Phoenix

Ну до чего же обидно! Для Тригиуса, конечно, будь он еще жив. Тейн сильно сомневался, что старый ректор допустил бы его до хранилища, будучи в здравом уме и теле, так что если бы не атака Баала, загадочный артефакт был бы в безопасности. Впрочем, в безопасности он был бы и в том случае, если бы не пытался проецировать образы в гремлинском замке, оставленном архитектором и так и не заселенным. Ситуация из разряда «горе от ума», да и только. Гремлин сварливо смотрел на него снизу вверх. Красивее он не становился. — Рамш! — волшебник изобразил изумление. — Неужели не узнаешь? — Вы, человеки, на одно лицо все, — пробурчал гремлин, отступая на шаг, чтобы не получить по носу полой мантии, когда Искатель развернулся. — С чего ты взял, что такой особенный? — Неужели? Хочешь, скажу тебе, в чем твоя ошибка? — колдун скрестил руки на груди, снисходительно поглядывая на Рамша сверху вниз. — О чем это ты? — взъерошился архитектор, став чуть больше напоминать сердитый пушистый шар. Облезлый и обряженный в нелепого вида жилетку. Маг снова позволил себе воспользоваться своей хищной улыбкой — уж слишком велик был соблазн. — Во-первых, дорогой Рамш, вы, гремлины, обожаете беспорядок, и в прошлый раз, когда я перевернул твой замок вверх дном, ты не особо-то возражал, а тут вон, примчался чуть ли не на первый шорох, — Тейн как бы невзначай сделал шаг в сторону, то и дело бросая быстрые взгляды за спину гремлина. — Мне ли тебе напоминать о таких вещах? Во-вторых, и это очень важно, когда ты продал мне этот замок, мы уговорились, что я больше никогда тебя не увижу. И что же ты здесь делаешь, хотелось бы мне знать? Ну и последнее — почему в тебе внезапно проснулась нежная любовь к тому камушку в эфесе меча статуи, которую ты так рьяно от меня загораживаешь, что мы скоро начнем круги наматывать? Глаза существа на мгновение угрожающе сузились, и Матиуш вдруг подумал, что, возможно, немного перегнул палку, и его сейчас просто и незатейливо разорвут на части. Но потом губы его собеседника расползлись в неестественно широкой и зубастой ухмылке, быстро пропавшей, но только подтвердившей подозрения Искателя. — Чтоб тебя! — буркнул гремлин. — Умный попался! Ха! Всегда приятно знать, что все еще ловишь мышей. Черты создания изменились, оно прибавило в росте, а в растительности — наоборот, убавило. Изменения произошли быстро, но не мгновенно, так что можно было разглядеть весь процесс, если было желание, хотя зрелище, надо признать, было гораздо хуже итогового результата. Не сказать, чтобы волшебника когда-нибудь серьезно интересовало то, как линяют гремлины, или, скажем, как шерсть может всасываться в кожу живого существа, пока его тело перестраивается во всех аспектах, но это редкое знание ему все же досталось. Их братия не особенно разборчива; порог брезгливости большей части магов располагался на уровне плинтуса, между препарированными червями и гуано летучих мышей. У Тейна же он был еще ниже; продолжая аналогию, можно сказать, что он являлся примерным эквивалентом поедания двух ингредиентов, перечиcленных выше. И все же он был уверен, что больше никогда не хочет видеть метаморфозу гремлина… во что угодно, лишенное шерсти. По крайней мере, итог вышел в целом приличным. Перед волшебником стояла обычная на вид русая девушка в довольно скромной городской одежде; на голове у нее была соломенная шляпка с искусственными вишенками, кокетливо сдвинутая набок и приколотая булавками, чтобы не унесло ветром. На сгибе локтя висела корзинка, накрытая белоснежным накрахмаленным полотенцем, но он точно знал, что внутри окажется шитье или вязание. В таких корзинках носят только шитье, это закон жанра. А вышивка наверняка будет красной или синей нитью, а рисунок — собачки… Матиуш с первого взгляда распознал в ней Тину — свою первую юношескую любовь. Ну, как сказать — первую любовь… Допустим, она даже не подозревала, что у нее появился поклонник… Тем более тринадцатилетний мальчишка, тогда как она уже была просватана. Но кто сказал, что первая любовь должна быть серьезной? — Не просто умный, а Искатель Миров, — Тейн склонил голову набок. — А вот насчет того, кто ты, еще придется подумать. Я, конечно, не специалист по такого вида нечисти, но ты ведешь себя по схеме домовых. Только вот зачем Тригиусу селить здесь, в замке, обычного домового? Значит, это что-то другое. Наслышан, наслышан о легенде о духе башни… — Ну, угадаешь или нет? — на последнем слове голос Тины изменился, как и ее лицо. Вместо нее появился Карел, лучший друг Матиуша времен Академии, погибший из-за того, что он, Матиуш, был слишком увлечен демонстрацией своей силы и своих неисчислимых талантов. Прищуренные зеленые глаза насмешливо смотрели на него прямиком из прошлого. Окружающим могло казаться, что Кристиан Тайлер не меняется со временем, но Матиуш знал, что это не так, все дело во внимательности. Но это лицо было буквально заморожено на долгие, долгие годы, и все так же оставалось лицом утомленного, но не сломленного сессией студента-волшебника. Колдун, конечно, понимал, что образ был извлечен из его памяти, что настоящий человек давно мертв, а это всего лишь иллюзия… Но пробирало все равно до самых костей. — Фамильяр артефактного типа, — чародей сократил показательную лекцию и невольно отвел глаза. — Как Шкатулка Ярости, только образуешь связи и с неживыми объектами, и сущность у тебя одна, а не четыре, как в Шкатулке. — Видали мы ее, — очень знакомым тоном сказал Карел. Копия действительно была очень умело сделанной, до самых мелочей, и это только подчеркивало то, что этот Карел — ненастоящий. — Они не переставали переругиваться, особенно та синяя женщина. Считают себя на голову выше таких, как я, хотя на деле ничем не лучше. Здесь стало гораздо тише, когда ее уже кто-то забрал. Произошла третья метаморфоза: перед Тейном стояла уже Феанора, и это наконец переполнило чашу терпения волшебника. — Выбери уже один стабильный облик! — не сдержался он. — Я бы с радостью, — обиделась фамильяр. — Только я после того, как ты догадался, должна выбирать облик, угодный тебе. Я что, виновата, что у тебя в голове такая каша? Никогда не видела ничего подобного! Как тебя зовут-то, юное дарование? — Матиуш Тейн, — буркнул Искатель, пропустив мимо ушей все остальное. — Тю! — присвистнула проекция, утратив всякое сходство с Феанорой настоящей. Из-за этого лицо снова изменилось, плавно перетекло в образ скалящей острые мелкие зубки Ксеоны. — Тригиус рассказывал. Или не рассказывал, а случайно передал информацию, не помню уже… Очень интересно было слушать про твои подвиги. А мое имя — Интегр-р-рити, — это слово было не столько произнесено, сколько промурлыкано, и это хотя бы вписывалось в линию поведения красавицы из Демониса. Видимо, вместе с лицом фамильяр перенимал некоторые черты личности, добавляя их к собственной. — Правда, что ли? — хмыкнул Тейн. — Выбирали, идя от противного? — Стыдно! — демонесса погрозила ему пальчиком. — Между прочим, это не я не могу навести у себя в голове порядок. Так что же происходит снаружи? Тригиуса я больше не чувствую, а башня… Башня на соплях держится! — В целом, соответствует действительности, — кивнул колдун. — После атаки демонов Баала на Дарион от Академии остался один остов, а на данный момент я могу считаться старшим магом всей провинции. Пришел сюда забрать остатки артефактов и книг, обнаружил, что магический фон башни еще существует, заподозрил твое существование и вот, нашел. — Возьми с полки пирожок, — хмыкнула Интегрити. — Без Тригиуса баланс нарушен, хотя еще держится. Мы с башней взаимно поддерживаем существование друг друга, но твои новости — плохие. Скоро она все равно обрушится, потому что я своей магией цемент заменить не смогу, а без новой связи я практически перестану существовать. О, да есть ли предел твоим мысленным качелям?! Последнее относилось к очередной смене облика: в этот раз демонесса преобразовалась в вечно недовольного гнома-ювелира из Арлании, как с трудом припомнил Тейн, приглядевшись к низенькой фигуре. Надо же, какие вещи хранит его память! — Силу ассоциаций не побороть. Так значит, ты был связан не только с башней, но и с Тригиусом? — уточнил он. — И с каждым ректором до него, — проворчал гном. — Хотя можно было бы и без башни, если хочешь знать мое мнение. Ты можешь подумать о ком-нибудь другом? Мне неудобно задирать голову, чтобы разговаривать с тобой. От нового воплощения даже Тейн невольно содрогнулся, Тайлер у Интегрити вышел на редкость убедительный, даже хмурился точно так же: осуждающе, но при этом оставаясь идеально красивым и святым даже на вид. Вот-вот начнет читать нотации. Волшебник попытался припомнить, что еще он знал о подобных существах: получалось немного, но все по делу. Они обладали огромным магическим