Моя Марья

Гриф собрал воров в плотное кольцо вокруг себя и Марии. — Заткнулись! Ну, Хозяйка, вещай. Девушка пыталась справиться с волнением. Не было ещё в ней той материнской величественной уверенности. Зато было другое: она начала видеть предстоящие события. Не по отдельности, как Катерина, а истинный расклад настоящего, который закономерно перетекал в будущее. Перед её внутренним взором узы человеческих судеб сплетались, соединялись и рвались, преображая рисунок общей паутины. — Брага идёт вас резать. Гриф дёрнулся и сдвинул брови. Он не ждал угрозы. Поезд, чума, дома с богатым хабаром, но нападение?.. — У него не хватает оружия, но он хочет вломиться с целой бандой и перебить вас ночью. Взять на испуг. Мужики переглянулись. — Не может быть! — отозвались некоторые. С ними заспорили. Растерявшаяся Мария смотрела на Грифа, тот спокойно подождал конца перепалки и сказал: — Подстрахуемся. Сделаем снаружи засаду, здесь ещё ловушек поставим. Свет заглушим, как обычно, притихнем, мол, спать легли. С нас не убудет. Если ничего такого Брага не задумал — хорошо. А если всё это правда, то считайте, пророчица дело своё знает и спасла наши шкуры. Не успел город остыть от агонии неуместно солнечного дня, как тревожное ночное затишье разорвали выстрелы. Брагина банда бросилась врассыпную, оставив возле логова несколько трупов. Складской распорядитель вытащил спички, стал ворочать мёртвых пинками и рассматривать их лица, роняя огарки. — Вон Ягода валяется… И эта морда мне знакома… А этой падле я патронов на прошлой неделе давал… Поганые шавки! Жалко, самого Браги тут нет. Откупорили последние бутылки твирина. Выпили за то, что никто не пострадал. Потом выпили за Грифа. И конечно, за спасительницу. Мария плыла между куч с хабаром и нагромождений ящиков. Она чокалась с каждым, как на юбилее. Бокал её был со сколом, но ничего лучше не смогли отыскать. Теперь здешние обитатели поняли, увидели, потянулись к её пламени. У них появился шанс отогреть заледеневшие души. Пока ей верили, конечно, не все. Хозяйка каждому успела сказать: — Потерпите немного. Поезд скоро придёт, я чувствую. Мы с Грифом сберегли бы твирин, если бы сомневались. Складской распорядитель раскинулся на мешках как сытый кот, наблюдая свою собственную Утопию здесь и сейчас. Он избежал смерти. Марья, кажется, прижилась. Не хватало только… Да ладно, всего хватало. Даже хлеб на закуску был. Не мешало покурить и подышать воздухом. Кумар в ангаре стоял, хоть ножом режь. Гриф вышел на улицу и полночная темнота вцепилась ему в глаза. Чиркнул спичкой, закурил, прикрывая ладонью огонёк. Кто-то приблизился, но вроде, не человек. Собака? Нет, ребёнок. — Значит, с Марией теперь. Ясно. — Да, — нехотя сказал воровской главарь. Ноткин нервно сунул руки в карманы, задрал упрямый подбородок. — Я вас видел за складом. Это как хоть называется? Никак не ожидал складской распорядитель, что ему станет стыдно, однако, Ноткин был ещё мал для таких зрелищ. Гриф там, за ангарами воздух ртом хватал как рыба, вороные пряди Хозяйки наматывал на дрожащие пальцы. Под забором зверьми ласкались, и ладно бы как все люди, да Марии в голову ничего нормального не приходит. Жалел он её нежный рот, да не долго. Минуты две жалел, потом просто забылся. «Объяснить Ноткину или не стоит?» — подумал Гриф, сбивая пепел с сигареты. — Вырастешь — узнаешь. — Приятно? — Уёбывай отсюда, кошатник. Кому расскажешь — голову сорву. — Фу, кто ж такое рассказывает, — поморщился Ноткин, развернулся и исчез. Проснулась Мария, услышав знакомый, но неуместный в логове голос. -…Отец мой ездил на другие континенты, изучать болезни. Первым делом всегда разведывал, где взять рома, джина или чего-то вроде. Он побывал в рассадниках самых страшных инфекций и переболел только один раз, банальной холерой. Всё потому, что часто дезинфицировал инструменты, руки, ну и выпивал понемногу. Как ни странно, лучший вариант для вас сейчас — запереться и пить. — Ну спасибо, почтенный доктор. Мне такого ещё не прописывали! Сразу