Моя Марья

По улицам бежит безудержное счастье Железным колесом и давит всех подряд А мы с тобой вдвоём идём за ним по следу И добиваем всех, и складываем в ряд (c) Eldiarn За окном было пусто и глухо. Ни единого звука, даже листья не шуршали. Прозрачный воздух казался твёрдым и неподвижным как стекло. Летом в такие дни хотя бы бабочки и мухи бились в окна. Мария пыталась читать, но всё время отвлекалась на свои мысли. Одиночество делает с людьми страшное. Заставляет сходить с ума, унижаться, отчаиваться. Но пока больно, ты чувствуешь, что жив, а когда снова остаёшься один, становится никак. И это никак тянется, словно коматозное забвение, заключая в каждой секунде мучительную вечность. Теперь ещё и чума подбросила сюрпризов, заперев её дома на неопределённый срок. Даже в лавку выходить было боязно. Да и лавка почти опустела. Последний поезд привёз горстку новых и интересных людей, однако, столичный доктор, самый изумительный из них, остался к ней холоден. Резанул ей глаза и сердце своим импозантным видом, но смотрел как на сумасшедшую, когда Мария сказала, что он ей снился. С недоверием окидывал взглядом картины на стенах. Он выглядел в Горнах вполне уместно, а чувствовал себя, видимо, неуютно. Говорил коротко, только по делу, даже не садился. Мария смотрела на себя в зеркало. «Пустое место. Я — пустое место. Люди глядят сквозь меня. Интересно как они запоют, когда я стану Хозяйкой?» Хотелось пройтись по улице, пока не стемнело. Мария на всякий случай накинула защитный плащ и надела марлевую повязку. Надо было ещё взять с собой оружие. Девушка достала патроны, но обнаружила, что барабан старого револьвера не двигается. Она пыталась с силой его провернуть, но ничего не вышло, только пальцы заболели. Единственное средство обороны пришло в негодность. В оружии отец не разбирался, идти к нему с этим не имело смысла. Да и начнёт расспрашивать, зачем ей в каменных четырёх стенах понадобился револьвер. Мария вышла на улицу в надежде встретить заводских, они часто разбирались в починке оружия, но как назло, по улицам бродила одна беспутная молодёжь, степняки и забулдыги. Девушка ужасалась тому, во что превратился город: многие еле переставляли ноги, и не понятно было, больны они, пьяны или всё вместе. Рядом с домами в жухлой траве лежали гробы. В районах за баррикадами шествовала чума, лавируя между кострами. Запах дыма был омерзителен, напоминал о горелых волосах и тлеющем тряпье. Только дети, как ни в чём не бывало, носились по дворам. Так она дошла до Складов. Говорят, где-то здесь живёт Гаруспик, но вот где? Зато, логово Грифа было рядом. Мария немного боялась ворошить это осиное гнездо, но нужно было привыкать. Это был её город. Её земля. Каждая пядь, каждый человек, даже опальный, был частью единого организма. «Я же не все прочие. Передо мной должны открываться любые двери. Я не имею права бояться!» — с этими мыслями она подошла ко входу на склад, где полыхала металлическая бочка. Рядом с ней курил и ёжился неприятный субъект в рыхло вязаной шапке. Входить очень не хотелось. — Любезный, позови Грифа. Дело есть. Мужик зажал в зубах сигарету, открыл дверь и крикнул: — Начальник! К тебе тут дама. Через полминуты показался Гриф собственной персоной. — Чем обязан будущей Хозяйке? Мария никогда не разговаривала с ним один на один и немного удивилась тому, как смягчился его высокий скрипучий голос и потеплел взгляд. Кажется, даже успел слегка пригладить свои рыжие вихры. — Заклинило барабан. Гриф взял у неё револьвер, покрутил в руках. — Пойдёмте. У меня там свои умельцы есть. Войти всё-таки пришлось. На складе