потенциалом, но совершенно другого толка; ни один фамильяр не мог использовать атакующую или защитную магию, поэтому они издревле старались прибиться к какому-нибудь магу, с которым образовывали двустороннюю связь. Маг становился сильнее, фамильяры получали защиту — как правило, все были довольны таким раскладом. Билл ведь не жалуется больше на Шкатулку, хотя в одном Матиуш и Кристиан сходились во мнениях: слышать непонятные голоса никогда не приводило ни к чему хорошему. Значит, некий ректор в прошлом связал свою жизнь с таким фамильяром, а потом передал его башне. Теперь стали понятны и некоторые бытовые заклинания Академии, на вопросы о которых все магистры начинали невнятно мычать и предлагать поискать самостоятельно — это все дело рук Интегрити. Интересно, кто был в курсе, помимо Тригиуса? И к кому бы перешел этот фамильяр, когда ректор ушел бы на покой? Насчет себя он не обольщался, его кандидатуру старик добровольно бы даже не рассматривал, но придется теперь обходиться тем, что есть. «Попробуем повторить этот подвиг». — В любом случае, оставлять тебя здесь так нельзя, — Тейн старательно изобразил раздумья, подняв глаза к потолку и принявшись поглаживать бороду. Даже полноценные расы, гномы или эльфы, часто терялись, сталкиваясь с мимикой соседей. Это условные знаки? Некий ритуал? Нужно ли повторить этот жест или стоять молча? Работало, правда, в обе стороны. Дипломаты давно научились премудростям понимания инородцев, но у Искателей всегда получалось от раза к разу: то они играли на непонимании, то их обводили вокруг пальца при помощи него же. Он никогда не забудет, как они случайно чуть не вызвали на поединок целый шалаш вусмерть пьяных орков. А ведь всего-то рукой не так помахали. — Но как же нам лучше поступить? — вопросил он у особенно приглянувшегося свода. — Вариант есть, — по-паладински вздохнул Интегрити и медленно выцвел из Тайлера в Шивариуса. — Мы можем создать союз только между собой, выключив башню из уравнения. Но есть и проблема. Я очень старый и мощный фамильяр, а ты — самый нестабильный чародей, какого я когда-либо видел. Могут возникнуть… сложности. — Дай угадаю, — хмыкнул Матиуш. — Мои некромантские склонности начнут вырываться из-под контроля? В конце концов, всегда подобные предупреждения вертятся вокруг подобных случаев. У-у-у, будь осторожен со своими, скобка, желаниями, силой, нужное вписать, скобка закрывается. «Я уже не сказать чтобы полностью контролирую свой дар. Куда уж хуже-то?» — С другой стороны, я буду рядом, чтобы сдерживать их со своей стороны, так что, может, и не так уж это страшно! — радостно заверила его маленькая Амели. — Если наверху все действительно так плохо, как ты сказал, тебе понадобится моя помощь! «В итоге все упирается в простой вопрос: что опаснее? Оставить неуправляемую магическую силу на месте, где ей сможет завладеть действительно любой проходимец, или рискнуть сделать и без того могущественного и опасного меня еще сильнее? О том, чтобы уничтожить Интегрити, нет речи: во-первых, я не знаю, как это сделать, во-вторых, возможно, если и попытаюсь, то не узнаю о результате, потому что половина Дариона взлетит на воздух. Не говоря уже о том, что мне жаль убивать разумное существо, которое и напасть-то ни на кого не может». В конце концов… Если он попробует, ничего же не случится? — Как образовать эту связь? — спросил он. — Я знал, что ты сделаешь правильный выбор, — фамильяр в облике эльфийского преступника Эль Мариа довольно оскалился, так что Матиуш едва не пожалел о своем решении. Пришлось напомнить себе, что эти лица на самом деле, можно сказать, создает он сам, Интегрити не виноват. — Забери камень из эфеса статуи и капни на него своей крови. Тейн никогда не видел таких камней: отдаленно напоминающий рубин неправильной формы обломок кристалла был теплым и даже будто пульсирующим, словно живой. Такой камень не шел ни в какое сравнение с тем, что он вставил в свою книгу магии, он сразу почувствовал, что это совершенно другой уровень зачарования. Если вообще это можно назвать зачарованием… или камнем. Артефакт сам выпал ему в ладонь, едва он прикоснулся к одной из гладких граней. Осколок ни на мгновение не оставался неизменным: внутри словно клубились водовороты и завихрения странной субстанции. Учитывая цвет — наверняка крови предыдущих ректоров Академии. Возможно, там же хранятся частички их личностей и воспоминаний? Он был теплым и фантомно пульсировал; несмотря на свой богатый опыт в магической области, Матиуш был уверен, что никогда не сталкивался ни с чем подобным. Он точно держал в руке крошечного котенка, уютно свернувшегося в ладони. Но ведь камень не может быть мягким, так?.. — Я надеюсь, что не продаю сейчас душу какому-то демону, — чародей оглянулся на Интегрити. — Потому что иначе уже завтра сюда явится Тайлер, который уничтожит и тебя, и меня. Будет плакать, но читать молитвы и экзорцизмы. — Демонические артефакты Тригиус держал в обычном хранилище, не беспокойся. Я демонов и сам не люблю, — Торн Дигор брезгливо скривил губы, хотя это и трудно было заметить из-за бороды. — Эта их практика рынка душ, брр… Эй, эй, следи, чтобы кровь попала только на камень, если не хочешь до конца жизни носить с собой этот замок! Тейн переложил камень в другую руку, собираясь наколдовать тонкую льдинку, чтобы проколоть палец (хотя здесь гораздо правильнее было бы полоснуть по ладони кинжалом с черепом в рукояти, все так делают в подобных случаях), но, перехватывая свое импровизированное орудие поудобнее, недостаточно точно рассчитал движение: острый краешек скользнул, глубоко царапнув большой палец. Этого хватило. Однажды на Островах Свободы они попали в страшный шторм, и печально знаменитая девятая волна захлестнула волшебника, протащила по всей палубе (ободранный бок при этом жгло огнем) и едва не уволокла за собой за борт, когда наконец схлынула, оставив жалкого человечишку судорожно цепляться за поручни и хватать воздух широко раскрытым ртом. Тогда он едва не возблагодарил богов за чудесное спасение, но вовремя спохватился и поблагодарил человека, который построил поручни, а также инстинкт самосохранения, который заставил его за них схватиться. Так вот, это ничуть не походило на тот шторм. Как не походило на земляничное варенье, крик иволги или пуховое одеяло. Возможно, ближе было бы озеро барсучьей мочи… Впрочем, нет, ничего общего. Мозг Тейна лихорадочно работал, пытаясь облечь абсолютно новые ощущения в привычные образы и рамки, но мыслил он в старых добрых трех, ну, может, четырех измерениях, не считая магического. Для этого же требовалась пара-тройка новых. А потом сознание Интегрити подсказало ему, что можно сделать. Если сравнивать с комнатами, то это вам больше не пыльная библиотека кабинетных ученых, это заставленная диковинными вещами лаборатория, в которой каждый миг что-то может взорваться, но от этого только интереснее! Картины известных художников на стенах сменяются скверными памфлетами, написанными на обрывках бумаги, но почему-то повешенными в красивые рамы. Буквы выглядят знакомыми, но прочитать никак не удается. Такие же и золоченые заголовки на корешках редких книг. Разбросанные личные письма со странной печатью; от них пахнет почему-то полынью, горький, печальный запах, так не должны пахнуть письма от друзей или возлюбленных, но те письма всегда пахли только так, вселяя в сердце невнятную тоску. Рядом лежат человеческий череп, узорный камень из музея Титанов и оставленный кем-то надкушенный бутерброд с патокой и ветчиной. Своя доля абсурда должна быть в каждом сознании, это верно. Только вот все покрыто странной красноватой дымкой, поэтому кажется далеким и немного нереальным. Уже даже ректор Гораций видел такую и заинтересовался, но не запомнил, забыл, как только слияние завершилось. Сложно отделить свои мысли от чужих: присутствие другого сознания так близко ошеломляет, подавляет, словно волной сносит жалкую плотину ментальных барьеров, затопляя разум своими и чужими видениями вперемешку. Одно — древнее, словно сотканное из лоскутов, оставшихся после создания мира, и ниточек, надерганных из умов разных людей, второе — еще юное, разрывающееся между противоположностями и желаниями. И у каждого есть то, что для другого недоступно. Молодой не умеет воспринимать вселенную с определенного угла. У него как будто нет некоторых запчастей, которые открыли бы для него дополнительные измерения. Но сейчас эти шестеренки встают на место, беспощадно перестраивая весь аппарат восприятия, чтобы высвободить для себя место. Слух, зрение, память — все сминается в однородную массу, а потом из них выплявляются похожие формы — но уже другие. Новые детали. Новые соединения. А вместе с механизмом, точно древесные корни, переплетаются воспоминания, чувства, мысли. Ведь