aurora

Уже стемнело, когда она переступила порог старинного особняка, который, в отличие от ее дома, сверкал некой живостью своих серых стен. Но этому странному и успокаивающему чувству Аврора не поддалась, не забывая, кто домочадцы сего прекрасного и светлого поместья. Правда, братья Муками все же были другими по сравнению с ее семьей, больше напоминая настоящую. Об их прошлом она знала, что когда-то все они были людьми и волочили тяжелую, едва не скотскую жизнь, что и сплотило их, и отразилось в их натурах. Старший из них — Руки Муками — ходячая загадка, был примерной и строгой главой этого странного семейства. В нем было что-то притягивающее и обаятельное, что-то от короля вампиров. В его бархатном голосе звучал металл, а бледные черты лица не были столь красиво отточенными и запоминающимися; ее отец — Сю Сакамаки был много красивее него, но отказать ему в искусной аристократичности было невозможно. Холодный, спокойный и гордый — именно в него была когда-то влюблена маленькая Аврора. Сейчас же от былой влюбленности осталось только уважение к нему. У нее было достаточно ума признать, что неровня ему, или он ей. Она — пустышка, а пустышек никто не любит. Достаточно было того, что она тихо благоволила ему, была влюблена в него и думала о нем в мечтах, и когда прошло некоторое время, прошла и ее первая незрелая влюбленность. — Стоять! — приказал Юма, как только собирались пройти дальше. — Пол запачкаешь, а мыть его мне, — сказал он, бросив взгляд сперва на ее грязные босые ступни, а после на блестящий паркет под ногами. — И что мне делать? — спросила Аврора, но видимо ее предложения вампиру не требовались. Не спросив согласия, не предупредив, вампир грубо закинул ее на свои широкие плечи, как мешок с картошкой. Но смотря на ситуацию — мешок с грязной картошкой. — Ю-ма! Возьми хотя бы на руки, пожалуйста, — возмущенно попросила она, ощущая, как платье обнажает ноги выше приличного, и любой мог бы увидеть, что под ним. Юма, как вампир и парень в целом, был не только очень крепкого сложения, но еще и очень-очень высоким, и она со стороны казалась маленькой-маленькой и совершенно беззащитной в руках грубого, но заботливого вампира. — Хочешь испачкать мне одежду? — недовольно заворчал он. — Я сама постираю. — Черта с два я позволю тебе трогать мои вещи, — Юма недовольно скривил рот. — Чести слишком много. — Он прошел через гостиную и поднялся на второй этаж, несмотря на то, что Аврора обреченно сгорала от стыда. Но стыдиться было приятнее, чем унывать. Миновав недлинный коридор, Юма остановился у одной из комнат. То, что это ванная, Рори поняла лишь тогда, когда ее небрежно сбросили и она плюхнулась в пустую чашу. Само помещение было светлым из-за молочных и коричневых тонов, с просторной ванной и зеркалом на всю стену, рядом с которым стояла раковина. Послышался шум воды. — Нет, Юма, — нервно проговорила она, когда тот с явным намерением поиздеваться взял душевой кран. — Юма! — вскричала она, пряча глаза и нос в ладонях. Поток ледяной воды больно ударил ей в лицо. — У тебя такое приятное выражение лица, — довольно посмеивался вампир. Аврора слабо отбиваясь руками, старалась прикрыть лицо, иногда вскрикивая и отворачиваясь. Струя болезненно била по нежной коже, а платье намертво прилипло к телу ледяным слоем. В конце концов ей не было весело, как вампиру. — Прекрати! — сердито подняла она голос. — Тебе что, так нравится, когда я страдаю? Юма усмехнулся и, сжалившись, убавил воду. — Кому это не понравится? — он приподнял одну бровь, поглядывая на продрогшую девочку. «Все же вампиры такие жестокие и извращенные, — судорожно выдохнула Аврора, вспоминая последние события. — И я прожила с ними столько лет», — от этого ей стало только грустнее и противнее. Вампирам нравится чужая боль, но при том сами они терпеть не могут, когда причиняют боль им. Они получают непотребное удовольствие, мучая и издеваясь над своей жертвой, и эта извращенная черта проявлялась в малейших деталях их существования. Даже сейчас Муками просто поиграл с ней, но в душе, догадывалась Аврора, ему пришлось по вкусу ее искаженное в мучениях лицо. — Значит, тебе понравилось? — апатично спросила она, постаравшись подняться и поравняться с вампиром. И встав на край чаши, она обхватила одной рукой за его шею. — Тогда укуси меня, — кое-как справившись с пуговицами намокшего платья, она приспустила его, оголив белые плечи и шею, и пристально