стоял тяжёлый дух ночлежки. Пахло старыми бушлатами, отсыревшими тюфяками, сивухой и ружейной смазкой. — Хоть поздоровайтесь, псы! Сама Хозяйка пожаловала! — развёл руками Гриф. Эхо разнесло его голос по ангару. Из всех углов нехотя заурчали, заныли невнятное «здрасте». Он нырнул куда-то вглубь, предоставив Марии в качестве стула ящик, накрытый тканью. Пока его не было, девушка чувствовала на себе колкие взгляды воров всех мастей. Но воры ведь — полбеды… Особенно пугал сгорбленный степняк, стоявший прямо у входной двери. Говорят, кто-то похожий покупает человеческие органы. Наконец, Гриф вернулся, но не с её револьвером, а с новым, совсем другим. — Тот уже своё отбегал, не исправить. Не побрезгуйте, этот лёгкий, качественный. Вам, так сказать, под стать. Мария стала хлопать себя по карманам. — Денег не надо, не возьму. — Спасибо, Григорий. Один из мазуриков открыл ей грохочущую проржавевшую дверь и она вышла на улицу. Пока шёл разговор, начало смеркаться. У самой стены склада, возле проёма, она услышала какое-то утробное ворчание, от которого, казалось, вибрировали даже металлические колпаки ангаров. Она сделала ещё пару шагов и увидела как в проёме начали мелькать хлопья сажи, собирающиеся в угрожающий чёрный ком. На фоне светлого ещё неба стало видно как на Склады выплёскивается чума, стиснутая соседним районом. Мария метнулась назад, ища взглядом другую лазейку, но дополнительный выход был только один и вёл он в степь, где тоже пировала Песчанка. Воздух уплотнялся. Можно было бы попробовать осторожно пройти через заражённый район, но когда девушка попыталась выбраться, облако заразы перед ней начало рычать и двинулось вперёд, явно пытаясь догнать. Не веря своим глазам, Мария бросилась к убежищу Грифа и стала колотить в дверь. — На Складах чума! — крикнула она, когда ей открыли. Гриф, фривольно сидевший на ящиках, весь подобрался. — Не было печали… Мужики, все меня слышат? Сами не выходим и никого не впускаем. Бурах велел так делать. А то вымрем тут к чертям собачьим. И вам, сударыня, тоже придётся остаться в нашем скромном жилище. Мария не могла и подумать о том, что ей придётся ночевать не только не дома, а в таком сомнительном месте, полном бандитов. Грохнул засов. Пути назад не осталось. Гриф спрыгнул на пол ловко, как кот. — А ну-ка… Вода у нас есть? Керосин? Олзо, голубушка, чаю нам наведи. Травяная невеста, всё это время неподвижно сидевшая возле стены, послушно поплыла к столу с примусом. Марию начало трясти. Оставаться никак было нельзя, но и уйти тоже. Её хватится или отец, или дядя. Обнаружив пропажу, они поднимут на уши весь город, в котором и так кругом царит отчаяние. А если её обнаружат на складе Бурах или Данковский, которым разрешено перемещаться по заражённым районам? Перед доктором было почему-то особенно неловко. В душе она надеялась, что он немного оттает и тогда… Впрочем, если не показывать растерянности, выйдет недурно. Пока она была погружена в свои мысли и неподвижно стояла, нервно сцепив руки, Гриф соорудил из ящиков подобия кресла и стола. Даже отобрал у кого-то хорошую подушку и положил на место Марии. Танцовщица разлила в жестяные кружки замечательно крепкий чай. Такого в Городе-на-Горхоне давно не водилось. — Прошу, присаживайтесь! — пригласил хозяин и хлопнул по подушке ладонью. Мария старалась выглядеть непринуждённо. В своём алом платье среди почерневших дощатых коробов, выцветшего тряпья и грязно-рыжих стен она казалась райской птицей. Гриф при ближайшем рассмотрении выглядел тоже неплохо. Одно на другое он носил, прикрывая дыры и пятна, но чистая обувь, жилет и яркий шейный