aurora

В доме стояла мертвая тишина, окутавшая все плотной вуалью. Только когда она поднялась на второй этаж, послышались чьи-то шаги, а после высокая тень мелькнула у окна. Вальяжно скрестив руки, Аято смотрел на нее своими ядовито-зелеными глазами, и Аврора все бы отдала за такой волшебный цвет глаз. Но ее второй дядюшка, — который совсем не любил это слово — «дядюшка», и призывал величать его «Аято-сама» на японском или еще хуже — «господином» — не обладал столь же волшебным характером. Слишком высокомерный, так еще и лишний шум в доме создавал только он, вечно споря и хвастаясь, только чтобы кто-то обратил на него внимание. Поведение его Авроре казалось чересчур абсурдным, но когда она улыбаясь, соглашаясь со всеми его словами, то видела в нем одобрение и застенчивость. Правда, было одно но — они очень-очень редко пересекались, видимо, на то у него были свои личные причины. Райто говорил ей, что Аято был влюблен в ее родную мать и возможно любит до сих пор. А она очень даже похожа на нее божественным запахом и вкусом крови. Видимо, из-за моральных (если вампиру известна мораль) побуждений он едва ли не избегает ее; количество моментов, когда судьба сводила их, можно сосчитать на пальцах. — Добрый вечер, — она застенчиво улыбнулась. Почему-то такой откровенный и наглый взгляд смущал ее. — Чего ты в такое время? — поинтересовался вампир, недовольно кривя уголок рта. — Мы с дядюшкой Рейдзи должны заняться танцами и бальным этикетом. Что дядя хотел ей этим сказать, после произошедшего на ежемесячном ужине? Приняв заботу и обучение юной леди, которая вскоре появиться в светском обществе демонов. — А, этот зануда. Тяжелым грузом некоего стеснения на них опустилась минутная тишина, пока Аврора не спросила: — А вы будете танцевать со мной на балу? — Если заслужишь этого, — нагло бросил Аято. — Танцевать с Великим мной — огромная честь. Или ты так не думаешь? — он приблизился к ней и склонился над ее лицом, обхватывая одной рукой за спину. — Разве я не достойна? — тихо проговорила Аврора. Ее щеки слегка покраснели от такого положения. Но вампир ничего не ответил: он стоял вот так, удерживая ее за талию, и будто дышал ею, раздувая на шее светлые пряди. — Прошло столько лет, а я до сих пор помню этот запах, — Аято низко усмехнулся. Хотя и голос казался привычно вздорным, стала ощутима некая горечь. — Она принадлежала мне и только мне. Ее кровь, ее запах и ее душа — все это было моим. — Вы восхищенно вспоминаете о ней. Она была прекрасной девушкой? Аврора осторожно коснулась его лица. И, кажется, он смутился проявлению ее нежной родственной связи. Но в следующее мгновение Аято будто бы встрепенулся, то милое смущение исчезло и вновь на губах проскользнула наглая ухмылка. — Ее цена была только в крови, — самодовольно проговорил Аято. Аврора огорчилась и отняла свою руку от лица вампира. «Отвратительно, — повторяла она про себя, оставляя далекого от нее дядю. — Отвратительно».

