Phoenix

Никто не знал, уцелел ли старый обелиск короля Фандора, но сомневаться не приходилось: теперь выбитая в гладком сером камне надпись едва ли соответствует реальности. Редкая лошадь захочет здесь задержаться, не говоря уже о человеке, эльфе или гноме; насчет орка еще можно задуматься, им в Муроке не привыкать к таким пейзажам. Пирамида в Верхнем Хадаре, кстати, была хорошо защищена с помощью очень древней магии, и, хотя Искатели, обойдя всю Эндорию, открыли ее, там еще можно было бы укрыться от демонов… А вот на сохранение самих обелисков рассчитывать едва ли стоит. Впрочем, это будет не единственная великая потеря в области искусства и истории. Даже хранившиеся в Академии портреты старых архимагов, иные из них зачарованные, наверняка пропали… — Оборотни возвращаются, — прервала Риэсканвинн мысли Тейна, усердно соображавшего, могла ли сохраниться копия портрета Тригиуса, к которому он с помощью магии добавил лихо закрученные усы, и бесценная коллекция поясных портретов доброй половины преподавателей, созданная одной адепткой с курса боевой магии. Девушке достались довольно многочисленные таланты в различных сферах, не говоря уже о том странном чувстве юмора, что, по умозаключениям многих философов, портит самые лучшие умы. По дороге из Гефена к ним действительно бежала пара волков — один, буроватый, передвигался длинными, мощными скачками, а второй, больше похожий на мглистый призрак, стелился по земле, держась чуть впереди и едва ли напоминая живое существо. Чародей даже моргнул несколько раз, пытаясь получше разглядеть зверя, но сумел только убедиться, что он живой, и то не с помощью зрения. Потрясающий зверь. Такому волку место в самом сумрачном лесу, во главе такой же, как он, серой, желтоглазой стаи с узкими хищными мордами, или даже в Мире Мертвых, среди безжизненных скал, где бы его призрачный шаг не оставил следов, под странной чужой луной. Но и здесь, в сожженной земле, он был удивительно к месту, почти растворяясь серой неприметной тенью в однообразном пейзаже. В иных ликантропах колдуну неизменно чудилось что-то собачье (помесь человека и волка — а как иначе?), но, как говориться, обе половины были худшими. От человека им доставалась бессмысленная жестокость и особого рода глупость, а от волка — полное неумение отвечать за свои поступки. Иным словом, некоторые оборотни были Плохими Собаками. Но только не эти. «Таким оборотнем я бы не отказался побыть». — Это Арцисс Оролла, — подсказала Реска, заметив направление взгляда командира. — Он из очень старого рода вервольфов, благородных кровей. Их иногда даже сравнивают с домом Ледяных Слез, к которому принадлежат королева Фиолетта и принцесса Неока. — Почему же он тогда здесь? — рассеянно спросил Тейн. Волки были уже близко, и магу казалось, что он может различить движение мускулов под ухоженной шкурой. Это зрелище необычайно завораживало его, как завораживала любая демонстрация необычной силы. А рыцари с подозрительно большими мечами его мало интересовали еще в детстве. — Короли обычно держат отпрысков голубых кровей при дворе, готовят новое поколение. — Он не смог вписаться в семейные планы, — воительница едва заметно пожала плечами. — Я не знаю точно, в чем именно дело, если честно, Арцисс в целом очень скрытен и сдержан, а о своей родной стае говорит еще неохотнее, чем о себе лично. Ты, например, не обратил на него внимание, пока мы летели на Теану, не говоря уже об обратном путешествии. Но я могу тебе точно сказать, что он наш лучший следопыт и бегун, лучшего вестника не найти. В это чародей мог охотно поверить. Серый волк ожидаемо домчал первым, и его скользящий бег плавно перетек в трансформацию; у Матиуша даже не пробежал холодок по спине, как обычно, когда он видел эту смену ипостаси. В звериной морде вдруг проявились заостренные, хищные, но несомненно эльфийские черты: нос не вмялся, как от внезапного удара кулаком, но удивительно гармонично сменил форму; чуткие уши прижались к черепу и — Тейн был уверен, что и успел-то он только моргнуть — вдруг оказались на нужном месте, хотя форма их едва-едва изменилась; от земли передние лапы оторвал еще волк, но выпрямился, уверенно встав на длинные худые ноги, уже человек. Эллиниец, поправился маг. Но эльфом его назвать язык не поворачивался — слишком далек от был от привычной картины, заключенной в рамку из ажурного переплетения ветвей. Наверное, не зря они держатся особняком от остальных своих сородичей, слишком далеко уводят их звериная часть души, эта первобытная ипостась, для которой луна привычнее солнца, а биение живого сердца означает погоню, стремительный бег и безумный горячий вкус крови на языке. Поэтому они не боятся нежити. Он всегда помнил об этом, имея дело с вервольфами, но смотреть в глаза Арцисса, и в этом облике сохранившие все ту же диковатую желтизну, было по меньшей мере неуютно даже для него, побывавшего в самых жутких уголках этого и не только мира. «Тригиус постоянно повторял, что кровь всегда даст о себе знать. Не знаю, было ли это предупреждением кому-то, но, покажи он мне такой взгляд в те времена, я бы поверил ему безоговорочно, хотя, видят Боги, я к этому не склонен!» На второго оборотня Тейн едва обратил внимание: на фоне Арцисса буроватая, как выяснилось, волчица терялась при всех своих несомненных достоинствах. Она и сама уступала первенство серому, признавая, очевидно, его родовитость, потому что густые серебряные волосы, заплетенные в две тугие косы, испещренное старыми шрамами лицо и глубоко посаженные, настороженные и мудрые карие глаза говорили о ее возрасте и опыте. Матиуш, натасканный даже неосознанно подмечать и запоминать детали, припомнил, что в шерсти ее второй ипостаси действительно проскальзывала седина. Была ли она вожаком до того, как появился молодой волк, подавляющий не столько физической силой, сколько аурой? Отдала ли она свое место добровольно — если вообще отдала на самом деле — или этим двоим, старому матриарху и юнцу, пришлось сойтись в бою, чтобы определить лидера? Но в любом случае, когда они бежали, старая волчица почти не отставала от молодого оборотня, а это многого стоит. «Надо спросить про нее у Рески. Она всегда и про всех все знает. Как ей только удается?» — Мы добежали до Гефена, — начал докладывать Арцисс, не дожидаясь приказа или разрешения. Почему-то Искатель думал, что голос у него будет низкий и рычащий, под стать взгляду, но он был негромким, почти даже вкрадчивым, хотя под этим мягким мехом чувствовалась сталь. — Замок сильно обожжен, но стены целы, и в нем точно есть боеспособный гарнизон. Они атакованы отрядом демонов. Их немного, а все следы вокруг достаточно старые. Должно быть, арьергард или обычные мародеры, оставшиеся после отступления основных сил. Лицо у оборотня было худое и вытянутое, очень подвижное — нарисованные голубой краской полосы на щеках ни на мгновение не оставались в покое. Иногда, говоря, он слегка поджимал и без того тонкие губы, обнажая острые даже в этой ипостаси зубы. Что еще отличало его от большинства эльфов, так это короткие растрепанные темные волосы — даже Риэсканвинн до боя с Баалом носила длинные, лишь в редких случаях собирая льняную гладкую копну в аккуратную косу чуть ниже лопаток. Да и спутница Ороллы, женщина, щеголяла завидной гривой, в которую, как заметил Тейн, были вплетены бусины из цветного стекла. Вервольф как раз встряхнула головой, и они отозвались перестуком — не мелодичным и мечтательным, как звенели бы украшения, например, леди Бьюллы, а сухим костяным. Оборотни. Что с них взять? Хорошо хоть, они не украшают себя крысиными или птичьими черепами. — Осаждать пустой замок демонам действительно нет смысла, — заметила Реска, кивая Арциссу. — Да и осады в таком случае не получилось бы. Значит, мы не ошиблись, пойдя к Гефену. Возможно, к завтрашнему дню никто из защитников не остался бы в живых. — А сегодня эта судьба постигнет демонов, — глухо согласился Тейн, всматриваясь в дорогу. На том ее конце уже начал замковыми стенами горбиться горизонт на фоне бледно-голубых гор. Он коснулся обложки книги магии, огладил гладкий выпуклый камень, чуть теплый и отзывающийся на прикосновение едва заметной вибрацией, похожей на кошачье мурлыканье — слышное только магу, но такое успокаивающее. Книга не была «живым» артефактом в прямом смысле слова, но колдун считал, что предмет, который провел столько времени в непосредственной близости от пользователя магии, не может не… приобрести некоторые уникальные черты. Не говоря уже о тех предметах, которые с чародеями активно взаимодействовали, или были ими фактически созданы. Как камень в обложке. Этот ничем не примечательный некогда кусочек топаза, какие сотнями возили деловые партнеры его отца из дальних стран, он выбрал и обработал сам, бережно вложив в его прозрачно-небесные глубины выплетенные тогда же чары для охраны сокрытых в фолианте секретов. Многие волшебники ограничивались тиснением охранных рун или заколдованными металлическими застежками, но Тейну сразу приглянулся «бракованный» товар — камешек с едва заметной трещинкой по боку, проданный за полцены, но ставший частью главного артефакта одного из величайших, без лишней скромности говоря, в истории Эндории героев. И ведь не знал он тогда, что топазы не любят яркого солнечного