Фантомная боль

Просыпается Геральт ближе к вечеру, часам к пяти, и с удивлением обнаруживает, что проспал больше суток. Он вспоминает, как после визита на Мер-Лашез вернулся домой, откупорил флакон с лекарством, которое Регис всучил ему, мол, попробуй, вдруг поможет, и опрокинул в себя половину, не меньше. Регис упоминал о дозировках: сорок капель на стакан — а сорок ли? Или пятьдесят? Говорил, сам разберешься, тебе с эликсирами дело иметь не впервой — а Геральт пропустил мимо ушей, понадеявшись на ведьмачью устойчивость к токсинам. Это было вчера — вчера, ведь так? — а сутки пролетели, как одна секунда, и вот уже вечер, три часа до заката, в окна льется мягкий золотой свет, ветер играет занавесками. В голове у Геральта такая пустота, что он не сразу соображает, сколько проспал, где он, что произошло, но потом понимает — в Корво Бьянко, у себя на кровати. В прошлый раз он проснулся здесь после той кошмарной ночи, когда ему привиделся Детлафф, умерший у него на глазах, но теперь это кажется таким далеким, будто прошло не меньше десяти лет. Это была галлюцинация, это было всего лишь видение, это было давно — слишком давно, чтобы об этом думать. Регис говорил, что видений больше не будет, и Геральт отчего-то уверен, что он прав. Может, потому что очень хочется в это верить. С улицы доносится пение птиц, шум листвы, тихие разговоры работников винодельни, собирающихся разойтись по домам. На первом этаже Марлена возится на кухне, стучит по доске ножом. Ходит по гостиной Варнава-Базиль, скрипят старые половицы под его ногами. Геральт вспоминает кладбище Мер-Лашез, где стояла тишина, стелился туман, и будто бы останавливалось время — там все замерло, а здесь жизнь идет, как всегда неторопливо и размеренно, и Геральт решает, что пора бы к ней присоединиться. — Я уже начал волноваться за вас, — говорит Варнава-Базиль, когда Геральт спускается перекусить. — Вы все спите и спите. Разумеется, я помню, как вы говорили, что от эликсиров вы, бывает, засыпаете очень надолго, но, право слово, больше суток прошло… — Все в порядке, — отвечает Геральт. — Надо было подлечиться, а для меня лучше нет лечения, чем хорошенько выспаться. Не переживай. — Вы были после боя? — удивляется дворецкий. — Простите, я не помню, чтобы вы приехали с трофеем или кровью на доспехе, как это при вашем ремесле обычно бывает, так бы я послал за лекарем. После боя с собственным безумием, мысленно усмехается Геральт, лекари бы тут не помогли. Тяжелый был бой, трудный, и закончился полной капитуляцией. Понять еще бы чьей, моей или Детлаффа. Но не расскажешь же об этом Варнаве-Базилю. О своих страхах и печалях лучше говорить со старым другом, опрокидывая третью по счету кружку вина, с высшим вампиром, сидя на старом кладбище на покосившейся могильной плите, с собственной галлюцинацией, наконец. Но не с дворецким, у которого слишком много забот, чтобы еще и выслушивать жалобы на жизнь. Он, конечно же, выслушает: будет кивать, говорить что-нибудь заезженное и предсказуемое, оставаясь таким же до невозможности вежливым, будто ничто на свете, даже самые странные и пугающие новости не могут его по-настоящему взволновать или озадачить. Наскоро расправившись с обедом и последний раз заверив дворецкого, что все хорошо, Геральт накидывает куртку и выходит прогуляться. Вечер теплый, тихий и солнечный — едва Геральт выходит на крыльцо имения, его обдает легким ветром и ароматами цветов. В такой вечер хорошо сидеть в шезлонге под раскидистым деревом, пить вино и вести светскую беседу. Беседовать, однако, не с кем, да и мыслей в голове никаких, и Геральт выходит за ворота прогуляться до корчмы «Куролиск»: пройтись по мосту и полюбоваться на Сансретур, чтобы окончательно проснуться и привести мысли в порядок. Геральт идет через луг и небольшую рощу, глядя вдаль и слушая шум реки. Ветер поднимает дорожную пыль, и она оседает под ногами. Геральт вспоминает, как шел по этой дороге в прошлый раз. Туда — встревоженный уже и не припомнить