***
Это будет вторая ночь, когда Тойя приходит в чужую комнату. Это будет вторая неделя, когда Шото заставляют спать отдельно от всех. Как говорит отец: «В тебе нужно взращивать ответственность», и плевал он на то, что мальчику от роду два года. Кажется, он не хочет повторять свой промах, как со старшим сыном, ведь того всё ещё невозможно разбудить раньше десяти утра, если это не будний день. Мама уже который день говорит своему малышу, что она однажды сможет переубедить мужа, и как раньше, снова собственноручно укрывать Шото одеялом, грея его ночами. Но пока это только на словах, ведь родители продолжают ссориться на эту тему, а на Старателя мольбы женщины, как горох об стену. Их крики заставляют братика и сестрёнку жаться в обнимку в угол. А Тойя во все глаза смотрит на развивающийся конфликт, не выражая никаких эмоций. Даже пролитая слеза женщины не заставила дёрнуться хоть один мускул на его лице. Не из-за того что ему не жалко мать, нет. Эта женщина заслуживает самого лучшего, и дальше больше. Но в её конфликте решалась судьба Шото, а тому наверняка хотелось бы жаться своей бесстыдной головой в груди матери. Отобрав отца, посягает и на мать. А сейчас, в прохладную ночь, находясь совсем один, в своём мирке, что по кирпичику собирает ему отец, Тойя держит прихваченную подушку над головой младшего брата. Он мирно дремал, а губы слегка приоткрыты, позволяя тихо вдыхать. Он был расслаблен. Уже привыкший к одиночеству за такой короткий срок. И если его тихо удушить, можно ли будет к утру скинуть на то, что это произошло само собой? На третью ночь Тойя уже точно не решится, так что приподнимает свою подушку выше, целясь. Папа для него был одним жарким солнцем. Он всегда грел первого сына своими лучами. Занимался с ним, тренировал, и в отличии от своих других детей, проводил всё свободное время с Тойей. А Тойя грелся, расправив руки, подставляясь под лучи. Проскальзывающая грубость отца и его строгость всегда прощалась. Ведь он дал ему цель, расписал план для ребёнка. Он дал для него смысл существования, который был в миг отобран каким-то жалким младенцем. Этот ребёнок ещё не успел пробулькать своё первое слово, как Энджи отдал всю заботу только ему. Даже не разделил с другим ребёнком. В тот же час все тренировки Тойи, что с каждым месяцем были всё реже и реже (Хотя надо было и раньше догадаться, что к этому всё и шло) были приостановлены. Казалось, на какое-то короткое время, а нет, насовсем. А причуда, даже будучи не использованной продолжала разъедать молодую кожу. Как-то одной жаркой ночью, летом, Тойя резко проснулся, задыхаясь и хрипя. До того как лечь спать, он втайне днём тренировался сам, один, раз от этого отказался отец, ведь всё ещё есть шанс впечатлить Старателя, и чтобы тот наконец оторвался от ненаглядного Шото. Уже к вечеру были заметны изменения мальчишьего тела. Каждая конечность еле сгибалась, в глазах плыло и двоилось, а в голове был такой беспросветный туман, через который невозможно было различить ни единой мысли. Промычав обеспокоенной матери что-то отдалённо похожее на «иду спать», и мёртвой тушкой упал на постель. Жаркая ночь сделала ситуацию хуже, и только на какое-то время можно было сдерживать стоны боли. К утру он уже не мог прятать сожжённые участки кожи из-за невнимательного использования причуды. От этой ситуации один плюс, отец вновь обратил своё внимание на ребёнка, кое как оторвав взгляд от своего нового любимчика. Главный минус — увидев последствия огненной причуды, стал более обеспокоенным за Шото. И тогда, наверно Тойя и понял, что он был списан со счетов. Теперь все амбиции Старателя были перекинуты с плеч Тойи на плечики малыша Шото, и это никак не ощущалось освобождением. Это ощущалось ещё одними оковами. И он собирается их разорвать, покончив с младшеньким. В коридоре можно на пальцах сосчитать половицы которые скрипят. И около новой комнаты Шото есть такая. Она болезненно ноет под тяжестью чьих-то ног. Когда