видно, специалист. Мария выбралась из их с новой пассией лежбища и хотела занять точку, более удобную для подслушивания, но Гриф заметил шевеление. — Марья, душа моя! Это ты там? Выходи, с гостем поздороваешься. Воровской главарь принял бакалавра нарочито тепло именно для этого момента. Девушке осталось только подойти к ящику, служившему им столом. — А, вот вы где, — сказал Данковский упавшим голосом. Стакан в его руке чуть не треснул. — Позволите осмотреть? Мария кивнула и закрыла глаза. Он осторожно убрал её волосы за плечи. Руки в перчатках легли на шею, ища под кожей бугорки лимфатических узлов, но тело её больше было неподвластно болезни. Оно на половину стало вместилищем вечного подземного огня среди живых. — Не очень-то её мните, — проскрипел Гриф, — синяки останутся. Кожа у нашей Марьи нежная, тонкая. Схватишь в шутку за руку — уже отметина. — Всё в порядке, — заключил Данковский, я пойду к двудушникам, проведаю их. Спасибо, Григорий. Всего хорошего! — Атаману привет, — Гриф лениво шевельнул пальцами, лукаво улыбаясь. Хозяйка оглянулась в поисках чайника. После сна хотелось пить. Олзо угадала её желание и принесла его, вручила даже с небольшим поклоном. — Жалеешь небось? — осторожно спросил воровской главарь. — О чём? — Об том. Я ведь подонок, каких поискать. Может, завтра бы уже в столицу ехала. С приличным человеком. — Мне нечего делать в столице. — Такого ужа сама не согреешь — не очнётся, не жди. А меня чего греть, тушить в пору. Только сама понимаешь, есть нюансы. К примеру, общество моё… — Видала я твоё общество. Совсем уж безнадёжных сволочей в нём мало. Со всеми можно договориться. Меня они не обидят. — Если б только они… Следующий день стал для Грифа судным. Надоедливо тикали напольные часы из закутка с постелью Бураха. Стены давили, сжимали в тисках. От тёплого твирина, сочащегося из алембика, уже мутило. Ноткин спал на секционном столе, на матрасе, завёрнутый в слои ткани. Иногда казалось, его дыхание совсем пропадало. Быстро привыкаешь к хорошему, даже слишком быстро. Мария не предсказала ему такой вот поворот и к катастрофе Гриф готов не был. Ноткин болел во второй раз, но теперь его лечили не порошочком, выворачивающим печень и желудок наизнанку, а неведомой панацой. Артём в ней был уверен. Он сам приготовил её из бычьей крови да трав. Даже если подействует, то неизвестно, как себя поведёт только окрепшая детская утроба. — Ты чего не спишь? — спросила высунувшаяся в дверной проём Мишка. — Волнуюсь. — Не волнуйся. Травки хорошие, сильные. Так жужжали, так пели! Хмельной сон всё-таки сморил Грифа. Бурах обнаружил его почти падающим со стула, со скрещенными на груди руками. Ноткин возился, пытаясь выбраться из тряпичного кокона. — Дай ножницами разрежу, не крутись — сказал менху и вспорол ткань. Внутри оказался почти здоровый мальчишка. Он сощурился от света газовых рожков. — Как самочувствие, атаман? — Башка болит. И горло. И ноги почему-то. А так жив. А ты чего здесь забыл, Гриф? Складской распорядитель уставился на него мутными бессмысленными глазами. — Зашёл ко мне по старой памяти, — сказал менху. Хорошим товарищем был младший Бурах. Если надо, мог подлечить. Когда угрожали — заступался. Последний хлеб ломал надвое. А самое главное, всегда старался понять. Гриф ведь вломился к нему совершенно дурной, когда узнал о болезни Ноткина. Растравила его Марья, разнежила, вот он и стал сантиментами исходить: — Я ведь себя в нём вижу, Артём! Он это я, хрен знает сколько лет назад. Такой же любопытный, отчаянный. Тоже верховода. Ты ведь помнишь! Да только я теперь человек подневольный и выпутаться из воровского общества не смогу, даже если захочется. Только б не скатился и не влип… Он же на деле-то щенок ещё, руку протянут — оближет. Менху почесал затылок обухом ножа, которым резал бинты и вздохнул. — Н-да. Хороший он малый, честный, добрый. Но это пока. Отца ему не хватает. Если свернёт не на ту дорожку, сам скумекает слишком поздно. У меня вон, сам понимаешь, мелюзги полна берлога, да ещё Уклад