Моя Марья

Время для Марии, вдруг, полетело очень быстро. Она могла задуматься в полдень, а очнуться уже ночью. Снаружи, казалось, наступает день гнева. Повсюду слышался стук молотков, это заколачивали всё новые гробы. Имевшее смысл ещё вчера, сегодня уже обращалось в прах. Объявился доктор, измученный ночной работой и раненный бандитом. Лихорадка была ему даже к лицу. Стало видно, что он тоже человек: тряслись руки, покрасневшие глаза слипались. И всё-таки он не сдавался. Только вот что им двигало? Мария иногда чувствовала себя совершенно безвольной, не могла встать с постели даже поесть, как будто не было смысла в подкреплении сил. Прикладывать их она всё равно ни к чему не собиралась. Целое море смерти билось о стены Горнов. На мостовой перед Собором появились жуткие чёрные следы: там сожгли заживо несколько больных из огнемёта. Всё происходящее осталось непонятым, не принятым, ведь никто на свете не способен был такое принимать. Круги ада воздвигались наяву, замыкая в себе слабых ещё и хрупких Хозяек. Мария в душе надеялась, что может быть, маленькая Вика обретёт силы, и тогда появится шанс. Невыносимым серым днём кто-то вошёл в дверь. Осторожничая, по стенке, прокрался по коридору, иногда замирая и прислушиваясь. Мария тихо выскользнула в спальню, оттуда через потайную дверь — в коридор. Оставалось проследовать путём вошедшего, чтобы зайти со спины и застать его врасплох. Гриф ступал очень медленно, оглядывался, старался не мелькать в окнах. Он в очередной раз обернулся и вздрогнул, увидев невесть откуда взявшуюся хозяйку. — Тьфу ты, чёрт! Извините, я без приглашения. — Чего явился? — спросила с улыбкой Мария. Она была очень рада видеть, наконец-то, нечто здоровое и живое перед собой. — Патроны принёс, воды немного, вот ещё хлеб, таблетки… — У кого отобрал? — Обижаете. Из личных запасов. — Зачем так рисковал? — Известное дело, почтение проявить, — покосился на неё Гриф, завязывая солдатский вещмешок, из которого вытряхнул гостинцы. — И ты вот так собрал всю свою наглость в горстку да залез прямо в фамильный особняк? Браво! — Залез, — сказал Гриф, сунув руки в карманы и ухмыляясь. За прошедшие с её удивительной ночёвки дни было несколько визитов, разговоров, но никто даже не спросил Марию, не голодна ли она. И Гриф не спросил, потому что голодны все вокруг и еда в достатке перепадает только мародёрам. Он просто кормил её. Но как же нелепо и смешно он выглядел в покоях Каиных… Казалось, его поджарый, воровато ссутуленный силуэт вырезали из одной фотографии и приклеили на другую. — Не хотел, чтобы вы сами на Склады ходили. Ведь пойдёте, а то где ж ещё разжиться остатками добра? А повсюду зараза, да и мужики распоясались. Я, конечно, рога им пообломаю, но ведь уже потом. Post factum, с позволения сказать. Ладно, полечу назад. Иначе ваш дядя или батюшка меня того-с, на фонаре вздёрнут, если тут обнаружат. Заснуть той ночью не удавалось. Мария думала о воровском главаре. Только с его появлением в доме она по-настоящему ожила. В нём не ощущалось ни надежд, ни уверенности в спасении, он просто жил как зверь, наслаждаясь секундами, которые воровал у смерти. Он презирал чуму, игнорировал. Казалось, он один в городе вдоволь спал, набивал брюхо, бросал долгие, цепкие взгляды, которые начинали обезоруживать. Мужчины, с детства окружавшие Марию, свои чувства тщательно скрывали, оставаясь подчёркнуто холодны до поры до времени. Но у неё не было уже никаких сил играть в светские игры, соблюдать идиотскую порядочность, когда вокруг творилось немыслиме зло. Мария вызвала в своём воображении образ Грифа. Голубые ангельские глаза, повидавшие