чем, обратно — такой пьяный, что едва стоял на ногах. Цеплялся за плечо Пальмерина, болтал без умолку: то смеялся невпопад, то говорил о своих горестях, тревогах и этом странном видении, что явилось ему в корчме. Он сидел там, на скамье возле камина, уверял Геральт, точно сидел, я его как наяву видел! Глупости, отвечал Пальмерин, я бы заметил, не было там никого, ты просто перепил своей ведьмачьей отравы. Возле Куролиска толпится народ, кто в дверях, кто под навесом. Несколько человек прогуливаются по мосту, наслаждаясь вечерним солнцем. Три парочки держатся за руки, два рыцаря судачат каждый о своем, не слушая друг друга. Геральт подходит ближе и узнает Пальмерина в одном из них. В начищенном доспехе, с гордо поднятой головой Пальмерин выглядит, как только что с парада, и совсем не похож на того уставшего человека, с которым Геральт напивался здесь две недели назад. Геральт ловит себя на мысли, а не может ли быть такого, что в тот вечер и Пальмерин был видением, но гонит эти глупости прочь из головы. Он подходит ближе, и они пожимают друг другу руки. Заводят разговор, сначала ни о чем, но постепенно переходят и на насущные темы. Пальмерин предлагает пройтись взад-вперед по мосту, не стоять же на одном месте, и они направляются на другую сторону Сансретура. Лязг доспехов смешивается с шумом реки и трелями птиц. — Что там с твоей галлюцинацией? — спрашивает Пальмерин. — Помнишь, тебе бестия в корчме померещилась. — Ты не поверишь, видел его еще несколько раз, — признается Геральт. — Поначалу пугался, потом стал привыкать. Когда точно знаешь, что он ненастоящий, перестаешь вздрагивать при виде него. — Прошу прощения, что смею сомневаться в твоем здравомыслии, но Геральт, ты не думал, что это может быть серьезно? Все-таки твои эликсиры — штука опасная, а ты еще мешаешь их с вином. Или это обычное дело для вас, ведьмаков, а я просто рассуждаю о том, в чем не разбираюсь? Если бы все было так просто, думает он. Прекрати принимать эликсиры — и все наладится само собой. Не будут мерещиться вампиры, не будет поводов считать себя безумцем, не будет этих долгих вечеров, потраченных на самообман… А еще ты погибнешь в бою с первым же чудовищем, если оно окажется посильнее накера, утопца или полудохлой архиспоры. Геральт оставляет колкости при себе и заверяет друга, что все нормально, он в порядке, беспокоиться не о чем. — Скажи мне честно, — просит Пальмерин, останавливаясь посреди моста. — С тобой правда все хорошо или ты просто пытаешься убедить себя в этом? Геральт всматривается в его породистое лицо, ищет во взгляде хоть тень насмешки, но Пальмерин серьезен, как никогда. Геральта вдруг бросает в холод, пробивает дрожь, от которой не спасает даже солнце над головой. Солнце, теплый ветер, жаркое туссентское лето — а он стоит и мерзнет, слушая, как в голове снова звучит его же собственный голос. Повторяет, как мантру: я не спятил, я не безумец, я просто слишком устал, переутомился, я слишком много пью, я не оправился от заключения… Усилием воли он гонит от себя эти мысли. — Да нет, правда, — говорит он. — Регис мне все объяснил, мы хорошо поговорили тогда. Знаешь, я и сам был ужасно напуган из-за всех этих видений, а тут успокоился, и все прошло. Поверить не могу, что в тот раз ты убеждал меня, что все это ерунда, а я просто перепил эликсиров. — Не думал же я, что все настолько серьезно, — разводит руками Пальмерин. — А в чем причина-то оказалась? — Не знаю. — говорит Геральт. — И, если честно, я даже думать об этом не хочу. Закончилось — и ладно. Они идут дальше, делают круг по мосту, снова подходят к корчме и заходят внутрь. Две недели прошло с тех пор, как Геральт был здесь в последний раз, но что в корчме может измениться за две недели? Здесь все тот же запах зелени, жареного мяса, рыбы и лука, шум разговоров и стук глиняных кружек. Люди за столиками уплетают похлебку из раков, запивая вином, повар возится на кухне, толстяк-трактирщик болтает со своей дочкой — молодой девицей в фартуке