посмотрела в карие глаза, в которых отражался огонек азарта и принятого вызова. — Если ты пыталась соблазнить меня, то получилось неплохо, — довольно проговорил Юма над ее ушком. Он едва сдержал свое вампирское самообладание, когда она обнажила пульсирующую вену, но продолжать это оказалось слишком трудным испытанием. — Жаль, меня не интересует такая малявка, как ты. — Врешь! — недоверчиво выпалила Аврора, не упустив из внимания то, как напряглась его челюсть, а тяжелое дыхание коснулось шеи. Ее кровь столь же притягательна и вкусна, как кровь ее матери. Только сейчас она начала понимать, что есть кровь и ее цена. Отвратительно… — И откуда ты набралась этого дерьма? — разозлился Юма, теряя всякое веселое расположение духа и хорошенько встряхнул ее за плечи. Аврора вдруг вздрогнула от его слов. Она и подумать не могла о том, что ее поведение может показаться непристойным. Проклиная безмерную жестокость и необузданность вампиров, она только что сама призывала вонзить клыки в нее. Глупая и бесстыжая. Ей стало настолько стыдно, что казалось, будто тело горит изнутри, обдавая жаром щеки и затылок. Поникнув головой и отпустив вампира, она безудержно заплакала. Глупая и бесстыжая. В кого она превратилась? — А ну вытри сопли, поросенок, — забористо произнес Юма. — Прекращай ныть, я сказал! — он кинул в нее полотенце и сухую рубашку. — Лучше вон, вытрись и переоденься. Его тон привычно был несдержан и груб, но то, как он вышел из ванной, закрыв за собой дверь выглядело заботливым жестом. Все же этот вампир скрывал в себе больше, чем можно увидеть. — Mendacium et hariolabant personati¹, — сказала она себе, разглядывая в зеркале напротив незнакомую ей девчонку. Странное и неприятное чувство волочилось за ней тупым скрежетом. Кажется, это похоже на растерянность, стыд и разочарование в одном флаконе. И было настолько ужасно, что ноги и руки отказывались слушаться и, казалось, вот-вот упадешь. «Что мне делать дальше? — спрашивала себя Аврора, опускаясь на ступень лестницы. — Возвращаться — страшно, оставаться тоже не могу». Она посмотрела через стойку перил на просторную гостиную. Она впервые была в гостях у Муками. Здесь, в отличие от ее дома, намного было светлее, и глаза не привыкли к такому контрасту искусственного света. Где-то рядом слышались голоса. Сидеть тут на лестнице и притеснять Муками своим присутствуем Аврора более не могла и, поправив на себе мужскую рубашку (как бы ни было стыдно, пришлось ее надеть), она уверенно встала. Рори медленно спустилась вниз и прошла через гостиную к хозяевам сего поместья. Ближе к столовой запахло едой; Муками ужинали и двое из них над чем-то неистово спорили. Несмотря на грубость нелестных высказываний, их спор оказался невинно-дружеским и не более, чем развеять скуку. Но Рори смотрела на это воистину изумленно-испуганным взглядом, — если бы такое произошло при дотошно строгом Рейдзи, то никому мало не показалось бы. Они казались дружной семьей. Но много ли Аврора знала семей? За пятнадцать лет она несколько раз покидала свой дом, встречала людей, влюбленных и семейных пар. Настоящие и фальшивые, грустные и жизнерадостные, добрые и злые, влюбленные и одинокие — все они разные и живые; не было только хороших людей с благодетельным сердцем, были и плохие люди, жестокие и бессердечные. А что же вампиры? Пока что она увидела только жестокость и бездушность, что скрывались под маской редкой ласки и доброты. — Добрый вечер, — подала она голос, и все, за исключением Юмы, подняли головы. — О, котеночек, давно не виделись! А ты подросла с нашей последней встречи, — весело воскликнул Коу, и Юма, воспользовавшись тем, что он отвлекся, взял что-то у него с тарелки, возвращая в свою. — Я хотел встретиться с тобой раньше, но этот невежа запретил мне подходить к тебе, — он ткнул в брата, сидевшего рядом. — Ты что, хотел залезть к ней в ванную? — рявкнул на него Юма, грубо и жестко, отчего даже Рори содрогнулась. — Ой, чего мы так заводимся? — невинно спросил Коу, с истинным намерением бросить что-то провокационное. — Неужели ты так ревнуешь котеночка? Все же она стала такой женственной и сексуальной, — и так завязалась новая перепалка. — Не обращай внимания, — спокойно сказал ей Руки. Он только вошел в столовую из кухни и поставил на стол две большой тарелки с мясом и овощами. — Садись и отужинай с нами, — он отодвинул ей стул рядом с Азусой. Аврора, как и почти многие-многие влюбленные