Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать. Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду. между выцветших линий на асфальт упаду. © И. Бродский (умер в Нью-Йорке)
— Иван Воронов, — волшебник пожал оборотню руку. Странно, что вообще протянул, знал же его в лицо… — Никогда не называй меня прежним именем, пожалуйста. Опричники валялись сломанными куклами. В пустом зале Ивану Воронову почему-то виделись призрачные отблески несуществующих свечей и звуки музыки, что играли давно умершие музыканты, образы кружащихся в вальсе имперских аристократов. Его прорицательские способности иногда давали подобные побочные эффекты, немного похожие на бред шизофреника. Среди танцующих ему даже почудились он сам в мундире с золотыми эполетами, обнимающий некую девушку в пышном светлом платье, весьма напоминающем торт, и выглядящий много моложе, чем сейчас, оборотень с какой-то похожей на овечку завитой блондинкой. Офицеры Российской Империи, ещё не знающие: всё, что им дорого, пожрет кровавый пожар Революции… — Что с ними не поделил? — кивнул он на опричников. Призрачные грёзы уступили место грубой действительности. Но оборотень Фома Стригин-Оболенский был важен, важен здесь и сейчас, иначе бы видения не показывали его раз за разом. И он слышал эту фамилию… кажется, именно этот волколак покалечил Ханса Хоффманна, вырвавшись и сбежав во время допроса. — Мне вменили незаконное использование магии, — волколак криво усмехнулся. Говорил он как-то без всякого выражения, бесстрастным голосом диктора. — Но это — хрень, они сами знают. Суть в том, что я посмел спорить с Владимиром Лебедем. Я считаю его и некоторых его приближенных виновными в смерти своей жены, это было ещё в перестройку, и присвоении её научных разработок. Меня не тронули, потому что я всего лишь животное для них. Они не думали, что я могу что-то соображать, а даже если да, мне никто не поверит. Потом погибли Всеслав, мой сын, и его жена… взрыв дома, официально это прошло как теракт чеченских боевиков. У меня на руках осталась маленькая внучка, и я молчал, я попал в детдом, когда родителей расстреляли в тридцать седьмом, и не хотел такой же судьбы для неё. Я один воспитывал внучку, пока Лебедь отправлял дочь учиться в Лондон. Он же женился на британской волшебнице, русские девушки, видимо, не достаточно хороши для него… — Лебедь считает себя последним потомком самого темника Мамая, — почему-то вспомнил Иван. Владимир Всеволодович был председателем Совета Магов России, что делало его голос решающим при принятии нового закона или вступления в силу указа. Кроме того, он был богат, имея пакет акций в человеческой добывающей корпорации, а деньги — это сила, это оружие, это власть и наёмные бойцы. Сейчас Иван старался сообразить, является ли сказанное правдой. Он не сомневался, что оборотень действительно потерял жену и сына, и это было тяжёлым ударом, но верны ли его подозрения или он спятил от горя? Он сам потерял дорогого человека и прекрасно знал, что значит отчаяние. — Твоя жена, что она разрабатывала? — Ты, конечно, слышал о трофейных исследованиях под патронажем Райнхарда фон Харденберга, известных как проект «Синий цветок»? — спросил оборотень с насмешливой улыбкой. Ивану показалось, словно под ним провалился пол, или над ухом раздался забытый вой сирены воздушной тревоги. — Проект был разморожен в семидесятые, Настя возглавляла исследовательскую группу. Она была сильной волшебницей, но на плохом счету. — Настя? — Иван нахмурился. Он помнил только одну могущественную советскую волшебницу с таким именем. Впрочем, поставить во главе исследовательской группы могли и кого-то более слабого, неизвестного Ивану, поскольку он давно взял в привычку запоминать имена равных себе по силе, а менее могущественных, конечно, слишком много. Да нет, «Синий цветок» требует выдающихся способностей… — Анастасия Романовна Рудная — твоя жена? — Была ею, — оборотень кивнул и посмотрел на позабытых опричников. — А теперь, если ты не будешь настолько мил, что соизволишь стереть этим псинам память, я их просто съем.***
— Ты что, спятил? — огрызнулся оборотень. Серая сталь его человеческих глаз на секунду сменилась звериным золотом. В волчьем обличье они золотисто-оранжевые, светящиеся. — Не смей даже думать о таком! Я запрещаю! По обоям дешевой комнаты в коммуналке на первом этаже старого дома на Васильевском острове расползалось пятно сырости. За стеной что-то заунывно напевала на таджикском, узбекском или ином наречии бывших советских республик какая-то женщина. За дверью переговаривались, прерывая речь не то смехом, не то плачем, местные алкоголики. Для подготовки тайных магических ритуалов это жильё было вполне подходящим — Смоленское кладбище близко, и никому не придёт в голову искать их в подобной помойке. А ещё недорого. И то, вернувший себе человеческое обличье оборотень сразу же заявил, что четырнадцать тысяч в месяц за такую халупу мог отдать только полный идиот, и вообще они — не монголо-британское иго, чтобы швырять деньги направо и налево. — Но это самый простой способ спрятать тебя, — Иван Воронов постарался примиряюще улыбнуться. Изначально он пытался выдать Фому за собаку, но это годилось только как временная мера. К тому же, огромная белая волкоподобная «собака» со светящимися глазами даже его самого несколько пугала, что уж говорить о случайных свидетелях. Он, конечно, наложил отвлекающие внимание простых смертных и других магов чары, но ходить по городу с