***
Похороны ее состоялись через три дня. У ее семьи почти не было денег, и их всех захоронили в семейную могилу, даже не кремируя и не помещая в гроб. Так, в пакетах. Я даже не увидел в последний раз ее тело — думаю, это не было необходимым. Уверен, ее тело было сильно изуродовано после аварии. На их похоронах было много людей. Пришли друзья родителей, Усаги, Шинго… и ни одного родственника. У них никого, кроме самих себя, не было. Но все эти друзья плакали, стоя рядом с их могилой. А я не плакал. Я не мог плакать. Я чувствовал безысходность, чувствовал отчаяние, злость и обиду на эту жизнь, а плакать совсем не мог, будто уже пролил все слезы. Только когда я остался на кладбище один, зажигая благовония над ее могилой, слезы сами собой посыпались градом их моих опухших глаз. Я сидел на коленях рядом с надгробием, и, закрыв лицо руками, не мог перестать плакать. До меня дошла истина, которую до этого момента я не осознавал — истина о том, что ее больше нет. Что снова я остался совсем один.***
— Мамору, ты мне нравишься! Мы с моей одноклассницей стояли на крыше школы, освещенной закатным солнцем. Сегодня был день Святого Валентина, и она, стоя сейчас передо мной и краснея, протягивала мне самодельный шоколад в форме сердечка. Мною завладевали смутные чувства. Она красивая, правильная, умная, является старостой нашего класса, и все парни мечтают встречаться с ней. Но мне она не нравилась. Мне вообще никто не нравился. Я, наверное, разучился любить. Кроме моей покойной Усако, мне больше никто не был нужен. В том числе и эта одноклассница. — Прости, Саори, — произнес я с тяжелым вздохом. — Я не смогу ответить на твои чувства. Я видел, как смущение с лица девушки сползло, и на на нем появилась сильная-сильная печаль, какой я не видел ранее. — Тебе нравится кто-то? — спросила она тихим и ровным голосом. Судя по всему, она старалась, чтобы ее голос не дрожал, а слезы не выдали сильной ее грусти от разбитого мною сердца. — Это сложно, — ответил я тихо, возведя глаза к ярко-оранжевому небу, освещенному прекрасным закатом. — Я не могу предать ее, хоть больше никогда и не увижу. — Вот оно что… — произнесла шатенка уже сочувствующим тоном. — Я не готов пока к отношениям с кем-либо, Саори, — я натянул на лицо улыбку и посмотрел в глаза отвергнутой мною девушки. — Но знаешь, есть парни куда лучше меня. Обрати внимание на Кобаяши — я уверен, что ты ему очень нравишься. Грустно улыбнувшись мне в ответ и не проронив ни слова, Саори зашла в здание школы, а я, постояв еще пару минут на крыше и посмотрев на вечернее небо, отправился вслед за ней. Не мог я предать свою Усако, и мне было неважно, кто именно признается мне в любви. Не мог, и все тут. Я не мог так просто забыть ее. Прошел всего-навсего год. Я все еще не мог двигаться дальше.***
— Мамору, пришли результаты экзаменов. Ты, как и всегда, лучший из параллели. Поздравляю. С этими словами, прозвучавшими уж слишком формально и однотонно, Саори протянула мне конверт с моими тестами. Открыв его, я обнаружил на всех листах отметку «100». Снова лучший из параллели, да? Меня это почему-то совсем не радовало. Меня вообще ничего не радовало. Не радовало признание Саори мне в любви. Не радовали результаты проходных тестов и итоговых экзаменов. Не радовали прогулки с моим другом — Кунсайтом после школы, хоть я ему был очень благодарен за то, что он не оставил меня, и он, видимо, понимал это, хоть виду и не подавал. Веселый он, этот Кунсайт. И как он может так радоваться этой сложной жизни? Я вот ее ненавижу.***
