неокультурология

донхёк не моет посуду. в очередной раз. не опять, а снова. и, вообще, ренджуну пора бы привыкнуть к тому, что донхёк свои общежительские обязанности совсем не выполняет, и ни на что не надеяться больше, но, всё же, должна же у донхёка быть совесть. ренджун, во всяком случае, на это надеется. он просыпается ко второй в понедельник, находит в раковине груду немытых со вчерашнего дня тарелок, и ему хочется плюнуть донхёку в лицо. и он бы с радостью это сделал, если бы не знал, что донхёк обязательно плюнет в ответ. а слюна у него токсичная и ядовитая, разъест кожу и заставит ренджуна корчиться от боли на полу кухни. а ему нельзя. у него ещё сессия не закрыта. в перерыве между третьей и четвёртой парой ренджун сидит в кафетерии за самым дальним столом у стены, жуёт сэндвич с арахисовым маслом и джемом и прожигает спину донхёка, строящего глазки кому-то из старшекурсников, взглядом. — хочешь, я приду и помою вам посуду? — джено, сидящий рядом, скучающе мешает рамён палочками и, кажется, совсем не понимает сути проблемы. — да не в посуде дело, а в его отношении, — ренджун кривится, когда видит, как донхёк беззаботно смеётся на другом конце кафетерия. — он раздолбай, — джено пожимает плечами. — ты его не перевоспитаешь. — но я могу попытаться. — ты уже на протяжении двух курсов пытаешься, — джено вытягивает кудрявую нитку лапши из стакана и роняет обратно. — просто забей. но ренджун забивать не собирается. и мыть посуду тоже. когда он возвращается в общежитие, донхёка ещё нет, и ренджун специально не заходит на кухню, чтобы не лицезреть инсталляцию в стиле последнего дня помпеи, сооружённую в раковине. ужинать не из чего, все тарелки грязные, и ренджун, сидящий на полу в спальне, грызёт найденное где-то среди стопок учебников яблоко и продумывает детальный план по убийству ли донхёка: это должно быть просто, нужно всего лишь дождаться подходящего момента и прихлопнуть его как муху. и ничего, что донхёк почти в два раза больше, выше, сильнее, быстрее и определённо не муха. донхёк возвращается под вечер, какой-то на удивление радостный, сбрасывает куртку где-то в коридоре, шуршит пакетами и впускает в комнаты уличный воздух и запах жвачки со вкусом клубника-банан. ренджун вертит в руках яблочный огрызок и почему-то решает, что убивать донхёка не надо, потому что он весь раскрасневшийся, с мороза, заходит в спальню и открывает все окна нараспашку, и комнаты заполняются полупрозрачными мартовскими сумерками. на такого донхёка злиться просто невозможно, и ренджун решает просто с ним не разговаривать. донхёк, кажется, этого даже не замечает: они и так мало говорят, ссорятся по большей части, и их желчью, льющейся друг на друга, можно завтраки переваривать. ренджун забирается на верхнюю койку двухэтажной кровати и прячется под тяжёлым одеялом. донхёк ещё немного шумит по комнатам, а потом тоже ложится, и ренджун слышит лёгкое и беззаботное «спокойной ночи» и думает, что, наверное, совести у донхёка всё же нет. перед тем, как заснуть, ренджун обещает себе убить донхёка, если он не помоет посуду до выходных. и он её, конечно же, не моет. — без обид, хён, но ты королева драмы, — у ченлэ за щекой яблочный чупа-чупс. они сидят на лестнице у входа в здание общежитий, и мокрый асфальт медленно сохнет в свете розового заката. — это же всего лишь посуда. — это не всего лишь посуда, — ренджун бессильно взмахивает руками. — все наши взаимоотношения в этой посуде, понимаешь? — вообще нет, — ченлэ достаёт чупа-чупс изо рта, и до его губ тянется сладкая ниточка слюны. — тебе бы хобби найти, хён. — у меня есть хобби. — тихо ненавидеть донхёка — это не хобби. — ещё какое, — ренджун отбирает у ченлэ чупа-чупс. — и я в нём преуспеваю. донхёк материализуется у лестницы у входа в здание общежитий в свете розового заката. от него пахнет жвачкой со вкусом клубника-банан, и он смотрит на ренджуна и ченлэ сверху вниз и улыбается. — привет. — привет, хён, — ченлэ запрокидывает голову.  — как дела? — как обычно, всё клубнично, — донхёк прячет руки в карманах куртки и смотрит на ренджуна с яблочным чупа-чупсом за щекой. — ты скоро домой? ренджун ничего отвечать не собирается, потому что всё ещё не снял внутренний запрет на разговоры с донхёком, но непроизвольно кивает, и донхёку этого, кажется, достаточно. он поднимается по лестнице, пропуская по две ступеньки, и пару раз оборачивается, чтобы улыбнуться ченлэ и ренджуну, которые готовы шеи свернуть, лишь бы смотреть ему в след. когда он скрывается за тяжёлыми дверьми здания общежития, ченлэ смотрит на ренджуна укоризненно. — ну, и как ты можешь его ненавидеть? ренджун и сам до конца не понимает как. они сталкиваются с донхёком, когда ренджун всё же решает выбраться из спальни и найти в холодильнике что-нибудь, что можно съесть без использования посуды. донхёк сидит на столешнице прямо возле раковины, заваленной грязными тарелками, и ест чипсы из сладкого картофеля. из окна бьёт фиолетовый мартовский свет, и в нём волосы донхёка отливают розовым. — ты чего? — он шуршит упаковкой чипсов и болтает ногами в воздухе. — а ты чего? — ужинаю. ренджуну нечего сказать, и он открывает холодильник. на второй полке одиноко вянет сельдерей, и ренджун поспешно закрывает дверцу. донхёк продолжает болтать ногами. — сейчас бы рис сварить, — вздыхает ренджун. — ну, так свари. — у нас кастрюль нет. — а, — только и выдавливает донхёк и спрыгивает со столешницы. «товарищ не понимает» — думает ренджун и уже мысленно составляет завещание на случай своей мучительной голодной смерти. — может, вам какое-нибудь вознаграждение за выполнение домашних обязанностей назначить? — предлагает джено. они бродят вдоль полок супермаркета с одной тележкой на двоих, и ренджун скидывает туда всё, что попадается на глаза: гиперфиксация. — то есть я полы должен просто так мыть, а ему вознаграждение полагается? — ренджун закатывает глаза. — пусть к чёрту идёт. на кассе ренджун задерживается у стойки с жвачкой и, чуть подумав, берёт ту, что со вкусом клубника-банан. — донхёк, посуда, мать твою. — мать-то за что? — донхёк лежит на полу спальни и делает пометки в учебнике. — за то, что не научила сына выполнять свои обязанности вовремя, — ренджун стоит в дверях спальни в куртке с пакетами из супермаркета в руках и без ботинок и злится. — свободная страна, — донхёк захлопывает учебник. — если тебе так эта посуда горит, сам и помой. ренджун шумно втягивает уличный воздух из-за открытых нараспашку окон носом. — ладно, давай так, — он выдыхает. — как с маленьким: ты моешь посуду, а я исполняю твоё желание, — ренджун уже жалеет, но пути назад нет. — что ты хочешь? донхёк задумчиво сводит брови и грызёт кончик карандаша. на улице поют птицы. — поцелуй. ренджун давится воздухом. — что? — поцелуй, — донхёк смотрит снизу вверх и беззаботно улыбается. — ты же не обозначил диапазон желаний. в этом весь донхёк: на посвяте на первом курсе он пьяно целовал всех, кто под руку попадётся, но до ренджуна не добрался, и, кажется, теперь навёрстывает упущенное. ренджун мысленно взвешивает все «за» и «против»: герпес у него уже есть, а чистых тарелок нет. терять нечего. — ладно, — ренджун пожимает плечами. — поцелуй