этот. — Шаромыжников два вагона, — мрачно отозвался складской распорядитель. Разговор с отцом и дядей вышел тяжёлым. Мария должна была заступить на место Хозяйки совсем скоро, но никто не был к такому готов. Виктор и Георгий уже вторую неделю ломали голову, как же помочь докторам спасти город. Они совсем упустили девушку из виду. — Держись, — сказал Георгий, — ответственность тебя ждёт исключительная. Мы не сможем тебе помочь. Нина совершала настоящие чудеса, но и проходить ей приходилось через всякое. Как ни странно, от этих слов Марии стало легче. Многого о матери она не знала и не хотела знать. Ночью она дошла до особняка Сабуровых. Катерина всё равно почти всегда бодрствовала из-за болезни, посещать её можно было круглые сутки. Сонная Хозяйка как раз разложила диковинные карты, намереваясь гадать. — А я думаю, кто же это идёт… Королева мечей. Тройка ещё… Одни мечи, — рассеянно проговорила она. Девушка села за круглый стол напротив Катерины. — Можешь не говорить, я всё знаю. Чувствую. Ты наверное думаешь, погубишь город, утопишь его в крови и огне, но я ведь тоже берегу его. За мной — мёртвые. Одно дело — воткнуть нож, другое — дать умереть. — Как ты думаешь, Капелла просто ещё мала? Сколько ждать? — Недолго. Вика — умница, не даст нам разгуляться. Катерина, вдруг, нахмурилась, перевернув очередную карту. — Странно. Прямо на сердце у тебя семёрка мечей. Меркурий. Дома Марию в тёмном коридоре прижали к стене. Грифа выдавал его запах. Не сигаретного дыма, костра или ржавого металла, другой. Запах карамельных конфет, не зависящий ни от чего. На её памяти так пахли только юноши, лет в двадцать пять странный аромат уже уходил. Удивительно, но он не покинул Грифа. Или складской распорядитель был намного младше, чем казался? Он сунул руку в разрез её платья, провёл по бедру кончиками пальцев. — Хорошим я был щипачом. Учитель мой в карман клал маленький ключик и велел незаметно его выкрадывать. Поди найди вслепую, среди мелочи, гаек да ещё чёрт знает чего. Когда ловил — так бил по морде, искры из глаз летели. С тех пор я ловкий, и не только с ключами. С любыми мелкими предметами. Сопротивляться даже не пробуй. — Грязная ты сволочь. Тебя в ошейнике водить надо, — без злости проговорила Мария. — А у меня есть. Не веришь? Широкий такой, с железом. Наверное, на бойцовую злую псину. Пальцы Грифа гуляли там, куда им не полагалось соваться. — Ты хоть руки мыл? — Даже продезинфицировал неким крепким напитком. Меня нынче умный человек научил. Я же не куражусь над тобой, не подумай. Хочу, чтобы ты этот момент хорошо запомнила. Плывёшь ведь уже, поддаёшься. И правильно. Уступи, впусти меня. Здесь подонок — я. Все грехи на меня вали, поверят. Люди города скоро сами так же будут прижаты силой твоей. Тут только принимать, не сопротивляться останется. Начнут кочевряжиться и сами себе навредят. А поддадутся — выиграют. Но если не побываешь в их шкуре, то не сможешь понять, чего у них в голове. Ты представь себе, Мария Викторовна: придётся скоро всей этой шоблой крутить. Степняками дикими, заводскими, забулдыгами… Одной фамилии мало. Дар твой тоже не все признают. У меня вот ни фамилии нету никакой, ни дара, ни денег больших, ни охраны. Но как видишь, жив-здоров и в фаворе. Уметь надо и я научу как. Только меня держись, Марья, слышишь? Если кого увижу с тобой — потом ищи в канаве. Я ведь ревнивый. Мария уронила голову на плечо Грифу. Сердце выпрыгивало из груди, как и всякий раз, когда они зло и страстно смыкались в одно. «Я не влюблена. Пока ещё. Но друг без друга пропали бы оба и город тоже, пожалуй, был бы обречён. Мы же как Вика и Хан: привыкаем по-своему, притираемся. Может, у меня тоже нет выбора?» — думала она, испытывая мастерство складского распорядителя и покорно выгибаясь от накатывающего жара. Наконец, она произнесла прямо в его тронутое веснушками ухо: — Я тебя изведу одним щелчком. Как только разонравишься. Много о себе не думай. Гриф убрал руку и удивлённо посмотрел своей жаркой Марье в глаза. — Быстро учишься, дорогая моя.