***
Когда он въехал на городскую площадь, неспешно прогуливавшиеся по ней ночные стражники поспешили заинтересоваться фонарем на другом ее конце. Тейн их не винил: возвращался он с болот, где ему посчастливилось с головой ухнуть в бочаг стоячей воды. По правде говоря, слово вода сильно льстило этому прокисшему киселю из болотной жижи, тины, ряски и некоторых неопознанных (к счастью) элементов. Когда магу удалось выгрести на чуть более твердую поверхность, за неименем лучшего слова — сушу, вытираться и сохнуть было бесполезно. Одежду, да и его самого, проще было выжать, а потом выбросить. И пахло от него, как из выгребной ямы, Демонесса все отворачивала морду, и сесть на нее удалось только после долгой погони и игры в догонялки. Отряд скромно молчал, догадываясь, что рискует попасть под горячую руку командира и заработать какое-нибудь наказание. Эх, но лягушки там… Матиуш сердито помотал головой. Какие еще лягушки? Он вверил лошадь и сбрую растолканному конюху. Его Искателю было жаль: спал себе человек, наслаждался сновидениями, и вдруг его будит ходячая болотная кочка и требует позаботиться о коне. Он не сомневался, что к утру и Демонесса, и седло будут чистыми, но легкий стыд все равно ворочался и бурчал, пока колдун не решил, что на следующий день принесет слуге мзду за его героизм. Сейчас он не был уверен, что сумеет найти деньги в наполненном грязью кошельке. Он собирался прошлепать к себе, минуя устрашенную стражу, но его внимание привлек свет, пробивающийся из-под дверей Тайлера. Паладин, когда ночевал в Кронберге, ложился и вставал рано, стремясь извлечь из отдыха максимум пользы, как делал всякий опытный солдат или путешественник. К тому же, из комнаты доносились приглушенные голоса, разбередившие и без того больное любопытство волшебника. Не мог же Кристиан пригласить к себе девушку. Или мог?.. В конце концов, по нему вздыхала добрая треть девиц столицы, пусть и шансов у них не было. Почему-то его одухотворенное лицо и пышная светлая шевелюра пользовались бешеным успехом. Билл и Матиуш тоже не жаловались на отсутствие поклонниц, но все же… И все же… Да нет, быть того не может. Это же Кристиан «Святее Всех Святых» Тайлер. Но проверить стоит. Дверь не была заперта, поэтому мысли не сильно разбежались с результатом по времени. Сощурившись от чрезмерно яркого после темного коридора света, Тейн уставился на возникшую перед ним сцену. Билл растянулся на спине на полу возле кровати Тайлера. Доспехи валялись вокруг, явно сброшенные кое-как, на них виднелись пятна какого-то сока. Воин явно старался не шевелиться и страдальчески морщился всякий раз, когда ему приходилось вдыхать; один рукав рубашки задрался, открывая укусы странной формы на предплечье. На бронированном сапоге, который сил снять, видимо, не хватило, виднелся обрубленный побег, обвившийся вокруг голенища. Тайлер, не менее потрепанный, вытянулся у стены, в которую уперся лопатками. Поверх него был наброшен его изодранный в клочья светлый плащ, голову запорошило серой каменной пылью до седины, а лицо… Пожалуй, оно содержало в себе большую часть цветов спектра, хотя преобладал серый и зеленый. Не в пример Гилберту, паладин оставил сапоги у входа — хотя приглядевшись, Тейн догадался о причине такой ответственности: подошвы были покрыты смесью каких-то внутренностей, паутины и некой слизи. — Заходи, — страдальчески предложил Кристиан, первый заметивший товарища в костюме болотной кочки. Гилберта хватило только на то, чтобы приветственно моргнуть. Тейн призвал на помощь остатки совести и тоже расположился на полу, лишь раз взглянув на кровать. — Я чуть не утонул в бочаге, но мне помогла выбраться заколдованная лягушка, — непринужденно сообщил маг. — Я искал грифонье яйцо в пещере, полной гигантских пауков и змей, — печально пробормотал паладин. — А я полол огород, — простонал воин. — Он что, отбивался? — содрогнулся Матиуш. — Ага, там тернии развелись… — Служба, — подытожил чародей.***
Бесконечный хоровод лиц людей, которых он здесь когда-то знал, но не встретил после возвращения с Теаны, постоянно стоял, кружился в танце перед глазами, и это сводило с ума вернее, чем любое, самое изощренное проклятие. Потому что оно — только внутри, здесь нет правильно подобранной магической формулы, которая мгновенно вернет все на круги своя. Право же, они слишком привыкли полагаться на магию! Он привык… К каждой формуле найдется — обратная. Это один из его первых настоящих уроков. Возможность обратить колдовство заложено в любых чарах, их противовес лежит внутри них самих же, достаточно лишь хорошо поискать. В каждом проклятии лежит благословение — и наоборот. Из элементов замедления можно сплести ускорение — и умчаться легкой поступью. Если даже ты сам совершил ошибку, ты можешь вывернуть ее наизнанку — и так исправить. Слишком просто. Эту ошибку он исправить не сможет. Ни одну из тех, что уже совершил. Пепел забивался в легкие неустанным напоминанием об этом, делая каждый вздох тяжелым испытанием. Каждый раз приходится не поддаться искушению вытолкнуть из себя горячий воздух и не вдыхать больше, чтобы одна боль перекрыла другую — а потом все бы прекратилось. Навсегда. Такого с ним никогда не случалось. И это пугало едва ли не больше, чем пустошь вокруг. Непонятные, непослушные мысли, отказывающиеся течь по привычным руслам сознания Матиуша, не поддавались никакому контролю. От них невозможно было избавиться. Им очень трудно было противостоять. Чуть позади его лошади неслышно по разоренной земле ступала Риэсканвинн — бесстрашная воительница из Эллинии, пожелавшая остаться в Дарионе. Он предлагал ей найти корабль, что отвез бы ее на родину, тоже опаленную войной, но она отказалась. Возможно, дело было в том, что последние корабли мертвыми китами лежали на берегу с пробитыми боками, почерневшими носовыми фигурами и парусами, превратившимися в обугленные лохмотья. Реска едва ли смогла бы вернуться, если бы даже захотела. Но она отказалась сразу, еще до того, как они побывали в порту и увидели это кладбище мертвых кораблей. Она ведь не могла знать, что пути домой нет. Он все гадал, почему она несколько лет назад отправилась с ними на Теану, бросив знакомые леса, почему сейчас идет рядом с ним, по щиколотку проваливаясь в жирный пепел, почему вслушивается в плач деревьев, которые кричат ее душе громче, чем когда-либо будут кричать ему, рожденному на этой земле, но преступно глухому по сравнению с эльфами. Матиуш бросил на нее короткий взгляд. На ее лице застыла маска ледяного спокойствия. Такая сейчас у всех них — последний бастион, единственный способ сдержать рвущийся наружу скорбный крик, отчаянный погребальный плач. «А сколько потерь нужно оплакать мне?» — Почему ты осталась, Реска? — спросил он наконец, едва узнавая свой голос, резко ставший ломким и хриплым. Кажется, что сама смерть забила легкие, не давая сделать глубокий вздох, не давая сказать больше нескольких слов. Чародей сказал бы, что сдерживает рыдания, если бы только пролил хоть слезу за последние дни. Но никто из них не плакал. — Почему ты осталась? Откуда у тебя силы идти вперед? Ему никогда раньше не приходилось задавать такие вопросы. Но они никогда раньше и не оказывались в подобной ситуации. — Я иду за героем, — коротко ответила она, даже не поднимая головы. — Герой поехал в Верлонский лес, чтобы вернуть людям их дом. Мы же готовы пойти за ним хоть в Демонис. Матиуш Тейн запрокинул голову и засмеялся — засмеялся громко, оборванно, словно один из воронов над руинами некогда процветающей деревни. Звук странным эхом отозвался в горах, звездным просом рассыпался над безлюдной землей, не как нечто чуждое, но как ее неотъемлемая часть. Маг стал задыхаться, когда этот хриплый смех вперемешку с золой начал душить его, но мрачное веселье не отпускало его, мешая сделать глубокий вдох. Он вкладывал в этот смех все: и страх, и отчаянное желание вкусить запретный плод, испытанные еще в той, казалось, жизни, на кладбище в Моршанских топях и даже раньше, еще во время обучения, и свою отчаянную, несмелую поначалу любовь к Феаноре — такую, что он беспощадно высмеивал ранее, и годами хранимую постыдную тайну, и даже беспощадного внутреннего дракона, принявшего облик Хааса, что нашептывал ему правду о нем самом. Видят боги, нет в этом ничего смешного! В мире нет уже ничего смешного для него, считавшего себя прожженным циником, который может посмеяться даже в самой безвыходной ситуации! И все же смех рвался наружу, разрывая грудь изнутри когтями, взрезая сердце тупым клинком, вгрызаясь кривыми клыками в легкие. На мгновение он словно слился воедино с Дарионом: он чувствовал себя слабым, беспомощным, покрытым ожогами и корчащимся в муках — и в надежде, что кто-нибудь милосердный добьет его, прекратит это жалкое существование. Он дышал — или так ему казалось — золотистой эссенцией жизни, и в голове его звучал чудовищный хор стенающих людей, которых он не смог защитить, которые страдали здесь, гибли от рук демонов, пока он развлекался