Phoenix

— Лети-и-и-ит! Не уточняя, что и откуда именно летит (и так же ясно, что не повышение!), Алессия развернулась, за плечи прижимая к себе раненого солдата, и зажмурилась, ожидая удара. Он последовал — под ногами магички содрогнулась земля, в измазанное сажей лицо и опаленные веки дохнуло жаром и тут же схлынуло. Она позволила себе глубоко вздохнуть, пропуская горячий воздух через пересохшее горло. Еще раз пронесло. Рано или поздно эта удача закончится… но не сейчас. Не дождетесь. Раненый едва слышно застонал, и целительница, опомнившись, разжала пальцы, глубоко впившиеся в его плечи. Тоже хороша, от снарядов бережет, а сама калечит… — Идем, — она подняла мужчину на ноги и подперла сбоку, чтобы не заваливался. — Вон туда, где лазарет, давай-давай. Он с трудом переставлял ноги. В самом начале боя она еще таскала раненых на себе, но сейчас на это не было ни сил, ни времени — слишком много было нуждающихся в ее помощи, а спину немилосердно ломило. И если идет — значит, жив еще, работа для целителя, а не жреца, такого же измотанного и отчаянного, но вынужденного к тому же опускать ткань на пустые, замершие лица, не зная еще, получится ли похоронить, или через пару минут все живые еще люди лягут рядом и станут пиршеством для ворон. Она не завидовала храмовникам — ведь ее дело только живые люди. Алессия побывала не в одной битве, но на ее памяти эта — единственная, которой нет конца. Нет и прогноза. Она худо-бедно отгоняла мысль о том, что творилось в столице, потому что иначе от надежды оставалась такая малость, что и говорить о ней не стоило. А без надежды… Магичка свалила солдата на первую попавшуюся свободную лежанку, выпрямилась, со стоном потирая поясницу. Как пить дать сорвала, завтра ох как весело будет… Такая тривиальная мысль в разгаре смертного боя так развеселила ее, что Алессия расхохоталась в голос, не обращая внимания ни на пациентов, ни на коллег, ни на немилосердную боль в спине. Удар. Чародейка покачнулась, но устояла на ногах. Она рассеянно проследила за парой людей, пытающихся погасить новый пожар во внутреннем дворе Гефена. Толку-то? Демоны метают огненные шары быстрее, чем защитникам удается справиться с возгоранием. Целительница свирепо мотнула головой, вытряхивая упаднические мысли; спутанные рыжие волосы, золотыми бликами отражающие пламя, плотной завесой упали на лицо, на несколько секунд отгородив ее от окружающего мира. Как в детстве, когда достаточно было укрыться лоскутным одеялом, чтобы спрятаться от любого зла. Как совсем недавно — рядом с ее верным паладином, набросившим ей на плечи свой плащ, чтобы не замерзла… И ведь оба раньше считали, что такие прогулки совершают только влюбленные в слезливых романах о большой и прекрасной любви. Надежно укрытое от чужих глаз кольцо жгло кожу не слабее демонического огня, но этого хватало, чтобы теплилась искра в душе рыжей. Та самая, которую полюбил паладин. Алессия порывистым движением сгребла волосы и откинула их с лица. Шпильку она потеряла еще пару часов назад, а сходить за другой времени не было. А отрезать жалко. Даже если, может, и недолго жить уже осталось. А пока она жива, она будет работать. Целительница она или кто?! Самопожертвование и сострадание, чтоб им пусто было… Магичка уже собралась снова выбраться под обстрел, чтобы вытащить с поля боя очередного раненого — даже если это бессмысленно и они все не доживут до рассвета — когда ее перехватила одна из коллег. Глядя в ее обезличенное лицо, покрытое копотью и кровью, Алессия не сразу даже вспомнила ее имя. — Рута, — наконец опознала она. — Останься здесь, — младшая волшебница махнула в сторону неровных рядов, между которыми неупокоенными призраками сновали