Тойя заходил в чужую комнату, он едва ли думал, что кто-то сюда заглянет, и оставил сёдзи слегка приоткрытой. Дверь тихо распахнули, впуская озадаченного отца. — Тойя? Почему ты не спишь? Тойя поправляет вторую подушку под головкой спящего брата, и с улыбкой оборачивается к папе. — Решил проверить Шото. Думаю, ему стоит спать вместе со всеми, — нет, пусть хоть сдохнет от обморожения здесь. — А ты что? — Решил сделать обход. Тебя проводить до комнаты? — спрашивает обеспокоенно отец. То ли действительно печётся за чужое самочувствие, то ли не хочет чтобы его ненаглядного младшенького разбудили. Мысли, крутящиеся и вертящиеся в маленькой голове, вытесняют всё связанное с местью. Остаются только горечь и непонятная грусть. Отец будто замечает тихий всхлип и садится на одно колено, выдвигая руки, будто приглашая в объятия. Тойя какое-то время в недоумении смотрит на папу, а потом двумя прыжками оказывается рядом с ним, тая в таких нужных для мальчика объятиях. И лишь через мгновения приходит осознание, что Энджи лишь протягивал одну руку, чтобы за неё взялся ребёнок. А присел, чтобы Тойе было удобнее, ведь тот так и не стал выше и будто остановился в росте. А что можно было ожидать от отца? Он никогда не был чутким человеком. И от мысли, что и его жалкая надежда на такую малость оказалась ложной, отдалось самым сильным ударом. Тело ребёнка сгибается, а лицо кривится как после пощёчины. Хочется отпустить отца. Отпустить и убежать, но заставить окаменевшее тело невозможно. Оно мёртвой хваткой вцепилось в единственную опору, физическую и моральную. После двух всхлипов, на побелевшие волосы, на концах которых ещё были красные вкрапления, опустилась тяжёлая и широкая, но тёплая и ласковая рука. Энджи какое-то время ничего не делал, будто раздумывая, но всё же начал медленно ей водить, ероша и так спутанные волосы. И уже через мгновение, на спине мальчишки появляется другая рука, что крепче к себе прижимает, будто укрывая от невзгод, что окутали детское сознание. А даже если это не так — всё равно, ведь нет ничего приятнее, чем такие редкие объятия папы. Энджи отнимает от пола ребёнка, забирая к себе на руки, и уносит в другую комнату. В эту ночь он позволит своему иногда бывающему очень наглым, но такому любимому сыну переночевать с ним. Ведь для отца, первый сын — его маленькое солнышко.***
Уже месяц прошёл, а Энджи продолжает прискорбно нурить голову, будто кто-то умер. Наверно в каком-то смысле так и есть, ведь свою мать дети увидят не скоро, по словам отца. И в это охотно верится, как и в то, что её светлый лик уже никогда не окажется в этом адском доме. Тойе всё стало ясно после того, как его взору предстоял младшенький с повязками и острым запахом медикаментов. Он всё ещё не выветрился, хоть Шото уже снял бинты. Малыш всё ещё при встрече с братьями или сестрёнкой прячет глаз ладошкой. Некогда счастливый и яркий ребёнок превратился в сдувшийся шарик. Улыбка Шото за этот месяц появилась лишь единожды, когда Фуюми приготовила для него холодную собу, что так часто он ел с матерью. Эта улыбка была мимолётной, едва заметной, но заставило сестрёнку расцвести и в ту же секунду увянуть, когда младшенький безвольно разрыдался. Старшие братья тогда стояли в дверном проёме, и когда Нацу побежал утешать своего брата, Тойя ушёл. Где-то в подсознании он понимал, что ничего не чувствовать к горю Шото — плохо, но душой… Тойя так и не вернулся обратно к брату. Не обнял и не попытался заговорить с ним о случившимся. Это действие можно легко оправдать тем, что душевная рана ещё слишком свежа, лучше её не ерошить, а там и само заживёт. Но подобные ожоги, как на лице, так и на детском сердце легко не заживают. Пусть Шото и отвернулся от отца, редко используя пламя, а вскоре прекратил делать это вообще, но даже так, Старатель не списал сына со счетов. Почему-то это ранило Тойю сильнее, чем собственное пламя. А поступки отца волновали сильнее, чем несущие проблемы