в гостях у богини Ри! Собственное тело казалось ему сейчас злобной насмешкой: бездонным сосудом, который продолжает существовать, вбирает и вбирает в себя жестокую действительность, но никогда, никогда! Никогда не наполняется до краев, никогда скорбь не перельется через край, не утихнет поток — ее просто будет становиться все больше и больше, и продолжаться так будет целую вечность — или пока не перестанет существовать сам сосуд. Гнев багровой завесой клубился внутри, бросая глубокие кровавые тени на истерзанное сознание; он требовал выхода, но магия, верный союзник Матиуша, не может его принести, потому что даже самое яростное пламя, дарующее могилы тем людям, что он подвел, не выжигает ничего, кроме пустоты вокруг того места, где раньше в его душе жила уверенность в себе. Огромное, непомерное эго, которое само по себе могло бы служить черепахой для целого мира! Он, Искатель Миров, был готов бросить вызов вселенной, бросился ласточкой в пустоту между мирами, не зная наверняка, сможет ли добраться хоть до чего-нибудь. Но он не может справиться даже с собой! Он себе кажется темным великаном, сотканным из молнии и льда, нависшим над ним же, созданным из кипящей воды и искряющегося пламени. Чуждый, непонятный, опасный… Слишком огромный, не принадлежащий миру, где раньше было только тепло и свет. Реска посмотрела на него с легкой тревогой, но ничего не сказала. Она снова стала смотреть вперед, и, если бы маг не был так увлечен самим собой, то заметил бы, что она над чем-то старательно раздумывает. В случае эльфийской воительницы такие размышления всегда приводили к очень важному и интересному итогу — так уж повелось в их странной геройской компании. Она сама не была чародейкой, но происходила из довольно известного и приближенного к Ледяным Слезам рода, который славился своим необыкновенным даром восприятия любых живых существ, от деревьев до своих же сородичей, и уж этот-то талант передался ей в достаточной мере, чтобы она могла рано или поздно разобраться в чужих чувствах и подобрать правильные слова. Остальная армия шла на расстоянии, тактично приотстав, едва командиры завели явно личный разговор. Они все летели с Искателями на Теану на Архалете и все успели срастись если не в довольно крепкую семью, то в достаточно хорошо понимающий отряд. Это бы Тейна обрадовало — замечай он происходящее вокруг. Но он не замечал, целиком сосредоточившись на своей боли и с каждой секундой убеждаясь, что охватить ее всю, обуздать и приручить невозможно. Потому что рядом с болью под руку теперь шел страх, родившийся в тот момент, когда упавшим зеркалом разбилась иллюзия всемогущества. А вслед за страхом беспечной походкой из ниоткуда явилась неуверенность, неизвестная, непостижимая, неумолимой цепкой хваткой подхватывающая за кисти и вовлекающая в собственный танец, в котором он, как ни старался, никак не мог вести. Эта партия ему незнакома, и вместо изящных ловких шагов, намечающих диковинный узор на воображаемом паркете бального зала, получается лишь жалко и неуклюже, не в такт музыке, семенить. От озерца, которое раньше населяли узорнокрылые дракончики и разумная Терния, остался только иссушенный котлован, больше похожий на овраг или заброшенный карьер. Марии, если она пережила эту бойню, не на что будет менять доставшиеся от мужа волшебные кристаллы — да и люди, пытаясь снова обустроить свою жизнь, в первую очередь подумают о самом необходимом, а не об украшении новых жилищ. Усталый ветер прогнал мимо одно такое крылышко — оборванное и общипанное, чудом уцелевшее, но все еще играющее тусклым светом, как закопченные витражи в Рыцарском Храме. Вопреки привычно-осуждающему, хоть и с непривычными нотками просьбы, бормотанию Тайлера, Матиуш все же зашел туда перед отъездом, тайно, но не выдержал и нескольких минут скорбной тишины, напоенной смертью, что там воцарилась, и сбежал — подальше от оставшихся после перевязки раненых бинтов с кровавыми пятнами, сваленных в углу саванов, призрачных отголосков давным-давно произнесенных безо всякой надежды молитв и разбитых статуй. Щербатые, скалящиеся осколками разбитого цветного стекла лица святых с витражей провожали его взглядами до самого выхода. Они жгли, точно взоры настоящих богов. Дорога начала взбираться вверх, по перевалу между Гринвортом и Верлонским лесом, и плотный слой слежавшегося пепла стал истончаться. Когда подкованное копыто норовистой черной кобылы впервые звонко ударило по камню, Матиуш Тейн вздрогнул, словно проснувшись. Его руки чуть крепче сжались на поводьях, оглаживая жесткие золотые нити, и в целом вид у него стал менее отсутствующий — лошадь часто-часто чеканила шаг по тропе, и громкий мерный звук ввинчивался в его голову, превращая сознание в дурной оркестр, состоящий из одних ударных. Но он расстроил партию страха, соло неуверенности, заставил ее сбиться с шага и хотя бы на мгновение потерять инициативу — и все же этого хватило, чтобы маг сумел отыскать где-то в глубине сознания тонкую серебристую ниточку связи с внешним миром и недавний разговор вместе с ней. Времени, которое успело пройти, он и не заметил — точнее, даже не задумался о нем, как о чем-то несущественном. — Я не герой, Реска, — наконец произнес чародей. Его лицо исказилось в нелепой пародии на былую самоуверенную и беспечную ухмылку, когда он начал выплескивать из себя застарелую боль, отравляющую правду, но он чувствовал, что так будет честно по отношению к этой девушке, так слепо поверившей в красивую легенду о благородном рыцаре. — Я никогда им не был. Те двое, Билл и Кристиан — они герои, Реска. Мы не говорили об этом никому, потому что мои друзья хотели меня защитить, но я сам уже не могу молчать. Я не из того дерева сделан. Я… слаб перед искушением, слаб перед своими страстями. Еще в Академии я потерял друга из-за своей самоуверенности. «И тогда триумф оказался слишком силен, чтобы я смог осознать эту потерю. Я увидел, что я могу, и это знание целиком меня захватило, вытеснив другие чувства. А теперь я знаю, что, не пожелай я доказать кому-то, что я лучше всех, Карел был бы все еще среди нас. Быть может… Если бы только не сгинул в этой войне». — Я некромант, Реска. Я едва не променял душу твоей королевы на власть, которую мне обещал проклятый камень, в который обратилось сердце Зельберры. Чем я лучше нее? Я продолжал пользоваться некромантией, и мои друзья смирились с этим. Я прошел вместе с ними всю Эндорию, я говорил с ней, я летел в Архалете на Теану, но я все равно не они! И никогда не смогу сравниться с ними! Я, как бы это сказать… с червячком. Неправильный. Слышишь, Реска? Истории о Матиуше Тейне, рыцаре без страха и упрека, всего лишь сказки! Реальность — это я, и она тебе не понравится! Эльфийка не перебивала его во время короткой, яростной исповеди. Она шагала все так же мерно, и ничто не менялось в выражении ее строгого, спокойного лица, мертвенно-бледного в свете слабого дарионского солнца. Ее легкие, некогда сверкающие, как гладкие древесные листья, доспехи сейчас потускнели, словно утратив живительную силу, которую все эльфы черпали из своего волшебного леса. Среди старых царапин появились совсем еще свежие — глубокие и узкие от топоров палачей, длинные и скользящие — от зачарованных плетей демониц, созданных для причинения жгучей боли, созданных для пытки на поле боя и в стенах искаженных храмов, где жертва бы умоляла о следующем ударе, не различая уже небо и землю… Или врага и друга, как уже было, и было не однажды, прямо на глазах Тейна. Серебристо-зеленый плащ, сколотый у горла простой фибулой в виде птичьего крыла, превратился в стоящие колом лохмотья, утратив и дивный цвет, и удивительную мягкость, когда покрылся вражеской черной кровью и алой, багровой, светлой пенящейся — союзной, в жарком бою не на жизнь, а на смерть среди огненных снарядов мелких бесов. И все равно она шла, гордо выпрямив спину, глядя только вперед — и глаза ее сияли ярче звезд, хотя щеку ее рассекала рваная полоса свежего шрама, полученного от клинка приспешника Баала, а опаленные в битве светлые волосы стали теперь намного короче, чем у самого Тейна. Какое-то время она молчала, и колдун решил, что ей нечего сказать ему. В мозг вонзилась новая раскаленная иголка: это только справедливо. Какое право он имел вываливать на нее вот это? Кому сейчас легко? — Я пошла за человеком, который пересек Изумрудный лабиринт до самого Мурока, — ответила она наконец, и в ее голосе магу почудился мягкий звон водопадов Далоэра, далекой эльфийской столицы. — Я пошла за человеком, который сражался с Воплощениями Хааса, а их боялись сами драконы. Я пошла за человеком, который не побоялся коснуться Книги Мертвых, несмотря на страшные знания, которыми обладал. Я пошла за тем, кто спустился в Демонис, сразил Баала и вернулся обратно, чтобы закончить войну для гномов. За тем, кто коснулся всех тринадцати обелисков Фандора. Я пошла за одним из Искателей Миров, который теперь пытается спасти свой дом. Матиуш Тейн, которому я верю, все еще не