света… Вытершаяся ткань — сатин, если он только ничего не путает — собралась складками у украшенных металлом и камнями углов, выцвела от глубокого полуночно-синего до цвета морской волны, а тонкие хрустящие страницы, исписанные формулами, пожелтели от частого использования, но камень оправдывал возложенные на него надежды, оберегая книгу от огня и воды. Высунутыми языками свисали растрепанные ленты закладок, неряшливо торчали краешки свитков, которые чародей носил при себе из осторожности — на случай, если резерв истощится. На отдельных тонких полосках бумаги — наброски песен, которые, как он надеялся, никогда ему не понадобятся. Некоторые пожеванные на вид страницы зашуршали, точно книга свирепо залязгала зубами. Живая или нет, заключенная в артефакте магия жаждала боя не менее владельца. Собрав в кулаке бахрому поводьев Мирабеллы, Матиуш уже готов был послать нетерпеливо приплясывающую кобылу, почуявшую настроение хозяина, в галоп, но дорогу ему решительно заступила Риэсканвинн, сурово нахмурившаяся и развернувшая плечи. — Одному бросаться туда — безумие, — отчеканила она, глядя командиру и другу прямо в глаза. — Я твой командир. Я могу приказать тебе отойти в сторону, — почти спокойно предупредил ее чародей. — И ты подчинишься. — Можешь, — согласилась воительница. — Но мой долг — предупредить тебя о возможной неразумности решения, а не запрещать тебе что-либо. Всему отряду не поспеть за твоей лошадью, но Арцисс, Ванья и я достаточно быстры. Мы пойдем с тобой. — Реска, даже тебе не угнаться за лошадью в галопе, а еще мне нужен командир в основном отряде, — возразил Тейн, покорно согласившись на сопровождение в виде двух оборотней. Он уже видел их в беге, если они хотя бы вполовину так хороши в бою, больше ему и не понадобится. Впрочем, неожиданно поймал он себя на мысли, Риэсканвинн нужна была ему и здесь, с армией, чтобы направлять, и там, среди демонов, где она смогла бы прикрыть его спину от удара… И стать надежным бастионом между ним и лживыми демоницами, которым довольно на мгновение отвлечь его внимание, заморочить голову своими чарами, чтобы он замешкался и пропустил удар. Себе он больше не доверял. — Лично мне — не угнаться, — девушка невозмутимо набросила на голову капюшон, который некоторые эльфийские воины носили вместо шлемов. — Но Арцисс сможет донести меня и не отстать. А за главного есть кому остаться… Тирин! Из толпы, в которую самовольно смешались предположительно ровные ряды, выступил облаченный в зеленое стрелок, высокий, длинноволосый блондин, как и большинство его сородичей. Среди других лицо его выделила бы, разве что, необычная даже для охотника или следопыта настороженность, что определенно играло в его пользу. Тейн не заметил, чтобы эльфы обменялись хоть какими-то условными знаками, но Тирин кивнул, повернулся к отряду и принялся отрывисто отдавать команды. Реска же, небрежно бросив изорванный и бесполезный плащ ближайшей дриаде, благоговейно погладила мглистый мех своего хищного скакуна и, забравшись волку на спину, почти легла на нее, крепко прижавшись и словно став частью зверя. Маг успел про себя подумать, что, видимо, его подругу уважают здесь не только как командира, но и как эльфийку не самых простых кровей — Оролла не производил впечатления того, кто, при всей своей родовитости и демонстративном отказе от нее, согласился бы возить на себе кого попало. Матиуш был более чем уверен, что его за такой приказ оборотень бы в лучшем случае испепелил презрительным взглядом, а то и похуже, и мудреная, выдуманная, кажется, гномами субординация не была бы ему помехой. Поводья хлестнули по крутой шее Мирабеллы, и кобыла, коротко и зло взвизгнув, с места перешла в галоп, как некогда делала и Демонесса, ее предшественница. В такие моменты люди обычно клялись, что копыта лошади расщеплялись на когти, но все это, разумеется, было чистой воды поклепом. Где это видано, в конце концов, лошади с когтями? Сухой ветер ударил в лицо всаднику, отбросив с лица темные пряди и едва не выбив из глаз слезы, но чародей сощурился и опустил голову, чтобы защититься от летевшего пепла. Слева от него бежала серебристо-бурая волчица, справа стелился серый. Бежал он действительно наравне с лошадью, словно и не замечая веса Рески на спине. Искателю пришло в голову, что, возможно, она уже не в первый раз так мчится верхом на волке — настолько ловко эльфийка подстраивалась под каждое движение оборотня, бока которого крепко сжимала коленями. Руки ее словно бы расслабленно лежали на шее хищника. Удивительные все-таки твари, эти оборотни — не эльфы, ведь не чураются крови и смерти, олицетворяя собой жестокую сторону природы, но и не волки: они крупнее, хитрее и беспощаднее, ведь жестокость — черта тех, кого называют разумными, а не животных. На краю поля зрения мелькали серые, припорошенные золой остовы деревьев и потемневшие скалы; на некоторых, не полностью закопченных, можно было разглядеть длинные полосы, оставленные хлыстами, пугающие в своей точности черные силуэты тех, кому по земле уже не ходить, засохшие и потемневшие потеки крови. Ярость, поначалу поддававшаяся контролю в своем кипении, начала вырываться из рук чародея, которому приходилось теперь следить и за безобидными на вид золотыми искорками, разбегающимися по поводьям от кончиков его пальцев. Она темнела и клубилась, переливаясь от насыщенного багрового цвета до черного, заполняла собой мысли, горячая и неумолимая, как вырвавшийся на свободу из тесного медного плена умного гномьего механизма пар — привычный в обиходе, но смертельно опасный, нагретый, в замкнутом пространстве. Выход один — наружу. Над побелевшими стиснутыми пальцами мага закурился дымок. Матиушу потребовалась вся его выдержка, чтобы придержать магию до подходящего момента. «К демонам требующие песен и подготовки заклятия! Только разъяренная стихия, только злой и беспощадный лед, ревущая лавина, стремительный буран!» К счастью, фляжка все еще с ним — с самого отъезда из Кронберга он и не вспоминал о воде. Верлонский лес слишком сух — того и гляди вспыхнет, воды для ледяных заклинаний в воздухе и почве маловато, но достаточно взорвать фляжку, чтобы освободить жидкость… А дальше количество воды станет всего лишь вопросом умножения да правильно приложенной силы. Все-таки вьюга — это не бьющий из-под земли столб воды. Все здесь гораздо проще. Быстрее. Неожиданнее. И злее. Он одним движением вскрыл флягу, подбросил ее вверх и вперед — коротко блестят зависшие на мгновение капли — и устремляются к чародею вместо того, чтобы упасть на землю, повинуясь законам Эндории. Вода собралась вокруг вытянутой руки мага, капли вереницей обежали вокруг пальцев, чтобы замереть крошечным кристаллом на строго предназначенном им месте. Тейн крепко сжал тонкое и острое ледяное копье. Это для первого удара, чтобы возвестить начало магической бойни, которая не пощадит ни одно огненное отродье. Тригиус бы им гордился — заклинание размножения он собирался попробовать впервые со студенческих лет, когда он попытался создать из одной золотой монеты сотню, но вместо этого едва не утянул всю аудиторию на другой план бытия. Славные были времена. С той стороны на него поглядело нечто крайне обширное и снабженное чрезмерным количеством парящих глаз и щупалец. Прежде чем Тригиус, ругаясь, устранил проблему, Тейн успел двусмысленно подмигнуть странной твари, озадачив, самое меньшее, шестнадцать видимых ее глаз. Последующая лекция на тему правил безопасности и здравого смысла не была и вполовину такой увлекательной, но колдун послушно ее выслушал. Размножать деньги мановением руки было гораздо интереснее. Он с тех пор не сталкивался с нуждой в этом заклинании. Рука моментально онемела, но Искатель продолжал магией подпитывать магический холод. Ничего, раз больно — значит, жив! В отличие от тех, кто пал от рук приспешников Баала и так и не дождался помощи от непогрешимых героев, отправившихся искать Теану. Мелькнули сбоку руины дома — и старого Арчона, занимавшегося животными, не обошло стороной это моровое поветрие. Что же случилось с бедным стариком, с его странной птицей, говорившей по-эльфийски, но не умевшей просто чирикать, как ее неразумные родичи? Где-то сейчас ум и сообразительность этого Говоруна? Тейн этого не знал. Но записал и их в потери, лишний раз подкормив ненасытные гнев и жажду убивать. Они были как огромные монстры — пожирали любую подачку до поры до времени, но недалек час, когда они вырвутся из своей клетки и станут неуправляемыми, и чем дальше — тем меньше шанс взять над ними верх. «Они заплатят за все. Сначала эти, а потом и все, кто ступил на землю Дариона. Я вытрясу их имена из Ксеоны или самого Баала, даже если придется ради этого спуститься к нему в помойную яму, куда он опять угодил». Замок впереди вырос: стали видны и полуобрушившиеся башенки, и потемневшие стены, и сломанный шпиль, на котором больше не реял гордый стяг. Городок вокруг превратился в живописную, еще кое-где дымящуюся россыпь камней и обломков черепицы, но Матиуш даже не обратил на это внимание. Он напряженно вглядывался в ряды нападающих, похожих на расстоянии на раскрашенные деревянные игрушки. Потом бросил поводья и освободившейся рукой сделал несколько пассов, шевеля губами и часто переводя взгляд с обвивающих запястье