и с длинной косой через плечо, — и по ее лицу видно, насколько этот бессмысленный разговор ей в тягость. Завидев Геральта и Пальмерина, трактирщик кидается им навстречу, как к дорогим друзьям. Девица тут же подрывается с места и кидается протирать столы. — Приветствую бравых рыцарей! — восклицает он. — Давненько вас не было, неужто в прошлый раз посидели настолько хорошо, что только сейчас на новые подвиги вдохновились? — Так хорошо посидели, мне аж бестии мерещиться начали… — пытается Геральт пошутить. — Уж не подсыпал ли ты мне чего в вино, добрый человек? — Как же, мастер Геральт, щепотку свежайшей туссентской добродетели! — трактирщик не замечает сарказма в его голосе. — Чего вам налить, господа? Пальмерин заказывает полбокала красного Кастель де Неф, а Геральт, поколебавшись, спрашивает у трактирщика совета и берет бутылку белого Кот-де-Блессюр с собой, может, будет настроение выпить вечером. Он заверяет, что в прошлый раз ему очень понравилось, прекрасное вино, не слишком терпкое, в самый раз, хотя не помнит ни аромата, ни вкуса, но название вертится в голове. И уже расплатившись и выйдя из корчмы, Геральт вспоминает, что это любимое вино Детлаффа. Регис вчера сказал ему об этом, ляпнул невзначай, а ему отчего-то запомнилось. Пальмерин вызывается проводить его до Корво Бьянко. По дороге они почти не разговаривают, разве что Пальмерин снова интересуется, точно ли прошли ли галлюцинации. Все хорошо, заверяет Геральт, я в порядке. Все хорошо, думает он, и пытается вспомнить, сколько уже раз он сегодня это сказал. Варнаве-Базилю, Пальмерину, самому себе — этак еще немного, и он сам начнет в это верить. У ворот винодельни они тепло прощаются, пожимают друг другу руки, договариваются встретиться в Куролиске как-нибудь еще. Отлично посидели, Геральт, надо будет повторить, только давай на этот раз без бестий, просит Пальмерин, и Геральту хочется одновременно засмеяться и упрекнуть его — сколько можно говорить об этом? Пальмерин уходит, и Геральт смотрит ему вслед, не сколько провожая, сколько думая о своем и любуясь красотами Туссента. Он заходит во двор, и уже направляется было к усадьбе, но замирает, как вкопанный, едва не роняя из рук бутылку с вином. Мышцы словно разом онемели и теперь не слушаются его, тело пробивает озноб, а из головы вылетают все дельные мысли, оставляя только ужас и панику. Галлюцинации никуда не делись. Детлафф прямо перед ним — сидит на низкой ограде винодельни, свесив ноги вниз и подставив лицо вечернему солнцу. Ничего не говорит, не смотрит на Геральта, замер и ждет, когда он подойдет поближе, постукивает по ограде кончиками заостренных ногтей, наигрывая какую-то мелодию. Легкий ветер шевелит ему волосы и расстегнутый воротник белой рубашки. Не знай Геральт, что Детлафф — высший вампир, он бы принял его за беззаботного боклерца, который выбрался из дома насладиться свежим воздухом и хорошей погодой. — Да что тебе надо… — шепчет Геральт. — Зачем ты преследуешь меня? Детлафф поворачивается к нему и выставляет руки ладонями вперед в знак притворной капитуляции. — Мы можем поговорить? — спрашивает он. — Просто поговорить, Геральт, обещаю, я не нападу. — Я больше не буду говорить с теми, кого нет. Для меня это не заканчивается ничем хорошим. А теперь, будь добр, исчезни с глаз моих. — Геральт, выслушай, пожалуйста… — Я не сумасшедший. — злится Геральт, подходя к нему. — Я не разговариваю с пустотой, и тебе не советую. — А ты, я смотрю, иногда все-таки говоришь правду, — невесело усмехается вампир. — Это радует, ведьмак, а ведь я на это уже почти не надеялся. Геральт старается не вдумываться в смысл его слов. Он отворачивается и направляется в сторону дома. Нужно пройти мимо, дойти до конюшни, оседлать Плотву и немедленно отправиться на Мер-Лашез. Задать Регису тысячу вопросов, заставить все рассказать про тот эликсир, который он всучил ему под видом лекарства от видений, спросить, о чем он думал, когда говорил, что никакой Геральт не безумец. Как же не