— Мамору, куда думаешь поступать? — спросил мой друг в тот же день, как мы получили результаты экзаменов. Мы купили по банке газировки и спокойно попивали ее, сидя на скамейке рядом с автоматом с напитками. — В Гарвард, — ответил я, как ни в чем не бывало. Мой друг от изумления поперхнулся газировкой, а мне только и оставалось, что похлопать его по спине. — Ты серьезно?! — уточнил он, перестав кашлять. Я спокойно кивнул, и друг выпучил в изумлении глаза. — Гарвард?! Мамору, точно ведь не шутишь? Почему именно в Гарвард? — в изумлении спрашивал он. Я лишь только пожал плечами. — Я ради этого и живу. Потом поставлю новую мечту перед собой. Так и проживу всю жизнь, — сказал я таким тоном, словно говорил о погоде. Мне действительно было все равно, что там со мной будет дальше. Поступлю в Гарвард — хорошо. Не поступлю — пойду учиться в Японии. — Живешь ради поступления в университет? — нахмурился блондинчик. — Мамору, это же не мечты, верно? Это цели. Твои цели, которые ты ставишь ради того, чтоб твоя жизнь имела какой-то смысл. Зачем же так жить? — Я по-другому не могу! — воскликнул я, со всей силы сжав банку с газировкой. — У меня нет смысла жизни, и я живу так, как могу! — Ты должен смириться! Уже год прошел! Ты должен смириться с тем, что ее нет! — воскликнул мой друг, схватив меня за плечи и немножечко встряхнув. — Не могу я ее забыть! Я люблю ее! — из моих глаз невольно хлынули слезы, и я, не в состоянии их сдерживать, попытался отвернуться от Кунсайта, но хватка его рук была слишком уж крепкой. Воспоминания об Усако больно, словно тисками, сжимали мою грудь, и я все продолжал плакать от боли и безысходности. — Так, — сказал твердо мой друг, пытаясь как-то образумить меня. — Поехали вместе. — Что? — переспросил я, вмиг забыв о своих слезах. — Поедем, говорю, поступать вместе. В Гарвард, — уверенно произнес он, улыбаясь при этом. — У нас с тобой знания на одном уровне. Если поступать, то вместе! — Ты хочешь поехать со мной? — переспросил я, не совсем уверенный, что правильно его понял. Он хочет поехать со мной в Америку?! — Не брошу же я тебя, такого унылого червя, одного, — хлопнул он меня по спине, присев рядом. Я же не знал, что ему ответить. Я просто был ему благодарен, вот и все, а сказать ничего ему не мог — не находил подходящих слов. Кунсайт же, увидев мой благодарный взгляд, довольно усмехнулся. — Давай, рассказывай, какие документы нужны для поступления, — потребовал он, и мы, встав со скамейки, пошли гулять дальше, разговаривая теперь о поступлении в университет.***
Шло время. Нас с Кунсайтом приняли в Гарвард, и мы, собрав вещички, отправились в Америку на долгих пять лет, только изредка возвращаясь в Японию на каникулах. Меня ничего не тянуло в родную страну, кроме семейной могилы Цукино. Кунсайта же тянула его семья, которая с радушием принимала в гости и меня. Но мне и это не нужно было. Я просто учился и существовал дальше. Годы все летели и летели, и наступил момент, когда мы с Кунсайтом окончили Гарвард и вернулись домой. Встал вопрос о дальнейшем нашем трудоустройстве. Нас принимали везде, куда мы только подавали резюме, так что вместе мы смогли накопить нужную сумму денег и обосновать свою собственную небольшую фирму, которая в итоге разрослась на половину мира. И вот он я — двадцатишестилетний директор фирмы по производству техники. В свои двадцать шесть я зарабатываю много денег, покупаю недвижимость, пока наши с Кунсайтом сверстники мечутся от одного рабочего места к другому. Я стал направлять половину своего большого заработка на благотворительность, давать работу людям, открывать отделы продаж по половине земного шара… а все равно счастья в моей жизни не было. Не было моей Усако, и мне казалось, что никто в жизни ее для меня не заменит. Но это мое мнение было ошибочным. В мою жизнь заявилась она — двоюродная сестра Усако, так похожая на нее. Она пришла так же неожиданно, как ушла десять лет назад моя первая любовь. Ворвалась так резко, что я не успел и слова обронить, и когда я увидел ее на собеседовании, то сердце мое впервые за долгие десять лет замерло. Именно она вернула мне счастье в мою жизнь. Она смогла заставить меня не существовать, а жить дальше. Думаю, именно поэтому я так полюбил ее, и был несказанно рад, когда она ответила мне взаимностью. Есть ли смысл в моей жизни? Кого я люблю больше: Бетти или же Усако? Стоит ли мне вообще жить? Сейчас у меня есть выбор, и я должен обязательно его сделать. Я должен понять, что мне делать дальше. Я вспомнил снова об Усако, о ее голубых и невинных глазах, о ее немного грустной, но все же искренней улыбке, которую я увидел за день до ее