шестеренки общие, на двоих. Земляничное варенье. Древний осведомлен о существовании вкуса, но он никогда не мог полностью его осознать. У башни нет вкусовых сосочков, ее не заботит пропорция сахара и ягод. Отсюда, наверное, и странное сочетание патоки и ветчины. Молодому становится нестерпимо интересно, каково это сочетание на вкус. Но этому придется подождать. Прикосновение чужих рук кажется ненастоящим — не то потому, что руки эти тянутся из пустоты, не то потому, что они больше всего похожи на зеркальное отражение их собственных. Как во время магической дуэли две силы вцепляются друг друга в водовороте эмоций, одновременно пытаясь удержать и подчинить себе вторую и вырвать у нее то, что кажется своим. Древняя магия крови словно алыми лентами оплетает соединенные руки, как во время свадебной церемонии, скрепляет новый союз, не позволяя им разорвать прикосновение и прервать ритуал. Они словно держат ножи у горла противника, замерли в шатком равновесии, которое наступает перед осознанием того, что они не просто на одной стороне — они одно целое. Кто-то из них думает, что что-то неправильно, не так, как было раньше — но раньше рядом всегда была башня, мощная, инертная, тяжелая, как скелет. Она всегда была там, основа всего, нерушимый залог того, что они все вместе существуют здесь и сейчас. Она и сейчас там далеким эхом воспоминания: вросший в землю камень, неторопливое существо, терпеливо пережидающее целые эпохи, пока вокруг суетятся маленькие смертные люди. Башня всегда была живой, потому что жив был дух, и наоборот. Но без поддержки ее стены уже начинают осыпаться, потому что дух больше не понимает эту материю, полностью отдавшись душе нового хозяина, башня остается только в их общей памяти. Скелет остался позади — и новое существо свободно воспарило над тяжелым мертвым каркасом. С неслышным финальным щелчком на место встает последняя деталь, намертво скрепившая две души. Тейн закашлялся. Оказывается, он все это время не дышал, и тело настойчиво требовало своего. Он по-прежнему сжимал камень в руке, но едва ощущал это: артефакт стал той же температуры, что и ладонь, а еще у колдуна возникло странное и в большей степени неприятное ощущение, что его текстура едва заметно изменилась, став напоминать кожу — чуть заметно, но достаточно для него. Отпускать почему-то не хотелось. Впрочем, нет, с причиной как раз все понятно — тот же Билл поначалу кидался даже на лучших друзей и Тригиуса, если кто-то пытался взять Шкатулку Ярости. Потом уже попривык и научился сдерживать эту избыточную реакцию, но первое время действительно разве что не спал с ней в обнимку. Пока разум торопливо осваивал новую информацию и раскладывал ее по полочкам, пытаясь воссоздать картину мира с учетом абсолютно новых условий, о себе напомнили и колени: им решительно не нравилось стоять на холодном и твердом каменном полу, первая молодость давно прошла. Не в восторге были и легкие, которые словно забило паутиной, а руки мелко дрожали от отвратительной слабости, внезапной удушливой волной окатившей волшебника. Впрочем, слабость — это уже не в первый раз, здесь главное — поймать все-таки ритм дыхания… Судя по ощущениям, его расплавили, раскалили докрасна, настучали молотком, а потом сунули в ледяную воду. Все это для того, чтобы сделать лишь незначительные изменения. Особенно неприятным было то ощущение, которое считало, что такой опыт у него имелся, поэтому все остальные неправы. На самом деле… Внутренние стражники колдуна наконец-то изловили нарушителя и загнали подальше. В глазах в конце концов относительно прояснилось, Матиуш обнаружил, что все это время был лицом к лицу с большим черным котом: в меру пушистым, в меру наглым, в меру самодовольным… Яркие золотые глаза смотрели нахально и одновременно укоризненно. Понять Интегрити и это чувство тоже можно было. — И это твоя идея о том, как должен выглядеть фамильяр? — оскорбленно мяукнул кот, когда стало очевидно, что чародей уже способен воспринимать слова на слух. — Тоже мне, юная ведьмочка-выпускница… — А как бы я объяснил Фармиру или Реске появление абсолютно незнакомого существа, с которым я вышел из хранилища Академии? — хрипло парировал Матиуш, когда ему удалось подчинить себе голосовые связки. Голос тоже слушался неохотно, и чародей невольно задался вопросом, сколько времени он простоял в пыльном зале гремлинского зала, связывая свою душу с этим… существом. Несколько секунд или минут? Часов? Или еще дольше? Он ведь запретил Фармиру подходить к хранилищу, но этот запрет явно не касается тех, кого юноша мог позвать на помощь. Даже если он добрался до Гефена и попросил о помощи Риэсканвинн, история может плохо закончиться для одного чрезмерно самоуверенного мага (хотя он и правда был единственным в округе, кто мог войти в хранилище), а если вести успели дойти до Амели, Шивариуса, Резо? Или, что хуже всего, Кристиана? Теперь для него было вполне очевидно, что мерить Интегрити человеческими… Да любыми привычными ему стандартами — нельзя. Фамильяр был чем-то качественно иным, обладающим абсолютно иным опытом и восприятием мира, пытаться перенести его сознание на человеческое — все равно, что объяснить цвет сегодняшнего заката слепому. Хотя нет. Это скорее все равно, что объяснить вкус заката глухому. Впрочем, во время этого слияния нечто похожее у них получилось, и волшебнику до сих пор казалось, что некая его часть является неподвижной каменной массой, которую ежедневно топчут не подозревающие о его существовании люди. У Интегрити было очень любопытное восприятие времени: все прошлое как-то сливалось для него в один-единственный момент, в который все и произошло, а вот настоящее и будущее выглядели более-менее нормально для Тейна… Он предположил, что это опять связано с башней, камни ведь как-то так и должны думать о происходящем… То есть, если бы они могли думать… Тьфу! — Я не буду видим для других, разве что за редким исключением, — дух брезгливо сморщился. — Мое счастье, что из-за раздрая в твоей голове я по-прежнему могу менять облик, хотя теперь и по своему желанию. Ты хоть представляешь, как сложно создать самое себя, если ты отчасти башня? — Кажется, теперь представляю, — ему удалось нащупать стену и привалиться к ней спиной. Дыхание всегда было такой сложной задачей? В последний раз ему так плохо было только возле трупа Хааса… Хотя, кажется, даже тогда его состояние было всего лишь средней степени паршивости. — Хотя быть котом не так уж и плохо, я замечал, что люди часто им прощают то, что не простили бы друг другу, — почти невесомый Интегрити вспрыгнул на его согнутое колено. Он не был материальным в обычном смысле слова, но тем самым свойственным магам чувством Тейн ощущал его присутствие. — Пожалуй, я сохраню и этот облик, раз он устраивает нас обоих… Хочешь посмотреть на мою антропоморфную проекцию? У меня наконец-то есть только мое лицо и личность! — Антро… Давай, — согласился Искатель. Он почти уже пришел в себя, но предпочитал не торопить события в этом случае. Что-то ведь действительно пошло не так: это знал Интегрити, а значит, и он сам. Кот спрыгнул на пол и тут же принялся расти, меняя размеры и пропорции так плавно и естественно, что даже трансформация Арцисса блекла рядом с этим зрелищем. И — хвала разумности фамильяра — в этот раз шерсть исчезла куда менее живописно! Иначе его «человеческий» опыт обогатился бы непередаваемым ощущением выблевывания желудка. Не лучший способ начинать совместное существование. Смуглое лицо отдаленно напоминало кошачью мордочку заостренным подбородком и широкими скулами, хотя шерсть и усы пропали бесследно. Разной длины небрежные пряди волос, которые так и хотелось назвать вихрами, да только выглядели они для этого слишком ухоженно, падали на лоб и закрывали один глаз; Тейн сразу понял, что у фамильяра появится привычка встряхивать головой, чтобы убрать волосы, но толку от этого никакого не будет. Точные контуры тела нельзя было угадать под иссиня-черным ворохом одежды, на которую, похоже, пошли целые метры ткани. В этом наряде Интегрити отдаленно напоминал тех убийц, что пришли с Теаны в составе армии Амели; быть может, фамильяр подсмотрел это в памяти нового хозяина и оценил. От кота остались только глаза: такие же цитриновые, хитро прищуренные почти до состояния щелочек. По сути, это был подросток, мальчишка или девчонка, только лишенный той подростковой неуклюжести, от которой рано или поздно пришлось пострадать всем смертным, этот подросток мог в безлунную ночь бесшумно промчаться по коньку крыши в своих мягких ботинках и не сорваться. Только на второй уже взгляд Матиуш заметил рукоять кинжала у голенища, но не мог утверждать, что эта деталь не добавилась уже после того, как он подумал про ассасинов из другого мира. — Что мне делать с