потерял себя, и одно это делает его героем. — Легко тебе говорить, Реска, — почти по-старому фыркнул чародей. — Не тебе ведь с этим жить. Теперь я снова не имею права тебя подвести, ты ведь это знаешь? — Не мне, — согласилась эльфийка и едва заметно, только для них двоих, улыбнулась. — Ты справишься. Только ты и справишься. «Только ты можешь спасти человечество…». Сколько раз уже герои слышали этот универсальный призыв, совершенно лишенный оригинальности? В своей практике Тейн мог вспомнить не один случай, и каждый раз он оказывался ловушкой. Отказываться после такого было просто невежливо. Эта мысль внезапно заставила его улыбнуться. В конце концов, человеческий мозг обладает удивительной способностью к самоисцелению. На перевале не только дорога очистилась — даже воздух стал свежее и холоднее, и все вздохнули спокойнее. Демоны явно не были в восторге от обычных дарионских способов передвижения, а уж тем более от чрезмерно холодной горной местности, поэтому и не побывали здесь — а гарнизон и добраться не успел. Насколько они знали из рассказов Железного Ричарда и отчасти Амели, чьи сведения были довольно обрывочными и, правду говоря, не отличались точностью (винить ее за это было нельзя, ее ведь отец держал в Кронберге), захватчики выходили из порталов сразу там, где им было нужно, прямо перед столицей или Академией или прямо перед башней Резо. А здесь все осталось почти таким же, как было и раньше, три года назад, когда они оставили родной мир с полями спелой пшеницы, изрезанными реками лесами и заснеженными кордарскими вершинами, которые так отчаянно защищали, чтобы броситься на поиски какой-то чужой земли. Сейчас мало кто понимал, почему они решились на то путешествие — не только потому, что нашли родину разоренной, но потому, что обнаружили ее нетронутый уголок и вспомнили, как оно было на самом деле, не в мечтах и не снах истосковавшихся по дому путешественниках между мирами. Риэсканвинн даже вздрогнула, когда ей показалось, что нависшая над дорогой скала — такая похожая на родные, голубовато-серые, покрытые причудливыми завитками изумрудного мха — явилась ей прямиком из родного поместья на самом краю Магической долины. Давно, давно она не была дома и не виделась с родителями, братьями и сестрой… И все еще не время туда возвращаться, у нее есть здесь незаконченные дела. В частности, несчастный чародей, которого нужно, как выражаются гномы, поставить обратно на рельсы, как вагонетку в шахте. Короткий миг в верхней точке перевала. Эльфийка оглянулась обратно, на Гринворт, лежащий в руинах. Он так мало походил на ту провинцию, которую она увидела несколько лет назад, впервые в жизни покинув родную страну. Тогда в полях колосилась пшеница, а по лугам бродили пятнистые коровы, пощипывая то траву, то случайные ростки диких терний. На горизонте всегда виднелись паруса, а шум над столицей не стихал даже ночью: смех, звон, шаги и разговоры — городская симфония, даже отдаленно не напоминающая лесные ночи в Эллинии. Некоторые эльфы с презрением относились к людям, считая их варварами, лишенными культуры и утонченности; быть может, для отдельных личностей это и было правдой. Но одного у людей было нельзя отнять: они были невероятно упрямы. Они сгибались, когда налетала буря, но едва утихал ветер — они снова поднимались и тянулись к солнцу. Если кто-то и мог пережить эту катастрофу, то люди. А Искатели были особенными по меркам всех рас без исключения. Даже если, по мнению гномов, Биллу не хватало теоретических знаний, а Матиушу Тейну, согласно эльфийским стандартам — магического умения. Они выстояли бы там, где склонила бы голову Фиолетта, где отступил бы Торн Дигор, где демонические Владыки предпочли бы оставить поле боя. Воительница отвернулась и посмотрела перед собой, на дорогу, которая ныряла вниз, к графству, которое, быть может, оказалось чуть слабее, чем Гринворт. — Эллиния однажды позовет тебя. Матиуш Тейн удивленно покосился на Риэсканвинн. Они уже прошли горной тропой, разделяющей две провинции, и спускались к Верлонскому лесу, со страхом глядя на столбы черного дыма, тянущиеся к небу от земли. Ему и карта не нужна, чтобы сказать, что самый крупный из них поднимается над руинами Академии. Надо же, он никогда бы не подумал, что эта гордая, высокая башня может пасть. Выдержала же она его ученичество… Он подумал о Кареле Инголди, который погиб там уже давно, и все еще по его вине. Это он заставил его воспользоваться тем проклятым кругом, не слушал его возражений и объяснений о правилах начертания призывных знаков, потому что так хотел доказать, что он самый умный, самый лучший. Первая жертва выходцев из Демониса по вине его же, Матиуша Тейна. Судьба повторяется, надо так думать? Выплеснув свое отчаяние на Реску и помолчав пару часов, чародей стал чувствовать себя немного лучше — по крайней мере, стал снова осознавать, что он на самом деле жив. Одновременно начали возвращаться и настоящие чувства — не притупленные, не присыпанные плотным налетом серого пепла, но ранящие, острые. Ум тоже прояснился, и это позволяло ему понимать, что до настоящего исцеления души ему еще дальше, чем отсюда — пешком до Теаны. Возможно, Феанора никогда не вернется. Возможно, он никогда уже не увидит свою дочь. Он как никогда раньше хотел стать оборотнем — чтобы суметь перекинуться, сбросив вместе с человеческим обличьем все сложности, которые нужно облечь в слова, и просто бежать, бежать в ночи, взрывая горячую землю под лапами, чтобы завыть на луну на вершине какого-нибудь холма, утопить горе в быстром беге и кровавой охоте. «Помнится, я раньше интересовался возможностью совместить ликантропию и магические способности… Возможно, однажды я займусь этим. Когда смогу думать о науке, а не об оттенках боли». В глубине души он подозревал, что его понятие о жизни оборотней является сильно романтизированным. Но оно годилось для его нынешнего состояния, а значит, в ближайшее время не изменится. — Эллиния позовет меня? — переспросил он. — Почему бы именно меня? Я думал, вам с Книгами Смерти больше пригодился бы паладин. — Древо Жизни назвало тебя Атарио, другом эльфов, и это имя стоит многого, — Реска, прищурившись, вглядывалась в смазанные очертания горизонта. — Для нас нет имени ценнее, чем дарованное Древом Жизни. Это великая честь… И великая ответственность. Однажды, когда в Верлонском лесу снова распустятся цветы по весне, Эллиния позовет Атарио, чтобы он помог заново раскинуть над лесом его волшебную сеть. — Я не друид, и я не знаю вашей магии, — напомнил ей Матиуш. — От меня будет мало толку. Обратитесь к вашим чародеям, позовите Велизара из Мира Мертвых. — Но ты знаешь все о разрушениях, — эльфийка улыбнулась ему краешком рта. — Друидами наша земля полнится, но среди них нет таких, что прошли бы всю Эндорию и коснулись Книги Смерти.***
— Ну и гадость, — искренне сказал Билл. — А? — рассеянно отозвался волшебник. — Я сказал, что это редкостная дрянь, — воин немного повысил голос, чтобы товарищ на этот раз уж точно его услышал. — Сам посмотри, торчит здесь посреди леса, как язва, не говоря уже о том, что иметь портал для вражеского вторжения под боком… Гадость. Почему их до сих пор не уничтожили? — Я думаю, святые братья и эльфийские чародеи еще не смогли отыскать способ это сделать, — предположил Тайлер, поглядывая на Тейна. — Это же книги! — не поверил воин. — Кинуть в них зажженной головешкой, и дело сделано, нет? — Что-то мне подсказывает, мой друг, что у этих… вещей, — Кристиан таким тоном процедил это слово, какой обычно благородные дамы используют для обозначения неопределенного мохнатого предмета, обнаруженного в супе, — больше сторон, чем кажется. — Ага, у них два магических измерения, — машинально подтвердил Матиуш. — Это как? — снова озадачился воин, который безропотно признавал существование трех измерений и имел некоторые сомнения насчет четвертого, которое нельзя было вписать непосредственно вписать в чертеж, но все же некоторым образом существовавшего. — Наш друг хочет сказать, — терпеливо перевел паладин, — что это не только магическая книга, но и портал. Маг согласно угукнул, чтобы поддержать беседу, хотя не вслушивался в слова. Он не мог оторвать взгляд от Книги Смерти. Каждый из них, конечно, видел что-то свое. Гилберт видел стратегически опасное место и, простой и человеческой частью своей души, сочувствовал умершему лесу. Естественная реакция, эдакая квинтэссенция правильных человеческих ценностей. Паладин, наверное, видел цель нового священного похода и исконного врага ордена. Какое-нибудь испытание силы духа и все в таком стиле, их братия падка на разные метафоры, особенно когда надо прикрыть откровенные убийства. Ну, по большей степени убийства, там ведь уже нежить… А маг видел завихрения магии. Для него Книга походила на огромное веретено, которое тянуло к себе силу из окружающего леса. Поэтому-то роща вокруг и погибла: эллинийский лес нуждается в магии ничуть не меньше, чем в воде и свете, а этот артефакт ее поглощает. Потрясающе. Он так жаден до энергии, такой колоссально сложный, и в то же время — простой. Как будто сложное уравнение, такое длинное, что его записывали на стенах, в итоге превратилось в нечто простое, но гениальное, сверхъосмысленное, и после него стоит знак равно, а дальше, дальше… Каждый волшебник осведомлен об опасностях магии, но в такие моменты они вылетают из головы. Чародей зачарованно наблюдал за водоворотом силы, сосредоточенным над манящими страницами. Каждый миг, казалось, приближал структуру к абсолютному совершенству, и он был готов простоять там вечность, ожидая откровения. Он точно оказался у подножия божественного трона, и неясная фигура на нем уже начала отводить вуаль с лица… — Матиуш? — настойчиво повторил Кристиан. — Да? — колдун моргнул, точно пробудившись ото сна. Сориентировавшись по ситуации, он поспешил изобразить на лице выражение глубокого неодобрения. — Ужасно, — глубокомысленно изрек он. Ужасное расточительство — столько магии зря пропадает! Кто бы ни создал эти изумительные вещи, этот человек или эльф явно не был близко знаком с понятием рациональности. Да Тейн сходу мог предложить как минимум четыре улучшения! Но вслух, конечно, этого говорить не стоило.***