смерти, о ее последних слезах, пролитых в мою грудь. Ждет ли она меня там, наверху? Хочет ли снова увидеться? И вдруг я увидел ее... Со своими длинными, золотистыми волосами, заплетенными в прекрасные оданго, она стояла поодаль меня в прекрасном белоснежном платье, словно ангел. Ее волосы и длинные полы ее платья развевались на ветру, а из голубых глаз струились слезы. Она протягивала мне руку, она манила меня вслед за собой, так же ярко улыбаясь, как и десять лет назад. Но стоило мне только приблизиться к ней на шаг, как ее лицо затронула сильнейшая печаль, и она, прекратив улыбаться, начала отгонять меня от себя. — Почему? Почему ты гонишь меня? — недоумевал я, продолжая бежать вслед за ее отдаляющейся фигурой. — Ты не должен идти со мной! Ты должен жить! — крикнула она мне, продолжая плакать и убегать. Я должен жить? Почему? Я не хочу жить. Если смерть выглядит так, какой я ее вижу сейчас, то я не боюсь ее. Я хочу умереть. Почему она отправляет меня обратно, если я так люблю ее и так хочу остаться с ней?! — Как же те, которых ты оставишь, если умрешь? — спросила она, обернувшись в мою сторону. Как же те, кого я оставлю, если умру? Как же Бетти, которая наверняка будет плакать по мне, как только мое сердце остановится? Как же Кунсайт, который всегда был со мной и поддерживал меня? Ему же я тоже дорог, не так ли? Как же все люди, которым я дал работу? Не могу же я их всех бросить! Ради них я должен вернуться и жить! Усако, увидев мое выражение лица и, по всей видимости, догадавшись, что я чувствую, тепло улыбнулась мне. Я улыбнулся ей в ответ, хотел обнять ее или хотя бы докоснуться до нее... но она отдалилась от меня, сохраняя ту же сладкую улыбку на своем лице. — Прошу, позаботься о Бетти! — попросила она меня напоследок, а затем исчезла, будто бы растворившись в воздухе. Бетти? Бетти! Моя Бетти все еще остается там, на земле, ждет, пока я вернусь к ней, надеется, что я не умру. Я не могу ее бросить. Я не могу оставить ее одну! Без Усако я прожил десять лет. Я встретил Бетти. Я смог жить дальше. Со мной был Кунсайт. Он помогал мне жить дальше. На мне держится наша с Кунсайтом компания. Ответственность за нее заставляла меня жить дальше. Я не могу уйти просто так. Я не хочу умирать. Если уж она сама сказала, что я должен вернуться, я собираюсь жить! Я не брошу тех, кто ждет меня на земле!***
Белый потолок… Белые стены… Холодное освещение лампы над моей головой. И сильная боль в груди со стороны спины. А еще тепло, которое я чувствую на своей руке. Тепло других рук. Женских. Я перевел свой взгляд в сторону, и увидел Бетти, севшую около койки на колени и положившую голову на ее край. По ее ровному дыханию и закрытым глазам я понял, что она заснула, сидя рядом со мной. Ее черные волосы спали ей на лицо, и я, вынув ладонь из ее ослабшей хватки рук, с нежностью заправил их ей за ухо. От моего движения она немного вздрогнула и открыла свои изумрудно-зеленые глаза. Посмотрев в них, я улыбнулся, но почувствовал, как моя улыбка получилась слишком уж вялой. Но Бетти не улыбнулась мне в ответ, как это было всегда, а скривилась, словно от боли, и из ее глаз потекли ручьями слезы. Моя улыбка сразу сошла на нет, и я смерил ее беспокойным взглядом. — Мамору… — прошептала она дрожащим голосом, а на мою руку закапали слезы, падающие с ее лица. — Ты живой… Мамору… Она опустила голову на мою грудь, а я приобнял ее, начав тихо поглаживать по волосам. Бетти же рыдала, хватая меня за ткань больничной рубашки. — Зачем ты меня закрыл?! — сокрушалась она. — Если бы ты умер, я бы себе в жизни этого не простила! Ты лежал тут целую неделю! Знал бы ты, как мы с Кунсайтом переживали! — Если бы умерла ты, Бетти, то моя жизнь снова превратилась бы в пустое существование, — прохрипел я, не в состоянии, почему-то, нормально говорить. — Я не хотел терять еще и тебя. От моих слов Бетти разрыдалась пуще прежнего, будто бы я умер, а не очнулся. Я попытался приобнять ее, но движение моей левой руки отозвалось сильнейшей болью, которую я не смог скрыть от Бетти. Она же, вспомнив, что лежит на моей груди, подскочила