реки крови. Длинный рот в шрамах — не раз крепко били, это и понятно. Ещё у него были восхитительные руки. Мария заметила это, когда он рассматривал сломанный револьвер. Соразмерные ладоням ловкие огрубевшие пальцы, слегка испачканные машинным маслом, но это даже придавало шарма. Она вскочила с кровати. «Какая глупость! Рыба гниёт с головы! Чему я научу свой народ? Оставаться в оковах своей нерешительности? Нет, нет, это преступно! Влечение к человеку — хотя бы не ненависть». Сердце её стало жадно пить застоявшуюся кровь. Она вспомнила, что на полке рядом с камином есть целая бутылка отличного вина. Открыв её, Мария сделала несколько глотков. Ей хотелось теперь, как в детстве, внезапного праздника. Хотелось, пока никто не видит, кружиться и танцевать босиком, подхватив алый подол. Переполненная внезапным восторгом, она крикнула: — Хочу! Это стало первым словом новорожденной хранительницы города. Гриф сердился от того, что его верная «колода» начинала роптать и сыпаться. Разрушилось что-то в их воровском мире. Стало иначе. Стало страшно спиной повернуться к некоторым вчерашним братьям. Вот и теперь его пытались объегорить перекупщики, называя невозможные цены. Он тёр себе лоб и без конца говорил им: «Нет, нет! Не годится». Посреди этого бестолкового торга прибежал малец. Сказал, что Каина зовёт срочно. Дав подзатыльник за «Каину» и горсть рыболовных крючков за расторопность, Гриф экипировался и быстро пошёл к Горнам. Думать не хотел, что там случилось, воображение ничего хорошего не подкидывало. Переступая через кучи пепла, тряпья и мёртвых, добежал до заветной двери. Вроде бы вокруг, да и внутри было тихо. Когда он вошёл, то его словно огнём опалило: взметнулись в полумраке карминовые рукава, и вцепившись в его плечи, Мария стала его жадно целовать. На губах у неё остался вкус вина, и судя по всему, недурного да выпитого в большом количестве. Хотела уже отстраниться, но нет, вот ещё! Гриф её не отпускал, пока сам внезапным поцелуем не насытился. «Точно меня тут прирежут», — подумал, вытирая рот рукавом. Приятно было до безумия. И очень обидно. — Это ты меня как девку с улицы заказала, да? Я, между прочим, думал, убивают. Хотел с собой мазуриков пяток прихватить. — Прости, Гриф. Он взял её за подбородок, заглянул в тёмные глаза. Сгорел сарай, гори и хата! — Знаешь, что я с тобой тут сделать могу, рот зажав? Потом ни один доктор не дознается, скажет, сдуру выдумала, я ведь бывалый коновал, могу ласково, аккуратно, но без всякого твоего согласия, раз с огнём играешь. Так ураганить с приличной дамой Гриф не собирался, но межу свою провёл где считал нужным. — Для того и звала. — Дай хоть дух перевести. Допивая вино, складской распорядитель всё не мог отвести взгляд от дочки Дикой Нины. До чего красивущая женщина! Оказывается, ещё и нешуточная страсть в ней гуляет. Но, конечно, не пара, куда ему. Один-два раза подпустит к себе и забудет как страшный сон. От отчаяния, с голоду зовёт. Не осуждал, сам иногда маялся, злился. Припрёт ведь, иной раз, совсем не вовремя. А пророчица - тоже человек, чего ей в чёрном теле жить? Что-то в ней нынче явно шевельнулось колдовское. Гриф сделал последний глоток. Наклонился к Марии, томной и раскинувшейся на диване: — Давай на стол. — Что? — На стол ложись. А то передумаю и спать пойду. Глаза его сверкнули нездоровым огоньком. Он улыбался одним ртом, похожим на трещину. Не стал раздевать, только подол убрал. Бывало, сойдётся с кралей, а она без корсета да без румян не то совсем. Через день забудешь, как её звать. Боялся, что с молодой Хозяйкой будет так же, но боялся напрасно. Мария