и кисть зеленоватых светящихся нитей на демонов. Наконец, результат его удовлетворил; чародей поудобнее перехватил свое копье, занес его над головой и активировал телепорт. Мирабеллой он рисковать не хотел, сохранив еще достаточно благоразумия, чтобы не кидаться в бой верхом. Кобыла, потеряв всадника, остановилась, а после и вовсе отбежала на край дороги, рассудив, что ее это дело уже не касается. Риэсканвинн, заметившая это, что-то выкрикнула по-эльфийски, и Арцисс, плотно прижав уши к голове, еще прибавил скорости, спеша к сражению. Если бы копье было обычным, Тейну не удалось бы его метнуть — переместился он из седла, поэтому с трудом удержал равновесие, оказавшись на земле: показушный перекат при выходе из телепорта он так и не освоил, а жаль. Но неверный бросок в его случае легко исправлял магический контроль — и ледяной шип вошел точнехонько между лопаток ближайшего демона. Мускулистое краснокожее тело изогнулось в агонии, топор выпал из рук и воткнулся в землю. «Теперь осторожно». Не дав льду прошить врага насквозь и испариться от контакта с горячей кровью, Тейн сильно дернул назад, одновременно разрушая удерживавшие лед чары. В воздухе на мгновение повисло дрожащее дождевое облачко, грозящее в любой момент пролиться на землю и лишить колдуна главной силы против обитателей Демониса. Матиуш вскинул руки. Реальность вокруг начала дробиться, словно в разбитом зеркале: в одном осколке был виден краешек атласно блестящего алого крыла суккубы, в другом — половина искаженного лица палача и часть витого пожелтевшего рога, вдалеке виднелись два бегущих волка, странно угловатые в изломах этого несуществующего стекла, а осколок прямо перед Тейном — и одновременно обманчиво далекий — переливался многоцветной россыпью капель, многократно отражающих в себе все остальные зеркала. Мир стал неожиданно неподвижным и тихим — хотя, если прислушиваться, начинало чудиться мелодичное позвякивание откуда-то из глубин стеклянного лабиринта, а потом и нежное, странно знакомое пение, в котором нельзя было разобрать ни слова — словно старая, полузабытая колыбельная, которую слышал давно в детстве, но слова вылетели из памяти. У его матери было похожее сопрано… Кажется. Замер бой, перестали биться сердца, рычать и завывать церберы, шипеть и свистеть огненные шары, даже огонь, никогда не остающийся неизменным, застыл. Верлонский лес будто стал огромной хрустальной шкатулкой или люстрой с тысячами граненых подвесок, но ключ — или свеча, чтобы зажечь, — были только у мага, который сумел проникнуть на этот неподвижный план-отражение. А если он вслушается в эхо голосов между переходами, попытается поймать обрывок неясного разговора или позвать, как ему показалось, обладателя знакомого голоса — потеряет этот ключ. Очень тихо. Если бы не нескончаемый шепот. Где ты? Кто я? Что произошло? Пожалуйста, помогите… Мы потерялись… Куда теперь? От одного раза ничего не будет, так ведь? А, так вот кто ты… Осколки медленно закружились в воздухе, показывая уже не случайные — вполне себе определенные сцены, которые должны заманить неосторожного человека глубже в лабиринт. Ты закрыл по правилам? Естественно. Так, давай займемся работой. Это же удерживающий уровень, он нас защищать должен! Брось… Не уверен я, Тейн. Брось. Карел! Все равно моим будешь. И тебе все еще не нужна помощь, человек? Или тебе нравятся заплывы в болоте? Тейн, ты чего там застрял? Как бы нас самих тут не уничтожило вместе с Кристаллом… Может, оставим его таким? Такое средоточие мощи, которая сама идет в руки… Ну, хватит. Этим историям сто лет в обед. Зеркальный план был беспощаден к неосторожным — беспощаднее, чем любой демонический мир, и Матиуш, закрывший разум от любых звуков и картин, успел мельком подумать, что несколькими днями — да что там, часами — раньше это место стало бы для его души могилой, оставив тело пустой оболочкой. Но сейчас он был готов. Осколки, в которых он видел лицо старого друга, жены, дочери, яростно кричащего и одновременно скорбного Тайлера, он тыльной стороной ладони отводил в сторону. Это неправда, это ловушки лабиринта. Единственное, что имеет значение сейчас — это вода. Очень призрачно. Чародей осторожно поймал нужный осколок и вгляделся в его глубины, вертя так и этак, пока не нашел ракурс, при котором лица его видно не было. «Каждая эта капля — такой же осколок, а внутри него еще и еще, и так до бесконечности — эти дробящиеся магические планы и подпланы, существующие только в это мгновение времени. Нужно только разбить. Суметь увидеть и разбить. Только не поймай себя в это отражение, если не хочешь тем или иным способом потерять себя самого». Очень страшно. Еще не поздно отказаться от задуманного. Он изо всех сил швырнул осколок себе под ноги. Мир взорвался снопом цветных искр, но Тейну хватило — он увидел связь между планами и успел ухватиться за ниточку. Воды теперь было бесконечно много — пока ему хватало концентрации и сил перетасовывать магические подпространства. Искатель развернулся, уже в движении начав пасс, и хлестнул россыпью мелких льдинок с острыми краями по мощной шее другого демона, успевшего занести топор. Враг зашатался, выронил оружие, схватился руками за горло: между кирпично-красными пальцами полилась темная кровь, сильными толчками унося с собой жизнь твари. Судьба побежденного Тейна уже не интересовала; россыпь в его руках превратилась в несколько шипов, которые пробили тощие тела сразу нескольких импов, навсегда загасив их горящие желтые глаза, и ушли в землю — чтобы через несколько секунд проткнуть брюхо цербера снизу, волей мага переместившись в почве в жидкой форме. Покрытое дымящейся кровью копье вернулось в правую руку Тейна, плавно трансформировавшись в меч, над левой ладонью он сформировал водную сферу. Бой с мечом и щитом, пусть даже такими, не был его любимым (а с точки зрения старика Ричарда — просто его), но здесь не так уж много места, чтобы продолжать оставлять себя без защиты. И тут в битву ворвались волки. Арцисс, уже без всадницы, стилетом пронзил ряды противника, свалив на землю еще одного цербера. Все три головы адской собаки визжали и захлебывались воем, пытаясь добраться до горла оборотня, но волк был выше любой собаки — даже рожденной в Демонисе. Демоническая кровь запятнала морду, лапы, грудь, особенно черная на серой шерсти, словно посветлевшей на контрасте и ставшей совсем уже призрачной. Ванья сшибла с ног одного импа и достала зубами другого, и Матиуш отвлекся на мгновение от ближайших противников, чтобы сбросить со спины волчицы еще одного мелкого беса. Плечо неприятно заныло, хотя он всего лишь двинул щитом (волшебным, к тому же) по сопернику. Н-да, теряет он хватку, старина Ричард спуску бы не дал за такое. Услышав свист бича, он понял, что успеет обернуться — но не отразить удар. Между ним и демоницей мелькнула облаченная в зеленое тень: зло взвизгнув, плеть обвилась вокруг ловко подставленного клинка. Суккуба дернула, пытаясь высвободить кнут и разобраться с новой помехой; Реска уперлась ногами в землю и дернула сама — зачарованная эльфийская сталь, высоко зазвенев, разрезала оружие демонессы, оставив той только нелепый обрезок и рукоять. Следующий удар, который даже натренированный глаз Тейна едва смог уловить, пришелся точно в грудь соблазнительницы. Она широко распахнула некогда нахально-похотливые черные глаза, с изумлением глядя на торчащее из тела лезвие, потом захрипела и начала медленно обваливаться, словно рушащаяся башня, падая с украшенных шипами каблуков; обвисли кожистые крылья, выпал из изящной руки уже неопасный кнут. Реска одним рывком высвободила клинок из тела поверженной противницы и бросила короткий взгляд через плечо. Но ничего — «Я же предупредила, что ты не должен идти сюда один!» — не сказала, и Матиуш был ей за это благодарен. Не тот момент. Он выбросил вперед левую руку, и водная сфера, сорвавшись с его ладони, развернулась ледяным щитом за спиной эльфийки, в котором намертво увяз топор чернокожего рогатого демона, пытавшегося отомстить за гибель соотечественницы. Тейн сделал короткий жест пальцами; лед острыми шипами обрушился на палача, навсегда и накрепко прибив его к земле. Губы Рески дернулись в легкой улыбке, прежде чем она отвернулась и снова бросилась в бой. Маг уже почти истратил весь свой резерв — даже многочисленные магические кольца мертвым грузом тянули кисти к земле, недвусмысленно намекая, что бой лучше заканчивать, если он не хочет оказаться в неловкой и откровенно опасной ситуации. Работа с многочисленными планами, хотя и приносила прекрасные результаты, отбирала слишком много энергии, и в этом была причина, почему редкие боевые маги прибегали к помощи этого заклинания. В бою не всегда есть возможность восполнить магическую энергию, даже если владеешь трансмутацией — а этот талант стоит на грани с некромантией, — а сохранять хоть немного про запас рекомендуется в очень категоричной форме. Он же этим правилом пренебрег — как, впрочем, и многими другими за годы учебы и практики. Тейн в легкой задумчивости качнул своим мечом, на ходу трансформируя его в копье, затем метнул его в последнего из церберов. Надо надеяться, что Арцисс не станет ему мстить за право убить эту тварь. Чародей быстро оглядел свои руки и сжал левую в кулак; у одного из его