волколаком в зверином обличье на поводке было слишком опасно. Причём в первую очередь для него — Фома жутко оскорбился на идею надеть ошейник, обозвав Ивана извращенцем-фетишистом. — Люди глупы, даже волшебники. При виде молодого парня они совершенно не думают, что он может оказаться старше их дедушки. Фёдор Алексеевич Басманов, глава Российской магической полиции, опричнины, впрочем, выглядел «молодым парнем» с шестнадцатого века. В мировом магическом сообществе были известны и другие случаи, но в целом их оставалось угнетающе мало. Обычно подобное связывали с уникальной силой того или иного волшебника, но Иван по собственному опыту знал, что это не совсем так. — Но… настоящее омоложение с помощью Красной тинктуры… — Фома недоверчиво зарычал. — Никто из вас, волшебников, не делает таких подарков нечисти! Я ничем не могу расплатиться, а я и так у тебя в долгу! — Ты же согласился помочь мне в опасном деле, — пожал плечами Иван. — И вообще, я не считаю, что ты мне должен. Я просто хотел помочь… в память о Войне. К тому же, ты мне нужен, чтобы найти синий цветок… Оборотень сел на покрытый блёкло-оранжевой обивкой продавленный диван, угрюмо ссутулившись. — Ладно, — бросил он хмуро. — Готовь свои ритуалы, а я пожрать приготовлю, ты же с ног валишься… За стеной заплакал ребёнок и снова завыла узбечка, или таджичка, или кто она. Воронов достал красный камень. Силы имеющейся у него тинктуры хватало на поддержание собственной молодости и молодости одного человека рядом. Если бы такой человек был, конечно. На волколака много не уйдёт, он всё равно стареет медленнее обычных людей. Если бы Анастасия Рудная была жива, возможно, зная, что разрабатывали люди Хардинберга, они бы смогли создать лекарство от старости, доступное для всех, но об этом остаётся только мечтать. Впрочем, сейчас они будут идти другим путём. Как ни соблазнительна мысль попытаться добраться до Лебедя и узнать, что случилось с проектом, пока это слишком опасно. Нужно действовать так, как никто не ожидает. — Спасибо, — пробормотал Иван, когда оборотень поставил перед ним кружку вполне прилично сваренного кофе. Соседи пока отсутствовали — женщина с ребёнком обитала в квартире за стенкой — и не могли его увидеть на кухне, так что можно было не опасаться. — Кофемашины в этом клоповнике нет, пришлось вспомнить старые навыки, — Фома слегка улыбнулся. — Я не люблю чай. — Я тоже, — кофе оказался неплохим. — Дай сюда руку. Он провёл ножом по его ладони, что оборотень, кстати, стерпел не моргнув и глазом, а потом смочил выступившей кровью красный камень, от чего тот засветился пульсирующим светом. Иван прошептал несколько слов на латыни, и нарисовал кровью пентаграмму на лице оборотня. — Вместо красной звезды, — усмехнулся он, оценив сходство своего творения с советской наградой. Шутка вышла мрачнее, чем задумывалась, напомнив, как эсесовцы в назидание населению сдирали звёзды из кожи со спины пленных партизан. Но сейчас магия начала действовать — морщины разглаживались, седина пропала. Теперь перед Иваном был симпатичный тёмно-русый парень не старше двадцати пяти лет с виду. — Готово, можешь смывать. — Впечатляет, — проговорил Фома удивлённо, вернувшись из ванной. Сейчас он носил запасную одежду Ивана, они были примерно одного роста, но оборотень несколько шире в плечах, так что она была слегка маловата. Нужно где-то разжиться шмотками. И деньгами. Ещё в центре оборотень, прежде чем уничтожить сим-карту и банковскую карту, предусмотрительно снял все имеющиеся у него деньги, так что смерть от голода им не грозила, но появляться в квартире Фомы не следовало — там их могли засечь, несмотря на стёртую память опричников. Теперь Иван знал, чем конкретно Фома прогневил председателя Совета Магов. Владимир Лебедь продвигал законопроект о запрете наследования для родственников волшебников и прочих сверхъестественных существ, не обладающих особенными способностями. Это значило, что внучка Фомы не могла бы законно наследовать его имущество, поскольку девушка не была ни волшебницей, ни оборотнем. Фома резко высказался против, а потом и остальное припомнилось. — И всё же, оборотни же не могут колдовать, как тебе вменили использование магии? — спросил Иван, когда после еды его мысли немного встали на место. Поскольку никому из них не хотелось мыть посуду, Фома предложил завернуть тарелки перед едой в пищевую плёнку, и теперь Воронов жалел, что не додумался до этого самостоятельно намного раньше. — Ты ошибаешься, — Фома усмехнулся. Он поднял руку, и на его ладони, где ещё не зажил порез, синим цветком расцвёл волшебный огонь. В который раз за этот вечер Ивану показалось, что пол ушёл из-под ног. Это редкое и сильное боевое заклинание, недоступное многим волшебникам! Значит, Фоме всю жизнь приходилось скрывать свой дар, он был лишён возможности учиться, оборотням запрещено колдовать! — Но накатать на меня заяву мог разве что Ханс Хоффманн, а я уверен, что он этого не делал. — Ему в «Гримме» и так неплохо платят, — Иван поморщился. Оборотень мог колдовать, значит, вот как он смог вырваться и покалечить Хоффманна! Впрочем, это было так давно. Теперь бывший нацист — вполне респектабельный гражданин. Когда-то он был ближайшим другом Райнхарда фон Харденберга, но имело ли это значение теперь? Мало кто готов ради старой дружбы рискнуть карьерой. Внезапно стало очень холодно и неуютно, возможно, оттого, что его укололо вылезшей из помятого дивана пружиной. — Ладно, нам пора. Пошли на кладбище.