камнем? — чародей снова раскрыл ладонь и посмотрел на камень. Переливы алого внутри почти полностью утихли, только кружились медленно-медленно, лениво, но артефакт продолжал хранить ту же температуру, так что его слегка шершавая поверхность едва ощущалась кожей. «Я сомневаюсь, что смогу просто засунуть его в первый попавшийся сундук или ларец, даже зачарованный, и на этом успокоиться. Билл никогда не расстается со Шкатулкой… По крайней мере, мой случай не такой массивный». — Я бы посоветовал тебе вставить его в обложку колдовской книги, но там уже нет места, — Интегрити мигнул золотыми фонарями глаз, но под укоризненным взглядом Тейна свечение почти угасло. — Тогда лучше сделать из него амулет, который ты никогда не будешь снимать. И лучше бы его зачаровать от воровства или чего-то такого, как был зачарован амулет друида Корбана, помнишь? — В хранилище наверняка найдется подходящая цепь, хотя на поиски формулы для зачарования может уйти время, — волшебник подбросил камень, поймал и сунул в карман. И тут же сунул туда же руку, бессознательно ощупывая свое новое сокровище. — Я могу тебе подсказать и помочь, — фамильяр рассеянно проследил за его движением, потом вздрогнул и снова перевел взгляд на Искателя. — Это моя часть сделки, если ты не забыл: делиться с тобой магическими силами и знаниями, и уж для этого дела я с радостью припомню все, что знаю. — Уже хорошо, — кивнул Матиуш. — Тогда, думаю, нам пора выбираться из этого замка, прихватить самое опасное и важное из хранилища и продолжить путешествие по Верлонскому лесу. У нас еще дела в замке Аттаха, если он уцелел. — А к дракону нам обязательно? Может, лучше съездим в порт? Или обратно в Гефен? Чувствуешь-то ты себя так себе… — Возможно, — пропустив последнее замечание мимо ушей, чародей сосредоточился и медленно проговорил купленную у Рамша формулу. Язык не был ему знаком, попытки его изучить ничего не дали, поэтому приходилось ограничиваться парой фраз, которые ни в коем случае нельзя было спутать. Мгновение головокружения — возможно, показалось, но в этот раз переход произошел быстрее — и Матиуш снова стоял в подвале Академии. Отойти от побочных эффектов заклинания тоже удалось довольно быстро; а может, он просто сравнивал с тем, что ощущал после слияния. Вот уж опыт, который ему не хотелось бы повторять. Похоже, слияние не заняло слишком много времени — солнце сдвинулось относительно недалеко, это было заметно даже сквозь многочисленные, но узкие трещины в стенах и потолке главного хранилища. Интегрити сразу убежал в лабиринт покосившихся стеллажей, Тейн же осторожно снял гремлинский замок с полки и пристроил его на сгибе локтя. Артефакт редкий, уникальный, да и польза от него может быть — поди найди кого-то, спрятавшегося в замке, который выглядит детской игрушкой! На худой конец, из него получится неплохое украшение для кабинета. Кое-чего в этом месте не хватало: так называемое кольцо непорочности так и осталось, наверное, у Феаноры… Искатель с подозрением скосился на натужно заскрипевший потолок, одновременно снимая с подставки переплетенную в иссиня-черную кожу магическую книгу; возможно, они с фамильяром поторопились разрывать связь с башней, как бы она им сейчас на головы не рухнула. Однозначно, отсюда нужно как можно скорее выбираться! — Здесь есть чехол со свитками, — позвал Интегрити, угадав, что волшебник пытается изъять именно то, что может спровоцировать катастрофу в руках случайного прохожего. — И подходящая цепь для камня. Неси его сюда! — Ты умеешь уменьшать предметы? — поинтересовался Матиуш. — Там есть посох, не хотелось бы его вот так оставлять, а в руках тащить сразу два неудобно. — Умею, поэтому ассистировать смогу, — фамильяр прислонился к покосившемуся стеллажу. В небольшой шкатулке перед ним лежала золотая цепочка из маленьких звеньев. Рядом же валялся расстегнутый чехол. Искатель хотел было упрекнуть духа, что тот мог бы и подобрать артефакты, но вовремя вспомнил, что у него нет какой-то настоящей материи, так что этот жест был невозможен. Пришлось наклоняться самостоятельно; волшебник постарался не обратить внимание на занывшую спину, но это его неприятно удивило. В конце концов, не так уж он и стар, причин разваливаться нет! — Это все из-за того, что ты за столом спал, — безжалостно отрубил Интегрити. Фамильяр склонился над лежащими на ладонях волшебника артефактами и забубнил себе что-то под нос, в словах Тейн быстро распознал «бормоталку» — бессмысленный текст, нужный только для сосредоточения и обмана зрителя, требующего зрелища. На его глазах блестящий металл пополз, как живые яркие змейки, оплетая темно-алый камень золотой сетью; причудливая паутина, состоящая из нитей разной толщины, покрыла его поверхность со всех сторон — там, где золото коснулось кожи, кисть кольнуло от магического разряда. Чародей не мог не оценить изящность и простоту работы, которую сам он, одна из главных сорок Дариона, выполнил бы совершенно по-другому, вычурно и богато. Он чувствовал и само заклинание, точнее, умелое сочетание сразу нескольких формул, смутно знакомых, но похожих на эхо для него — почти то же самое, но не разобрать до конца, о чем же идет речь. Интегрити не только вставлял камень в оправу, но и одновременно защищал амулет от лишних посягательств. — Знаешь, ты не виноват в том, что Феанора и Анна пропали, — вдруг сказал фамильяр, не отрывая взгляда от камня. — Хотя важнее то, что ты не виноват в произошедшим с Дарионом. — Это не твое дело, — отрезал чародей, успев про себя обругать чрезмерно плотную связь между ним и любопытным духом, не обученным как следует отличать личное от того, чем можно и поделиться. — Ты закончил? — Да. Только мне-то врать не надо, я был прямо вот тут, — юноша ткнул пальцем в висок Искателя, машинально отшатнувшегося от жеста. — Ври Реске или Биллу, или Кристиану, но мне не стоит. И я знаю, что ты винишь себя и в том, и в другом, хотя во втором почему-то гораздо больше. И если тебя это успокоит — я почти уверен, что обе они еще живы, потому что иначе мы бы почувствовали что-то. И это мое дело, потому что мы теперь связаны, и я постоянно работаю над стабилизацией твоего состояния. — Ты закончил с советами? — огрызнулся Тейн и засунул амулет под одежду. Странно, но сразу после этого он почувствовал себя гораздо спокойнее и увереннее, даже раздражение из-за непрошеного внимания фамильяра улетучилось. — Давай заканчивать с ревизией и выбираться, пока на нас все не рухнуло. — Как скажешь… хозяин, — едко отозвался Интегрити. Слова имели мало значения; каждый из них и без того знал, что имел в виду другой. Просто слова… делали все проще. Привычнее. Они только начинали привыкать друг к другу и к самой природе их новой связи. Может, скоро до Интегрити дойдет, что есть вещи, о которых нельзя говорить просто так. Сам колдун, впрочем, эту премудрость так до конца и не освоил… Но надежда умирает последней, это все знают. Посох с навершием в виде распустившейся розы был аккуратно уменьшен до размеров пера и упрятан к свиткам и нескольким уцелевшим магическим книгам; а в маленький ларчик, где хранилась раньше золотая цепь, отправилась кучка украшений — хотя один перстень все-таки покорил чародея, так что на одной его руке кольца шли уже в два ряда на некоторых пальцах. Пока Интегрити забрел куда-то вглубь хранилища, Матиуш воровато оглянулся, спрятал ладонь в рукаве и, осторожно подхватив статуэтку мага в черной мантии, сунул ее в сумку. Даже сквозь ткань металл показался ему странно теплым, почти горячим, но у зачарования бывает много побочных эффектов. Объяснить причину своего поступка он не мог, хотя все же подумал язвительно, что следующим этапом станет воровство драгоценных подсвечников. Кроме того, прятать что-то от фамильяра было бессмысленно — он узнавал о многих мыслях чародея едва ли не раньше, чем он сам. Из первых рук, так сказать. Но Интегрити ничего не сказал. Мысль о том, что дух решил, будто ниже падать некуда, колдун старательно затолкал куда подальше. Уже перед тем, как уйти, Тейн неожиданно метнулся к расколотому сундуку — раньше содержавшему какие-то очередные проклятые сокровища — и вытащил оттуда яркую, переливающуюся ткань. Она была почти невесомой, но одновременно удивительно теплой в холод и прохладной — в жару. — А еще более павлиньей расцветки нет? — хмыкнул Интегрити. — Сам ты павлин, — обиделся Искатель. — Это драконий плащ! Из самого Ультракса! Мы получили его в Изумрудном Лабиринте за уничтожение воплощений Хааса вместе с заклинанием быстрого перехода через этот самый Лабиринт. — И все равно он павлиний, — невозмутимо отозвался фамильяр. Возразить было нечего, и это было обидно. С другой стороны, Матиуш всегда был готов первым подтрунить над собственной любовью ко всему яркому и блестящему. Такой