колец был острый выступ, который, до крови порезав кожу, позволил магу отвлечься на боль и потерять концентрацию, обрывая тем самым межплановую связь. Изначально этой небольшой детали у кольца не было, ее Тейн сам добавил, наверняка заработав себе верное место в черном списке ювелиров; но в то время, как и сейчас, он считал это необходимой жертвой — как бы он ни тренировался в разрушении заклинаний и концентраций такого типа, мгновенно это сделать все равно не получалось. Только если проливалась кровь, он выяснил это случайно и взял на заметку. Потом это не раз его спасало. Так и сейчас; на самом метафорическом дне резерва чудом осталось несколько сиротливых условных магических единиц, которых хватило бы на одно, а может и два простеньких заклинания для самозащиты. Уловив краем уха знакомый хрип, чародей обернулся: это Риэсканвинн, избравшая себе в жертвы вторую демонессу, довела свою короткую схватку до логического финала, глубоко всадив клинок в тело противницы. Матиуш снова сосредоточился, хотя уж это умение ему давалось гораздо легче некоторых других. Трансмутация — это умение чувствовать эманации смерти и использовать их в своих целях. В частности — преобразовывать в магическую энергию. Не все ее любили, не все ее признавали; сам Тейн считал ее самой легальной формой некромантии и никогда не брезговал этой «кровавой» силой. И хоть как-то это позволяло ему пользоваться потихоньку запретной магией, оставаясь в рамках закона. Эта двойственность в свое время сводила Тайлера с ума, а самого мага приводила в восторг. Не в первый, впрочем, раз. Да! Вот оно! Кончики пальцев и веки кольнуло от притока в резерв, Матиуш поморщился: переход от одной формы энергии к другой прошел не до конца, отсюда и легкая боль, и небольшая потеря в эффективности. Впрочем, это уже не столь важно. Один магистр, возражавший против использования трансмутации, полагал, что эта техника на самом деле — ни что иное, как поглощение осколка души погибшего. Собственно, поэтому и возражал: фрагментация души, использование ее в своих целях… Ничего хорошего в этом нет, сплошная некромантия. Тейну эта теория тоже нравилась — чем-то она была приятна не глазу, не уху, но скорее уже уму. «Интересно, сколько у меня в таком случае душ? Целых? Десятки? Сотни? По-прежнему одна, но с сотней чужих кусочков, которые я не замечаю? Или это все выдумки?» Он осмотрелся, выискивая жертву, но вдруг обнаружил, что битва вокруг него уже закончена; оборотни брезгливо отряхивали густые, слипшиеся от крови шубы, Риэсканвинн неподалеку вытирала свой меч. Матиуш знал этот клинок — еще по Эллинии. На его глазах незнакомая пока остроухая воительница, сошедшаяся в бою с один на один с троллем, сломала свое оружие о голову врага, но этим последним ударом и победила его. Из обломков они потом, сразу после осады Ориноко, выковали новое лезвие; старинную рукоять из сокровищницы Ледяных Слез преподнесла подруге Неока, а камень в оголовье Матиуш зачаровал лично, восхищенный отвагой случайной союзницы. Тогда же его и назвали Халатиром, Зимородком, за сочетание необычно яркой голубой бирюзы и рыжевато-золотистого сплава металла рукояти. Тогда в Великом Лесу свистел холодный февральский ветер. Он долетал даже до теплой Эллинии с ее мягким климатом, хотя и не приносил с собой снег — только редкие зимние шторма. — В этот раз тебе повезло, — процедила Реска, отвлекая мысли чародея от воспоминаний и размышлений на тему всего, с чем он только сталкивался. Самого мага никогда не тревожило то, как порой разбредались в разные стороны его мысли, от серьезных до абсолютно абсурдных. Это был всего лишь его метод работы и жизни. — Я надеюсь, ты это понимаешь? — Нам везло всю жизнь, — Искатель смахнул пыль с рукава. — Во всем есть элемент везения, нужно только уметь пользоваться им. А уж в этом практики у меня достаточно! Взглядом, которым эльфийка его одарила, можно было бы заморозить лавовый источник в Демонисе. Прозрачные зеленые глаза буквально метали молнии, обветренные губы сжались в тонкую полоску, а сама девушка как будто стала выше ростом. На несколько секунд Тейн даже испугался, что она пойдет на крайние меры и привяжет его к себе на ближайшие несколько месяцев, чтобы убедиться, что он не вытворяет тайком от нее очередное безумство. Но потом воительница явно досчитала до десяти и выдохнула, чтобы успокоиться и снова начать рассуждать здраво. «По крайней мере, более здраво, чем некоторые присутствующие здесь люди, облаченные в мантию мага», — все же читалось в выражении ее лица. Сама по себе она не была раздражительной или агрессивной. Просто очень серьезно относилась к порученным ей заданиям. — Ты мог хотя бы взять с собой посох, — наконец произнесла Реска. — Но ты оставил его у седла Мирабеллы, когда решил сорваться с места. Тейн и сам виновато вспомнил о своем старом верном артефакте, который он и правда носил под заклинанием уменьшения, прикрепив к сбруе. Но тогда, в пылу бега и боя, он и не подумал о нем, а задним умом его извлекать (а до этого ловить своевольную кобылу по всему полю боя!) уже как-то глупо. Он смущенно развел руками, про себя неприятно удивившись едва заметной дрожи; он догадывался, что это до сих пор не схлынувший адреналин, но эта реакция для него была в высшей степени необычна. С яростью дрался Билл, погружаясь в своеобразный транс (как Тайлер в свой забавный религиозный экстаз, а сам Тейн в магический), и его тактика во многом зависела от этой ярости; но Матиуш всегда являлся на поле битвы с холодной головой (насколько, как говаривал один пресвятой язык, это для него было возможно), чтобы суметь вовремя сконцентрироваться. Маги тем и отличаются от воинов, что используют голову не только в качестве осадного орудия. Искатель на время забросил эти идеи подальше, решив разобраться позже, и прищурился, разыскивая свою лошадь. Защитники Гефена уже разобрались, что к чему, и начали ссыпаться со стен во внутренний двор, чтобы отпереть ворота для «дорогих гостей», а въезжать в свою новую резиденцию верхом намного лучше, чем входить пешком, а потом под недоуменными взглядами заводить (затаскивать) довольную смоляную Мирабеллу в конюшню или, если она не уцелела, в ее замену. Лошадь обнаружилась шагах в ста, на самом краю истоптанной захватчиками площадки, где она, брезгливо вихляя, прогуливалась, то и дело придирчиво пощипывая редкие травинки, чем-то сумевшие ее соблазнить. — Реска, можешь посвистеть ей? — чародей сдался через полминуты напряженных размышлений, осознав, что на его льстивые или угрожающие крики, не говоря уже о могучих мысленных потугах, кобыла не прибежит. Эльфийка бросила на него короткий, нечитаемый взгляд, но повернулась в сторону лошади и издала долгий, переливчатый свист. Такой не получался ни у одного человека на памяти колдуна, включая кронбергского начальника конюшен, который считался почти волшебником в своей области. Мирабелла подняла голову, прислушиваясь, а затем поскакала к воительнице. На призыв непосредственного хозяина своевольная кобыла бы только ехидно заржала, предлагая пройтись ножками и попытаться ее поймать. Впрочем, за то она и была любима. Одновременно Тейн уловил — или так ему показалось — глухие удары и лошадиное ржание за стенами; острые уши Рески явно не пропустили эти звуки, и настал ее через пристыженно поводить плечами. — В Эллинии на мой зов откликнулась бы только одна-единственная лошадь, но здесь бегут все, — со вздохом заметила она. Мирабелла с требовательным храпом ткнулась носом в ее плечо, и девушка рассеянно погладила бархатную морду, между делом поймав повод. — Иногда это бывает… Неловко. — У всех могут быть такие неловкие моменты, — Тейн криво ухмыльнулся, принимая у подруги синюю ленту. Изрубленные и потемневшие ворота, носившие на себе следы осады, наконец отворились; воины за ними выглядели изможденными, а еще грязными и голодными, но в их уже хронически настороженных лицах читалось не то облегчение, не то даже радость, что, откровенно говоря, только усиливало производимое ими жалкое впечатление. Внутренний двор соответствовал защитникам — когда Матиуш, покивав нескольким смутно знакомым ветеранам, оказался наконец внутри Гефена, то обнаружил большую площадку, заваленную обломками бревен, камней и даже оружия. В общем-то, на этом и все, больше ничего там не было. Смотреть на сломанные копья, разбитые щиты и разорванные знамена, годившиеся теперь только на тряпки, было грустно; отчетливо ощущалось, что именно в это превратилась гордость Дариона, его счастье и процветание. И опять обвинить в этом чародею хотелось только себя — за то, что не вернулся вовремя, за то, что вообще покинул эту землю в первую очередь. Какая-то часть разума Тейна, не занятая самобичеванием, справедливо возражала, что сделал он это по приказу короля, а Марк Леонар не потерпел бы отказа в таком деле даже от одного из своих личных друзей. А особенно — у одного из первых Искателей Миров. Назвался гномом — полезай в шахту, а не ной, что внизу холодно, темно и балки под сводами туннеля подозрительно скрипят. Возле замковой стены расположился маленький полевой лазарет; люди в основном лежали прямо на земле, только самым тяжело раненным достались носилки, между ними, сбиваясь с ног, быстро ходили две усталые женщины-целительницы, в