сиблинги. Игнорировать пассивность отца к семейным обстоятельствам, которая с каждым годом была всё более яркой, пока не сошла совсем на нет к моменту появления причуды Шото, стало для Тойи невыносимым. Старатель огородил детей по признаку «бесполезные» и «потенциальные», будто их сближение могло помешать каким-то его планам. Но он никогда не говорил ничего против того, если сближаться будут не с Шото, а со Старателем… Прошло достаточно много времени с последнего раза, как отец и сын общались, и максимум Энджи был провокатором переглядывания с Тойей. Но Старатель всегда проигрывал, отводя взгляд первым. Но от этого у старшего не было никакого триумфа, лишь пустота в груди, что образовалась маленькой щелью в день рождения Шото и с каждым годом увеличивалась. Сегодня Тойя хочет разрушить образовавшийся барьер между ним и Старателем, перепрыгнуть этот обрыв между недопониманием. — Пап, я хочу стать героем, — выдыхает хрипло Тойя. Он сам не ожидал, что из него выйдут эти слова так жалко. Старатель смотрит какое-то время в голубое небо, что укрывалось полотном грозовых туч, и так не повернул голову в сторону говорящего, будто не услышал. Это заставило ребёнка смущённо сжаться и пожалеть о выборе поговорить за столь долгое время с отцом. Энджи, сморгнув собравшуюся влагу с ресниц от влажного воздуха и уже начинающего редкого дождя, оборачивается и не смотрит. Не смотрит на Тойю, он смотрит на его перебинтованные руки и ноги и уже потом поднимает взгляд, грубо отрезая: — Нет. Это слово больно отдаётся в голове протяжным эхом. Это «нет» значит мало и так много… Это значит, что его не будут тренировать. Ничего страшного, справлялся как-то, от привычки напрягать мышцы тела Тойя уже избавился. Это ещё значит, что он не сможет вновь проводить время с отцом. С тренировками это хотя бы было возможно, а энтузиазм ребёнка всегда вознаграждался. Всего лишь улыбкой, но как много она стоила… Это «нет» значило, что отец не хочет возиться с бесполезным. Но чему и научился за эти годы с отцом, так это тому, что если ты чего-то хочешь, то добейся этого всеми силами. Хочешь ту игру с полки? Тогда дневная норма заданий должна быть выполнена. Хочешь спасти того котёнка с дерева? Содри пальцы в кровь, взберись на ствол и докажи, что ты способен на это, как и стать героем. Нужно внимание отца, но он как баран вертит от тебя лицо? Хватай его за рога, и пусть смотрит только на тебя. И Тойя собирается завлечь папу обратно к себе любыми способами, которые будут возможны. Благо, период ревности был давно пройден, а оставлять найденное свободное время, кроме обдумывания мести, прибавилось. — Ну прошу, папа. Я смогу, правда. Это не подействовало, как и прошлые мольбы сына. Вариант подбрасывания коротких записок с одним словом «пожалуйста» в сумку отца вряд-ли сработает. Максимум чего Тойя добьется — это раздражения Энджи. Как и ожидалось, отец снова воротит головой. По телевизору как-то весенним вечером показывали телепередачу, в которой брали интервью у злодеев и преступников. Один из них смог сильно впечатлить своими буйствами и количеством преступлений. Многочисленные вопросы репортёров, которые были как под копирку схожи тематикой «как вам не стыдно?!» были успешно игнорируемы, но между слов злодей смог протиснуть один свой совет. «Не выходит переубедить кого-то словами? Переубеди действиями.» Он имел в виду, если тебе не отдаются в каком-либо смысле добровольно, заставь подчиниться своей физической силой. Но Тойя решил понять это по-своему. А факт того, что ребенок прислушиваться к словам злодея, отцу лучше не знать. Ему вообще много чего не стоит знать. — Если ты не хочешь заниматься со мной, я буду делать это сам, — вновь предпринимает попытку убедить отца. Ведь что лучше? Следить за происходящим или оставить всё на самотёк? Вот и отцу стало понятно, ведь тот вмиг напрягся и чуть дёрнулся. — Даже если ты мне запретишь, мне будет всё равно. Если заставишь служанку следить за мной, я