Фантомная боль

Геральт говорит себе: я не спятил. Геральт убеждает себя: я не сумасшедший. Геральт повторяет в который раз, что он просто устал, что вымотан, что в гробу он видал и Детлаффа и всех бестий этого чертового мира. С каждым разом это звучит все менее и менее убедительно. Геральт сидит на кухне Корво Бьянко и заваривает чай в большом чугунном котелке. Пучок мяты, две веточки мелиссы и успокоительный сбор — пять ложек на литр. По рецепту травницы нужно три без горки, залить кипятком, дать настояться, остудить, пить по стакану два раза в день. Или две с горкой, залить теплой водой, довести до кипения? Геральт едва взглянул на рецепт, насыпал в котелок побольше для пущего эффекта: чай — не эликсир, можно заварить и покрепче. Он сидит возле горящего очага, смотрит как над котелком поднимается пар и помешивает отвар длинной деревянной ложкой. Ароматы трав заполняют кухню, смешиваются с запахом дыма от горящих дров и на секунду Геральт ощущает что-то отдаленно похожее на умиротворение. На кухне темно и так тихо, что слышны шум ветра за окном и стук капель дождя по настилам на крыше. Будто не на винодельне находишься, а в заброшенной хижине в горах. Время к полуночи, Марлена и Варнава-Базиль уже ушли к себе, а Геральт остался на пустой темной кухне, чтобы посидеть в одиночестве, заварить чаю и обо всем подумать. Когда ты один, никто не отвлекает разговорами. Не справляется о самочувствии, не навязывает помощь… И не смотрит на тебя безумными глазами, когда вдруг начинаешь говорить с пустотой. Иногда полезно оставаться в одиночестве. Геральт говорит себе: я один. Геральт убеждает себя: никто сюда не придет. Геральт напоминает себе, что прислугу он отпустил, ни с Регисом, ни с Пальмерином, ни с кем-либо еще встречаться не собирался, а Детлафф сюда не явится, он не сумасшедший. Не то, что я, добавляет он. И тут же себя одергивает. С тех пор, как Геральт увидел Детлаффа в «Куролиске», прошло уже две недели, и за это время вампир привиделся ему еще раз пять, не считая случая в лавке травницы. Геральту даже начало казаться, что Детлафф его преследует. Он замечал его то в толпе на рыночной площади, то в портовом районе, — он сидел на пирсе, свесив ноги в воду, — то во дворцовых садах, среди выбравшейся на прогулку знати. Иной раз Геральту хотелось подойти ближе и заговорить с ним, спросить, что ему нужно, зачем он здесь, какого дьявола он снова и снова попадается ему на глаза, но Детлафф успевал исчезнуть за секунду до того, как Геральт делал первый шаг. Только что был, и вот растворился в воздухе, будто его и не было. А его там и вправду не было. В этом Геральт уже почти не сомневался. Будь он там, кто-нибудь из горожан обратил бы на него внимание, изумившись его нездоровой бледности, странной одежде или непонятному выражению лица — то ли злоба, то ли усмешка, то ли гримаса боли. Детлафф все так же виделся ему в белой рубашке с расстегнутым воротником, в подвернутых до колен брюках и босиком — облик для жителя Боклера все-таки неординарный. Жители Боклера щеголяют в дорогих костюмах, начищенных сапогах, шляпах с павлиньими перьями… Интересно, как отреагировали бы они, если бы Геральт схватил кого-нибудь за рукав и зашептал, указывая рукой на Детлаффа: скажите, вы видите его? Присмотритесь, высокий худощавый черноволосый мужчина, вон он, стоит у прилавка с сыром, ну же, неужели не видите? Не видите, нет?.. Простите, мне должно быть показалось, что-то я вина сегодня перебрал… Точно бы сочли за сумасшедшего. А правы были бы?.. Ветер снова налетает на дом, швыряет в окна дождевые капли, и Геральт садится к очагу поближе. Устраивается на полу, оборачивается и окидывает кухню коротким взглядом, не стоит ли кто в углу или у стены, откинувшись спиной, не сидит ли на краю стола, глядя на огонь светло-голубыми глазами. В кухне кроме него только темнота, да отблески пламени. Согласиться с тем, что Детлафф ему мерещится, означало бы признать себя безумным, сдаться и попрощаться с остатками здравомыслия. К этому Геральт не был готов, он убеждал себя, что это все алкогольный бред, последствия заключения в карцере, что угодно — только не безумие, нет, ведьмаки с ума не сходят! Я нормален, говорил он