— Я однажды уйду туда, — сказал Тейн. — Туда, через Книгу. Эндория рано или поздно станет слишком тесной, а в океане не останется черепах, которые бы отличались друг от друга. Я уйду в мир титана Сета, чтобы бросить мир древнейшей магии. Я пойму ее, я сольюсь с ней, смешаю с моей собственной, сам стану этой магией, чтобы изменить Долину Смерти, как пытается ее изменить росток Древа Жизни, что мы там оставили несколько лет назад. — Ты хочешь умереть. — Так заметно? — криво ухмыльнулся чародей. — На самом деле, нет. Я просто хочу снова познать полное единение с магической энергией. Я хочу выпустить свою некромантию наружу и понять ее до конца, понять всю магию на свете. Это возможно только там. — Ты косноязычен даже по человеческим меркам и подбираешь слова, — вздохнула Реска. — Ты думаешь совсем не об этом. Ты думаешь об опустошении, которое позволит тебе забыться. Надеешься, что та сторона — это голодная бездна, которая примет то, что тебе невыносимо носить в себе, а потом и тебя самого, когда ты поймешь, что это-то и делало тебя живым. Живым тобой. Ты же помнишь, что плохо не хотеть — плохо хотеть и сделать. И ты всегда гордился, что мог провести черту между этими двумя вещами. Она прошла всю дорогу пешком, и все же ее шаг все еще был быстрым и легким, как в начале пути. Сам же Матиуш чувствовал себя прескверно: горло першило от пыли и золы в воздухе, глаза горели и слезились от сухого ветра и дыма, а внутри шипастым драконом ворочалось отчаяние, так и не покидавшее его ни на минуту. Когда они поднялись повыше в горы, стало немного легче, но они снова спускались, а внизу демоны жгли все на своем пути. От Шивариуса, который настоял на краткой сводке новостей, он знал, что Академия пала первой — Тригиус и его магистры не успели даже осознать, что произошло. А лишившись главной своей защиты, Верлонский лес едва ли мог по-настоящему противостоять воинству Демониса. Интересно, выжил ли тот старый друид, живший недалеко от старого замка? Маркиз Конту? Дракон Аттах и его… возлюбленная Гелена? Тейн бросил вспоминать своих знакомых из этой части Дариона. Одна мысль о влюбленном драконе, влюбленной женщине, о любви — одна мысль вызывала у него глухое желание зарычать совершенно не по-человечески и выплеснуть всю свою магию в попытке изменить себя, преобразовать, вывернуть наизнанку или даже превратить в камень, лишь бы все прекратилось. «Еще немного, Тейн, и ты сможешь это пережить. Только потерпи. Ты же знаешь, что говорят — время лечит. Проклятье! Где там Жнец с его странной временной магией? Мне бы не помешало сейчас немного будущего… С другой стороны, ты ведь уже знаешь, что здесь не будет простого магического выхода, как обычно. Тебе придется продираться через это, как обычному человеку, с болью оставляя обрывки своей души на пути.» Вот только у него нет на это времени. Он не может себе позволить побыть обычным человеком, не может рассыпаться на части, перемалывая свое горе. Признаться, он надеялся расстаться с той частью себя, которую можно было назвать обычным человеком, еще при поступлении в Академию. Уж насчет себя-то он был точно уверен: он особенный, не такой, как остальные. И ведь так и получилось! Не без синяков и неудач, конечно, он прогрыз себе дорогу через гранит знаний в Искатели Сокровищ и дальше, в Искатели Миров. Но прогрыз же! А сейчас все его достижения сгорели в демоническом пламени этого рогатого урода с самого дна Демониса. И ладно бы только достижения… Они-то всегда были по большей части эфемерны и хранились в людской памяти. А вот отцом и мужем хорошим он так и не стал. И кто знает, будет ли у него шанс все исправить? Он не слишком рассчитывал на обещание Амели поискать Феанору и Анну в Арлании, у них много гораздо более срочных дел. Да и у него здесь не курорт будет, надо думать… Наотдыхались они уже — и вот результат. От маленькой таверны, расположившейся у самого перевала, возле живописного пруда, остался только почерневший остов, кое-как держащийся на обгорелых сваях. Один денек непогоды — и вся конструкция рухнет, окончательно утратив старые, знакомые очертания. В грязь были втоптаны простенькие жестяные кружки, черепки недорогой глиняной посуды и рядом — еще сохранившие белизну обломки настоящего фарфора, расписанного цветами. И нечего даже надеяться, что хотя бы в подвале уцелели большие пузатые бочки, вкусно пахнущие дубом, яблоками и смородиной, или маленькие бочонки, которые наверх веселая, улыбчивая хозяйка таскала сама, со смехом отказываясь от помощи в виде левитации…***
Дорога от Академии до таверны, умышленно или нет, занимает подозрительно мало времени: особенно увлекающиеся студенты могли сделать как минимум две ходки туда и обратно за обеденный перерыв. Естественно, те, кто владел телепортацией, пользовались этой близостью еще более бессовестно, а преподаватели закрывали глаза: сами грешны в далекой молодости, чего портить молодежи настроение лекциями на тему нецелесообразного использования великого искусства магии? Тейн считал эту позицию очень здравой и горячо ее поддерживал. Сам он всегда ходил пешком — ноги поразмять никогда не помешает, да и мозги периодически нуждаются в проветривании, ведь огромное количество всяких разных темных властелинов так и начинали. Бок о бок, легко подстроившись под скорость товарища, непринужденно шагал Сэм, ухитряясь на ходу насвистывать какой-то мудреный мотивчик. С чувством ритма у этого парня всегда был полный порядок, как и со слухом. Под мышкой у студента был зажат некий плоский портфель, перевязанный ремнем. Иногда будущий Искатель бросал на портфель косые взгляды и безутешно вздыхал по безвременно почившему проекту № 164782931160, так же известному под именем «То, не знаю что». Очень многообещающая была штука… Не говоря уже о ее исключительной прибыльности, получаемой при прикладывании минимума усилий. Сказка. Песня. Он запустил руки в нагревшиеся на солнце волосы, перебирая темные пряди в надежде хоть немного их охладить. Вокруг буйствовала жизнь: орали птицы, жужжали насекомые, безмолвно стояли деревья, отказываясь шуметь в отсутствие ветра. Матиуш тоже бы с удовольствием отказался двигаться, покуда бриз не подует, но рассчитывать на это не приходилось. Можно было бы переместиться прямиком в таверну у застывшего в полуденной лени озерца, но поход туда пешком был своего рода невинной традицией (не из тех, которые предполагают кровавые жертвоприношения или поход войной на соседей по весьма туманным причинам), и нарушать ее в последний год обучения не хотелось. Кроме того, холодное пиво в месте назначения с лихвой окупит все перенесенные ради него страдания. Волшебник позволил себе замечтаться: Конни, трактирщица, наверняка оставила их любимый столик свободным, там приятно веяло холодком из погреба, а также можно было без помех любоваться самой пышной хозяйкой, неизменно наряженной в белоснежное платье. Матиуш и Сэмюель делали это исключительно из любви к эстетике и необъяснимым феноменам: больше ни одному известному им трактирщику не удавалось сохранить свой фартук белым дольше, чем на четверть часа. Но Конни несла себя с поразительной ловкостью и грацией, чем снискала уважение обоих студентов. Не считая мелких привилегий для постоянных клиентов и совершенно потрясающих соленых семечек в деревянной миске на стойке — виртуозам своего дела удавалось разговорить хозяйку и бессовестно ворошить закуску в поисках самых больших семечек. Это считалось высшим пилотажем. Тейн знал, что будет скучать по этому месту. Будет скучать по круглым столам, покрытым затейливой и крайне познавательной (только для взрослых!) резьбой, по стульям, под все четыре ножки которых подсовывали картонки, чтобы перестали шататься, по легкому запаху сырости весной, когда озеро вздувалось, и по