Моя Марья

Перед распахнутыми складами суетились грузчики. Рабочий день только начался, а Гриф уже притомился. Отвык носиться туда-сюда с кипой накладных в такую рань. Не успел он порадоваться поезду, как началась беготня. «Хоть до обеда бы подождали, мать их ети!» — думал он, роняя таможенные документы в лужу. Съестного привезли столько же, сколько и обычно, но город одурел от возможности набить утробу. Всего двенадцать дней изменили его до неузнаваемости, оскотинили, выпили до дна. Возможно, собор менял ход времени и невыносимые дни, в действительности, длились неделями. Марии было немного неловко из-за своего равнодушия к провизии, она ведь не успела испытать настоящий голод. Единственное лишение, которое её коснулось, было смертью Симона. До второй вспышки она не вполне ясно видела своё будущее, а теперь чума вымостила ей путь. Может и верной была идея Исидора о том, что линии города необходимо изменить. По крайней мере, выжили те, кто сможет построить совершенно новый мир. Ближе к вечеру она отправилась привычной дорогой на склады. Гриф был нервный, оживлённый. — Давайте, давайте! Устроили сами свинарню — сами и порядок наводите. Мало не покажется, если с ревизией придут. — подгонял он подчиненных. Шаромыжники лениво гремели пустыми бутылками, виновато шаркала метла в углу. Складской распорядитель поднял вмиг потеплевшие глаза на Марию. — Вышло по-твоему. Вот и поезд. Лекарства привезли, сахар. Главное — сахар, сейчас Андрюхе снесём мешок, поставит бражку, перегонит. Бумажек опять подписывать тьму тьмущую… Ох, нельзя человека резко к умственной работе привлекать! У меня дед так умер. Три недели пил, потом на работу вызвали, а в обед и склеил лыжи. Так бы до сих пор колдырил и живой был. Когда Гриф расквитался с делами, завёл разговор, который всё боялся начать. — Я, Марья, вот чего. — сказал он и нервно одёрнул жилетку из разных половин, — Небось тебе не по нраву будет. Хозяйка подняла тонкие брови. — Говори, ну. Воровской главарь заглянул за стенку, сооружённую из ящиков и сказал кому-то: — Щемишь? Нет? Тогда сюда шлёпай. Из-за стенки на нетвёрдых ногах вышел Ноткин. — Здрасте, — сказал он хрипло. — В общем, нянькой ему быть не прошу. Поздно ему няньку заводить. Пару лет — и уже девку подавай. Другого у тебя прошу: он мне, считай, как пасынок, ты его не обижай. Мария подошла к Ноткину и положила ему руки на плечи. — Здравствуй, Юра. Мальчишка ошарашенно посмотрел на неё. Гриф склонил голову к плечу. — Как ты его назвала? — Я о твоём пасынке больше знаю, чем ты. Его, вообще-то, Юра зовут. Мне дед говорил. — Это ж Ноткин! Ой. — Всё правильно. У меня имя есть. Просто это секрет. Был. — выдавил из себя атаман. Хозяйка огладила его плечи, которые только-только стали раздаваться в ширину. Он казался младше, чем был на самом деле, но ещё не поздно было дать отъесться, отсидеться в тепле и безопасности, и даже вылечить вывихнутую ногу. Она провела ладонью по его волосам, касаясь уха и Ноткин дёрнулся. Он не привык, чтобы его трогали, но уже чувствовал как внутри плещет о рёбра тёплая волна доверия. Мария была особенной. Закроешь глаза — и не верится, что она умещается в такое хрупкое тело. Кажется, она собой заполняет все склады, весь город, да ещё пещеры под ним. От её ласкового «Юра» предательски щипало в носу. Кто-то называл его так, но очень давно. Слишком давно. Сумрачные младенческие воспоминания совсем не хотелось ловить за хвост. Было только одно «но», не дававшее Ноткину совсем растаять: всё-таки Хан был её братом. Бакалавр упаковывал саквояж. До отбытия поезда оставался час. Зайти к нему и поблагодарить за спасение города Мария посчитала своим долгом. — А всё-таки вы замечательную храбрость проявили и ходы просчитали мастерски, — мягко улыбнулся Данковский, — преступность неискоренима, но взять её под контроль вполне возможно. Кажется, вы именно та, кто справится с поиском компромиссов в нужную минуту. Думаю, вы уже почувствовали, как резко может измениться жизнь. Если она изменится снова, помните, что у вас есть друг. С этими словами он протянул ей визитку. Мария усмехнулась, забирая карточку. — Что, почтенный бакалавр, научились заботиться об окружающих не только когда обязует клятва? — Если бы эта клятва не была тарабарщиной, она