дракон, дескать, пропадает… — Нам ведь рано или поздно придется вынести отсюда все, — Тейн оглянулся на по-прежнему забитое сокровищами хранилище. Перед глазами пронеслось видение его кабинета в Гефене, где для него самого больше не хватает места. Но не в подвал же складывать бесценные артефакты? — Ума не приложу, как это устроить. — Отправишь друидов, — Интегрити, снова принявший облик кота, проплыл мимо по воздуху, извернулся в полете и наградил хозяина широкой улыбкой, не очень-то вязавшейся с черной мордой. Впрочем, когда это вообще коты улыбались? — Они всяко умеют обращаться с такими вещами. А дома и правда свалишь в подвале, а любопытным скажешь, что пр-р-ревратятся в жабу. — Меня бы это только подстегнуло, — мрачно заметил Искатель. И дело тут было не столько в чрезмерном любопытстве, сколько в том, что он с самого детства не мог спокойно пройти мимо всего мало-мальски волшебного и магического, даже если это были просто балаганные фокусы. Пока он не поступил в Академию, циркачи его не любили — он постоянно разоблачал их трюки. А когда поступил и стал промышлять тем же, но на уровне повыше — и вовсе возненавидели. Иногда колдун и сам думал, что полюбил не столько Феанору как таковую, сколько тот факт, что она была волшебным созданием, магия у нее бежала по жилам пополам с кровью. Потом в дело вступала совесть (или что-то, очень ловко под нее рядящееся) и напоминала, что Рина тоже была заколдована, да еще как! Но ведь не влюбился, выкупил у этого гада Хека, расколдовал и дал возможность начать новую жизнь. Ага, и свою жизнь с духом башни ты связал только потому, что альтруист до мозга костей. О знаниях и могуществе ты вовсе не думал, нет. Каким-то образом мысль Интегрити оказалась такой ясной, точно он произнес ее вслух. Но идея подозрительно походила на то, что любил ему подбрасывать внутренний голос. Один из них, который обычно отвечал за укоры — по любому поводу. — Заткнись. Возразить опять было нечего. Да и не хотелось, откровенно говоря. Можно было бы выдать прочувствованную речь о том, что это было единственно возможное решение, у него не было выбора и так далее… Но смысл? Защитное заклинание на подвал он наложил рассеянно, думая о своем. Да и не защита это была в прямом смысле слова, заклинание должно было предупредить его, если кто-то попытается проникнуть внутрь. — Мы съездим к Аттаху сегодня, — объявил он фамильяру, перешагивая вывалившийся из кладки камень на полу. — Нет смысла делать круги по окрестностям и тратить время. — Как знаешь, — дух просочился прямо сквозь завал. — Все вы, герои, такие, лезете драконам прямо в пасть, а потом удивляетесь… — Герой я только официально, — сердито перебил его Матиуш. — Что бы там ни говорили остальные, я на это звание не тяну. И точка. — Да как хочешь, — кошачья голова высунулась прямо из камня. — Ишь какой нервный становишься, как только тебе на любимую мозоль наступают. Только не забывай держать эту идею при себе, пока рядом есть живые люди. Им такое разочарование сейчас не нужно. — Быстро же ты подстроился под меня. — Не так уж сложно прикинуться кучей отбросов, сидя на помойке, — подмигнув желтым глазом, фамильяр снова исчез. Тейн вздохнул. По крайней мере, раньше споры с внутренним голосом действительно оставались спорами с внутренним голосом. Теперь его осаждают со всех сторон. Хотя нельзя не признать, что сварливость Интегрити ему импонировала. Для духа не было правил или этикета, которым нужно было следовать, не было и преклонения перед прошлыми заслугами, и это значительно упрощало жизнь. Снаружи их ждала картина маслом: отряд, поддавшись какой-то особо извращенной форме безумия, поджаривал хлеб, сидя вокруг костерка. Впрочем, стоило отдать им должное — часовых они выставили, а Матиуш отлично знал, что нет лучших часовых, чем остроухие эльфийские стрелки, чуткие единороги или тесно связанные с природой дриады. Едва он вывалился из дверей, в его сторону тут же повернулась укрытая капюшоном белокурая голова. Маг всегда поражался тому, что пугающе подавляющее количество эльфов были светловолосыми; по правде, он навскидку не мог назвать ни одного брюнета, словно все темноволосые в Эллинии поголовно подавались в темные чародеи и предатели. Так что на Тейна смотрели по меньшей мере с удивлением в свое время… Но эти уже привыкли, потому что эльф приветственно кивнул ему и сказал несколько слов остальным, тут же опустившим веточки с нанизанными на них кусочками хлеба. Фармир выглядел смущенным — его кусок был самым большим. — Это и есть драконий мальчишка? — поинтересовался Интегрити. — Глаза-то и правда необычные, хотя то, что внутри, может быть еще любопытнее. Я бы заглянул в эту половинчатую душу… — Тебе моей не хватает? — Тейн едва заметно скривил губы, памятуя о тонком слухе товарищей. Не хватало еще, чтобы его видели говорящим с самим собой. — Видел когда-нибудь таких как он? Никогда. Ага, так он действительно умеет разговаривать беззвучно. Фамильяр явно сообразил, что болтать вслух сейчас будет не лучшей идеей, но колдун пока что не мог сообразить, как ему удается общаться вот так, телепатически. Легко и просто. Неоформленная мысль следом. Осознание. А. Искатель протянул поднявшемуся на ноги друиду стопку книг. Волшебнику он мог доверить подобные артефакты, хотя об одном из томов — в удивительно холодном на ощупь переплете темно-синей кожи с блестящими серебряными письменами — он умолчал. Книга лежала в его сумке, рядом со странной статуэткой. Похоже, несмотря на запрет, у дарионских магов рука не поднялась уничтожить знания, так что они просто закопали его поглубже да подальше от любопытных глаз, а потом сделали вид, что этого эпизода никогда не существовало. С глаз долой — из сердца вон. А теперь оно попалось ему… Но не признаваться же эльфу! Да и про фигурку ему не нужно знать. Что в этом такого, в конце концов? — Вернемся в Гефен — скажете перенести в мой кабинет, я пока что буду держать все там, — чародей слегка шевельнул плечом, привлекая внимание к сумке со свитками. — Фармир, в вашем обеденном перерыве найдется местечко для изголодавшегося Искателя Миров? Я ел не так уж давно, чтобы настолько проголодаться. Интегрити? Башня вообще не понимала, зачем нужна еда, да и поджаренного над огнем хлеба я никогда не пробовал. Ну чего тебе стоит? Все равно ведь время обеденное! Ты мог бы хотя бы прикинуться, что это не ты. Прекращай эту ерунду. Но ты тоже захотел хлеба. Поверь мне, уж я-то знаю. — Мне тоже поджарьте, — распорядился Тейн, широко ухмыльнувшись барону. — Лучше мы их пожарим здесь и сейчас, чем сунемся в замок твоего отца за тем же самым. — Мы поедем в драконий замок? — Фармир едва не подскочил на месте, но тут же спохватился и смущенно пригладил волосы. — Я хочу сказать, в замок моего… настоящего отца? Чародей благодарно принял из рук одного из эльфов прут и покачал им над огнем, вдыхая горький дым, к которому примешивался слабый аромат хлеба — может, и не того свежего, мягкого, как раньше, но все же более-менее хлеба, и эту несколько сомнительную субстанцию он не променял бы и на пирожные во дворце королевы Фиолетты. И от этого дыма его не выворачивало наизнанку, он не зажигал в душе темное пламя ненависти — это был тот знакомый, послушный огонек, который уже веками горит в человеческих очагах. Простой, скучный, домашний… Ни в какое сравнение не шел с бушующим в жилах магическим пламенем, с укрощенными искрами на кончиках пальцев. — Не могу обещать, что мы обнаружим там его или твою мать, — предупредил он юношу. — Но попытаться стоит. В любом случае это рациональнее, чем ехать туда потом отдельно. Искатель оглянулся на башню. Кажется ему, или теперь, с уходом Интегрити, она стала выглядеть еще более заброшенной и покосившейся — того и гляди рухнет? Глядя на этот безжизненный остов, он вспоминал проведенные здесь годы: пожалуй, самое беззаботное, самое счастливое время в его жизни, когда над ним еще не были властны правила (устав Академии честно пытался, но его усилия были обречены на провал) и королевские приказы, а мнение наставников можно было отбросить, прикрывшись собственным талантом, словно щитом. Хотя он и тогда не мог усидеть на месте, Тейн все же считал, что он-адепт был самой спокойной его версией; он получил доступ к знаниям и силе, они были здесь, совсем рядом, и никто не мог отнять их у юного мага. Он не видел мира, хотя полагал, что по картам исходил все континенты вдоль и поперек, думал, что обычная земля уже не покажет ему ничего нового — только для магии это возможно. В каком-то смысле так и было… Почти все их приключения были тесно переплетены с волшебством, о каком раньше он и мечтать не мог. Тейн-Искатель стал временами, когда никто не видел, смотреть на горизонт, молча, только вздыхая иногда в мыслях о своем. А где он, предел? Наступит