Су Вон и Хулань были так увлечены своими мечтами, что не замечали шагов за их спинами. Приподняв хвост, чтобы он не издавал звуков, волочась по земле, Шень следовал за женой и наложницей. Молодой павлин старался идти так, чтобы оставаться незамеченным. Ему нравилось наблюдать за ними. Непринужденная беседа любимых женщин вызывала у него улыбку. Однако Шень не был намерен больше скрываться. Ускорив шаг, наследник подошел к девушкам. Подойдя к ним со спины, Шень расставил крылья и, обхватив их за талии, подхватил жен. Сделав несколько оборотов вокруг себя, павлин поставил девушек обратно на землю. От неожиданности Су Вон и Хулань вскрикнули. Но снова оказавшись на земле, окинули мужа недовольными взглядами. Однако Шень так искренно смеялся, что Су Вон и Хулань не смогли устоять и тоже засмеялись. Наследник прижал девушек к себе и поцеловал каждую. Когда девушки немного отвлеклись, Шень снова подхватил их на крылья и закружил. Су Вон и Хулань, обхватив мужа за шею, снова рассмеялись. Сегодня у Шеня было хорошее настроение. Впервые за долгое время молодой павлин получил похвалу от отца за проделанную им работу. Шень не слышал похвалы отца с тех пор, как написал свой первый иероглиф. Поэтому павлин был преисполнен невыразимой гордости и радости. Помимо похвалы, Ван Чэнь освободил сына от его обязанностей наследника на целый день. И молодой павлин был намерен провести его с Су Вон и Хулань.