постоянному скрипу свай. Как будет скучать по скрипящим ступеням в погреб, запаху деревянных бочек с пивом, развешанным по углам веникам и непременным перебранкам по поводу раздела счета. Проклятье, даже по доске с должниками, исписанной кудрявым почерком Конни, он будет скучать! Колдун утешал себя тем, что, будучи Искателем Сокровищ на королевской службе, он наверняка повидает трактиры во всех странах мира, от гномьих до эльфийских… Но таким домашним не будет ни один из них. Он раздраженно отмахнулся от какой-то поборовшей лень мухи. Академия и эта таверна за последние годы стали ему привычнее, чем отцовский дом. В последний раз, когда он туда заглядывал, его не оставляло неловкое чувство, что его попросили приглядеть за сохранностью имущества уехавшие друзья, и он исключительно из чувства долга приподнял несколько чехлов с мебели да сдул пыль с каминной полки. — Здесь всегда была особенная атмосфера, — будто прочитав его мысли, сказал Сэм. — Особенно после того, как ты в том году случайно инзорцировал сюда Трезвого Дункана, — хмыкнул Тейн. Завсегдатай таверны, Дункан, умерший лет двадцать назад, действительно стал уникальным атрибутом этого места. Призрак охотно консультировал посетителей касательно напитков и меню, развлекал всех желающих (или просто подвернувшихся под руку) разговорами, а также категорически отказывался исходить. Даже если применить на него экзорцизм. Даже если помахать кадилом. Даже если очень вежливо попросить. На диковинку по очереди полюбовался весь преподавательский состав, включая Тригиуса, Шивариуса и специально приехавшего из Арлании Резо, но проблему решить никто не сумел. Алансон был собой страшно горд. — По службе все время в разъездах будешь, да? — Ага. — Зато и платят, наверное, хорошо? — Ага. О, как посмеялся он над своей наивностью впоследствии! Отправляя трех рыцарей на бой с Хаасом, спасать принцессу Амели, король изволил финансировать экспедицию… унизительно плохо финансировать. Конечно, к тому моменту Искатели успели обзавестись капиталом, достойным какого-нибудь средних размеров королевства, но это ведь дело принципа! Алансон наконец понял, что тема будущей службы исчерпала себя еще до того, как он об этом заговорил, и погрузился в уютное молчание, похожее на то умиротворение, которое наступает после крайне сытного обеда. Тогда люди стараются поменьше двигаться, чтобы не стать жертвой несчастного случая. Маршрут был Тейну привычным настолько, что он даже не заметил, как взбежал по ступеням и толкнул тяжелую деревянную дверь. Очухался он только внутри, из-за разницы температур, а также запаха. Пахло капустой. Здесь всегда пахло капустой, даже если никакой капусты и в округе не было. Приятное постоянство в мире, который каждый день незаметно балансирует на краю катастрофы, потому что очередной студент магических искусств наткнулся на рычаг с надписью «Не трогать, это важно!» и надежную точку опоры. Столик, правда, оказался занят, но Сэм и Матиуш отнеслись к этому философски. Предприимчивый маг из любой ситуации может извлечь выгоду, особенно если в ситуации замешано пиво и довольно приличный долг. Без пяти минут Искатель облокотился на стойку и солнечно улыбнулся Конни, снаряжавшей очередной поднос с напитками, в основном крайне популярным в этих краях и в это время года пивом. У нее не было помощников или официанток, но справлялась она со всем. — Конни, душа моя, — обольстительно заворковал он. Алансон, стоявший рядом, подавился всхлипом. — А не нужна ли тебе помощь? Скажем, обновить волшебный лед в погребе? — Ну уж нет, господин волшебник, — рассмеялась хозяйка, бдительно хлопнув Сэма по руке, которая незаметно, типо кружка сама убежала, попыталась стянуть пиво с подноса. — После Трезвого Дункана я студентам такие вещи не доверяю. Тейн воспользовался этим моментом, чтобы триумфально выложить перед ней официальный цеховой знак мага. Смотреть, прямо скажем, было не на что, но предполагалось, что демонстрация этой бляхи должна производить неизгладимое впечатление на простой люд и официальные лица, буде таковые повстречаются. Но трактирщица держала заведение возле Академии, и такие знаки видела каждый день. Более того, она и не такое видела каждый день. Но она все же повертела его в руках и вернула законному владельцу. — Тогда, господин волшебник, не забудьте, что все еще должны мне пятнадцать золотых, — сказала она. — И ни вам, ни господину Алансону я не доверю вошебствовать в моей таверне, даже если один из вас станет ректором Академии или самим богом. Но отпраздновать ваш успех стоит, как считаете? Как насчет дегустации из нового бочонка, ммм? — Мы только за, — ухмыльнулся Матиуш. — Вот и замечательно, — Конни сладко улыбнулась. — Как только покроете долг. Вы же, господа, теперь настоящие волшебники, мм? Уж конечно вам не составит труда расплатиться. Тейн вытащил из кармана золотую монетку, подбросил раз, другой, без видимых усилий заставил ее сплясать на костяшках, снова подбросил под самый потолок. Монетка сверкнула в лучах солнца, заглядывавшего в мутноватые окошки, и исчезла. Улыбнувшись тщательно отрепетированной улыбкой, колдун извлек монетку из волнистых локонов хозяйки. — Об этом, моя дорогая, можешь не беспокоиться, — пропел он.***
Все дотла сгорело, и легкие эльфийские настойки, и тяжелые головы домашнего сыра, бережно прикрытые клетчатой тканью, и висящие под потолком пучки ароматных трав, не перебивающих, но приятно подчеркивающих запах готовящейся и порой чуть по-домашнему подгорелой еды… Боги знают, что случилось с самой Конни — сумела ли она сбежать или так и осталась здесь, в тщетной надежде защитить свое имущество. Впрочем, мрачно подумал волшебник, куда вероятнее, что это известно побывавшим здесь демонам. Даже пруд, и тот практически пересох — только спешившись и подойдя поближе, Тейн заметил в центре небольшую лужицу жидкой грязи. Он осторожно спустился; если обнаженное дно у прежнего берега было совсем сухим и пыльным, то ближе к лужице становилось даже чуть влажным и скользким. В буровато-серой грязи лежала увядшая кувшинка. Таких в этом пруду раньше было много: Матиуш помнил, что летом, когда он выбегал в душную жару с последних экзаменов, намереваясь закатить тем же вечером веселую пирушку, цветы почти скрывали собой прозрачно-зеленоватую воду. Можно было лежать на берегу, жуя травинку, слушать ленивую ругань лягушек и гудение насекомых, пытаться поймать стрекозу простеньким заклинанием и размышлять о великих тайнах магии, которые раскрывались совсем рядом с этим совершенно обычным на первый взгляд местом. Старшие чародеи всегда советовали выбирать для медитации, например, пещеры, где мерно капала вода и были всякие сталактиты — якобы на первых этапах обучения это помогало быстрее освоить технику и глубже уйти в себя. Возле Академии, правда, была только одна пещера, которая кишела гигантскими пауками, туда регулярно гоняли на практикумы и за ингредиентами, она не слишком подходила на роль спокойного места, юный маг проверял. Это потом начались личные предпочтения для медитации и методы восполнения резерва прямо в бою… А сначала все было так просто и незатейливо, и после трудной недели можно было просто лежать на берегу или сидеть на мостках маленькой таверны и не думать о будущем, а только радоваться передышке, теплому солнцу и легкому ветру, пахнущему солью и далекими берегами. Здесь же Тейн впервые поделился с приятелем, Карелом, своей мечтой однажды побывать в Эллинии и выучить что-нибудь из их старинной магии. Он осторожно поднял кувшинку, похожую больше всего сейчас на грязную тряпочку. «Если белая — попытаем счастья в Гефене. Если розовая — попробуем замок Верлон… А если ни то ни другое, пойдем к замку Аттаха. Все лучше, чем Старый Замок со скелетом Морзе и мертвой монаршей парой.» Матиуш зашептал магическую формулу, рассеянно наблюдая, как темно-серые капли ила падают ему под ноги и медленно вливаются в оставшуюся от пруда лужицу. Сквозь грязь проглянули наконец лепестки несчастного цветка. Белые. Гефен, значит… Хорошее расположение у этого замка, очень выгодное, и само строение в свое время выглядело более чем прилично. Есть шанс, что он, как и Кронберг, пережил эту войну, и обитатели его окажут им помощь. Как же звали мальчишку, который остался им управлять? Чародей повертел очищенный цветок в руках, но эльфийской магии для растений он не знал, и кувшинка все еще выглядела увядшей. Видно, после создателей Книг Смерти два таких разных таланта не уживались больше в магах. На него неожиданно накатила необъяснимая и неконтролируемая злость, словно легендарный девятый вал, накрыла, как черное холодное небо над черепахой Эндорией, разом выморозив здравый смысл и самоконтроль — и хрупкие белые лепестки полыхнули огнем, быстро свернувшись и почернев от короткого магического выброса, оформившегося в язык пламени. Гори. Гори же. Гори! Да пусть все уже сгорит! Все, что осталось! Маг выронил сгоревшее растение из рук, едва не обжегшись сам. Ярость улеглась так же быстро, как