себе каждую ночь, я не спятил, я просто слишком много думаю о том, что отпустил своего врага, вот он и видится мне при каждом удобном случае. Несносная бестия. Чертов вампир. Гребаная навязчивая галлюцинация! Геральт помешивает отвар и приглядывается, не кипит ли. Ему все же удалось поговорить с Детлаффом еще раз. Это случилось в один жаркий полдень недалеко от винодельни Бельгаард. Лиам и Матильда попросили отыскать пропавшего работника и разобраться с архиспорой, снова невесть как проросшей на лесной опушке рядом с плантацией. Геральт согласился, не раздумывая: драться с архиспорами он уже приноровился. В Туссенте их было так много, что реши он их сосчитать, сбился бы на втором рассаднике. Ничего сложного в бою: меткие сильные удары, увороты от плевков кислоты, игни, чтобы поджечь побеги, аард, чтобы разбивать споры, масло против проклятых на мече… Ласточка тоже бы не помешала, но тогда еще Геральт считал, что именно из-за эликсиров у него начались видения. Из-за эликсиров, точно тебе говорю, убеждал его Пальмерин, когда они в Куролиске напивались вином, осушали кружку за кружкой. Если пить много этой отравы, да еще мешать ее с вином, махакамским спиртом и нильфгаардским шнапсом, и не такое может померещиться! Будь Геральт тогда не настолько пьян, он бы возразил, что сопротивляемость токсинам у него высокая, а Пальмерин — не алхимик и не ведьмак, и ни черта в эликсирах не разбирается, но алкоголь затуманивает разум. Настолько, что поверишь даже в самую нелепую чушь. Особенно когда очень хочется в нее поверить. Позже Геральт старался не думать, что в лавке травницы он был трезв как стекло, а видения никуда не делись. Грешить на эликсиры и вино было проще. Это все из-за выпивки и нервов, убедил себя Геральт, и потому в бой против архиспоры отправился без единого флакона ласточки. Неизвестно еще, что хуже: глубокие ожоги от кислоты или высшие вампиры, появляющиеся из ниоткуда. С высшими вампирами никогда не знаешь, как поступить. Убегать — догонит, нападешь — убьет, разойтись миром — с Детлаффом не получится, говорить себе, что он галлюцинация — глупо и самонадеянно. Хватит с меня, думал Геральт, глаза бы мои его не видели, с архиспорой я справляюсь и так, а ожоги пройдут, дело житейское. Обошлось в итоге без ожогов. Геральт вспоминает, что долго бой не продлился. Архиспора еще не успела толком распуститься, а ствол не дорос до двух метров, хотя обычно архиспоры выше человека в полтора-два раза — с этим же хилым цветком справиться было легче, чем с утопцем. Аард, игни, несколько метких ударов, и вот уже Геральт, увернувшись от плевка кислоты, последний раз рубанул мечом с разворота и рассек побег пополам. С отвратительным визгом и треском архиспора дернулась и свалилась на землю, окропила ее брызгами ядовитой кислоты. Сок хлынул из обрубка и растекся ярким зловонным пятном. Трава под побегом обуглилась и почернела. На поляне было жарко, деревья загораживали ее от ветра. Не прошло и минуты, как от архиспоры начал подниматься смрад тошнотворно-сладкой пыльцы, гнили и разложения — не будь Геральт ведьмаком, его бы замутило. Он утер пот со лба, подошел к обрубку поближе и заметил в корнях тело молодого парня, видимо, того самого работника, которого хватились Лиам и Матильда. Тонкие побеги успели прорости сквозь него, кислота разъела лицо, когда-то красивое и породистое. Мертвые глаза немигающим взором смотрели в небо прямо на яркое полуденное солнце. — Мерзость, правда? Геральт обернулся на голос и увидел Детлаффа — он сидел на дереве на одной из толстых нижних веток. Устроившись там, будто в удобном кресле, он свысока смотрел на Геральта и останки архиспоры с таким видом, будто это было самое заурядное и неинтересное зрелище в его жизни. «Только тебя тут не хватало» — подумал Геральт. — Да не большая, чем ты. — Геральт собирает цветы, будучи в плохом настроении, — протянул Детлафф, — цветы нельзя собирать в плохом настроении, они от этого быстро вянут и никого не радуют. — Ты ненастоящий, — сказал Геральт и поразился тому, как дрогнул его голос, — ты мне мерещишься. Будь ты настоящим, ты бы не стал нести такую ерунду. Я же не выпил ласточку, подумал он, я неделю не притрагивался ни к