ли момент, когда он сможет встать на краю и гордо сказать, что познал всю чародейскую науку? Он боялся этого — ведь после этого придется прыжком броситься в неизведанную пустоту, только чтобы не останавливаться, только чтобы не прекращать поиск, даже если это падение завершится смертью, потому что мысль о том, чтобы существовать в мире, где не оставалось для него тайны и цели, приводила его в отчаяние. Он мечтал об этом — тогда, возможно, он наконец-то сможет обрести покой, заснуть рядом с героями и злодеями прошлого, у подножия трона Богов, среди Титанов. А может, стоя на краю, он увидит новый путь — высоко в небо, чтобы подняться над смертным существованием, приблизиться к богам, занять свое место рядом с ними… Он смотрел на разрушенную Академию, а в голове неуклюже ворочалась мысль, причинявшая тупую боль: вместе с этой старой башней погибла и частичка его самого. Та, которая бегала к таверне вечерами, которая просиживала ночи за книгами, которая готовилась к зачетам и неизменно падала с кровати, к восторгу Карела. Та часть, которая еще была свободна, юна и беспечна. Даже если Академию восстановят, даже если все вернется на круги своя — и в этом Матиуш был уверен — ее не вернуть, не воскресить. Вместе с воспоминаниями о смеющемся Кареле, Кареле с темными кругами под глазами во время сессии, когда они ловили трусливо бегущих из келий тараканов, Кареле в бесформенном балахоне призывников — вместе с ними рухнул некий сдерживавший мага барьер. Он и сам не мог бы сказать точно, что именно он сдерживал, но чувствовал пустоту на том месте, где уже давно что-то было, на месте, располагавшемся подозрительно близко к совести. Он осторожно потянулся к клубящейся тьме, оставшейся на месте высоких и надежных ментальных стен, из-за которых иногда сочилась та тьма, но едва заметно, слишком слабо, чтобы отравлять сознание. Что за мысли он мог бы там прятать? Она походила на тяжелый аромат заморских специй, церковных фимиамов и благовоний для изгнания демонов в одном флаконе — если бы этот запах обрел цвет и текстуру. И она была холодной, обжигающе холодной, словно разверстая могила дохнула ему в лицо. Странно притягательная тьма, которая росла за этими стенами, вбирая в себя каждую частицу зла, которая попадала в душу чародея, сберегала каждую недостойную мысль и взращивала в злейший порок. Но там, в самом ее пульсирующем сердце, было нечто иное, нечто двойственное по природе, способное обернуться величайшим благом или худшим из грехов, и оно было настолько сильно, что притягивало к себе эту тьму, баюкало ее, ковало из нее мощнейшее оружие, чтобы вырваться наружу… Подожди! Скорбь по башне и моя тоже! Мы знали, что такое может случиться, мы будем готовы с этим сражаться. Но не сейчас. Отойди. Не приближайся. Сделай шаг назад. Слушай меня. Не прикасайся к этой тьме, не дай ей почувствовать слабину. Прислушайся ко мне. Прислушайся к звукам настоящего мира. Ну! — … у вас хлеб горит! — А, да чтоб тебя! — колдун досадливо встряхнул рукой, едва удержавшись от ругательств покрепче. Сквозь бледноватое пламя костра на него внимательно смотрел желтыми глазами Интегрити. Так значит, и ему больно, и он тоскует по временам, когда Академия была полна народу — даже если это всего-навсего остаточная ностальгия, наследие сущности башни. Похоже, ситуация в итоге вырисовывается гораздо более сложная, чем ему казалось сначала. Но фамильяр был стар и опытен, он следил за происходящим и удерживал хозяина от неверных шагов… К сожалению, это сделало странную, неизведанную тьму в его сознании еще притягательнее. Принадлежит ли она ему — или она появилась вместе с Интегрити? Что таится в ее сердце? — Попробуй-ка погасить, — предложил он Фармиру, спокойно помахивая тлеющим прутом в воздухе. — Если огонь тебя слушается — заставь его склонить голову и погаснуть, а я посмотрю. — Может, вы его выпустите? — неуверенно предложил юноша, с явным страхом глядя на медленно укорачивающуюся ветку. — Ты в себе не уверен? Это нормально. Давай, попробуй, — Искатель проигнорировал его взгляд. Да, Интегрити… Спасибо. — Мне правда будет спокойнее, если вы его выпустите! — барон явно начал тревожиться. Матиуш только усмехнулся и незаметно подбавил мощи огню. Ну и что ты делаешь, хотелось бы мне знать? Неужели ты не понял? Он, как ни прискорбно, восхищается мной. А сейчас я доверился ему, если не справится — я пострадаю. У него появилась мотивация напрячь силу воли и подчинить себе этот огонек. Нет ничего лучше такой мотивации, всегда открывается не только второе дыхание, но и третье, и четвертое. Если он не сможет сейчас — вряд ли когда-нибудь сможет вообще. Ты так не думаешь? Лично я думаю, что тебе дым в голову ударил. Фамильяр презрительно фыркнул, хотя его телепатический эквивалент ощущался довольно причудливо. Тейн только хмыкнул и многозначительно перевел взгляд на прут. Фармир побледнел; он нахмурился, сжал кулаки, уставившись на горящую ветку. Похоже, сейчас большую часть своей концентрации он тратил на то, чтобы не броситься на наставника и не выхватить ее просто-напросто. Уже похвально — маг часто наблюдал у драконов склонность сначала пробовать грубую силу, а потом уже магию. Хотя он и не ожидал, что у юноши на самом деле получится, Искатель не мог не заметить, что чувствует постепенно нарастающее разочарование. Почему-то он ждал от ученика большего. Может быть, они все выдавали желаемое за действительное… — Да ты глянь только! — Интегрити судорожно ткнул бесплотным пальцем в лицо Фармира. Вид руки, проходящей через голову мальчишки, действительно привлек внимание чародея. В облике полудракона что-то неуловимо изменилось. Может, дело было в глазах, сузившихся и как будто бы засветившихся, но Матиуш быстро понял, что на самом деле это была почти осязаемая аура силы, окружившая юношу. Она была слабее, чем те, что он видел раньше, и человеческое происхождение вносило свои коррективы, но это совершенно точно было то же чувство, которое охватывало его при виде любого черного дракона. Они все были правы! Фармиру от Аттаха действительно кое-что передалось! До Тейна вдруг дошло, что обычно драконы не занимаются гашением огня, а как раз наоборот, поэтому он со своими методами очень рискует превратиться в весело полыхающую головешку. Ему очень захотелось бросить злосчастный прут, но чертовы привитые в Храме и друзьями начатки рыцарства не позволили ему так опозориться. А был бы простым магом — уже сидел бы за ближайшей скалой, бормоча защитные формулы! Он вообще не особенно боялся показаться смешным или слабым — хотя бы потому, что знал, что это не так. Из его самоуверенности, говаривали Билл с Тайлером, корабли бы строить — она, как и дерево, непотопляема, только вот не из дерева сделана. У них месяцы ушли на придумывание шутки, но она все равно не удалась… Огонь вспыхнул, дохнув жаром в лицо волшебнику. Он успел только обругать себя за то, что думал о чепухе, когда стоило поколдовать над собственной защитой, когда пламя неохотно, словно зверь, которого сильная рука взяла за холку и насильно прижимает к земле, улеглось и полностью погасло. — Никогда такого не видел, — возбужденно зашептал Интегрити. — А я уже сам потерял счет прожитым годам! А тут такое — и за считанные часы нашего знакомства! Я надеюсь, ты собираешься его похвалить? Матиуш внимательно посмотрел на ветку. Она была горячей и почти обжигала пальцы, словно Фармир не погасил огонь, а загнал его внутрь. От пальцев чародея по злосчастному куску дерева побежали стрелки инея, и только когда палка полностью побелела, он ее выпустил. Тейн только тогда обратил внимание на то, что эльфы, за исключением друида, отступили подальше. Похоже, их никто не предупредил о происхождении молодого хозяина Гефена… Ну, хоть с вилами и факелами не бросаются. — Я справился? — пробормотал барон, уставившись в землю. — Прекрасно справился, — Искатель похлопал его по плечу, отметив про себя тот факт, что на мгновение мышцы юноши напряглись. Он-то отлично помнил, как сторонились их с друзьями все те драконы, которые не пытались напасть… Включая Аттаха. — Я очень тобой горд. Свистнул эльф-часовой; обернувшись, Тейн увидел небольшой отряд с всадником во главе. Вовремя однако! — Джулиан едет, — он довольно кивнул. — Можно выезжать. — А обед?! — одновременно жалостливо возопили Фармир и Интегрити. — Ладно, после обеда, — уступил чародей, осознав, что отказом обеспечит себе на руках бунт, причем немалая его часть будет происходить прямо у него в сознании. — Точнее, так: готовите на месте, едим на ходу. Но в этот раз хлеб мне поджарит кто-нибудь еще. — Давайте я, — тут же вызвался полудракон, явно травмированный предыдущим опытом взаимодействия наставника и простой палки. Не дожидаясь согласия, он засуетился вокруг костра. — Действуй, — Тейн