безумец, если Детлафф снова видится ему, говорит что-то странное, пугает его, действует на нервы! Хоть тащи Региса сюда, показывай пальцем: ну вот же он, а ты мне не верил, говорил, что я в порядке, а я вижу его, вижу четко, как тебя сейчас, но там же никого нет, ведь так?.. Геральт делает еще несколько шагов и вытягивает левую руку в сторону, отмахиваясь от видения. Там никого нет, он проведет рукой по пустоте, и Детлафф исчезнет — он всегда исчезал, стоило Геральту попытаться до него дотронуться. Тогда, в лавке травницы, когда Геральт едва не уперся в него ладонью, на поляне, где проросла архиспора, когда он исчез за мгновение до арбалетного выстрела, в спальне, когда Геральт попытался закрыть ему глаза — всегда исчезал, и сейчас исчезнет, чтобы снова явиться потом. Но это будет потом, а сейчас… Вместо того, чтобы скользнуть по воздуху, рука натыкается на какое-то препятствие, и Геральт с ужасом понимает, что ударил вампира пальцами по груди. Он медленно поднимает взгляд, все еще не веря в происходящее, но ощущения не обманывают — черт, лучше бы обманули! Детлафф никуда не исчезает, смотрит на него, не отводя глаза. У него кривая нервная улыбка на губах, а взгляд вроде бы злорадный и жестокий, но, приглядевшись, Геральт замечает в нем что-то очень похожее на боль. — Молодец, ведьмак. — говорит он. — Точно в сердце, в кои-то веки. *** Лучше бы он был галлюцинацией, думает Геральт. Лучше бы я действительно сошел с ума, и он мерещился мне всю оставшуюся жизнь, чем один раз предстал передо мной во плоти. Геральт не верит ни Детлаффу, ни собственным глазам, когда предлагает ему слезть с ограды — если хочешь поговорить, пойдем в тихое место. Не верит, пока они идут в сад, чтобы устроиться под раскидистой оливой, где Геральт любит коротать вечера, сидя в шезлонге и попивая вино. Не верит, пока они говорят о всякой ерунде — чисто чтобы разбавить напряженное молчание, не разозлиться и не поубивать друг друга. Не верит даже тогда, когда просит Варнаву-Базиля принести им пару фужеров (только не из серебра, уточняет вампир, а то из горла пить придется) и чего-нибудь на закуску к вину. Дворецкий кивает, не спрашивает ничего, но смотрит на них изумленно и с ужасом, и Геральт все еще не верит ни Детлаффу, ни себе. Начинает верить только когда дворецкий, поставив фужеры и тарелку с нарезанным сыром и яблоками, кидает на Детлаффа очередной испуганный взгляд — такой не скроешь и за темными очками. Он наскоро желает им приятного вечера и торопится поскорее уйти, но Геральт окликает его, и он возвращается, не успев сделать ни шагу. — Варнава-Базиль, — говорит Геральт. — Я знаю, это прозвучит странно, но… скажи, ты видишь его? Дворецкий с опаской косится на Детлаффа. Детлафф улыбается ему, демонстрируя клыки, смотрит взглядом убийцы, и Геральт уже не понимает, какого ответа ему бояться больше: «Да, я вижу чудовище» или «Геральт, там никого нет». — Да, я вижу человека, — дворецкий запинается, что вызывает у Детлаффа очередную жуткую усмешку, — мужчину лет тридцати, он худощавый и бледный, у него темные волосы с сединой на висках, на нем белая рубашка, черные брюки и высокие сапоги… Вы это хотели от меня услышать? — Ну что, Геральт, поверил, наконец? — встревает Детлафф. — Вряд ли у твоего чудесного слуги найдется хоть одна причина тебе врать. Он ошибся только в одном, но ты же простишь ему эту оплошность? — Он поворачивается к дворецкому, уже едва не дрожащему от ужаса. — Очень признателен, что вы убедили вашего хозяина в моем существовании, а теперь будьте добры, оставьте нас. Мне с Геральтом нужно поговорить. Наедине. Не волнуйтесь, пальцем его не трону. Геральт коротко кивает Варнаве-Базилю, мол, иди, все хорошо. Когда дворецкий уходит, Детлафф, уступив Геральту шезлонг, садится на траву под деревом. Откидывается на ствол спиной и делает несколько глубоких вдохов, пытаясь справиться с волнением. Легкий ветер шевелит ему волосы и расстегнутый воротник рубашки. Минуту назад на него страшно было