на ноги и беспокойно посмотрела на меня. — Я не сделала тебе больно? — спросила она с волнением в голосе, а мне лишь оставалось слабо улыбнуться ей. — Нет, не сделала, — сказал я, и Бетти, успокоившись, села на место. — Что это было? Кто в тебя стрелял? — спросил я у девушки, но та лишь пожала плечами, изобразив страх на своем лице. — Я не знаю, — произнесла она. — Правда, Мамору, я не знаю. Увидев, как ее глаза снова наполняются слезами, я вздохнул и взял ее за руку. Она сжала мою ладонь в своей, пытаясь успокоиться. — Стрелявшего задержали? — поинтересовался я. — Да, — кивнула Бетти. — Однако он отказался говорить, зачем напал на нас. — Вот оно как… — тихо произнес я, погружаясь медленно в свои мысли. Что означало то нападение? За что могли стрелять в Бетти? Какие могут быть мотивы у того, кто стреляет в девушку в сопровождении мужчины? Зачем кому-то убивать ее? Что все это значит? — Пуля пробила тебе левое легкое. Еще немного ниже — и она попала бы в твое сердце, и тогда тебя вряд ли бы уже спасли… и все из-за такой дуры, как я… прости меня, Мамору! — Бетти все же снова разрыдалась, закрыв руками лицо, а меня пробрала к ней жуткая жалость, которую сложно как-либо описать. На меня словно навалились ее эмоции: боль, страх, отчаяние, вина… Мне захотелось обнять ее, но малейшая попытка встать с кровати отозвалась во мне жуткой болью. — Ты не должна винить себя. Не ты же меня подстрелила. В чем тут, скажи, ты можешь быть виновата? — попытался утешить я ее, но та ничего не ответила, продолжив плакать. — Я думала, что потеряла тебя! — все продолжала она рыдать. — Ты сразу потерял сознание, и до приезда скорой перестал дышать. Я не думала, что тебя спасут… Я думала, ты умрешь, и все из-за того, что ты защитил меня! — Это был мой выбор! Я хотел защитить тебя! — Я тебя об этом не просила! — А мне не было бы смысла жить дальше, если бы не стало еще и тебя! — попытался крикнуть я, но из моих уст вышел только хрип. Бетти ничего не ответила на мою реплику, а затем, встав на ноги, направилась к двери в коридор, достав телефон из кармана, бросив мне короткое «сейчас вернусь». С кем это она разговаривать, интересно, пошла? Разговор ее длился недолго, буквально полминуты. Потом девушка зашла обратно в палату и села на край моей койки. — С кем ты говорила? — тихо спросил я, смотря, как она убирает телефон в карман пиджака. — С Кунсайтом. Он уже едет сюда, — ответила она. — Ты с работы? — поинтересовался я, обратив внимание на ее деловой стиль одежды. — Да. Уже шесть часов вечера, — кивнула она. — Ехала бы ты домой. Нечего одной по темноте ходить. Меня рядом не будет, если вдруг нападет кто-то еще, — ухмыльнулся я, наслаждаясь тем, как она смешно надувает щечки. — Ладно, — улыбнулась она. — Тогда я заеду завтра днем. — А как же работа? — удивился и немного возмутился я. Не для того я ее взял, чтобы она вот так прогуливала! — Завтра суббота, Мамору, — мягко сказала она мне. — Ты был в коме ровно неделю. — Вот оно как… — растерянно протянул я. Вот дурак! Она волнуется обо мне, а я сердиться вздумал! Попрощавшись со мной, Бетти ушла, а уже через пару минут, стоило мне только расслабиться, снова скрипнула дверь в мою палату, и зашел врач. Послушав у меня сердце и проверив, как я дышу, он подослал мне медсестру, чтоб та сделала мне обезболивающий укол. Рана действительно очень сильно болела, так сильно, что выть хотелось. Вскоре боль прошла, и я просто лежал, смотря в потолок, даже и не зная, о чем думать. Мысли сами не лезли мне в голову. Только дышать было немного сложно — пуля, все-таки, пробила мне легкое. Вдруг дверь скрипнула еще раз, и из-за нее показалась физиономия Кунсайта. Увидев, что я в сознании, он спокойно подошел к койке и сел на табуретку рядом. — Мамору, — произнес он мое имя, смотря на меня, будто на воскресшего зомби. — Кунсайт, — ответил я ему точно таким же тоном, и прыснул от забавности ситуации. Но друг даже не улыбнулся, продолжая смотреть на меня своим странным взглядом. Таким своего лучшего друга я не видел никогда. Лицо побелело, словно его обмазали мелом, под глазами