направился к священнику, сползшему по лошадиному боку. Он выглядел осунувшимся и мрачным, но к витавшим над лагерем запахам принюхивался с некоторым интересом. Это был добрый знак: люди всегда должны испытывать интерес к еде. Ну… «По крайней мере, обычные люди», — вдруг поправился волшебник, не особенно уверенный, откуда вдруг пришла ремарка. — Как все прошло? — негромко поинтересовался он у жреца. — В деревне все погибли, — Джулиан утомленно потер лоб. — Видимо, там еще в самом начале войны успел побывать большой отряд демонов. Мы, в общем-то, мало что смогли сделать, вера и мытье рук плохо защищают от… от последствий разложения. Мы сначала хотели сделать хотя бы братскую могилу, но я не рискнул, нам сейчас только эпидемии чумы не хватало… — Ты прав, — решительно кивнул маг. Чума им и правда не нужна была, за войной и без того приходят болезни, рисковать ни к чему. К тому же, чума в сочетании с некромантами обычно давала в Дарионе трагические последствия. — На обратном пути я заеду туда и… сожгу все. Видят… ладно, пусть будут боги… делать это ему не хотелось. Совершенно. Но все те люди уже мертвы. Им уже не помочь. А вот чума может уничтожить всех... — Я отпел их, но оставить тела вот так лежать… — пробормотал молодой человек и крупно вздрогнул. Тайлера бы сюда, он бы нашел выход. Но Тейн был настолько далек от своего друга-паладина, насколько это было возможно. В том, как успокоить душу и вернуть спокойствие, он не смыслил ровным счетом ни черта, а его интуитивные попытки справиться с собственными проблемами заключались в заметании сора под ковер в надежде, что он как-нибудь сам исчезнет. Но чародей смог обратить внимание, что священника била дрожь, а глаза были пустыми. Наплевав на теоретическое наличие у него гордости, а также на все правила безопасности и присутствие свидетелей, Матиуш осторожно коснулся лба жреца тыльной стороной ладони. Жара не было, но он на всякий случай пробормотал несколько формул, включая слабенькое заклинание лечения. На поле боя им случалось наблюдать действие чумы, которая, в отличие от всего остального, почему-то набрасывалась на жертву очень быстро. Кристиан разбирался в этом гораздо лучше, но и магия Тейна давала неплохой результат на начальных стадиях. Хотя Искатель и был уверен, что это просто шок, он решил перестраховаться. — Они умерли, — медленно проговорил он, припомнив линию поведения паладина. — К сожалению. Мы ничего не можем с этим поделать, но мы должны позаботиться о тех, кто еще жив, и мы действительно не можем принести в Гефен чуму. — Я понимаю, — Джулиан глубоко вздохнул и пригладил волосы дрожащей рукой. — Я просто… не был готов. Аховый из меня священник, похоже, получился… А я еще думал, что меня смертью уже не напугать. — Бред, — уверенно отмел его заявление колдун. — Ты видел смерть, не спорю, но ты видел смерть, с которой надо было бороться, которую можно было победить. А теперь ты встретил ту, которую не мог предотвратить, с которой ты ничего не смог бы сделать. Ты и не смерти боишься, а беспомощности. Это своего рода боевое крещение, если не ломает — делает сильнее. А мы не из тех, кого это ломает. «Сам-то в этом уверен?». Матиуш не мог точно сказать, принадлежала ли эта мысль ему, Интегрити или им обоим сразу, но она однозначно ему не нравилась. Какая разница, сломало ли его это на самом деле или нет? Он герой. Герои не ломаются, все это знают. Значит, и он не мог сломаться — для людей так точно. — Так вот, значит, как вы себя чувствуете постоянно, — вдруг сказал священник. «Нет. Нет-нет-нет-нет. Нет». — Отдохни пока немного. Мы едем в драконий замок перед тем, как возвращаться в Гефен, — Тейн хлопнул его по плечу. — Он ведь прав, этот священник, — заметил Интегрити. — Я бы на твоем месте его послушал. А то и сходил на пару исповедей. Заткнись! Черт. Слушай, я не могу себе позволить раскиснуть вот так и копаться в своей голове, выясняя, когда же и что именно пошло не так, понимаешь? Я и так могу тебе сказать, что пошло не так и почему, и человек в рясе мне для этого не нужен. Но и людям не нужна моя чистая совесть или спокойный сон без сновидений по ночам, им нужен Искатель Миров, который плевал на любые трудности с Архалета. Ты и сам это знаешь, я повторять не буду. Договорились? Сказать-то фамильяр ничего не сказал, но ему и не нужно было формулировать мысль словами, чтобы Тейн его понял. Просто из ниоткуда пришло сложное чувство: и согласие, и неодобрение, и искреннее желание ненавязчиво помочь разгребать навалившиеся проблемы, пока он сам занят чем-то более важным. Это его вполне удовлетворило. Подошел Фармир и протянул ему кусок, с одного края обгоревший до черноты. Комментировать Тейн не стал, просто разломил свою долю пополам и, пронеся половину буквально мимо рта Интегрити, скормил ее Мирабелле, благодарно ткнувшейся носом ему в руку. Впрочем, она тут же испортила все впечатление, попытавшись завладеть остатком пайка: ее зубы щелкнули в опасной близости от запястья чародея, так что он поспешил отойти в сторону и вонзить зубы в хлеб. Да, в качестве упражнения для челюстей эта субстанция была хороша, не более, но он жевал его без отвращения, хотя и без энтузиазма тоже. Фамильяра же это ощущение развлекло на пару минут, но на диво быстро прискучило. Между тем отряд, расхватав свои доли, споро затушил костер, собрал пожитки и приготовился выступать. Джулиан успел немного поговорить с Фармиром и выглядел значительно лучше; зато и сам юный барон стал более задумчивым. Хотя ему, возможно, предстояла встреча с матерью, а еще — с настоящим отцом, здесь было о чем задуматься. Он еще в детстве знал, что Гострим ему только отчим, хотя и заботился, как о родном, но, видимо, сами боги хранили его от знания собственной природы, пока он не прошел испытание огнем и не стал готов к нему. — Все готовы? Выезжаем, — Тейн забрался в седло. Они тронулись с места, три коня впереди, эльфийский отряд следом, кое-кто продолжал без особого интереса жевать скудный паек, не в силах справиться с неподатливой пищей. Интегрити невесомым комом черного меха устроился за спиной чародея. Вспомнив что-то, волшебник обернулся. У тебя нет, случайно, заклинания, которое сработало бы на черном драконе? Так, на всякий случай? Фраза «На случай, если там спятивший дракон, жаждущий крови» вслух не прозвучала, но они оба отлично знали, что подразумевалось этим вопросом. У меня нет. И ни у кого, думаю, нет. Я так и знал. Дальше ехали молча. Путь в любом случае был недолгий — от Академии до крутой горной дороги, ведущей к пропасти и превращенной в замок пещере, было рукой подать. Они проехали мимо темной сырой пещеры, куда магистры первые годы гоняли адептов на практику, где однажды заблудился деревенский мальчик Илик… Он знал тех двух мальчишек, Илика и Люка, подрастающее поколение Верлона, еще по-детски любопытных, из-за этого попадающих во всякие передряги. Он хотел было спросить у Джулиана, не нашел ли он тел двух молодых людей возраста Фармира, но вовремя прикусил язык. Трупы едва удалось бы опознать, если бы священник и рискнул подойти близко. Но он сделал разумный выбор в пользу живых и их безопасности. Он вытащил записную книжку и сделал пометку о том, что деревню надо как можно быстрее сжечь. Лучше всего сегодня, на обратом пути, как он и сказал жрецу. Заодно попробует настоящую магию с помощью Интегрити. Висячий мост через пропасть сохранился, хотя и выглядел на редкость ненадежно. Ему было бы не в первой перебираться через такое, в своих странствиях они с друзьями прошли сотню таких мостов и пропастей, и всегда на той стороне их ожидали враги и сокровища. У Матиуша не было инженерного гения Билла, который после посещения Кордара приобрел немало присущих обычно гномам навыков, но он полагал, что вес пары человек доски и канаты выдержат. Лошадям и отряду придется остаться здесь, пока они с бароном разведывают обстановку. Вырезанная из камня драконья голова на фасаде была обезображена и расколота, а под ней зиял темный проход — ворота были начисто уничтожены. Кто-то здесь точно побывал. — Ждите здесь, — велел маг Солорану и Джулиану, снял с седла посох и махнул рукой Фармиру, приглашая его за собой. Вблизи мост внушал еще меньше доверия, а летать ни один из них не умел. Значит, если канаты внезапно подведут, полагаться придется только на реакцию. Со своей стороны Интегрити, в некотором смысле специалист в разного рода сооружениях, был почти уверен, что мост выдержит. Его «почти» слабо обнадеживало. Покрепче сжав древко посоха, Искатель вступил на мост, даже сквозь сапоги чувствуя, как натужно заскрипела вся конструкция. Он едва не плюнул на всю затею и не повернул, но сразу за ним шел полукровка, бледный от напряжения, но все же достаточно уверенный в себе, чтобы переставлять ноги. Уж