так поцелуй. только друзьям потом своим не рассказывай, как развёл соседа на обмен слюнями, иначе я тебя прихлопну. как муху. и ничего, что донхёк почти в два раза больше, выше, сильнее, быстрее и определённо не муха. — ты целовался когда-нибудь с кем-то просто так? — ренджун и ченлэ идут к общежитию по сухому асфальту, и он крошится и хрустит под ногами, как конфеты pop rocks. — на спор или что-то типа того? — ну, да, — ченлэ надувает пузырь розовой жвачки, и он громко лопается. — а что? — да нет, ничего, — ренджун крепче сжимает лямку рюкзака. — просто спрашиваю. — ага, просто спрашиваешь, — хмыкает ченлэ. — а гипервентилируешь так, будто бы не просто. — забей, — отмахивается ренджун. — я просто курсовую про поцелуи и то, как они влияют на быт, пишу. — и как они влияют? — пока не знаю. когда ренджун возвращается в общежитие, то боится заходить на кухню, поэтому мнётся в коридоре и долго борется со шнурками на ботинках. в комнатах полупрозрачные мартовские сумерки, и все окна открыты на распашку. посуда помыта. раковина пустая, а донхёк, довольный и радостный, сидит на столешнице и болтает ногами в воздухе. на полу стоит большая картонная коробка, ренджуну почти по пояс, но ренджун не обращает на неё внимание. он просто стоит в дверях и смотрит. хочется вот прямо сейчас сказать, что всё это была одна большая «шутка юмора» и никакого поцелуя не будет, потому что, во-первых, ренджун не какой-то там страшекурсник, которому можно глазки строить, а потом целовать в полупрозрачных мартовских сумерках, а, во-вторых, мало ли у ренджуна после этого поцелуя к донхёку чувства появятся ещё сильнее, чем уже есть: ему это не нужно от слова «совсем». но донхёк уже спрыгивает со столешницы и в два широких шага оказывается возле ренджуна. — привет. — привет.   — я помыл посуду. — я вижу, — ренджун сглатывает. — прикольно. так держать. — слушай, — донхёк чуть понижает голос. — если ты передумал насчёт поцелуя, я понимаю, это окей. я тогда сказал, не подумав, так что, — он запинается. — в общем, можешь мне кофе купить или что-то типа того, если хочешь. и на такого донхёка злиться просто невозможно. раскрасневшегося, с руками, пахнущими средством для мытья посуды, и взъерошенными уличным воздухом волосами, отливающими розовым в фиолетовом мартовском свете, бьющем из окна. реверсивная психология, кажется, срабатывает, потому что ренджун думает: «ну, уж нет, если я обещал поцелуй, то поцелуй будет, не надо тут сопли развозить, и вообще». что «и вообще» ренджун не придумывает, потому что встаёт на цыпочки, хватается за футболку донхёка, сминая её в руках, и целует его, очень даже целенаправленно, и сам немного пугается своих действий. донхёк сбито с толку охает и хватает ренджуна обеими руками, пахнущими средством для мытья посуды, за талию, чтобы не упал и не утянул за собой за смятую ткань футболки на пол кухни. слюна у донхёка не токсичная и не ядовитая, не разъедает кожу и не заставляет корчиться от боли. она со вкусом жвачки клубника-банан. ренджун выпускает футболку донхёка из рук, делает шаг назад и вытирает губы тыльной стороной ладони. — что это? — как ни в чём не бывало он тычет в стоящую на полу кухни коробку. — посудомоечная машина. ренджун прикидывает, сколько стоит среднестатистическая посудомоечная машина, а потом, сколько раз, чисто в теории, ему бы хотелось поцеловать донхёка снова. курсовая про поцелуи дописана. как они влияют на быт? положительно. — а, — только и выдавливает из себя ренджун. — прикольно. — за это мне тоже полагается вознаграждение? и ренджун убеждается, что у донхёка нет совести.