эликсирам, ни к алкоголю. Может, он настоящий, живой, просто ломает передо мной комедию потехи ради, вот и болтают нелепую чушь. Цветы не радуют — ну еще бы, блять, кого вообще могут порадовать архиспоры?! — Ну, заказчики твои точно будут рады, — продолжил Детлафф, будто прочитав его мысли, — тем более ты нашел этого мальчишку-работника. Поздравляю, Геральт, ты нашел самого счастливого человека на свете. — Паренька убила архиспора, а ты называешь его самым счастливым человеком?! — А разве нет? Ему повезло вовремя умереть, и теперь цветы прорастают сквозь него, не причиняя ему боли. Мальчишка отдал свою, в общем-то, бесполезную жизнь ради украшения этого мира. Это ли не счастье? — Так может, мне стоило и тебя пустить на удобрения? — разозлился Геральт. — Только ты хочешь, чтобы я при этом был жив и все чувствовал, верно? — уточнил Детлафф. — Хочешь мне столько боли причинить? Хватит врать, Геральт. Вряд ли сквозь меня прорастет что-то хорошее. — Тобой-то даже архиспора побрезгует. — Не говоря уже о тебе. Геральт не нашелся с ответом. Детлафф тоже замолчал и уставился куда-то вдаль. Какое-то время Геральт смотрел на него, не отрываясь. Пытался подгадать тот момент, когда он исчезнет. Он не настоящий, точно, он — видение, а значит, скоро должен был раствориться в воздухе, как делал каждый раз, стоило хоть на секунду отвернуться. Исчезать он, однако, не спешил, и Геральт прождал минуту или две, пока голова не закружилась от жары, смрада архиспоры и дурных мыслей о собственном безумии. — Детлафф, — не выдержал он, наконец, — уебывай отсюда. — Рад бы, да не могу, — вздохнул вампир. — Проваливай, — разозлился Геральт, доставая арбалет, — иначе на этот раз твоим убийством я не побрезгую. Детлафф даже не посмотрел в его сторону. Это точно было безумие, вспоминает Геральт, помешивая уже почти готовый отвар. Убеждать себя в собственной адекватности и вместе с этим быть уверенным, что тот, кто перед собой — это всего лишь видение, целиться в высшего вампира из арбалета, прекрасно зная, что выстрелом его не убьешь, даже если попасть в сердце. Я не спятил, в который раз говорит он себе, вспоминая, как не сдержался и выстрелил. Зазвенела натянутая тетива, арбалет дернулся в руке, и в ту же секунду болт воткнулся в ствол, точно над нижней веткой. Геральт напрягся, оглянулся, ожидая увидеть черно-красный туман, взмах когтей перед глазами, ожидая услышать тихое рычание или хриплый смех — хоть что-нибудь! — но понял, что стоит на лесной поляне совершенно один. Рядом лежит порубленная на куски архиспора, в ее корнях запуталось тело молодого работника с Бельгаарда (самого счастливого человека на свете), а сам он только что сказал в пустоту несколько бредовых фраз, а потом зачем-то пальнул из арбалета в дерево. Если это не из-за эликсиров, не из-за вина, не из-за усталости… да из-за чего, черт возьми?! Геральт снимает котелок с огня и наливает чай в большую глиняную кружку. *** Спальня встречает его запахом деревянной мебели и чистых простыней. Геральт зажигает свечу на прикроватном столике, ставит кружку рядом — чаю надо остыть, не пить же кипяток. Раздевается и ложится поверх одеяла, бросив одежду кучей на полу. Пламя свечки дрожит на сквозняке, на потолке движутся глубокие тени, мебель и картины смотрятся темными провалами на стенах. Геральт вдруг понимает, что ужасно устал, будто весь день таскал на спине каменные плиты, хотя сегодня не выезжал на заказы, не занимался ничем тяжелым, разве что съездил в Боклер к кузнецу залатать прореху на доспехе. Думал еще заехать к Регису на Мер-Лашез, но в последний момент повернул назад. Вряд ли Регис помог бы ему избавиться от видений. Он бы, конечно, попытался: стал бы расспрашивать обо всем в подробностях, рассуждать, строить теории, давать советы, но Геральт не хотел говорить о своих видениях с Регисом. Не так-то просто признаваться лучшему другу, что ты, кажется, съехал с катушек. Буря за окном усиливается, и вот уже на усадьбу налетает шквалистый ветер, дождь перерастает в ливень, капли лупят по крыше, будто хотят пробить ее насквозь. Время позднее, за полночь, у Геральта слипаются глаза, но дурные мысли не покидают его, голова гудит как потревоженный осиный улей. Он