девочки, смущенно улыбнулась. Она не видела его, наверное, года два и сейчас он казался еще привлекательней. — Спасибо за гостеприимство, — произнесла Аврора. Возможно, пребывая в скверном состоянии, она казалась неучтивой и неприветливой, но улыбнуться у нее сил хватило. — Привет, Азуса, — тихо обратилась она к вампиру рядом и, наклонившись к нему, поцеловала в щеку; он сразу поднял голову, и его взгляд был привычно устало безмятежен. — Эй, котеночек, — возмущенно окликнул ее Коу, — а меня ты за пылкость не поцеловала!.. — он игриво и обиженно надул щеки. Вот что значит иметь невероятную миловидность и очаровательную мимику. Но зная, что только не может скрываться за масками, невинной внешности тоже не стоит верить. — Будет невежливо, если я встану и подойду к тебе, Коу. Парень сделал вид, что все равно обижен. — Ты… выглядишь… ужасно, — только и сказал Азуса, когда старший брат затих. — Не ужаснее, чем завтра, — нервно усмехнулась Аврора. А потом его взгляд опустился вниз. — Ты опять босая. — Я не изменюсь, Азуса. — ответила она, смущенно скрестив ноги. Кажется, все смотрели на их странный обмен короткими и твердыми фразами, но при том между ними не чувствовалась неловкая натянутость, свойственная вялым и скудным беседам. И, конечно, это удивляло, потому что они — две совершенно разные сущности. Аврора и сама знала, что заметно отличается и нравом, и духом от Азусы, в котором видела единственного близкого друга, и считала, что ближе у нее и быть не может. Он был тихим, робким и слабонервным, правда, у него была еще одна сторона: склонность к мазохизму и привычная (так уже она называла) вампирская жестокость. Со всеми его бесами пришлось смириться, ибо никто не заставлял ее набиваться в друзья чуткому вампиру с ранимым и честным сердцем. Аврора тысячу раз жалела, что не влюбилась в него. — Ты останешься? — спросил он ее. — Нет. Я уйду, как только высохнет моя одежда. — И куда же ты пойдешь? — презренно фыркнул Юма и крайне одиозно добавил: — К своему безучастному папаше? — Очевидно, что да, — мрачно ответила Аврора. — Пусть будет так, как ты решила, — добавил Руки одобрительным тоном. Она внимательно посмотрела на него уже без тени улыбки и столь же быстро опустила взгляд на тарелку перед собой. На его губах вновь та же спокойная и холодная полуулыбка; в ней таилось больше, чем тонкая игра притворства. Может, взять с него, любимого, пример? Остальные десять минут ужина прошли предельно спокойно, не считая бесконечные пререкания Коу и Юмы. Первым из-за стола вышли именно эти двое, и только потому, что Юма небрежно бросил «Хватит жрать» и потянул брата с собой. Азуса тоже встал, но Рори взяла его за руку, задержав на минуту. — Приходи в мою комнату, — тихо проговорил он и ушел. — Я могу помочь? — предложила она, когда увидела, что Руки убирает со стола грязную посуду и ее нетронутый ужин. За всю трапезу она лишь ковыряла вилкой жареное мясо, ссылаясь на отсутствие всякого аппетита. — Если пожелаешь. Конечно пожелает, ибо кому не хочется остаться наедине с предметом (тихого и скромного) воздыхания. Она аккуратно собрала несколько тарелок и только взяла на руки, как больное запястье предательски скривилось, и вся посуда разбилась с ужасным треском. — Извини, — выдавила из себя Рори, смотря на безобразие своей нерасторопности. — Я сейчас уберу, — она поспешно присела, прижимая к груди правую руку и другой собирая поломанную посуду. «Боже мой, чего она не заживает?» — она невольно закусила губу и сжала запястье, ощущая, как горит кожа под рукавом. — Ты поранилась? — Муками подошел к ней, помогая собрать осколки. Странно… Настолько, что сейчас мозг взорвется. Он спокойно отнесся к тому, что она разбила его посуду, но с участием спрашивал о ее состоянии. Разве это не высшая степень некой безумной сдержанности, граничащей с безразличием и доброжелательностью к ней? Даже ее преспокойный отец иногда злился. — Ничего страшного и ужасного. Незначительная ложь отдалась в руке новой вспышкой боли. Теперь там не только жгло, но что-то еще и шевелилось. Она подняла рукав, чтобы рассмотреть и ужаснулась: под медленно бледневшей кожей копошились противные трупные черви. В ужасе вскрикнув, она начала нещадно бить запястье об осколки на полу. Под силой ее удара все крошилось, превращаясь в кровавое месиво, а боль прошлась по всему телу, словно эти черви расползлись по нему и добрались до мозга. Кажется, черви пожирали ее.