лекари. В бою зачастую и между солдатами стирается разница в рангах, так что говорить о целителях? — У меня резерв истощился, мой черед таскать. Рута, не дожидаясь ответа, бросилась бежать по двору. Алессия, сама не зная зачем, проводила ее взглядом. Ее ученица, совсем молоденькая еще девочка, обожавшая возиться с маленькими пациентами… Рыжую капризы детей быстро выводили из себя, но у этой девушки хорошо получалось. Старшая магичка всегда держала в памяти самое важное, когда дело касалось ее коллег. Самое важное для работы, но редко — о самом человеке. Как лекарю, ей слишком часто приходилось отпускать людей. Про себя она полагала, что так защищает свой профессионализм и здравый смысл. Потому что иначе пришлось бы рассыпаться на миллионы частей не один раз, когда паладин… погиб… а ежедневно. Она слишком поздно заметила огненный шар, маленьким солнцем вспыхнувший над самой головой торопящейся магички. Из горла Лесси успел вырваться короткий, захлебывающийся крик, но ему не хватило времени долететь до обреченной девушки. Короткая вспышка, кляксой отпечатавшаяся на внутренней стороне век. И черная, обожженная воронка на месте живого человека. Вот так просто. Только что была — и больше нет. Наплевав на священный долг и прочие громкие, напыщенные понятия, Алессия молча смотрела на яму. Рута окончила Академию в прошлом году, очень талантливая девушка, пусть и не нюхавшая настоящей жизни с ее превратностями… была. Перед такими обычно становится стыдно за мир. Она и сама когда-то такой была, но налет разбойников, случившийся, когда ей было тринадцать, многое изменил в ее мировоззрении. Она бы никому не пожелала такое пережить. А Руте теперь уже и не придется. Ее больше нет. Кулаки целительницы сами собой сжались от вспыхнувшей поярче демонического огня безадресной ярости. За что?! Зачем они рискуют своей жизнью, ползают в грязи и крови ради незнакомых людей, которые, скорее всего, забудут даже спасибо сказать за свое спасение?! Зачем одни тратят на это лучшие годы своей жизни, отдают все силы ради чужого здоровья, оставаясь опустошенными стариками к сорока годам — или не доживают до рассвета, пытаясь спасти еще одного неизвестного солдата?! Почему она все еще здесь, а не ушла подземным ходом, не телепортировалась, бросив безнадежную, заранее проигранную битву? Не считая того, что бежать все равно некуда, демоны их найдут, а пленных они не берут? Негнущимися пальцами она нащупала на шее оставшийся от паладина оберег — простой, потертый, но словно бы до сих пор хранивший тепло его тела. Он… он никогда его не снимал, только перед самой смертью передал ей, чтобы боги продолжали ее хранить, раз сам он не сможет. Кольцо и оберег. Вот и все, что от него осталось. Даже лицо в памяти блекло… но только не голос. Только не нежность, с которой он касался ее лица. Она ни разу не назвала его имени с тех пор. Потому что это имя было единственным, от которого у железной леди, Алессии, примера для всего целительского корпуса, перехватывало дыхание от так и не выплаканной боли. Она знала, почему она все еще была здесь. Она — целительница. И она помогает людям. Она не может отступить сейчас, потому что эта трусость навеки запятнает ее имя и его светлую память. И пусть все лицемерные рассуждения о меньшем зле — дескать, лучше хоть кого-то спасти, чем потерять всех — отправляются к демонам в задницу. Она здесь не из-за них. Да, глупо. Да, слабоумие и отвага. Но если она сбежит, то потеряет себя саму. Вот ведь гадство. Неужели все эти жертвенные герои каждый раз чувствуют себя так? Магичка порывисто утерла лицо рукавом, хотя толку от этого было чуть меньше, чем никакого. Горевать будем потом, а сейчас — за работу!