снова и снова вспоминает разговор с Детлаффом после боя с архиспорой, разговор в лавке травницы, встречу в Куролиске, но чем больше думает об этом, тем сильнее запутывается. Дело не в эликсирах, не в нервах, понимает он, и тем более не в выпивке, глупо было себя обманывать. Почти столь же глупо, как разговаривать с теми, кого нет или отпускать с миром высшего вампира. Он обещал уйти подальше от людей, не попадаться больше Геральту на глаза, а в итоге все чаще маячит перед ним, пусть и галлюцинацией. Интересно, где Детлафф сейчас? Как далеко ушел от Боклера? Сколько народу успел убить?.. Геральт забирается под одеяло и садится на кровати, подложив подушку под спину. Сейчас бы выпить чаю да заснуть, но чай пока не остыл, все еще кипяток. Геральт греет об кружку руки, смотрит, как от нее поднимается ароматный пар, как в чае плавает размокшая веточка мяты, и это ненадолго отвлекает от тревог и тяжелых воспоминаний. И это только от аромата, а от самого напитка ему станет легче, он наконец-то выкинет все из головы и заснет… — Думаешь, чай тебе поможет, ведьмак? Голос Детлаффа стал уже таким привычным, что у Геральта даже не вздрагивает рука. Он не чувствует ни злости, ни страха, только усталое раздражение. Черт знает, думает он, может и да. Может, я засну, забудусь, избавлюсь от тебя, наконец; когда же ты оставишь меня в покое, бестия несносная, пропади ты пропадом… — Да, думаю, поможет, — отвечает он, все еще глядя в кружку. — Хорошо, если так. Что у тебя там, успокоительный сбор? Регис иногда заваривает что-то подобное… Поделишься? — Обойдешься. — Жаль, — вздыхает Детлафф, — впрочем, мне-то чай точно не поможет. Мне бы яду или снотворного смертельную дозу… Геральт, наконец, оборачивается к нему, поднимает взгляд… И едва не проливает кипяток себе на колени. Детлафф рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки. Лежит на боку, свернувшись, подтянув колени к груди, будто ему очень холодно. У него прикрыты глаза, на лице застыла гримаса невыносимой боли, а дыхание хриплое и тяжелое, как у умирающего. Он прижимает ладонь к животу чуть пониже ребер, и Геральт с ужасом замечает на его пальцах кровь. Она медленно стекает по коже, пропитывает ткань рубашки, расползается бурым пятном по чистой простыне. — Зараза… — выдыхает Геральт, — кто это тебя так? — Сам-то как думаешь? — отвечает Детлафф. — Кто, кроме тебя, может меня серебряным кинжалом ударить? К слову, ты опять промахнулся, Геральт. Сердце немного повыше. — Я тебя пальцем не тронул, — не верит он. — Я же тебя отпустил… Детлафф пытается усмехнуться, но вместо усмешки выходит лишь мучительный хрип. Геральт видит, как кровь блестит на его клыках, как стекает с уголка рта, чтобы оставить на ткани новые пятна. — Отпустил, как же… — говорит он. — Отпустил, молодец… Какой же из тебя охотник? Ты забыл, что раненую дичь следует добивать? — Уж на кого, а на раненую дичь ты точно не похож. — отвечает Геральт. — Я не убиваю разумных чудовищ. — Конечно, ты ведь истинный гуманист, — продолжает Детлафф. — Ты их не убиваешь, нет. Ты наносишь им несовместимые с жизнью ранения, а потом с чистой совестью уходишь домой и ложишься спать. Ты молодец, никого не убил, а чудовища — дьявол с ними, сами передохнут. Геральт отставляет кружку с чаем на стол и ложится рядом, всматривается в его искаженное болью лицо. Это видение, убеждает Геральт себя, он бы не пришел ко мне, да еще в таком состоянии, это галлюцинация, но как вышло, что она настолько яркая? Голос, черты лица, даже запах крови, сочащейся из раны на животе. Детлафф, наконец, поднимает на Геральта взгляд, и несколько секунд они молча смотрят друг на друга. Его глаза с расширенными зрачками кажутся застывшими и будто бы немного светятся в темноте. — Я начинаю думать, что тебе просто нравится это зрелище, ведьмак, — нарушает вампир тишину. — Нравится смотреть, как я умираю… Что же, смотри, наслаждайся. А я буду наслаждаться мыслью, что я не такой жестокий, как ты и остальные люди. — Не нравится мне это зрелище. — злится Геральт. — Мне вообще не нравится на тебя смотреть. Я знаю, что тебя тут нет, исчезни! — Вот как, — произносит Детлафф, — почему же мне так больно, если меня нет? Вопрос повисает