которых маг с легким запозданием признал выпускниц факультета лечебной магии в Академии. С трудом — потому что в те времена они все носили чистую, светлую одежду и перчатки, закалывали волосы и вкусно пахли разными цветами и травами, особенно ромашкой, такой же простой и нежной на вид, как и сами эти девушки и женщины. Но сейчас этот образ сестры милосердия ушел в тень, уступив место их настоящему призванию, в котором не было времени думать о белоснежных фартуках и накрахмаленных чепцах. Из первых же рук Тейн знал, что, во-первых, у них был хорошо поставленный удар, а еще они точно знали, куда нужно бить. За время войны они наверняка выдохлись и истратили все свои запасы, а ведь они комбинируют магию и традиционное лечение… Приглядевшись, Искатель приметил читающего молитву над накрытым простыней телом священника; значит, и из братии Кристиана кое-кто выжил. По крайней мере, его — теперь его — люди не уйдут без последней службы. Из замка практически выбежал юноша лет семнадцати — темноволосый, при мече, но без кольчуги. Сначала Матиуш принял его за счетовода, сменившего счеты на меч ввиду ситуации, но затем приметил его манеру держаться и сменил мнение; вероятно, наследник какого-нибудь дворянского рода, укрывшийся в Гефене. А без кольчуги либо потому, что настоящего, не парадного, доспеха у него нет, либо по молодости считает себя неуязвимым и без всякой магической защиты. Билл тоже таким был вплоть до самого первого спарринга с Железным Ричардом, когда старик наставил ему исключительно познавательных синяков, а потом позволил Матиушу (Кристиану тоже, но удовольствия он не получил) воспользоваться шансом и тоже насладиться тем единственным случаем, когда на серьезном противнике нет доспехов. Билл урок усвоил. Правда, с тех пор он разве что не спал в полном обмундировании, но таким уж Гиберт уродился — полумеры были не в его вкусе. Парень совсем не солидно припустил бегом через двор, не обратив внимание на женщину, появившуюся следом за ним. А вот Тейн узнал ее почти сразу — они с Алессией закончили Академию в одном году, только в абсолютно разных областях. Лесси, помнится, была лучшей ученицей магистра исцеления, все прочили ей блестящее будущее: диссертация, революция в магических науках… Но вот Баал подпортил ей перспективы. Она мало изменилась с тех пор, как он ее видел в последний раз, разве что руки чуть сильнее загрубели, да выражение лица стало не столько жестче, сколько ироничнее. Есть такие старушки, у которых на лице написано: «Буду делать что хочу, потому что я старая!». Алессия же заявляла просто: «Буду делать то, что считаю нужным, потому что меня мало волнует ваше мнение».Рыжая сумела не потерять свою простую, без лишних украшений мантию, хотя ее фасон существенно изменился, став больше напоминать мужской дублет, хотя это и неудивительно, в вопросах одежды магичка всегда ставила практичность и удобство выше всего остального. Каблуки имели место в ее жизни только потому, что ими при случае можно проткнуть кому-нибудь чрезмерно настойчивому ногу. К тому же теперь расхожее выражение про ношение штанов стало вполне себе буквальным в ее случае. Из скрученных в тугой узел на затылке волос агрессивно торчала резная деревянная шпилька, чародей даже знал, из какого дерева она была сделана — из можжевельника. Алессия всегда носила только можжевеловые шпильки. — Лорд Тейн! — закричал юноша, и его голос тоже показался магу знакомым. *** Тело неудачливого барона Норжа молчаливые слуги быстро и без лишних вопросов унесли, а отмщенный и удовлетворенный призрак его предшественника Гострима бесследно растаял в воздухе. Для Матиуша это, пожалуй, была первая настоящая встреча с кем-то с той стороны, но тогда еще у него имелись какие-то сдерживающие факторы — а может, всего-навсего в поле зрения обнаружилась гораздо более интересная аномалия; он обратил внимание на мальчика, сына Гелены, как почему-то продолжали говорить в этом замке, который взирал на тело отчима с необычным для парнишки его возраста спокойствием и даже интересом — с таким интересом сам Тейн смотрел бы на какой-то особенно заковыристый или неприглядный магический побочный эффект — вроде размазывания объекта наблюдений по площади в несколько акров. Мальчишка не проявлял никакого страха при виде крови (разве что умеренное любопытство, свойственное в таких случаях сытому хищнику), не паниковал и не просил взрослых объяснить происходящее. Он обстоятельно обследовал переданную ему баронскую корону и обыденно стер с металла несколько капель крови. Ничего необычного. Как будто такое каждый день случается. — Я благодарю вас, Искатели, — сказал он, поднимая взгляд на трех героев. Глаза не были человеческими. Они были зеленые и светящиеся, с вертикальным зрачком, в узкой черной линии которого таился странный внутренний огонь: слишком сильный для ребенка, слишком жаркий для человека, словно достался он мальчику от кого-то другого. От кого-то, кто давно укротил огонь и поглотил его, впитав эту первобытную силу и превратив ее в собственное тайное оружие. Этот огонь не был потусторонним, ибо даже тусклые огоньки в мире мертвых, больше похожие на призрачных светляков, или неверные мерцающие болотные фонарики все-таки принадлежали Эндории. А этот зародился далеко, в другом месте и времени, в свете умирающей звезды Ультракса. Тейн всегда слушал уроки по этикету лишь краем уха, но даже он догадывался, что за тактичной формулировкой «сын Гелены», а не «сын Гострима» скрывается какая-то тайна. Впрочем, почему же какая-то и почему тайна? Баронесса вернулась к Аттаху, живущему в горах на другом краю Верлонского леса, и должна быть счастлива с ним. А то, что Норжу не хватило ума сложить два и два — так ничего тогда удивительного, что он не удержал захваченный в результате заговора трон. И страшного тоже. Политика дураков не терпит. Норж Искателю не приглянулся с первого взгляда, а своей интуиции он привык доверять. Не подвела она и в этот раз: после краткого, но весьма информативного разговора с сановником стало ясно, что кандидат в правители из него паршивый. Согласился и Билл, и даже Кристиан, которому особенно не понравилось то, что новый барон женился на вдове старого и так явно отодвигает официального наследника с ведущей позиции. Да, иногда даже в голове паладина под шапкой блондинистых волос водились трезвые мысли… По правде говоря, Матиуш сомневался, что умерший своей смертью барон стал бы с таким усердием оставаться в мире живых, стоя под стенами замка и проклиная его. У Гострима, конечно, были свои недостатки, но все познается в сравнении. В сравнении с Норжем ими вполне можно было бы пренебречь. Глупо. Попросил бы какого-нибудь толкового мага — и было бы ему славное проклятие. А привидения вроде него годятся только детей пугать. — Скажите, — не удержался все же маг, — откуда у вас такие интересные глаза? Такта у него всегда было ни на грош. *** — Фармир, — наконец осенило Тейна. — Наследник барона Гострима, сын леди Гелены. И заодно — хозяин Гефена. Во-о-от как его звали. — Он самый, лорд Тейн! — радостно подтвердил парень. За прошедшие годы — а может, те дни, что шла разрушительная война — он растерял так потрясшую Искателей невозмутимость, так и подмывавшую Матиуша поинтересоваться, кто же все-таки на самом деле его отец, и стал выглядеть не то проще, не то человечнее. Змеиный взгляд никуда не делся, но сильно смягчился; вот ведь что окружение делает. С другой стороны, беда сближает и более далеких людей, чем лорды и крестьяне. — Словами не передать, как вы вовремя подоспели! Мы уж думали, что выстояли главную осаду, но не справимся с мародерами. — Рад тебя видеть живым, Фармир, — кивнул чародей и спешился, передав поводья Мирабеллы первому попавшемуся воину. Он успел заметить черный остов на месте конюшни, но надеялся, что им удастся организовать хотя бы какой-нибудь навес на первое время. — Я уже начал сомневаться, что найду здесь хоть кого-нибудь. — Все, кто успел, укрылись в Гефене, но мы все время были заперты здесь и не знаем, что происходит в остальной провинции, — юноша тревожно оглянулся на лазарет. — Принцесса Амели направила меня сюда для восстановления Верлонского леса, так что вскоре мы выясним, что произошло с остальными. Надеюсь, ты не возражаешь, если замок и остатки твоей армии перейдут под мое командование? — для проформы уточнил волшебник. — Только рад, — горячо заверил его Фармир. — Легко управлять этим в мирное время, но я не был готов к… к такому. «А кто был? Если бы хоть кто-нибудь мог предвидеть, что Баал так быстро вылезет из ямы, куда мы его столкнули в прошлый раз, то все пошло бы совсем по-другому. Скажем, мы бы укрепили защиту. Или вообще никуда не улетели. Боги, почему мы не додумались хотя бы до чего-нибудь?» — Мне в любом случае понадобится твоя помощь, — предупредил Тейн. — Ты знаешь этот замок и твоих людей гораздо лучше меня. Да, кстати о помощи, позволь представить тебе Риэсканвинн, мою подругу и первого офицера моего отряда. Эльфийка коротким, но уверенным жестом отсалютовала. В Эллинии не было такой практики — на самом деле чародей не разу не видел, чтобы они маршировали, отдавали честь или хотя бы тренировали построения — но Реска легко переняла эту маленькую деталь, как и множество других обычаев и