бы, пожалуй работала. Аполлон-врач, Асклепий и прочие могут быть дороги только язычнику, а я не термит. Мне пора. Выйду первым, вы через несколько минут. А то ведь увидят вместе и накормят меня свинцом. Глупая смерть. Впрочем, любая смерть — глупая. — Прощайте! Жаль, что не останетесь ещё на денёк. Гриф возвращался из «Разбитого сердца». Напиваться было почти нечем, стаматинские запасы истекли, зато он повидал многих знакомых живыми и здоровыми, послушал новости да сплетни. Дома высились вдоль улицы сказочными циклопами. Светящихся ночью окон здорово поубавилось, как и жителей. Такие себе грустные, тихие, часто одноглазые чудовища. На брусчатке валялись гильзы, угли, иногда швы между булыжниками темнели от чего-то. Может, кровь, а может, керосин пролили. Земля проглатывала всё. Проклятый городишка был таким утлым, оторванным от мира и одновременно родным и уютным, что сердце сжималось. «Опять зачем-то я жив остался. Во грехах, да на ногах, как говорится. Даже неловко перед добрыми людьми, которых в день не один десяток закапывали» — думал складской распорядитель. В его ангаре теперь было почти пусто. Все разошлись по домам, а кто и на дело отправился, в пустых квартирах шарить. Военные свернули шмотки и уехали, грех было отсиживаться. Марья сидела на одной из подстилок, что была почище. Рядом горела масляная лампа с закопчённым стеклом. Ноткин глубоко спал, его голова лежала у девушки на коленях. — Не разбуди, — прошептала она, — ему надо хорошенько поспать. Гриф молча примостился рядом. Ни дать ни взять, семья! Складской распорядитель про себя горько рассмеялся. «Н-да. Детишки-то годятся для многого. Ишь, шкет этот, хромой да ещё какую-то кошку себе выдумал, в моё время таких только в сугроб головой макали. А он беспризорников строит. Это грозная сила, если вдуматься. Молодец, ведьма, хорошо начинаешь. И меня пригрела, раскусила орешек. А я вот прикормил аристократочку. Они хулиганов любят. Ведь если хулиган уже твой с потрохами, то кто тебя обижать будет?.. Все в плюсе, да только надолго ли?». Выйти из дома Катерина Сабурова смогла, но обратно её уже унёс Александр. Главным было передать новой хранительнице знак власти. Погрузив иссохшие пальцы в поднесённую чашу с углём и бычьей кровью, она вывела знак удурга у Марии под ключицами. Девушка в этот момент подняла голову, дабы не мешать. Сквозь грязноватые облака пробивалось солнце. Оно всё ещё немного грело. Тяжёлые красно-чёрные капли стекали ей на грудь, пахли мясом, очагом, жизнью. Во всех концах города запылали костры в честь новой хранительницы и пророчицы. Она ходила от дома к дому в сопровождении всех, кто только мог идти и везде её приветствовали. Шла босиком, чтобы чувствовать землю и давать Бодхо греть свои следы. Ни один камень, уголь или осколок не посмел ранить ей ноги. У Сырых Застроек Виктор сказал: — Пора возвращаться. Дом пламени — Горны. — Нужно ещё зайти на склады. Виктор удивленно поднял брови. Гаруспику было прямо-таки жалко Грифа. И оделся почище. И дорожки между ангарами подмёл от листьев. И костёр огромный развёл. А Марии всё не было. Видимо, она не придёт. Действительно, зачем идти с процессией горожан и укладских благословляться у воров? Так никто не делал до неё. — Не сердись. Сам понимаешь, она теперь человек подневольный, — сказал менху, стараясь успокоить друга. — Человек ли… Вот скажи, в ней останется хоть немножко прежней Марьи? — Останется. Как иначе связь с людьми держать? Вот в Нине было много живого, сердечного. Снаружи нарастал гул голосов. Гриф и Гаруспик переглянулись. Мария вошла на Склады и распорядитель встретил её с несколькими десятками людей за спиной. На нём красовался шипованный ошейник. Двудушник. Только его второй — человек. Обитатели складов выразительно поклонились не процессии, а только Марии, ведь они были выкрестами. Братья Каины с недоверием взирали на сборище беспризорников и мародёров. Каспар, увидев Ноткина, холодно кивнул. Гриф не спеша вышел вперёд и поцеловал руку новой Хозяйке, в глазах которой отражалось пламя костра. — Да будет твоя воля над нами! Соблюди нас, Алая Мария! — сказал он так, чтобы все слышали. — Я к тебе сегодня, — тихо проговорила Мария и складской распорядитель поджал губы, чтобы не расплыться в довольной улыбке.