впускала его легко, послушно, Гриф чувствовал, как от пупка до колен намокает. Подумал, что продержится она первый раз совсем недолго, а во второй придётся уже свою спесь придержать. И правда, минут через пять стиснула его со всей силы судорогой, только успел закрыть ей рот ладонью, чтобы не перебудила весь дом. Сам такой пытки не выдержал, заскулил как придавленный волк, вылился, как следует прижав, заставил до капли себя принять. К утру складской распорядитель сдался. Заласканный, исцарапанный, растаял. Да и такой звериный голод в женщине даже уважение вызывал, утолять его — много здоровья нужно. — Моя теперь ты, Марья. Не отдам никому. Первый тебя дикой Хозяйкой признаю, первый перед тобой склоню голову. Думал, издеваешься, нашла себе игрушку, но вижу, нет. Мария проваливалась в зыбкий сон, полный пророчеств. Ей виделось как умирает доктор Данковский, лежит в яме, а вокруг, как лепестки огромного цветка, растут покосившиеся мраморные надгробия. Видела как умирает староста Оюн, которому кто-то перерезал горло скальпелем. Видела как пошатнулся, падая, Многогранник, и вдруг, вырвал из земли самое сердце, открыв реку священной крови. Гриф собрался и улизнул незаметно, не потревожив её снов. Жрать хотелось неимоверно, но не объедать же было Марью. Холод собачий и дождь встретили снаружи. А хорошо, наверно, свой дом иметь! Живёшь там один или только с теми, кого охота видеть рядом, а не как в казарме. Встретил на мосту травяную невесту, еле уговорил мяса дать за бритвы. Хорошие бритвы ушли, но что поделаешь, каждый день из мёртвых домов тащат кой-чего. Невеста на него смотрела лукаво. То ли женщинам стал резко нравиться, то ли поняла про него. На складах зубоскалили. Сказал, ночь у Форели провёл, стали ещё больше зубоскалить, дворняги несчастные. Им ведь такой женщины не видать как своих драных ушей. Мария открыла дверь, но замешкалась на пороге. Она безумно боялась увидеть Капеллу больной или мёртвой. Если так, то всё пропало. — Кто там? Заходите, — послышался сонный голосок, от которого сразу гора свалилась с плеч. Обитательница трогательных фиолетовых покоев сидела на кровати, скрестив руки. — Здравствуй, Вика. — Ого! Лицо девочки стало немного испуганным при виде Марии. Соперницу она не ждала. — Разговор есть. Я, кажется, силу набираю. Ты ничего не чувствуешь? Капелла покачала головой. — Плохо. Потому что нам нужен противовес. Я попробую усмирить мародёров, чтобы ненароком не убили никого из медиков. Иначе, совсем шансов не останется. — Как же ты будешь с ними говорить? — Помнишь страшное гадание на суженого несколько лет назад? — спросила Мария, разглядывая яркий коврик под ногами, — В плохом доме. Когда зажгли свечи, положили разные предметы в бочку с зерном и вытягивали по очереди. Я вынула нож. Сбылось. — А я компас, — задумчиво проговорила Вика. — Чщ-щ-ёрт! — прошипел Данковский, с грохотом пряча револьвер в ящик стола. К нему часто приходили не вовремя, но чтобы настолько… Может, из окна увидели? Люди, обычно, не наводят оружие на собственную голову. По лестнице прямо-таки бежали. Дурное желание поблёкло и волна отчаяния схлынула, забрав с собой мрачную решительность. Мария влетела к нему в убежище, тяжело дыша. Она так и не нашла нужных слов. «Вам угрожает опасность»? В этом городе она всем угрожала. «Будьте осторожны»? Если он будет осторожен, то чума победит. — Даниил, я видела во сне вашу смерть. — Немного морфина перед сном — и кошмаров не будет. — Да поймите же, это не выдумки, а пророческие видения, они сбываются! К её удивлению, Данковский покорно кивнул и опустил глаза. — Если честно, я начинаю вам верить.