появились синяки, обычно ухоженные платиновые волосы были забраны в небрежный низкий хвост, а на губах не играла обычная усмешка. — Ты очнулся, — проговорил он, устало улыбнувшись. — Мы все очень волновались. — Да ладно тебе, всего-то небольшая рана, — попытался отмахнуться я от него, но блондин как будто бы из себя вышел, стоило мне только это сказать. — Небольшая рана?! Ты с ума сошел? Ты чуть не умер! — воскликнул он, вскочив на ноги. — Ну не умер же, — съязвил я, надеясь, что блондинчик улыбнется, а не будет закатывать гневную тираду. Все же, я очень огорчился, когда произошел второй вариант. — Ты издеваешься?! Тебе прострелили легкое! У тебя остановилось дыхание и сердцебиение! Бетти делала тебе массаж сердца, пока ехала неотложка! Ты перенес серьезную операцию: тебе откачивали кровь из легких и доставали застрявшую пулю. Ты был, черт возьми, в критическом состоянии! Опоздали бы врачи минут на пять — и ты бы тут не лежал! Я чуть с ума не сошел! Бетти вообще места себе не находила и постоянно плакала! Она все винила себя — сам, наверное, уже знаешь. Неужели ты настолько зациклен на себе, что тебе плевать на чувства других?! Увидев заблестевшие в глазах друга слезы, меня больно уколола совесть, больнее, чем ныла рана от пули. Действительно, когда я очнулся, то даже не подумал, что чувствуют дорогие мне люди, что они волнуются обо мне. Даже в глазах любящего поржать надо мной Кунсайта стояли сейчас слезы. Он ведь тоже очень дорожит мной. — Прости, — проговорил я, опустив глаза. — Просто я сам не хочу, чтобы вы все переживали из-за меня. Я ведь просто хотел защитить ее. Я не хотел, чтобы с Бетти случилось что-то плохое. Я не хотел терять и ее тоже. — Я не виню тебя в этом, — улыбнулся мне Кунсайт, вытерев с лица слезы. — Я помню, как ты страдал, когда погибла Усаги. Если бы ты не защитил Бетти, и она умерла бы, то ты бы точно убил себя, уж я-то знаю. Я был бы уже не в состоянии остановить тебя. Ты тоже не робот, и ты пережил слишком много смертей своих близких людей. У тебя тоже есть чувства. Этот его монолог тронул и меня за живое. Он прекрасно понимал мои чувства, и осознавал, как важна для меня Бетти. Вот поэтому я к нему так сильно привязан. Он — мой самый лучший на свете друг. Он тоже очень дорог мне. — Спасибо, Кунсайт, — тихо произнес я, стараясь вложить в голос всю благодарность, что у меня была. — Спасибо, что никогда не оставляешь меня. — Ерунда, — махнул он рукой, хотя весь его внешний вид говорил об обратном. Я слегка усмехнулся. Все же, Кунсайт всегда остается Кунсайтом. — Мы этого стрелка накажем обязательно, — твердо сказал он. — Засадим надолго! Белого света из своей тюремной камеры видеть не будет. Ему это так просто с рук не сойдет! — Кунсайт в сердцах хлопнул себе по коленке, заставив меня улыбнуться. — Не сомневаюсь, — сказал я, с согласием кивнув. — И тебя обязательно вылечим! Ты, Мамору, выдержишь все! — воскликнул он, бодро, но очень аккуратно хлопнув меня по плечу. — Я же уже очнулся. Другого пути, кроме как выздороветь, у меня нет, — ухмыльнулся я, и мой друг, улыбнувшись мне в ответ, встал с табуретки и подошел к тумбе, которая стояла в углу палаты. Взяв с нее что-то, он подошел обратно к моей койке и протянул мне мой телефон. — Тебе сейчас нельзя вставать, так что держи, — сказал он. — Он уцелел? — удивился я, рассматривая целехонький гаджет. — Ага, — кивнул Кунсайт. — Я и сам этому удивляюсь. — В общем, если будет скучно — пиши или звони. И про Беттичку не забывай — она сильно перенервничала за эту неделю. Мой друг встал и направился к выходу из палаты. Уже дойдя до двери, он сделал резкий поворот в мою сторону и сказал: — Кстати, я принял к нам Кино Макото. Хорошая девушка, и работать сразу начала на «отлично». — Хорошо. Спасибо, Кунсайт, — поблагодарил я его, и блондинчик, улыбнувшись и махнув мне рукой, вышел из палаты, оставив меня наедине с моим телефоном, который кто-то заботливо поставил на зарядку до того, как я очнусь. Поинтересовавшись у Бетти, добралась ли она до дома, я поспешил лечь спать, пока не прошел эффект от обезболивающего.