взглянуть — того и гляди, разорвет когтями! — а теперь в нем и вампира не признаешь, и если бы не Варнава-Базиль, Геральт снова бы засомневался, настоящий он или нет. Детлафф берет протянутый фужер с вином и чуть улыбается в знак благодарности, но его улыбка выходит похожей на оскал и, чуточку — на гримасу боли. — Спасибо, Геральт, не ожидал, что ты принесешь мое любимое вино, — говорит он, — и прости, что я напугал твоего дворецкого. Я хотел, чтобы мы остались наедине. Это слишком личный разговор, чтобы кто-то его подслушивал. — Мог бы так не зубоскалить, — ворчит Геральт, — объясняй ему теперь, кто ты такой и зачем пришел по мою душу. — Я уверен, ты что-нибудь придумаешь, — отмахивается Детлафф. — Ты-то врать большой мастер, не то, что я. — Да когда я тебя обманывал? — не выдерживает Геральт. — Тогда, в Тесхам Мутна? Когда сказал, что если мы еще встретимся… «То я зарежу тебя, изрублю на куски и оставлю умирать, истекая кровью», — мысленно продолжает Геральт. И подумав, добавляет: «А потом вернусь и закрою тебе глаза. Спи спокойно, бестия, мне жаль, но ты сам меня вынудил…» Детлафф отпивает вина, делая вид, что наслаждается вкусом и ароматом. Смотрит в сторону, стучит кончиками когтей по брючному ремню — тянет время, понимает Геральт, собирается с мыслями. Вечер медленно опускается на винодельню, солнечные лучи окрашиваются в благородное золото и блестят на бокале с вином. Белый Кот-де-Блессюр приятный и легкий на вкус — фруктовый, чуть с кислинкой, — и Геральт поверить не может, что это любимое вино Детлаффа. Геральт ожидал, что его любимое вино будет красным, терпким и тяжелым, как ядовитый эликсир. Из тех вин, от которых сначала чувствуешь тоску на душе, а наутро мучаешься головной болью. Шелестят деревья листвой на легком ветру. — Знаешь, я ведь мог бы убить тебя, — говорит Детлафф будничным тоном, будто рассуждая о погоде. — Думал, что так было бы проще. Устрани проблему — и нечего будет бояться… Готов поспорить, ты думал про меня то же самое. — Даже отрицать не стану, — отвечает Геральт. — Хотя, признаться, никогда об этом не фантазировал. — Хоть на этом спасибо. Люблю, когда ты говоришь правду: вот так прямо, без недомолвок, долгой светской болтовни и натянутых улыбок, — усмехается он, но усмешка выходит вымученной и нервной. — Всегда бы так, Геральт, честное слово. Здравствуй, проходи, садись, сейчас я буду убивать тебя, только принесу кинжал, ты пока расстегивай рубашку на груди, может, если задержусь, еще успеешь помолиться напоследок. — А тебе есть, кому молиться? — Нет, но какая разница? Все равно бы это ничего не изменило. Геральт не находит аргументов, чтобы возразить. Детлафф подцепляет с тарелки кусочек сыра. Время тянется и тянется, словно остановилось, как тогда, на Мер-Лашез, когда Детлафф был еще галлюцинацией, а Геральт был почти уверен в том, что сошел с ума. — А потом я понял, что все станет только хуже, — произносит Детлафф, наконец. — Если я убью тебя, Регис разозлится, и я потеряю единственного друга. Мне придется уйти скитаться по диким землям, у меня не будет никого, с кем я мог бы поговорить, кому мог бы рассказать, о том, что… — Детлафф, я не понимаю, — перебивает Геральт, — о чем ты? Что ты хочешь сказать? — Что ты все еще приходишь ко мне, а я ничего не смогу с этим сделать! — признается он. — Потому что ты будешь мертв, а мертвые никогда не оставят тебя в покое. Что больше нет рядом Региса, который дал бы мне тот эликсир, чтобы спать и не видеть снов… Как бы я хотел больше не видеть их, Геральт, больше никогда не видеть, как ты… Его лицо на секунду искажает ужас и боль, словно что-то страшное маячит перед ним. Он замолкает и отворачивается, глядя в пустоту перед собой. Как неживой, вдруг понимает Геральт. Ведь это он прошлой ночью был рядом со мной, умирал на моих глазах, а я слушал, что он говорит, слушал его хриплое дыхание, пока оно не оборвалось, и не стало тихо — да, он был галлюцинацией, он мне мерещился, и все же, все же… Каркают вороны