традиций, которые не противоречили ее собственным, но облегчали общение и работу с людьми. Все эльфы были наблюдательными и вежливыми, но предпочитали не разбрасываться этими ценными качествами направо и налево и пользоваться ими исключительно внутри своего общества. На людей этой вежливости и наблюдательности обычно не хватало, так что им доставалось по большей части высокомерие; они относительно справедливо полагали, что не стоит метать жемчуг перед свиньями, и безо всякого злого умысла относились к людям свысока, будучи уверенными, что эта презренная раса и так признает свое низкое положение и ожидает такого обращения. За редким исключением, конечно — не может же целый народ быть однородным. Но Реска никогда не относилась к тем эльфам. Для нее не существовало разницы между людьми и эльфами, не считая чисто эстетической. — Очень приятно, — пробормотал молодой барон, с немым восхищением посмотрев на воительницу. Эльфы часто вызывали такую реакцию у дарионцев, никогда не бывавших в Эллинии. То есть, у большинства. — А… Это Алессия, наша главная целительница. — Мы знакомы, — кивнул Матиуш и без колебаний пожал протянутую ему руку в не самом типичном для аристократии жесте, уверенно глядя волшебнице в глаза. Она сощурилась и сжала губы в тонкую линию, хотя на долю мгновения мелькнул легчайший намек на предупредительный оскал. Конечно же, это было предложение той краткой дуэли, какая недавно произошла у них с принцессой Амели. Хотя Алессия вне всяких сомнений была истощена лечением многочисленных раненых, мало спала и уж точно не могла восстанавливать магический резерв, инициатива все равно исходила от нее; и даже с одной лишь силой воли она была серьезной противницей, не желавшей легко отдавать эту негласную и ничего не значащую — в глазах тех, кто ничего не заметил — победу. Но для участников это имеет большое значение. Целительница была похожа на золотое сияние, окружающее блестящую металлическую сердцевину. Она могла быть нежной и осторожной со своими больными, но под этим шелком пряталась сталь. Тейн мог только завидовать ее внутренней силе. Маги разняли руки и обменялись быстрыми красноречивыми взглядами: ничья до лучших времен. «Не думай, что это конец, Тейн» Тейн уже не в первый раз подумал, что если у обычных людей может быть внутренний стержень, то у Лесси его роль выполнял лом, выкованный гномами из упавшей звезды. Или, на худой конец, из мифрила. А любое взаимодействие с этой женщиной, обманчиво невинно пахнущей жимолостью и можжевельником, было похоже на армрестлинг. И она никогда себя не сдерживала. — А это Джулиан, мой духовник и наш главный священник, — представил Фармир подошедшего жреца. Под капюшоном истрепанной темно-синей рясы обнаружился молодой человек, темноволосый, с загорелым подвижным лицом, выдающим не только ум и любопытство, но и даже какую-то житейскую хитрость. Такое лицо, как знал Матиуш, в высшей степени нетипично для священников; достаточно посмотреть хотя бы на Павла или Тайлера, который словно сошел не то с иконы, не то с картины «Нельядор-Полуэльф предстает перед Богами». Арон Демион не в счет, старик был великим исключением, походя больше на мага, чем настоятеля храма. У большинства священников — ласковая, отеческая улыбка, порой пропитанная таким количеством патоки, что зубы от одного взгляда ныть начинают, но никак не задорная, лукавая усмешка, так что губы сильнее кривятся справа. Этого Джулиана можно было вообразить на картинке, хотя ей бы скорее оказался плакат «Разыскивается городской стражей», чем витраж, повествующий о житии святого, куда мечтают попасть даже самые благодетельные из святых отцов. Но в сан его определенно посвятили; более того, у Искателя хватало опыта и знаний, чтобы распознать в нем одного из боевых священников. Этот одной рукой будет исцелять, а другой — разить врагов. Среди храмовников, пожалуй, самая неоднозначная братия, которая меньше прочих монахов бубнила о воздержании и прочих унылых благодетелях. «Пожалуй, к нему стоит приглядеться поближе. Интересную компанию собрал вокруг себя этот юноша: железная леди, посвятившая себя спасению чужих жизней, священник с лицом искателя приключений или даже афериста, сам он, человек едва ли наполовину… И в ней определенно не хватало кого-то вроде меня и Рески». — Наслышан, господин Тейн, — и снова эта кривоватая улыбочка. Даже усталость не помеха. И никаких расшаркиваний, сразу к делу. Очень славно. — Рад познакомиться, — волшебник кивнул, со своей стороны опуская титул. В иерархии храмовников он так и не разобрался. — Фармир, мы не могли бы поговорить у тебя в кабинете? Есть вещи, которые я бы хотел обсудить как можно скорее. Размениваться на светские беседы ему не хотелось, как и на танцы вокруг распределения постов. Он чувствовал, что его неестественная энергия скоро пойдет на спад; хотя он и был готов работать на износ ради этой земли, прошло еще слишком мало времени, чтобы он смог полностью оправиться. Чародей хотел сделать как можно больше до того, как свалиться совершенно без сил до следующего — если повезет — дня. Чем быстрее он раздаст первые задания, тем быстрее сможет приступить к просмотру документации, оценке состояния Гефена и прочим вещам, о которых он раньше мало задумывался, но теперь должен будет освоить в самые краткие сроки. — Разумеется, — серьезно кивнул юноша и махнул рукой в сторону тяжелой двери, ведущей в сам замок. — Есть кое-что, о чем я и сам хотел бы поговорить наедине с вами. Кто бы сомневался. — Реска, займись размещением нашего отряда, посмотри, что здесь с вооружением, состояние стен, провиант, если успеешь. Предварительный отчет мне нужен как можно скорее, — распорядился Тейн. — Можешь считать себя командором этой крепости, бери в помощь местных, если понадобится. «То есть, займись всеми теми скучными вещами, о которых я понятия не имею… Но ты-то в них разбираешься?» Воительница кивнула: принимать такую ответственность ей было не впервой, после прорыва осады Ориноко обнаружилось, что командир стражи замка был убит отрядом нежити, поэтому на какое-то время Риэсканвинн взяла эту роль на себя. Не теряя времени, она вернулась к неуверенно столпившейся армии, приведенной из Кронберга, и принялась вполголоса отдавать приказы, сосредоточенно оглаживая старую царапину на доспехах, что у нее всегда служило признаком концентрации. Убедившись, что на этом уровне все в порядке, Матиуш последовал за Фармиром, по пути подмечая мелкие детали: вон знамя на ветру, разорванное и опаленное, но все равно на месте; а вон обрушившаяся кладка у окна, еще не успели починить; а вот глубокая воронка в земле, точно оставшаяся от огненного шара противника… Он прекрасно знал, что назвать его экспертом в обороне нельзя было — они с друзьями все как-то больше осаждали, зато в этом Тейн преуспел, поэтому легко распознавал следы чужого нападения и тут же продумывал способы контратаки. По правде говоря, эти способы не всегда были действенными. Билл разбирался в этом всем гораздо лучше. Но начальник должен хотя бы изображать осведомленность во всех областях — то есть, знать ровно столько, чтобы казаться осведомленным. А дальше всего лишь искусство отдавать приказы и делегировать. На сторонние размышления почти не оставалось времени, да и сам чародей старательно их отгонял: и видения об аккуратных купеческих домах под черепичными крышами, где жили торговые партнеры отца, и открывавшийся из Гефена вид на озерцо и островок с маленькой фермой, белые стены и красная крыша, и воспоминания об игравших на гладких поверхностях обелиска бликах теплого летнего солнца. *** Город не произвел на Матиуша особенного впечатления. Ну дома, ну черепица, подумаешь; они и сами в городе живут, тут просто моря нет и пахнет приятнее. За это, правда, ему можно было многое простить. Но гораздо больше его интересовал и манил к себе вырисовывающийся над лесом силуэт магической башни. Он смотрел в ту сторону при каждом удобном случае и молчаливо клялся, что однажды отправится туда, даже если отец пригрозит лишить его наследства. Родители, конечно, сделали что могли. Они искренне надеялись, что рано или поздно сын перерастет эту блажь — как большинство детей вырастают из возраста, когда наряжаешься в длинный балахон и остроконечную шляпу на праздники, а умиленная семья даже находит большую стекляшку, чтобы сделать посох. Тейну-младшему не было дела до карнавальных костюмов и умиленного сюсюканья родни. Он хотел заниматься настоящей магией, носить настоящую мантию и владеть настоящим посохом. Две большие разницы. Его не разубедил даже откровенно плохой наставник в жанре сволочи, которого нанял отец в стиле «На и отвали». Неплохой ход, но не сработал. Выжав из старого колдуна все те крупицы реальных знаний, которые еще хранила его память, Матиуш заявил отцу, что в нем, наставнике то есть, больше не нуждается. Не успел купец обрадоваться, как был поднят вопрос о поступлении в Академию, на который был получен немедленный отказ. Пока что отцу удавалось держаться. В их среде к магии относились двояко. Когда, скажем, на корабле есть не слишком могучий чародей, который занят исключительно тем, чтобы не дать этому самому кораблю затонуть, и которому борьба за власть над миром и прочие убыточные дела до фени — это вполне благопристойно и