и возникла, но это едва ли его успокоило. Волшебники не могут себе позволить вот так терять власть над своими способностями и разбрасываться огнем. И это чувство… Что-то похожее он испытывал, когда они бились с Баалом. Тейн всегда гордился своим хладнокровием и выдержкой во время сражений, но этот бой для него был словно в красном тумане, и хотелось ему лишь одного — прошить демона сотней-другой прозрачно-голубых ледяных шипов, чтобы он наконец сдох в мучениях, наколотый на магические колья, как бабочка на булавку! Маг не должен поддаваться чувствам и порывам, иначе из равноправного союза его дар превратится в цепь, конец которой крепко сжимает сама магия. Об этом все знают. А если маг себе не хозяин — он угроза, с которой борются паладины и священники. Потому что такой маг не просто не видит теоретической разницы между запретным и разрешенным. Он перестает различать их морально. Тейн, может, и пользовался некромантией, но он понимал, что это — плохо. Он провел черту между тем, что стал бы делать, и чего не стал бы. Поднять мертвые тела для защиты живых — да. Приносить кровавые жертвы и порабощать души — нет. Все вот так просто, но очень важно. «Надеюсь, это был не знак. В любом случае, стоит быть осторожнее, я давно уже не ребенок, чтобы не контролировать свои силы. Да и ребенком я не плевался огнем во все стороны. Кстати…» Краем глаза он заметил, что к нему спустилась Риэсканвинн, но не стал ей ничего говорить. Только быстро вмял сгоревший цветок поглубже в грязь, чтобы не так было заметно, и разравнял носком сапога. Вот так, как будто ничего и не произошло. Искатель опустился на одно колено, прижал ладонь к влажному илу и прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Друид из него, может, и никакой, но кое-какие аспекты природы он чувствовал хорошо, потому что без них не получились бы некоторые мощные заклинания. Да и чары попроще на поверку нередко оказывались плодом долгих исследований и комбинаций еще более мелких заклятий. Ах, старая добрая теория магии… Они начали изучать ее с Анной, девочке очень было интересно, а потом началась эта история с экспедицией на Теану, и ему стало не до того… Чародей мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Амели решила отправить своих наставников восстанавливать провинции, потому что верила, что им это по плечу. А он еще никогда не подводил семью Леонар. И сейчас не подведет. Он уже не может подвести. Ага! Маг едва заметно улыбнулся: очень глубоко под землей, так что он едва дотягивался, еще была вода, чистая и холодная. Он словно почувствовал ее прикосновение кожей — холодное, мягкое и почти живое, словно под землей ворочался большой и ласковый зверь, застрявший лапой между камней и доверчиво льнущий к человеку в надежде, что умное странное существо с противопоставленными пальцами сможет его вытащить. И ее можно было вызвать на поверхность — конечно, если затратить много сил и выбрать правильный метод. Он отнял кисть от земли и рассеянно махнул рукой, чтобы стряхнуть налипшую грязь. Она с чавкающим звуком шлепнулась обратно в лужу. — Там то, что я думаю? — поинтересовалась эльфийская воительница, с интересом глядя на лужу. Про кувшинку она ничего не сказала, и Матиуш понадеялся, что она ее и не заметила. — Ты нашел подземные воды? Очень глубоко? — Порядочно, — он неопределенно пожал плечами. Маленькая магическо-практическая задачка захватила его на несколько секунд, как в старые добрые времена, но энтузиазм быстро схлынул, уступив место все той же апатии. Проводить расчеты больше не хотелось, да и изначально решение было на поверхности, творческой работы почти и не потребовалось. — Если правильно все рассчитать, с гейзером может выйти. — Если с гейзером, то придется повременить, — заметила Реска. — Нам нужно найти подходящее место для лагеря, а до этого ты не можешь себе позволить разбрасываться магической энергией, демоны могут до сих пор здесь бродить. Я хотела предложить отправить разведку в тот ваш замок, Гефен, а самим пока устроиться в ближайшем. Академия, к тому же, совсем рядом… — Я уже решил, — перебил ее Тейн. — Мы сразу отправимся в Гефен. По цветку нагадал. Эльфы должны оценить. Билл или Кристиан бы молчать не стали — попытались бы изобрести ему в ответ какую-то колкость, вовлекая в перепалку на тему его нескончаемого самодурства. Их трио функционировало таким образом: идеи воина были практичными и надежными, как скала, но примерно столь же новаторскими. Паладин полагал, что самый верный план действий можно получить в откровении от богов, путем молитв и прочей набожной чепухи, но боги редко отвечают на все подряд. Тейн же фонтанировал той категорией идей, которые обычно бывает стыдно озвучить в приличном обществе и которые срабатывают вопреки всему. Тот самый бредовый план, шансов на успех у которого — один на миллион. Втроем им удавалось кое-как это все уравновесить и сохранить репутацию находчивых, разумных и благородных героев. Но Риэсканвинн промолчала, хотя ей определенно было что сказать — маг и сам знал, что это довольно сомнительное стратегическое решение. Не хочет возражать, ее право. Какой-то частью сознания чародей признавал, что эта линия поведения тоже может быть здравой («Сумасшедших провоцировать не стоит»), но прямо сейчас ему хотелось с кем-то поругаться, позлословить. Это желание испарилось уже через несколько минут, как недавняя вспышка злости, оставив Тейна недоумевающим и пристыженным (хотя и в меньшей степени, чем было бы после настоящего спора), а Реску опять правой. Маг вернулся к лошади и извлек из сумки тетрадь в потертой кожаной обложке. Вещице было уже несколько лет, но ее страницы оставались пусты — он не успел начать заносить туда записи, они как раз прибыли на Теану и к… Ри, стало не до этого даже ему. Что ж, пожалуй, сейчас самое время. Новый лист, новый старт, да? Раз уж в этот раз у него нет права на ошибку… Щелкнув пальцами, он начаровал себе перо и чернильницу и, прислонившись к теплому лошадиному боку, быстрым косым почерком написал первую строчку: «Пруд у перевала, подземные воды, залегают глубоко, рассчитать мощность гейзера и проверить систему». Опять же, гномьим инженером он не был, но догадывался, что вода должна в водоеме как-то меняться, а значит, нужно убедиться, что природный механизм исправен. Если же нет, нужно природе немного помочь… По-прежнему держа в одной руке раскрытую тетрадь, а в другой — перо, Тейн задумчиво уставился на горы, то и дело покусывая кончик пера. Он отлично отдавал себе отчет в том, что это будет только первая из многих подобных записей, которые ему предстоит сделать до того, как он хотя бы возьмется за работу. Нужно оценить масштабы катастрофы, разработать план… Он терпеть не мог планы, полагаясь на импровизацию, интуицию и способность быстро соображать в критической ситуации. К сожалению, сейчас они не в том положении, чтобы полагаться только на это. Реска, конечно, поможет ему, но основной груз все равно ляжет на его плечи. Намечалась долгая и тяжелая работа, ради которой ему придется поскрипеть мозгами и призвать на помощь все свои ресурсы. И самым сложным будет заставить себя продолжать заниматься делом, когда первое увлечение пройдет. В этом была главная его беда — он работал хорошо ровно до тех пор, пока был увлечен. Но в его защиту — он это прекрасно осознавал. Еще когда они путешествовали по Эндории втроем, ведение многочисленных дневников сильно успокаивало чародея. Еще бы: они содержали не только практическую информацию о мелких заданиях и вознаграждениях, но и доказывали, что они еще не свихнулись. Идешь, например, по Демонису, среди летающих островов над кроваво-красным морем, записываешь увиденное в обычную тетрадь — и все, уже и происходящее выглядит реальнее, и варианты объяснений есть. Не так страшно, раз у него есть причина. Да, Матиуш в силу специализации к чудесам был более чем привычен, но, может, именно поэтому его так пугало необъяснимое — ведь своим собственным чудесам он обучался долго и мучительно. Относительно. Нужнее всего оказалась его страсть записывать в Изумрудном Лабиринте. Он тогда попытался нарисовать карту, чтобы было легче ориентироваться. Место оказалось слишком волшебным: залы и пещеры произвольно менялись местами, вынуждая взбешенных Искателей ходить кругами, пока они наконец не находили нужную последовательность, так что зарисовки мага были бесполезны для дороги, зато очень ценны с исследовательской точки зрения. Много ли смертных побывало в этом загадочном месте? То-то же. И, конечно, помог им подсчет сраженных Воплощений Хааса — куда же без практической пользы. Зловредные драконы имели неприятное обыкновение поджидать их у самого выхода из узкого туннеля, соединяющего пещеры Лабиринта между собой, ни дать ни взять кошка, караулящая мышиную нору. Особенно туго им пришлось, когда они столкнулись с тем синим драконом, Зерро, кажется… Еле успели увернуться от чрезмерно проворной твари. Впрочем, тот, что прозывался Мра, был не лучше. Тейн в