***

— Войдешь или решила тратить мое время зря? — строго спросил Рейдзи, когда Аврора замялась возле двери. Она несколько минут не решалась войти в его комнату, обхватив запястье, когда-то посиневшее и болевшее; сейчас оно неприятно ныло от воспоминаний. Вздохнув и твердо решив меньше говорить, она уверенно переступила порог. «Надеюсь, ничего не заметил».       Еще не знавшая настоящего бала, она ждала этот знаменательный день восемнадцатой осени, но когда ее уведомили о том, что для начала придется обучиться бальному этикету у дядюшки Рейдзи, радость куда-то пропала и засела в крайнем углу сердца. Ей совершенно не хотелось оставаться наедине с вампиром, который был настоящим деспотом в ее глазах. Может быть, Аврора преувеличивала в подобном сравнении, но страх не покидал ее груди: хотелось броситься к стене и разбить голову, а лучше сломать себе что-нибудь. Такой вот страх внушал ей родной дядя. — Извините, — произнесла Аврора, подойдя к дядюшке. — Начнем?       Рейдзи протянул ей руку в лайковой перчатке, на что она медленно ответила тем же. Вторая рука обвила ее за талию, и Авроре вспомнились прикосновения себялюбивого второго дяди, которые казались ей намного нежнее.       — Подчиняйся тому, кто тебя ведет, — сухо проговорил Рейдзи. — И сконцентрируйся на происходящем, не прижимайся слишком близко, но и не отдаляйся.       — Хорошо.       — Еще, смотри не под ноги, а в глаза партнеру, — он обхватил ее за подбородок, вынуждая поднять взгляд на его холодное и высокомерное выражение лица. — Танцевать с одним и тем же можно лишь три раза, больше этого сочтут за флирт и излишнее кокетство.       Он начал водить, и ее первые шаги оказались нерешительными и немного неправильными. Тело никак не расслаблялось, ибо приходилось держать спину ровно, как игла, стараться быть изысканнее и нежнее во всем. Аврора едва успевала заданному ритму вальса, который нужно было уметь танцевать каждому. И где-то она вычитала, что вальс — король бала, а есть еще мазурка и другие парные танцы. Ее как-то начало удручать происходящее, а близость Рейдзи ее отвращала. Хотелось сбежать поскорее или чтобы ее учил кто-то другой. Семейство Сакамаки, верно, часто позволяло себе роскошные торжества, значит каждый умел танцевать.       — Извините, — Аврора остановилась, — мне немного дурно, мы можем продолжить позже?       — Позже? — повторил Рейдзи, отпуская ее талию. — Из-за малейшего недомогания и лени ты прерываешь занятие и зря тратишь мое время. Вся в своего безответственного отца, — начал он злиться, исключительно с целью принизить.       — Не смейте говорить такое о моем отце, — выпалила Аврора, занеся руку к лицу вампира. В пустующей комнате раздался приглушенный шлепок, на бледной щеке Рейдзи начало вырисоваться яркое алое пятно; он совершенно не ожидал подобного от преспокойной и кроткой девочки.       — Как ты посмела, гнилое отродье? — вампир схватил ее за правую руку, которой она его ударила и притянул к себе. Как тогда, он сжимал ее запястье, но теперь еще сильнее и с намерением причинить больше боли. Аврора, будучи не в силах противостоять, опустилась на колени, будто собравшись просить прощения. Но своим гордым молчанием она только спровоцировала его, показав, что не собирается извиняться.       Рейдзи чуть сильнее стиснув ее руку, приподнял ее и с той же неожиданностью откинул к письменному столу; больно ударившись спиной, Аврора скривилась в лице. Ее красивому и светлому личику совершенно не шла боль.       — Твой отец — ни на что не годный слабак, который с детства страдает депрессией из-за смерти какого-то там друга. А твоя мать была всего лишь сосудом с кровью, корм для вампиров, домашний скот, грубо говоря. Посредственная и похотливая святоша, которая стонала от наслаждения, когда мои клыки погружались в нее. И все это собралось в тебе, а ты еще смеешь поднимать на меня свою руку.       Рейдзи приблизился к Авроре, пристально смотря на нее и не смягчаясь даже при виде ее слез, капающих с тонкого подбородка. Он вцепился в ее лицо и удовлетворенно проговорил:       — Приятно унижать его ребенка, — он довольно оскалился. — А он даже не может ничего сделать, — брезгливо отведя ее голову, Рейдзи достал из кармана брюк носовой платок и вытер влажные от ее слез пальцы. Малейшее прикосновение к племяннице вызывало в нем отвращение и ненависть.       А она, пусть подавленная и разочарованная, не будет терпеть унижения, которые повторяются тысячу раз. Она крыса по его словам и ангел, как говорят другие. Сосуществование крысы и ангела в одном теле — притворство и покорность. Его надменный унижающий взгляд, его тон, с которым он держался рядом с ней стали последней каплей ее девичьего терпения. Судорожно вздохнув, чтобы ни одна слеза обиды не встала в горле и не помешала ей высказать все, что бережно хранилось в ней годами, со всей неприязнью в каждом слов, она заговорила: — Сколько бы я не пыталась любить вас, уважать вас — вы пересекаете мои любые тщетные попытки. Я бы и сейчас сказала, что люблю вас, но я вас искренне ненавижу. Ненавижу больше всех на свете, ибо причин ненавидеть куда больше, чем любить такого, как вы. И никогда больше, я не назову вас своим дядей! Вы недостойны им быть и быть братом моего отца. Вы чужой мне и отвратительны мне! Она дала волю безудержному порыву обиды, подобно десятилетней Джейн Эйр, которой удалось одержать победу в борьбе со взрослым. И ее голос был настолько твердым и громким, что каждый в холодном доме услышал ее. Словно сказанное — проклятие, она испытала сладость маленькой победы над ним, таким неприкосновенным и гордым; сладость маленькой мести, которая рано или поздно, но обязательно настигнет его. Она вскроет его мраморную идеальную кожу, извлечет из-под нее все самые грязные секреты, а они есть, знала Аврора.