это-то он может для него сделать. Тейн вздохнул и осторожно пошел дальше, стараясь не думать о перспективе свалиться в бездну и бесславно закончить жизнь в этих горах, пытаясь попасть в драконий замок, где нет ни сокровищ, ни дамы в беде… Ни даже какого-нибудь магического артефакта! Уже с середины моста он многоопытным взглядом оценил разрушения и понял, что едва ли что-то ценное уцелело внутри. Но ведь все может быть! Он сошел на землю, испытав острое облегчение. Судя по лицу барона, он чувствовал себя так же. — Как вы думаете, он там? — шепотом спросил Фармир. — Черного дракона вообще сложно не заметить даже в темноте, — ухмыльнулся Матиуш, глядя в темный коридор. — Но нет, его там нет. — Откуда вы знаете? — удивился барон. — Если бы там был живой дракон, мы бы с ним уже встретились. Если бы там был мертвый дракон, мы бы уже встретились с его запахом, поверь моему прискорбно богатому опыту в отношении первого варианта и очень неприятному опыту встреч с костяными драконами в отношении второго, — вздохнул колдун. — Аттаха здесь нет. И я думаю, его здесь нет уже давно… Он подобрал камень и швырнул его в темноту, послушал, как он сухо отбивает удары по полу. В далеких переходах врезанного в гору замка что-то зашуршало, но большей частью это было эхо и те звуки, которые неизменно раздаются в покинутых домах. Шорохи. Поскрипывания. Ничего удивительного или подозрительного, хотя зайти все же стоит, чтобы окончательно убедиться, что здесь никто не прячется. И, конечно, что здесь не осталось каких-нибудь ценностей. По драконьим меркам черный из Верлонского леса был беднее церковной мыши (не без участия предшественника Гилберта, Тайлера и Тейна на посту Королевского Искателя Сокровищ), но все же кое-какие мелочи могли остаться… — Сюда вламывались, — указал Искатель. — Это я могу тебе сказать и без помощи воина. Вламывались снаружи. Демоны прошли, наверное, по всему замку, но не встретили сопротивления, пока что я никаких следов схватки не вижу, ни физических, ни магических, а уж эти-то остались бы. Аттах успел уйти, взяв с собой Гелену. Они в безопасности, где бы они ни были, хотя я поставил бы на Лабиринт. — Жаль, — тихо сказал Фармир. — Я уже думал, что увижусь с ними, смогу что-нибудь узнать о себе… — Когда восстановится сообщение с Эллинией, ты сможешь попросить Кей-Леара справиться о них от моего имени, в Лабиринте оно имеет кое-какой вес, — рассеянно отозвался Тейн. — Это хороший замок, Аттах даже провел сюда горячую воду для твоей матери. Интересно, система сохранилась? Мы могли бы со временем разместить здесь гарнизон, если дракон не вернется. — Я бы не отказался здесь пожить, — признался Фармир, и Матиуш наконец вспомнил, что у юноши имеются кое-какие права и на эти владения. Ну и ну, а этот парень вступает в жизнь с очень солидным наследством! — Ты не возражаешь, если мы зайдем осмотреться? — спросил Искатель. Юноша кивнул, и они углубились в темные коридоры. Хотя ни один из них не носил бряцающих доспехов, их шаги все равно гулко отдавались под потолком. Даже, наверное, легконогие эльфы не смогли бы пройти здесь бесшумно, потому что даже движение ткани, даже самый тихий вздох был слышен отчетливо. Колдун зажег свет в навершии своего посоха, но рой зеленоватых и золотистых магических огоньков, следовавших за зачарованным кристаллом, скорее подчеркивал окружавшую их темноту, чем разгонял, да еще и бросал на лица жутковатые глубокие тени, так что лицо Фармира походило на посмертную маску, расколотую пополам упавшей на лоб прядью темных волос, а в прорезях которой зловеще горели нечеловеческие зеленые глаза. Себя Тейн со стороны не видел — попадавшиеся им зеркала были разбиты, да и рассматривать себя в осколках не было ни времени, ни желания, — но подозревал, что производил не менее потрясающее впечатление. Повсюду виднелись следы погромов: шпалеры, кое-где висевшие на стенах для красоты и тепла, были сброшены, разорваны и опалены, двери висели на петлях или валялись на земле, а в комнатах, в которые полудракон и волшебник заглядывали, словно прошелся торнадо. Что не было вынесено — а пустота на неположенных местах особенно бросалась в глаза, — то было сломано или так или иначе осквернено и испорчено. Демоны были очень в себе уверены, раз позволяли себе такое нахальное мародерство. Лишнее доказательство тому, что хозяев здесь уже не было. Тейн не пошел в большой зал, где в свое время его принимал Аттах, он направился прямиком к логову дракона. Логично полагать, что он станет хранить самое ценное в комнате, где змеиный запах опасности будет отпугивать хотя бы часть воров. Разорители добрались и сюда — немногочисленная мебель, поставленная наверняка ради Гелены, была перевернута и изрублена топорами, люстра сброшена на пол. На стене раньше висела картина, изображавшая двух влюбленных вместе — какой-то вандал искромсал холст, и он полосами свисал из рамы, с которой ободрали даже декоративную позолоту. Фармир кое-как приладил на место несколько частей картины и теперь зачарованно смотрел на антрацитовую хищную морду, на тонкую руку его матери, спокойно лежавшую на мощной изогнутой шее… Магу кольнуло сердце: у него самого даже портрета не было, все никак не удавалось выкроить время. Он не сможет посмотреть на лица пропавшей жены и дочери даже на картине. Скоро он даже черт их вспомнить не сможет… Отвернувшись от жалкой пародии на семейное воссоединение, Тейн собрался было заглянуть в шкаф, но тут под его ногой что-то хрустнуло. Наклонившись, он подобрал маленький круглый медальон, оброненный, очевидно, мародерами в спешке. На крышке были выгравированы инициалы Гелены. Повинуясь внезапному порыву, колдун открыл его: с одной половинки на него смотрела миниатюрная версия того же портрета, что висел на стене, с другой — Фармир, каким он был в те времена, когда Искатели только начинали свой путь. Руки Тейна затряслись от плохо сдерживаемой ярости. Он едва удержался, чтобы не швырнуть безделушку в стену — спасло только присутствие барона. Почему?! Почему мальчишке достается такая память, такое свидетельство, что были у него родители, которые любили друг друга и его самого, тогда как у него самого нет ничего, кроме воспоминаний? Почему Фармиру даровано утешение смотреть на изображения в медальоне и надеяться, тогда как он должен вгрызаться в пласты памяти, чтобы отвоевать у нее улыбку Феаноры или смех Анны? Боги, разве он настолько грешен? Разве этот мальчишка настолько добродетелен, что заслужил то, в чем магу было отказано? Он сверлил взглядом талантливо изображенные лица, мечтая только об одном — сжечь этот медальон, чтобы никто не узнал, чтобы не давать другим надежду, которой сам он был лишен. И из холодного сердца в самом дальнем уголке сознания едва заметно наползала не запертая больше тьма, осторожно вытягивая щупальца и отравляя мысли своим зловонным дыханием. Матиуш прикрыл глаза, стараясь справиться со злостью. Это уже не в первый раз, это пройдет. Теперь это давалось легче. Фармир не виноват в его трагедии, он не имеет к ней никакого отношения. Он всегда полагался на свой ум, так почему логические доводы кажутся ему сейчас такими раздражающими? Интегрити молчал, но Тейну казалось, что его руки касается узкая бесплотная ладонь в молчаливом жесте поддержки. Мгновенно вспыхнувшая злость — он что, теперь будет здесь все время?! — быстро улеглась, сменившись опустошенностью и невнятной виной. Что он так ополчился, и правда ведь? Добрые вести принадлежат сейчас всем. А Билл и Амели пообещали поискать его семью в Гринворте и Арлании. И — ему нужно доверие его людей, иначе все рухнет без шансов хоть когда-нибудь восстановиться. Тьма, оставшаяся незамеченной, отползла обратно в свое убежище, но не отступилась. Она выжидала подходящего момента. — Фармир, — позвал волшебник, порадовавшись, что полностью контролировал свой голос и интонации. — Это явно принадлежало твоей матери. Думаю, ты должен забрать его. Барон несколько секунд смотрел на миниатюры, потом захлопнул крышку и отвернулся, но Матиуш успел заметить, как исказилось его лицо. Он еще совсем молодой, вспомнил колдун, и явно смог спасти себя самое в прошедшей войне, раз все еще может плакать. Он тактично выждал, пока Фармир справится с собой — довольно быстро, слишком даже быстро для человека. — Спасибо, — наконец поблагодарил юноша слегка сдавленным голосом. — Это для меня много значит. — Я думаю, нам больше нечего здесь делать, — заметил Матиуш, посмотрев на кучу пыльных тряпок, в которую превратились тяжелые бархатные портьеры. — Демонов здесь нет, Аттаха тоже. А нам лучше вернуться в Гефен засветло, чтобы не волновать Реску и не рисковать лишний раз. Мало ли что здесь бродит ночами по дорогам. Например, вольноопределяющиеся некроманты, носящие титул лорда? Цыц!