целом недолюбливал драконов в качестве противников, некоторые из них были неуязвимы для магии, и чародей оказывался в не самом выгодном положении, разом лишаясь мощнейших боевых заклятий. Но дело, конечно, не в этом, а в сотнях страниц записей, которые помогли им пройти нелегкий путь и не растерять последние крохи разума… Или по-своему обезуметь, как считал Кристиан. Матиуш огладил пальцами шершавую обложку тетради. Если помогло тогда, может помочь и сейчас, не так ли? Он встряхнул перо, обновляя магические чернила, и принялся строчить дальше, все более воодушевленно и увлеченно. Разведать ситуацию в замках Узнать о судьбе маркиза Конту и мальчишки из Гефена Наведаться в Академию: проверить хранилища, включая секретные, и оценить остаточный магический фон Навестить Аттаха и выяснить, смог бы он помочь Узнать о судьбе Арчона и старого друида (возможно, он сможет помочь с восстановлением) Провести перепись выживших в войне Отправить отряд в Старый Замок: убедиться, что там никто не скрывается, забрать все полезное — нам нужнее Узнать о состоянии маяка и направить кого-нибудь в порт Проверить старое разбойничье логово Оценить состояние пахотной земли и крестьянских огородов Прочесать территорию на наличие отрядов демонов Организовать поставки, особенно — съестных припасов А для начала придумать, где их брать. Наверное, в замках и деревнях были какие-то запасы Связаться с торговцами Он писал, не заботясь о приоритете того или иного пункта, как в голову придет — боялся спугнуть идеи. Работа, особенно такая, где многое зависело от него, всегда увлекала его, позволяя окунуться с головой и пропасть в ней. Реска знала об этой его особенности, поэтому улыбалась, стоя рядом и поглаживая лошадь по черной бархатной морде. Это была не та самая кобыла, на которой чародей объехал всю Эндорию, бедная старушка давно уже ушла на покой, но эта состояла с ней в родстве и унаследовала нрав предшественницы. Ничего удивительного, что и звали ее Мирабеллой, как смелую рыжую пиратку с Островов Свободы. Кличка первой лошади Тейна была Демонесса, и многие безуспешно гадали, почему же. Нет, конечно, зверюга так и норовила цапнуть или понести, но если поводья держала рука хозяина, становилась намного спокойнее и покорнее. И ухаживал за своей любимицей чародей всегда (за редким исключением) сам, потому что она редкого конюха подпускала к себе, даже если тот пытался подкупить ее скромным даром в виде яблока или миски хлебных корок. Ее преемница продолжала славные традиции. Нередко Мирабелле удавалось виртуозно выдернуть угощение из рук наивного дарителя, а потом попытаться, хоть и без особого рвения, затоптать, а однажды, не рассчитав (или же наоборот), едва не отхватила какому-то бедняге пальцы, сомкнув зубы ровно по фаланге. Конюх долго клялся, что видел в пасти черной бестии клыки, но хозяин гнусный поклеп с негодованием отвергал. Сама Риэсканвинн не чувствовала в лошади ничего необычного, кроме крайне сильного и яркого характера. Кобыла была полна жизни и энергии… Им всем этого так не хватало. Впрочем, в конях эльфийка разбиралась лишь поскольку-постольку. К тому же, следы от укусов Мирабеллы слегка отличались от укусов остальных лошадей, но ее хозяин уверял, что этому есть вполне невинное объяснение, и сейчас он его быстренько придумает. — Планируешь? — наконец спросила девушка, заметив, что Тейн перешел уже на вторую страницу. Добрый знак. — Отвлекает, — честно признался чародей, даже не уточняя, от чего именно. Причин было много, от исчезновения жены и дочери до внезапно острого осознания собственной неправильности, но апатия для этого всего была одна, общая. Он рассеянно разгладил смявшийся уголок страницы. — Грандиозно, — заметила воительница, заглянув в тетрадь. — Судя по этому, время на отчаяние и самобичевание у тебя появится не раньше, чем через полгода. Не могу сказать, что меня это не устраивает, это не твой метод. — Скажи лучше, не раньше следующего лета, — буркнул Матиуш. — Это только самое срочное и основное. Послушай, Реска… Я очень ценю все, что ты пытаешься для меня сделать. Я не могу обещать, что сразу уйду с головой в работу и забуду о произошедшем. Феанора и Анна, да и Дарион… Все это намного серьезнее, чем все, с чем я сталкивался раньше, и гораздо дороже для меня, чем я считал. И… — И ты будешь продолжать обвинять себя в произошедшем и переживать, что за шлейфом всемирной славы ты вовсе не такой, каким тебя считают, — кивнула Реска. — Я это понимаю и ни в коем случае не стану тебе мешать. Но Матиуш Тейн должен действовать, чтобы быть собой. Работать. Искать и записывать. Так что, мы отправляемся в Гефен? — Гефен, — кивнул чародей, захлопывая тетрадь. — Очень хороший замок, у него были неплохие шансы выстоять против демонов. Да и его хозяин, если остался жив, кое-чем нам обязан. — Я уже выслала вперед несколько оборотней на разведку, — сообщила эльфийка. — Подумала, что нам стоит хотя бы знать, не поджидает ли нас кто на этой дороге. — Честно говоря, я бы не отказался от небольшого сражения. «Если я сейчас выпущу всю ярость в боевых заклинаниях, какое-то время мне не придется об этом думать. Осматривать Гефен лучше с холодной головой.» — Я тут подумал, — начал он, устроившись в седле. Надо признать, высохший пруд уже не казался ему таким печальным, но он отказывался в это поверить на самом деле. Почему-то ему казалось, что отказ от беспробудной скорби чем-то оскорбит… его любовь к утраченному, — работа над магическими исследованиями всегда помогала мне собрать мысли воедино, хотя казаться могло и наоборот. Может быть, мне стоит посвящать немного времени каждый день каким-нибудь изысканиям? «Я всегда говорил, что это единственное, что помогает мне не сойти с ума. Кристиан же считал, что на самом деле это такая особая форма безумия. Интересно, кто из нас в конце концов был прав?» — Конечно, ты мог бы все же взять несколько уроков у наших друидов, — тут же охотно предложила Реска, которая все тем же легким шагом шла рядом с Мирабеллой. Казалось, она могла не останавливаться целую вечность. Матиуш знал этот шаг, хотя сам так и не выучился. — Это позволило бы тебе применять эльфийскую магию, но с твоими собственными человеческими подходами. К тому же, на такой разоренной земле еще никогда не… — Я не о том, — Тейн слегка поморщился. — Ваши лесные и, кто бы спорил, очень древние чары чрезвычайно интересны, но я никогда не чувствовал к ним склонности. Видимо, не мое направление. Нет, я хотел спросить, не закидают ли меня камнями наши общие товарищи, если я напишу трактат о некромантии? Лицо эльфийки моментально посуровело, она уставилась прямо перед собой, но с шага ни на мгновение не сбилась. Матиуш помнил, что впервые встретил эту девушку во время своего первого посещения Эллинии, она командовала отрядом в Великом Лесу, разрываясь между осажденным Ориноко, где находилась ее подруга и наследница трона Далоэра — Неока, отрядами орков, рубящих Древо Жизни, и Книгой Смерти, откуда норовила вылезти нежить, завидовавшая живым. И по большей части ей удавалось держать это все под контролем. К сожалению, на большее ей не хватало ресурсов; откровенно говоря, колдун до сих пор тайно считал, что если бы у нее был лишний батальон, эльфы справились бы с нашествием и без них. Она стояла тогда в окружении отряда одетых в синее лучников, и внимательно изучала людей, бродящих по ее родине во время кровопролитной войны. На лицах большинства эльфов, встреченных Искателями до того, читалось либо высокомерие, либо усталое «Да чем вы нам поможете, болезные», с которым обычно можно было работать… Но Риэсканвинн удалось оставить расовую принадлежность вне размышлений. Тогда думал только тактик, которому нужна была помощь этих людей. Согласиться лететь на Архалете, который, вообще-то, был изобретением практически орочьим, для нее уже должно быть тяжело. Нежити и некромантов боялись во всей Эндории (кроме, быть может, Мурока, но с их шаманами нельзя ни с чем быть уверенным), но эльфы испытывали к этой магии наибольшее отвращение. По правде сказать, Тейн бы понял ее: от них всех в последнее время требовали очень многого, не зазорно отказаться от откровенно лишнего. Тем более, что никто и никогда, даже в самые трудные времена, не слышал от нее ни слова жалобы. — Я хочу внести ясность, — добавил он, когда воительница так ничего и не сказала. — Я мог бы сказать тебе, что это для помощи будущим поколениям, чтобы они знали, в чем слабости некромантии и как сдерживать такой талант, если он вдруг проявился, но мы оба знаем, что это неправда. Я уже говорил тебе, что я вовсе не тот рыцарь в сверкающих доспехах, каким меня рисуют в официальной версии, и ты не повернула обратно к Кронбергу. Я хочу исследовать свой дар, развить его. Это может показаться странным, но для меня это будет значить много. Это как будто свобода, новая жизнь, где мне больше не нужно прятать свою магию, словно это постыдная тайна. Кто сейчас станет следить за методами, если весь мир лежит в руинах? — Никто, — тихо