смогу ускользнуть. На то, как нервно к нему оборачивается отец, Тойя победно улыбается. — Ну так что? Тойя еле сдерживается, чтобы не протянуть отцу руку для рукопожатия, дабы скрепить их решение. Но когда Энджи встает и подходит к мальчику, в его взгляде едва можно было увидеть его смиренность в проигрыше. — Нет, — строго и холодно следует ответ. Удивлённо округлив глаза, Тойя плюхается на пол, будто от шока, не в состоянии держаться на ногах. Отвернув от отца уже наполненные влагой глаза, ребёнок сворачивается в клубок. На это Энджи устало вздыхает. Ему так же больно, как и его сыну, ведь ожоги с каждым месяцем заживают всё медленнее. Через минуту раздумий, Энджи всё же подходит к опечаленному сыну, садясь рядом, нежно похлопывая его по едва вздрагивающей спине. — Ладно, — говорит Старатель тихо и смиренно. И этот его ответ считается самой большой победой в жизни Тойи. Мальчик сразу вздёргивает голову в сторону отца, будто ни разу не пустивший слезу, и кажется даже ни разу не расстроенный. А Энджи недоуменно хлопает глазами, понимая что его обдурили. Когда он уже раскрыл рот для нового потока недовольства, Тойя его перебивает: — А вот всё! Не отвертишься больше. И хихикает, да так протяжно, будто теперь это его любимый день. И наверно сейчас так и есть, ведь это была его маленькая, но первая и столь важная победа. — Но только если ты… сдашь экзамен. У меня, — всё же поубовляет пыл сына Старатель. Услышав это, Тойя сразу сдувается, опять надувая губы, будто ему уже не двенадцать лет, а всё так же шесть. А Старатель незаметно тянет губы в ухмылку, уже создав план как отвести сына от затеи стать героем.***
Старатель дал на подготовку один день, вскользь бросив что тема: герои. Ничего лишнего, но и подробностей бы не хватало! Половину дня Тойя потратил на размышления, что же он должен выучить по «героям». Поступив по лёгкому, просто открыл первые страницы сайтов что в общем рассказывали об этом термине. Отец ведь не будет задавать вопросы сложнее среднего класса, правда ведь? Он прекрасно знает, что его сын ещё школу не успел закончить. Но ложась спать Тойя не мог избавиться от беспокойства и волнительного трепета. С наступления утра, даже печальный младшенький был удивлён тем, что Тойя встал раньше обычного. Семь часов утра — рекорд для него. Старшенький может гордиться собой. Но мало было чем, ведь сон был прерывистым, и едва ли он проспал больше четырёх часов. Круги под глазами ещё не образовались, но зевает Тойя во весь рот. Проходящего по коридорам Энджи это тоже удивило, на его глаза незаметно пала тень беспокойства. Не такую реакцию он ожидал от Тойи. Наверно, больше его привычное балабольское отношение ко всему. Подумает секунду об «экзамене» и забудет тут же. Но нет, если усталость ребёнка и не показывала, что Тойя всю ночь сидел за книжками, так то, что он волнуется — это точно. В этот день служанка услужливо отвела детей на задний двор. Энджи впервые за этот год разрешил Шото отвлечься от бесконечных изнурительных тренировок и просто так по-человечески поиграть с родственниками. Младшенький удивился, но не больше. Это его эмоция пролетела мимолётно и вновь заменилось холодной безразличностью, и даже братик с сестрёнкой не могли сломать эту маску, будто она окаменела на детском личике. Кажется, даже Старатель уже понял, что ребёнок сломался. Надломился внутри. Мужчина так и не смог за этот месяц заставить сына вновь ходить с ним на тренировки, ведь смотря на такой свежий шрам, его голосовые связки будто отмирают. Заставить ребёнка вновь заниматься кажется тяжёлой задачей, а остановить энтузиазм Тойи стать героем уже невозможной. Устроившись по-турецки за столом, Энджи сжимает перед собой руки в замок, строго смотря на сына. Тот по какой-то привычке вновь полностью копирует позу отца, скорее даже не задумавшись над этим. Легко достав из-под пазухи листок и ручку, Тойя кидает их на стол, во все глаза смотрел на Энджи. — Ты будешь сдавать