платок говорили о том, что себя он уважал. Поговорили о погоде, о чуме, смерти Симона. Бандитский главарь умел вытягивать нужные ему сведения осторожно, по мелким деталям, но иногда задавал вопросы в лоб, по-детски кокетливо наклонив голову и пытаясь казаться совершенно безобидным. Мария владела светской беседой куда лучше и осторожно соскальзывала с нежелательных тем, выговаривая только то, что известно каждой собаке. Однако, время они скоротали не без удовольствия. Наконец, Гриф повернулся к давно топтавшемуся рядом шаромыжнику с мешком. — Чего тебе? Делить? — Надо бы. Ребята ждут. — Ещё подождут. Спешить некуда. Хозяин убежища скосил глаза на Марию, которая уже готова была уснуть, как сидела. — Идите отдыхать. Я вам уступлю свою лежанку. Она вообразила себе, как может выглядеть бандитская лежанка и решительно отказалась, но Гриф уже полез куда-то с ворохом покрывал. Через несколько минут полог из них был готов и он, всё же, уговорил Хозяйку хотя бы взглянуть на результат своих трудов. К её удивлению, получилось довольно уютное и чистое гнездо почти под самой крышей, свитое из настоящей перины и подушек. Там было куда теплее, чем внизу, да и полог обещал ей некоторое уединение. Глухо завесив все щели, она прилегла. Только подумала о том, что лучше: помять одежду или спать раздетой в таком сомнительном месте, как (о, чудо!) между полотнами покрывал просунулась знакомая рука в перчатке без пальцев. В руке была вешалка. «Покемарить бы нормально» — мечтал Гриф, чувствуя, как в рёбра через несколько тощих подстилок врезаются доски ящиков. Но это были так, капризы. Никак он не ожидал, что на его складах когда-нибудь будет самая настоящая дама ночевать. Не девчонка из ноткинских, не очередная степная невеста (эти бродили везде), а целая будущая хозяйка! «Если не приберёт её да нас чума, — думал он, — то никуда не денется Мария, примет над городом свою особую власть. А где власть, там и покровительство. Аха-а-а. Надо бы намекнуть мужикам, что новая метла, мол, по-новому мести будет. Если они с ней повежливее, то глядишь, выйдет всем хорошо. Да и она сама, вроде, нос не воротит. Я с ней весь свой запас манер уже истратил, на год вперёд. Запомнит же она добро за скромным Гришкой, который ей и оружие, и схорониться предоставил?». Так и пролежал до утра складской распорядитель, соображая всякое. А чтобы скрип его мозгов не засекли, прикидывался глубоко спящим. Проснулась Мария рано, ведь рано и легли. Кто с вечера нализался твирина, те спали, то есть, почти все. Гриф хотел ей помочь на пол сойти, но она спрыгнула сама. Ишь, кошечка! Попросила зеркало. Зачем только, если растрёпанная стала даже лучше? Вроде бы даже и выспалась, не зря он на мужиков цыкал, чтоб не орали, пока добро делят. Решил Гриф соригинальничать, предложил кофе и угадал. Не стал будить Олзо, сам протёр тряпкой джезву, размолол с горем пополам жменю зёрен и сварил. Даже почти успел снять с огня, убежало совсем немножко. Нужно было посмотреть, как там, снаружи. Пока угощалась Хозяйка, Гриф весь замотался в одёжки и вышел на воздух. Вроде бы чума прошла мимо и жужжала где-то у Гаруспика. Можно было отпускать даму, хоть и без особого желания. Он проводил Марию до выхода со Складов. Та поблагодарила и тут же скрылась за углом. Вернувшись назад, Гриф даже балаган разбирать не стал, так и завалился на перину. Между прочим, она ещё хранила тепло. На подушке еле заметно отпечаталась помада и то, чем девушки ресницы красят. Воровской главарь закрыл глаза и глухо прорычал от удовольствия, прежде чем провалиться в сон. Привиделась ему какая-то сладкая чушь.