терпимо. Но чтобы один из их сословия занимался магией сам, серьезно? Право слово, упаси боги! Они же деловые люди, у них нет времени на фокусников. Матиуша это неимоверно злило. Общество производило на него впечатление четкого разделения на касты: где родился, там и остался; а этого его свободолюбивая душа не одобряла. К тому моменту он был зол почти достаточно, чтобы сбежать на борту корабля в какие-нибудь дикие земли и выучиться магии у каких-нибудь туземцев. Знание географии, в которой наблюдалась серьезная нехватка и диких земель, и туземцев, его смущало мало. — Смотри вперед, — напомнил отец. Матиушу очень хотелось назло ему вывернуть шею еще сильнее, но он опасался, что тогда точно сломает себе что-нибудь, а это в его планы не входило. Он угрюмо уставился вперед, на унылую пасторальную картину: дом, похожий на кукольный, на окнах цветы, крыша красной черепицы, а на черепице белые голуби. Это было то, к чему, по мнению отца, стоило стремиться, плюс армада торговых судов, жена и наследник, а лучше парочка, вдруг, не пойми меня неправильно, я его очень люблю, но все же, один окажется безответственным мечтателем. Одно Тейн-младший знал точно: в этой идеальной жизни, так радостно описываемой отцом, он очень быстро задохнется. Это как слишком мягкая кровать, заваленная кружевными подушечками, а вокруг расставлены фарфоровые собачки, плюшевые медведи и прочие вещи подобного толка. Среди них становится тесно уже через пять минут — а каково прожить так всю жизнь? На отца не действовали даже объяснения вполне очевидных фактов. Необученный маг опасен. Маг-недоучка — еще опаснее. Он худо-бедно владеет своим талантом, но не знает, что можно, а что нельзя. Неужто он хочет, чтобы его сын вырос темным колдуном-ренегатом, врагом всего Дариона? Отец со вздохом отвечал, что хочет, чтобы его сын унаследовал семейное дело. Матиушу особенно сильно хотелось поджечь проклятую пряничную красную черепицу. И она была повсюду. Прямо как увещевания заботливого родителя. Он начал ненавидеть этот город. *** «Я знаю, что это мои ошибки сгубили эту землю. Если я буду посыпать голову пеплом, а не решать проблемы, лучше не станет. Пепла слишком много, голов всего гарнизона Гефена и моего отряда не хватит». — Сколько лошадей у вас осталось? — спросил он, пока они взбирались по неожиданно узкой винтовой лестнице. Ступеньки были старые и отполированные до блеска многими поколениями ходивших по ним господ и слуг. Приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться и не скатиться вниз. — Две, одна из них моя. И несколько ломовых, — не оборачиваясь, сказал Фармир. — Остальные погибли, когда загорелась конюшня, поэтому у нас теперь нет ни здания, ни коней. Ничего, мы найдем вашей красавице крышу над головой. Как ее зовут? — Мирабелла, — рассеянно отозвался Тейн Имя всегда звенело для него блестящими золотыми монетами и отдавало хмельным привкусом рома на языке — как воспоминание о красивой и отважной пиратке с Островов Свободы, которая подсказала им, где искать Счастливчика Джеймса и втянула в ту памятную авантюру с Кракеном. Матиуш тогда привез в Академию кусочек щупальца… И нрав у кобылы оказался под стать первой носительнице этого имени. — Уже завтра нам придется отправиться на руины Академии, — вслух, чтобы поддержать себя звуком голоса, произнес Искатель. — С этим лучше не затягивать. — Почему? — юноша, возившийся с дверью, наконец справился с упрямыми запорами и выпрямился, пропуская мага в кабинет. Расположенное в башне помещение было светлым и некогда просторным, пока кто-то из предыдущих владельцев не заставил всю комнату резными деревянными шкафами для книг. Даже не заглядывая внутрь Тейн мог сказать, что каждый служил для бумаг определенного типа: в одном все, что касается налогов, в другом — родословные и завещания, в третьем торговые договоры… Хорошая, сделанная на века мебель; похожая была в Школе в Гринворте. На дверцах были изображены танцующие фениксы, еще хранившие остатки краски нежных, пастельных оттенков — такими, быть может, были эти удивительные птицы в мирное время: пламя не разрушающее, но созидающее, когда волшебные создания разворачивали широкие крылья и парили в небе, символизируя возрождение и обновление. За исключением одного из шкафов, на котором были почему-то изображены фавны с музыкальными инструментами. В Школе были драконы. На потемневшем от времени массивном столе лежала плотным слоем серая пыль; она же затанцевала по всей комнате в лучах заходящего солнца, выдавая редкое использование кабинета в последнее время. По каменному полу разметало листы пергамента и перья, перевернутая чернильница лежала на боку в давно засохшей луже, которую теперь едва ли удастся оттереть. Прямо перед дверью лежал старый, вытертый коврик, настоящий ветеран, сосланный доживать свой век на самые границы владений — причем, произошло это, скорее всего, еще в прошлом веке. Щербатой улыбкой скалилось разбитое мутное окно, тяжелые шторы невнятной кучей ткани были свалены на полу, увенчанные некогда медными, а теперь безнадежно позеленевшими карнизами. Камин выглядел до того заброшенно, что Искатель не удивился бы наличию вороньего гнезда в трубе, а от нескольких фарфоровых безделушек на полке остались только черепки. За исключением только одной: изящные песочные часы гордо стояли на самой середине, и магу пришлось подавить в себе желание подойти и проверить, не принадлежит ли этот замечательный артефакт Жнецу из Шкатулки Ярости. Вместо этого он прошел к столу и осторожно коснулся кончиками пальцев вытертой темно-зеленой обивки стоявшего там же кресла с высокой спинкой. Тоже старое и благородное, как и все в этой комнате… Даже львиные ножки есть, как у самых дорогих гарнитуров в Старом Замке и Кронберге, кое-что, видимо, никогда не устаревает. Чародей поднял глаза и заметил старый гобелен на стене напротив; нити успели вылинять, а сам рисунок по большей части только угадывался, но Матиуш сумел узнать свержение Титанов, действительно классический сюжет для всякого рода шпалер. И выглядело это столь же классически пугающе. «Когда я мечтал, что однажды оставлю путешествия по неведомым дорогам и стану магом-теоретиком, обустрою себе кабинет, сяду писать диссертацию, книгу, чтобы прославиться в веках… Что-то похожее я себе и воображал». — Потому что в Академии хранилось множество артефактов, обладающих магическим полем, не говоря уже о фоне и потенциале самой Академии, — объяснил Искатель. — Такая магия очень опасна. Конечно, она может и рассеяться, но все равно есть немалая вероятность, что она станет причиной самопроизвольных заклинаний, так что, если мы не хотим, чтобы оттуда на нас пошла толпа воинственно настроенных зомби, лучше сделать что-нибудь как можно раньше. К сожалению, секрет собственной магии Академии был известен только Тригиусу и его предшественникам… Но я придумаю что-нибудь. — Я здесь давно не бывал, — извиняющимся тоном сказал Фармир, заметив, как чародей смахивает комок пыли, зацепившийся за вышивку на мантии. — Предпочитал работать у себя в комнате… — По правде говоря, чистота в кабинете сейчас волнует меня меньше всего на свете, — Тейн все же рискнул устроиться в кресле. Оно и вправду оказалось очень удобным, хоть ночуй в нем. Впрочем, судя про фронту работ, это вовсе не исключено. — Ты сказал, что хотел поговорить со мной о чем-то. Предлагаю с этого и начать, чтобы ты перестал думать только об этом. — Это как раз связано с магией… По крайней мере, я так думаю, — смущенно признался юноша. — Я недавно стал замечать странные вещи, происходящие рядом со мной. Когда я злюсь, огонь в камине трещит, поленья вываливаются за решетку, свечи неожиданно светят ярче… И мне кажется, он меня не обжигает! Когда загорелась конюшня, я бросился туда, чтобы вывести наружу хотя бы моего Вилора, и не почувствовал жара! Я тогда подумал, что это от волнения, но теперь я не так уверен. Но не совать же руки в огонь, чтобы проверить! «Итак, началось. Кровь и правда дает о себе знать». — Фармир, ты помнишь, однажды я спросил тебя про твои глаза? Я назвал их тогда интересными, — подумав, медленно проговорил Тейн. Барон кивнул. — Тогда я только предполагал, потому что, хотя знаков было достаточно, это не было моим делом, как ты можешь понять, а уроки этикета Храма еще не полностью выветрились из моей головы. Но сейчас я не вижу смысла и дальше сомневаться и искать других доказательств. Если вкратце: барон Гострим — твой приемный отец, а настоящий — дракон Аттах, к которому вернулась твоя мать после смерти Норжа. Таким образом, ты наполовину дракон, и тебе передались кое-какие таланты. Я думаю, в роду леди Гелены были маги, и это позволяет тебе проявлять драконью власть над огнем таким образом. — Так я… наполовину дракон и огненный маг? — уточнил Фармир. Его самообладание приятно удивило Матиуша: большинство людей после таких известий решили бы присесть, а потом попросить стакан воды. Впрочем, нет. Большинство бы все же первым делом упало в обморок. — Очень узкая специализация, — кивнул Искатель. — К тому же, ты, насколько мне известно, уникален. Я нигде не встречал упоминаний о подобных тебе полукровках. — Мало было бы толку от такой магии в боях против демонов, — усмехнулся барон. — Разве что стены сжег бы быстрее, чтобы не