подтвердила Риэсканвинн. — Я не стану тебя отговаривать. Кристиан рассказывал мне, почему смирился с тем, что ты используешь некромантию в крайних случаях. Он сказал, что боялся, что иначе ты не сможешь совладать со своей силой, и это опасно. Некромантия темная наука, но и ты не обычный чародей. Может быть, ты дашь ей новую жизнь, изменишь восприятие мира… А может быть ты просто сможешь помочь себе самому. — Так ты не против? — немного удивленно уточнил маг. — Ты правда так думаешь? Ты не попробуешь меня отговорить, как Кристиан? Он читал душеспасительные речи… — Нет, я просто жду ночи, чтобы публично сжечь тебя за черную ворожбу, — девушка наконец взглянула на него и слегка улыбнулась. — Матиуш, я тебе не мать и уж точно не Кристиан Тайлер, чтобы запрещать тебе что-нибудь. Ты сам можешь принять решение. Но я твой друг, и я всегда буду пытаться тебе помочь. Если ты уверен, что хочешь этого, то делай, но, если я пойму, что твое увлечение стало опасным, в первую очередь для тебя, я не стану молчать. Колдун серьезно кивнул. Примерно такое же соглашение они заключили с Тайлером; а им обоим он мог спокойно доверить суждения такого рода, не боясь, что какая-нибудь паранойя или предвзятость на них повлияет. — Я и об этом просить не смею, — галантно заверил ее чародей. — О, посмотри, отсюда просматриваются руины старой речной фермы! Даже немного странно, что она сгорела, они держали там и огненных дракончиков тоже, наверняка ведь были приняты меры защиты. — А ты сравнивал силу пламени свечи со своим огненным шаром? — резонно возразила Реска, с легкостью подстроившись под новую тему. Сказывалась выработавшаяся привычка работать с магом, чьи мысли могли и не такие кульбиты выделывать. — Огненные дракончики довольно слабые существа, и огонь у них соответствующий. Это тебе не огонь истинных драконов из Ультракса или самых глубоких бездн Демониса, хотя и они порой служат причиной лесных пожаров. — Поверить не могу, что здесь все сгорело, — Искатель покачал головой. — На самом деле все. Я эти места с самого детства знаю, а теперь едва узнаю. И ведь так везде — в Гринворте, Арлании. Вот болота, наверное, не так уж и изменились, но толку нам с того… Хотя Феанора бы обрадовалась. Она все равно была привязана к этой трясине, жила там как-никак. Все хотела Анну туда свозить, с ведьмами познакомить и совета попросить, а то она из-за лягушачьих чар росла гораздо быстрее, чем обычные дети, мы все искали способ остановить это. Я обещал им, что после возвращения с Теаны брошу все силы на поиски, но вот ведь как в итоге вышло… Он на какое-то время замолчал, стараясь перенаправить, как говорили в Кордаре, вагонетку мыслей на другие рельсы — расчеты силы гейзера для восстановления маленького пруда. Пока что это была одна из наименее безумных мыслей в его перевернувшейся с ног на голову жизни. Сбеги от этого страшного сна, затолкай проблему поглубже и надейся, что она сама собой рассосется, потому что подходящее или свободное время, чтобы с ней разобраться, никогда не придет. Для такого мощного заклинания, очень тесно взаимодействующего с природой, одинокому магу без дополнительных источников силы требовалось петь, причем песню приходилось менять в соответствии с ситуацией. В экспериментальных стихах Тейн изрядно поднаторел в свое время, писал баллады на заказ и соревновался в экспромте с другими учениками, почти неизменно побеждая. Призыв мертвых, кстати, тоже требовал песни, но совсем другой, надрывной и отчаянной — скорбного плача по ушедшим, чтобы подготовить магическое поле, а потом уже собственно призывающая часть. Содрогнувшись, Тейн решил обойтись пока теорией — заметок у него за прошлые годы скопилось немало, есть над чем порассуждать. А то с собственной скорбью он рискует поднять половину мертвых Эндории… В Академии у них стихосложение и пение преподавала настоящая бардесса. Чародейкой она не была, но она изучала именно магические песни и преуспела в этом получше иных профессоров, которые рифмовали «тебя-себя» и почитали это верхом поэтического искусства. Работало, конечно, но не производило того же эффекта, как хорошо сложенная песня, на эстетическом уровне точно, да и на силе заклинания это тоже могло сказаться. Матиуш, может, и не удостоился признания великого таланта со стороны леди Шоны, но уж точно усвоил основные положения диковинной науки и научился достаточно ловко складывать слова, чтобы суметь воззвать к той или иной силе. Но результаты были далеки от идеала. Песня могла быть корректной, но она не затрагивала какую-то особенную струну в душе; поэтому и другие маги не могли полноценно пользоваться чужими песнями. Слишком это было личное колдовство. Кстати, говоря о личном и волшебном… — Ты сказала, что для вас, эльфов, нет имени важнее, чем данное Древом Жизни, — вдруг припомнил маг. — Это правда, — кивнула Риэсканвинн. Пояснять она ничего не стала: для великого путешественника не было секретом, как ее народ преклонялся перед волей самого воплощения жизни, сердца волшебного леса. Слова здесь ни к чему, особенно если он сам все видел. — Так значит, не любой эльф удостаивается такой чести? — настырно уточнил Тейн. — Не любой эльф, не говоря уже о человеке, — подтвердила воительница. — Даже не любой член королевской семьи получает имя от Древа… Но у нашей королевы, ее брата и обеих принцесс оно есть. Было оно и у матери той потерянной души, что вы встретили в Мире Мертвых, но его ужасный пророческий смысл открылся нам только после совершенного ей преступления. — А у тебя? — спросил Матиуш. Он ожидал любой реакции — в целом, можно было ожидать, что эльфы предпочитают держать такие имена в тайне от чужаков, даже таких именитых, потому что они все равно не знают до конца их обычаев и могут разболтать важные сведения кому не следует. Можно было и предположить, что на самом деле у его подруги нет такого имени, она зовется просто Риэсканвинн и посмотрит на него с недоумением. Но он был уверен, что на самом деле у нее есть в потаенном уголке памяти это особенное слово на певучем языке, принадлежащее ей одной и выдающее некий секрет ее души. Сам-то он всю сознательную жизнь мечтал познакомиться с настоящими эльфами! Эльфийка посмотрела на него — внимательно, испытующе, как в первый раз, когда она решала, стоит ли просить этого вооруженного чужака, человека, о помощи в освобождении замка Ориноко, последней надежды сохранить правящую династию, если королева Фиолетта так и не очнется от своего забытья. Тейну всегда было интересно, что же она тогда увидела, хотя и подозревал, что ничего приятного уж точно, они с боем продирались сквозь незнакомый лес уже не первый день и наверняка производили совершенно потрясающее впечатление. До глубины души потрясающее, что и спасало от мгновенно выпущенной стрелы в лоб. Не говоря уже о том, что каждый из трех находился в измененном состоянии сознания. Билл за краткий, но насыщенный событиями марш-бросок по Эллинии полностью перестроился на тактическое мышление и не годился ни для чего другого; в шахматы, если бы подвернулись, сыграл бы, но на вопрос, скажем, о любимом цвете ответить бы не сумел. Матиуш ошалел от магического фона леса, плевался во все стороны обрывками формул и, будем честны, распространял вокруг себя некую ауру, вынуждавшую остальных держаться на расстоянии — примерно по той же причине, почему люди предпочитают не подходить к золотарям в конце рабочего дня. Кристиан же… Для такого мировоззрения сознание должно быть изменено постоянно. Кажется, на тот момент он пребывал в фазе вселенской скорби о загубленных жизнях. По правде сказать, едва ли они делали честь своему народу; и все же эльфийка, на плечах которой лежала ответственность за принцессу, им поверила. «Откажет. Точно откажет. Зря спросил». — Древо действительно дало мне второе имя, — она медленно кивнула, но уголки ее губ едва заметно дрогнули, выдавая готовящуюся озорную шутку. — Риэсканвинн. На ваш язык переводится как «Назвавшаяся своим словом». Именем, то есть. — А как ты поняла, что именно нам стоит назваться твоим… словом? — чародей против воли слегка улыбнулся. Словесные игры всегда ему нравились, немного похоже на магию. — И каково тогда твое обычное имя? — Это имя всегда и было обычным, — спокойно сказала Реска, но магу почудилась пробежавшая по ее лицу странная тень. Странно. Не в ее привычках скрывать хоть что-нибудь. Не считая, конечно, тайн королевской семьи, в некоторые из которых она была посвящена, но это не в счет. «Кто сказал, что Древо имело в виду именно это имя? Что, если по-настоящему важное, тайное — то, другое? И все же, никто не говорил, что именно мне она назовется этим загадочным именем. Пора уже привыкнуть, что я не ось этого мира.» Мысль была подозрительно здравой, поэтому категорически ему не нравилась. Но увы, наместнику полагалось быть здравомыслящим, рациональным и уравновешенным — ни одно из этих качеств в мировоззрении Тейна раньше добродетелью не считалось. Ладно. Новое дело — новые фокусы.