Осколки стекла

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Чан не особо хороший медиум, который больше играет роль, чем реально слышит. Это приносит неплохой дополнительный доход, а в свободное время он пишет музыку, продавая песни. Просто однажды не смог отказать просьбе матери продолжить её дело, а теперь вот расхлёбывает, разыгрывая театр одного актёра.        Пришедший к нему парень состоит из острых линий, даже фигура непривычная — треугольная. Волосы на глаза, чтобы никто не мог в них заглянуть, чёрная траурная одежда, припухшие от слёз нос и губы. Чан кивает на стул, и парень покорно садится, складывая руки на коленях.        Чан придвигает стул и напускает на себя таинственный вид, прощупывая взглядом возможные причины. Первая мысль, мелькнувшая в голове — родители. Но парень ко всему зажат и даже глаз не поднимает, просто копается в рюкзаке и выкладывает стопку денег.        — Мне нужно попрощаться. Говорили, вы сможете помочь. Меня зовут Сан.        Чан на деньги даже не смотрит, пытается раскусить, пытается понять, но знание ускользает.        — Помогите и мне, Сан. Положите руки на стол, мне потребуется контакт и…        Дальше он не продолжает, хотя намеревался узнать имя человека, с которым должен попрощаться, ведь многие пришедшие за этим сами его называют, но его накрывает чужими воспоминаниями. Он будто ядро вылетает через лобовое окно машины и катится по асфальту трассы, не ощущая ничего. Боль наваливается потом, когда над ним нависает безоблачное небо, обнимая собой.        Над ним склоняется Сан, утирает кровь, заливающую глаза, трясущимися руками пытается набрать номер на безбожно разбитом телефоне. Плачет и умоляет жить. — Нужно немного потерпеть, «скорая» едет. Ты только дождись их. Слышишь, сирены? Они помогут.        Он смотрит на Сана, видит только его, всё остальное размывается в дымке. Всё становится неважным, даже боль отступает. Кто-то уносит его, пока Сан рвётся следом за ним, но врачи другого экипажа «скорой» удерживают его, пытаясь уложить на носилки. Он переломан меньше, от шока боли не чувствует и рвётся к нему.        Больно осознавать, насколько сильно Сан боится, что никогда не увидятся. И боится не зря. Он чувствует, что время на исходе. Когда закрываются двери «скорой», и машина срывается с места, жизнь медленно уходит из него, оставляя лишь оцепенение и выражение горя на чужом лице.        Чем можно измерить любовь? Поцелуями, объятьями, заботой и лаской? Или этого недостаточно? Ведь любовь складывается из сотен тысяч кусочков, которые составляют цельную мозаику только вместе, а без них ничего не складывается. И для каждого мозаика своя.        Чем измерить жизнь? Счастливыми моментами, неудачами, встречами или расставаньями? А может, самой смертью? Когда умираешь, за доли секунды видишь свою жизнь, оценивая и вспоминая, цепляясь за некоторые моменты, чтобы не исчезали так быстро, улыбаешься, хотя теряешь.        Но когда умирает любимый человек, а ты не успеваешь проститься ни с умирающим, ни с его телом, к которому не допускают родственники, жизнь оценивается абсолютно по-новому: жёстко и трагично. Самое время научиться ценить каждый её миг.        В груди тепло, когда он смотрит чужими глазами на сидящего перед ним Сана, который винит себя и только себя, что уступил предложению поехать в разных машинах, винит за то, что выжил и не попрощался. Чан чувствует, как его губами говорит призрак, а глаза Сана расширяются.        — Ну, здравствуй, родной.