устно, а не письменно, — прерывает действия сына Старатель. — Оу… — все же выдаёт Тойя после пары секунд молчания. Он пристыженно хватает предметы и прячет под стол, кидая их там на пол. И будто Тойя ничего и не доставал, широко улыбается отцу. Энджи хмыкнув на действия сына, начал говорить: — Я задам тебе десять вопросов. Не сможешь ответить правильно хотя бы на три из них, то экзамен может считаться проваленным. Ясно? Какое-то время не мигающе смотря на отца, Тойя все же кивает головой, понимая, что Старатель так просто отступать не собирается. Присутствует смутное ощущение, что и вопросы Энджи выбрал не из лёгких, и зная его сложный характер — взял их прямиком из третьего геройского курса. Да, он такое может. Поняв что сын весь во внимании, Старатель продолжает: — Первый вопрос: с какого возраста можно стать героем? Тойя молчит. Достаточно, чтобы Энджи уже сделал свои выводы. Ну, а как ответить? Вопрос вышел в меру расплывчатым, чтобы сразу в голове появилось несколько вариантов ответа. Но, наверно, дабы показать отцу весь свой уровень (ничтожно низкий), стоит рассказать обо всех сразу. — Эм, ну… Наверно с пятнадцати? Ведь ЮэЙ принимает с этого возраста, и… Эм, с тринадцати тоже? Я по телеку слышал о герое, которому было предположительно столько… — смущённо предполагает Тойя. — Не верно. Героем можно стать сдав практические экзамен и получив лицензию. А то, кого ты слышал по телевизору, были малолетними нелегалами, — холодно отвечает Старатель. Тойя нурит голову, а Энджи продолжает, будто не замечает этого. — Из чего состоит вступительный экзамен на геройский курс? — со вздохом спрашивает Старатель, будто сжалившись. — О! О! Из практической и письменной, — гордо выдаёт Тойя, слегка выдвигая грудь вперёд. Хмыкнув на резко изменившего в настроении сына, Старатель быстро спускает ребёнка с небес на землю. — Не верно. Сначала письменное, а потом практическое. А ещё ты не сказал про учеников с рекомендациями. Энджи хмурится сильнее, и будто призадумался для более сложных вопросов, на зло Тойе. А ребёнок и злится, хмурит брови и неверующе смотрит на отца. «Он что, пытается меня завалить? Если это подготовка к экзаменам в далёком будующем, то она ужасна, ведь сейчас решается моё ближайшее!» — угрюмо думает Тойя. Уже стало понятно что Энджи не позволит тренироваться сыну так же как и Шото. — Страна, ставшая родоначальником геройской профессии? — продолжает Старатель. Чё. — Эм, ну, Япония, да? — нервно лепечет Тойя, сильнее обычного сжимая руки в кулак, отчего даже становится больно. — Неверно. Я задаю тебе последний вопрос, и если ты не сможешь на него ответить — мы заканчиваем, — отрезает Энджи. Тойя сглатывает, угукая. — Когда была сформирована геройская ассоциация? Мальчик не отвечает. Напряжённые руки окутывают рябью пламени, отравляя молодую кожу. От боли становится совсем немного, но лучше. Заставить себя говорить сложно, продолжать смотреть в изучающие глаза отца тоже. — Не можешь ответить? Значит не можешь стать героем. — Мне же всего двенадцать лет, — тихо бубнит себе под нос мальчик, оглаживая кожу рук, на которой уже появляются красные ожоги, будто распустившиеся бутоны роз. — Откуда я могу знать такое? — Тебе уже двенадцать, — гнёт своё отец. Он слеп на чувства окружающих, а Тойя это забыл. Мальчику не удаётся сдержать слёз, и чтобы предательски не всхлипнуть, закусывает нижнюю губу до алых капель. Но в ответ на покатившиеся солёные капли сына, Энджи впервые за день меняется в лице. В суровых чертах лица мужчины уже нет той былой строгости. — Тойя, прекрати плакать. Я… — замолкает на секунду. — Дам тебе больше времени на подготовку. Хорошо? Приподняв голову, мальчик исподлобья заглядывает в глаза папы. Он смотрит сочувственно. Нервно всхлипнув, Тойя, не говоря ни слова, лишь безмолвно кивает головой. От проявившихся чувств тошно и невероятно стыдно. Если он позволит своим голосовым связках хотя бы пискнуть, то в край опозорится, разрыдавшись.