в воздухе без ответа. Геральт отворачивается и садится на кровати к Детлаффу спиной, снова берет кружку с прикроватного столика. Чай, наконец, остыл, пар от него уже не поднимается, и Геральт с наслаждением делает первый глоток. У чая свежий вкус, без излишней кислоты и горечи, как бывает с травяными сборами, от него становится теплее и легче на душе. Геральт смотрит на потолок, на темные балки, на тени, на потревоженное сквозняком пламя почти прогоревший свечи — куда угодно, только не на Детлаффа. Он — видение, говорит себе Геральт, я не буду обращать на него внимания, я не буду разговаривать с ним — и он сам исчезнет. Геральт отпивает еще, наслаждаясь вкусом, и прислушивается к тишине. Дождь идет на убыль, ветер тоже — буря утихает. Хриплое тяжелое дыхание за спиной еще раздается, и Геральт ждет, пока затихнет и оно. Чай согревает и успокаивает, пламя свечки дрожит на сквозняке. Геральт делает последний глоток, отставляет кружку, и в тот момент дыхание за спиной обрывается. Наступает абсолютная тишина, только дождь еще еле слышно стучит по крыше. Геральт оборачивается, и с изумлением видит, что Детлафф никуда не исчез. Он все так же лежит рядом, в той же позе, только рука, которую он прижимал к ране на животе, теперь расслабленна и свисает, как обломанная ветка. Кровь уже не течет, остановилась. Мертвые остекленевшие глаза смотрят в пустоту, будто видят там что-то неведомое. — Зараза… — говорит Геральт просто, чтобы что-то сказать. Потому что не понимает, что он чувствует. Страх, тревогу, сожаление? И чувствует ли? Не осознавая, что делает, он тянет руку к Детлаффу, чтобы закрыть ему глаза. Спи спокойно, думает он, мне жаль — я знаю, это безумие, но мне правда жаль. Я действительно хотел тебя убить, но когда это было, имеет ли это еще значение? И уже почти было касается век, как в то же мгновение пламя свечи последний раз дергается на сквозняке и гаснет. Темнота ударяет по глазам, Геральт отвлекается на запах дыма, думает сложить пальцы в игни и зажечь огонь снова, да только вампиру бы сначала веки опустить, он же почти дотянулся до него, где же… Просыпается он ближе к полудню, совершенно один. В спальне светло, тени рассеялись, из окна доносятся пение птиц, шум листвы, разговоры работников винодельни. Детлаффа рядом нет, и ничто не напоминает об их странном ночном разговоре. Геральт откидывает одеяло, вспоминая, что вампир лежал рядом, истекая кровью, потому должны были остаться пятна на простыне — но нет, ничего. У него даже проносится мысль, что этого разговора не было, что это просто дурной сон, но он тут же замечает на прикроватном столике прогоревшую свечу и пустую кружку из-под чая с засохшей веточкой мяты на дне. Черт побери, все-таки не приснилось. Я должен ехать к Регису, думает Геральт, одеваясь на ходу. Пусть он удивляется, пускается в научные рассуждения, донимает меня вопросами сколько хочет. Я должен все ему рассказать, думает Геральт, в спешке завтракая, не замечая, что он ест, и не чувствуя вкуса. Марлена что-то говорит ему, но он не слушает, только поддакивает, говорит, что все в порядке, благодарит ее за заботу. Я должен просить у Региса помощи, говорит себе Геральт, седлая Плотву, потому что больше мне никто не поможет. Пальмерин, травница в лавке и все остальные будут валить всю вину на выпивку, на нервные потрясения, на боги знают, что еще, но у Региса наверняка на этот счет найдется пара дельных мыслей. Потому что хватит отговорок, решает Геральт, выезжая со двора и пуская Плотву галопом в сторону Мер-Лашез, с этим надо что-то делать, это так не может продолжаться. Это будет трудно — признаваться в таком всегда трудно, но я все ему расскажу, решает Геральт. Он едет, не глядя на дорогу, торопится скорее добраться, все рассказать и признаться и Регису, и самому себе, что весь этот бред — это не последствия заключения в карцере или бурной пьянки. Кладбище уже близко, осталось немного, уставшая лошадь переходит на крупную рысь, чтобы совсем не выбиться из сил, но Геральт не обращает на это внимания. В голове у него только одна мысль. Одна фраза, которую он скажет своему другу, как только увидит его: — Регис, помоги мне. Кажется, я схожу с ума. У меня галлюцинации.