где-то далеко-далеко. — Я не знал, что это обернется тем, что у тебя начнутся видения, — тихо говорит Детлафф. — Я и предположить не мог, что ты увидишь меня именно в те моменты, когда… — Стой, подожди, — обрывает его Геральт. — Что обернется, в какие моменты? Давай с самого начала. Ты ведь за этим пришел, да? Хотел мне что-то рассказать, в чем-то признаться? — Регис всегда понимал, что нам с тобой рано или поздно придется встретиться и обо всем поговорить. Он вынудил меня прийти к тебе сегодня, но, думаю, я бы скоро сам к тебе пришел. Ты ведь, если я не ошибаюсь, вскочил на лошадь и помчался к Регису именно тогда, когда дошел до края, верно? Когда понял, что больше не выдержишь, потому что иначе точно тронешься умом. — Ты-то откуда знаешь? Тебе Регис разболтал? — Как это: откуда знаю? — вздыхает Детлафф. — Ты же сам мне все рассказал вчера утром, когда стоял и стучал в дверь склепа. Боги, Геральт, ты ломился в нее с таким грохотом, что аж разбудил меня. Забавно было: Регис от своих пробирок даже не оторвался, все смешивал что-то, записывал, бормотал себе под нос, сказал только, чтоб я сходил посмотреть, что там происходит. Я и пошел, уж думал, случилось что, а как тебя у дверей увидел… — Так ты там был?.. — поражается Геральт. — Но ты же… — Ты забыл, что я и вправду существую, да? — грустно улыбается вампир. — Думал, что меня больше нет, что от меня остался лишь образ, который иногда возникает у тебя перед глазами? Не волнуйся Геральт, скоро так и будет. Он вдруг достает из-за пояса кинжал, который Геральт не замечал до сего момента. Тот самый, который раньше носил за спиной на ременной портупее, но никогда им не пользовался — если у тебя есть когти и клыки, кинжалы тебе без надобности. Геральт напрягается, не понимает, что Детлафф собирается делать, вспоминает, действует ли аксий на вампиров — нет, кажется, не действует, уж на высших точно. Детлафф сказал, что пальцем его не тронет, что им просто нужно поговорить, не станет же он нападать или калечить сам себя, это было бы совсем странно — даже для галлюцинации, не то, что для живого. Серебро клинка блестит на солнце. «Кто кроме тебя может меня ударить серебряным кинжалом?» — спрашивал Детлафф вчера ночью, истекая кровью. Кто угодно, ответил бы Геральт. Любой охотник на чудовищ. Любой, кто желает тебе смерти, никто, кроме того, кто желает тебе смерти, никто, кроме меня… — Ты сейчас же мне все расскажешь. — приказывает Геральт. — Хватит медлить и собираться с мыслями. — Ты даже не подождешь еще немного? — Я и так прождал две чертовых недели. — Неужели они были такими ужасными? — Видеть твою рожу перед глазами? Прости, Детлафф, удовольствие так себе. — Я ведь ничего тебе не сделал. — Ты все время говорил, что я врун. — Ты и вправду врун, — отворачивается вампир. — Все вы чертовы вруны, как вы мне все уже надоели… Что ты со своим: «я убью тебя, если мы еще встретимся», что Регис с его вечным: «у тебя все будет хорошо»… Передай мне яблоко с тарелки, Геральт, я не дотянусь. — Ты бы лучше объяснил уже… — Геральт, — перебивает он. — Я все тебе расскажу. Прямо сейчас. Только передай мне яблоко с тарелки, пожалуйста. И подлей мне еще вина. Не хочу быть слишком трезвым при этом разговоре. — Хочешь потом сам себя оправдать? — Нет, боюсь, что трезвым все не расскажу. Давай уже скорее. Сам просил же время не тянуть. Вина осталось совсем немного. Геральт выливает все Детлаффу в бокал, снова наполняя его почти до краев. Надо бы послать дворецкого принести еще, но дворецкий уже ушел, закрылся в своем зеленом домике. Все работники разошлись: время позднее, солнце заходит. Над Корво Бьянко нависает мертвая тишина, почти как на кладбище, и Геральту уже который раз за этот вечер становится холодно. Детлафф отпивает вина и ненадолго прикрывает глаза. Он пытается успокоиться, но подрагивающие ресницы и напряженные руки выдают его затаенную боль и тревогу. Его когти чуть удлиняются и прокалывают кожуру яблока, которое он судорожно сжимает в руке.