мучиться. — Напротив, — возразил Тейн, оседлавший любимого конька. — Если ты можешь усиливать огонь в камине, то можешь и ослаблять, только не научился еще, первые проявления магии часто оказываются с таким деструктивным уклоном… Поэтому нередко вызывают страх и очень опасное отрицание, которое подавит талант, но не уничтожит, только сделает его нестабильным и неконтролируемым, что еще хуже и опаснее. Именно поэтому очень важно пройти хотя бы базовую подготовку, чтобы овладеть им. Более того, с правильным обучением ты сможешь не только разжигать огонь союзников или гасить пламя противников, но и создавать огненные стрелы, шары, стены… что хочешь. Достаточно проявить немного фантазии, и твоя узкая специализация расширится настолько, что ты сможешь сделать с огнем все, что угодно. — А вы… можете меня обучить, господин Тейн? — с надеждой спросил Фармир. Хотелось бы волшебнику сказать: нет. И думать забудь! Не стоит учиться у потерянного и надломленного некроманта, даже если он хоть трижды герой Эндории. Но одновременно он понимал и другое: он хочет учить этого парня, он хочет изучить его уникальные возможности, стать первым, кто сможет увидеть их в деле. И если работа над магическими исследованиями помогает ему если не выжить, то не сойти с ума — кто он такой, чтобы отказываться от такого шанса? Не говоря уже о том, что необученный маг может принести немало разрушений. Академии больше нет, от Школы остался один Шивариус, слишком занятый делами в Кронберге, чтобы брать учеников, да еще и таких специфичных. Насколько им известно на данный момент, все остальные магистры — исключая Алессию — мертвы, но это совсем не ее профиль. А если Фармир испугается и начнет подавлять в себе эту силу? Нет, здравый смысл (насколько с этим понятием был знаком сам Искатель) в этот раз заодно со страстью: этого полудракона нужно обучить, иначе быть беде. — Ты сам видишь, в какой мы непростой ситуации, — волшебник махнул рукой в сторону окна. — Нам нужно разбираться с последствиями войны и пытаться выжить, и легко не будет никому. Не уверен даже, что у нас будет время хотя бы на сон. Но я попробую. Завтра ты поедешь со мной в Академию, и по дороге я расскажу тебе самое необходимое о теории магии. — Спасибо, господин Тейн! — Фармир буквально просиял. До этого обучать Матиушу приходилось только Анну, его дочь, и энтузиазм новоиспеченного ученика до боли напоминал ее. — Да не за что. А теперь принеси мне каких-нибудь важных документов, чтобы я смог разобраться в происходящем, — усмехнулся колдун. Когда полукровка исчез за дверью, он снова провел ладонью по чуть теплому дереву стола, отполированному несколькими поколениями предков барона Гострима. Ему нравилась эта надежная вещь, в которой не было ни двусмысленностей, ни второго дна… Его вторая рука нащупала подозрительный маленький сучок на нижней поверхности; стоило на него слегка надавить, как сбоку выскочило потайное отделение. Искатель подавил тяжелый вздох. История всей его жизни. В столе кто-то прятал некогда ценные и секретные документы полуторавековой давности. Полистав пожелтевшие листы, чародей со скучающим видом бросил находку перед собой. Потайной отдел ему еще пригодится, а этой древности самое место в каком-нибудь архиве или музее, если такое заинтересует какого-нибудь музейщика в этом мире. Вид из окна тоже не сказать чтобы впечатлял, но кто сейчас будет жаловаться на качество пейзажа? Тут бы выжить. Волшебник потряс раму, убедившись, что худо-бедно она держится, а о большем просить тоже уже нагло. Он сделал круг по кабинету, прислушиваясь к поскрипыванию половиц (трогательная попытка оградить владельца от жестоких реалий холодного каменного пола), рассматривая стены — вдруг и там окажется потайной шкаф или даже целая комната? Но увы, более массивные секреты бывшие хозяева предпочитали хранить где-то еще. Зато Матиуш отыскал сундук, задвинутый в самый угол и затянутый паутиной, так что в тенях его было и не разглядеть. Добротный, сработанный на века, обитый кованым железом и с замком такого размера, что сын купца проникся уважением к жадности человека, который такой замок себе купил. К сожалению этого человека, если бы его надумал ограбить маг, замок не стал бы для него серьезным препятствием: этот, с позволения сказать, механизм сдался после второго же пасса. Крышка откинулась, дохнув в воздух облачком пыли, запахом нафталина и даже трупиком какой-то чрезмерно оптимистичной моли. Внутри обнаружились жалкие останки каких-то древних не то шарфов, не то платков, позволивших той самой мумифицировавшейся моли продержаться какое-то время, опять бумаги (очевидно, те, которые не распределить по шкафам) и прочий хлам, который не подходит ни для какого другого места, но держать-то его где-то нужно. Поочередно повертев в руках чью-то бальную книжечку, испорченную портупею, расписной деревянный башмак без пары, подушечку для булавок в форме мыши, очень уродливый стакан и расческу, потерявшую половину зубцов, Тейн заключил, что наткнулся на ту разновидность сундука, которая в своем роде выполняет роль задницы способов хранения. Это были те вещи, от которых нет никакого толка, но люди по непонятной причине продолжают их хранить, хотя совершенно точно никогда не воспользуются. Ну, хотя бы сундук неплохой. Колдун выгреб все содержимое и свалил в другом темном углу, рассудив, что сможет вынести это все позже. Внутренний голос, впрочем, подсказывал ему, что он только что возобновил круговорот перекладывания этих самых бесполезных вещей, которым пора на помойку, но они дотуда не добираются. Но он-то не собирается их так и оставлять, верно? Он выбросит все это завтра. Послезавтра уж точно. Как только выдастся свободная минутка. А в сундук можно будет побросать одежду. Или поставить склянки с зельями, когда кто-нибудь догадается принести ему сумки с седла Мирабеллы и дать ему немного времени, чтобы расколдовать пожитки. Пока он об этом думал, заскрипела дверь, и в кабинет вошел Фармир с унизительно тонкой стопкой бумаг в руках. Заметив взгляд, которым маг наградил его ношу, барон принялся смущенно оправдываться: — Понимаете, у нас не было времени на возню с документами, рук и так не хватало… Замок горел, и… — Я это понимаю, — успокоил его Матиуш, как раз пришедший к выводу, что так даже лучше. Он работал эффективно только до тех пор, пока дело его увлекало; если бы юноша приволок ему целый трактат, он бы при виде перспектив заскучал на второй странице. — Не забудь передать все необходимые полномочия Рес… Риэсканвинн, и проследи, чтобы твои офицеры были в курсе. Она отлично подходит для этой работы, но руки у нее должны быть развязаны. И сам слушай, что она говорит, много полезного узнаешь. — Да, господин Тейн, — полукровка бросил любопытный взгляд на разверстую пасть сундука, но вопросов задавать не стал. — О, и пусть кто-нибудь принесет сюда все мои вещи, — спохватился Искатель. — И поосторожнее с сумкой, на которой красная заплатка. Там мои зелья. «В большинстве своем — экспериментальные. И я не уверен, какой эффект они произведут, если разбить хотя бы одну склянку» — Я распоряжусь. А Алессия и Джулиан тоже поступают в распоряжение госпожи Риэсканвинн? — уточнил Фармир. Чародей вообразил, что произошло бы, попытайся он отдать прямой приказ Алессии. О, прилюдного неподчинения можно не опасаться, но у нее найдется масса способов сделать его жизнь невыносимой. А от приказа, переданного через третье лицо, будет еще хуже. — Ммм… Назовем их независимым департаментом, — ответил он. — Лекари как правило работают сами и не любят вмешательства, так что не будем мешать им заниматься своим делом, но на совещания все же пригласим. Они теперь… ну, скажем, в составе комитета. — Какого комитета? — растерялся юноша. — Название еще не придумал. Хм. Комитет по восстановлению Гефена или что-то в этом роде, — Тейн нетерпеливо помахал рукой. — По сути, кучка людей, которые всем будут заправлять. С деталями определимся позже, сейчас надо делом заниматься. Это полукровка уже понял, деловито кивнул и умчался выполнять приказы. Колдун подтянул поближе к себе стопку рапортов, в которых было больше дыр, чем в сыре, и больше ошибок, чем у учеников первого класса храмовой школы. Но это было лучше, чем ничего. В любом случае, позволяло чем-то занять голову. Он рассеянно исправил «аббаранытелъный» на «оборонительный» и прицельно поставил в предложении несколько запятых. Кто бы это ни писал, подходил он к пунктуации исключительно с баллистических позиций. Да и к орфографии тоже. Следующий лист заставил его серьезно призадуматься — гласные отсутствовали в речи пишущего как класс. Вот «грзн рптц» — это репутация грозная или грязная? И к чему оно вообще здесь? В окно влетел предостерегающий крик Фармира, затем — зловещий звон стекла. Матиуш замер, напряженно соображая, надо ли нырять под стол. Как известно, есть два типа живых алхимиков — атлет и интеллектуал. Хороший алхимик первого типа успевает удрать, когда взрыва не миновать. Алхимик второго типа всегда точно знает, когда пора начать отступление. Поскольку Тейн отличался любовью к неортодоксальным методам и неуемной жаждой экспериментировать, ему приходилось совмещать в себе эти типы. Но нет, в этот раз обошлось. Ну, что ж. Пора за работу. И не думать ни о чем больше.