Phoenix

Колени болели. Эта глупость ощущалась особенно ярко на фоне приглушенных чувств, как будто Джулиан упал в глубокий колодец, а все они — страх, надежда и прочие — остались наверху и пытались докричаться до хозяина. Веночек смазанных лиц на фоне неба, на котором, несмотря на дым и чад, поблескивают воображаемые звезды. Вниз вместе с ним провалилась только вот эта дурацкая боль и совсем уж неуместная веселость. Вот он, стоит на коленях у постели очередного умирающего, который уже простился с жизнью и надеется на последние слова утешения. А жрец, одними губами повторяя заученную молитву, в такой момент думает, что у него болят колени. Даже уже не спина, не голова, не душа — а колени! Смех да и только. Не считая жуткого гложущего вопроса. Джулиан Блэкуотер был умным парнем. Еще хитрым. И язык у него был ловко подвешен. Одним словом, трактовать священные книги и разводить демагогию на пустом месте он умел, более того — любил, и эти два занятия отвечали ему взаимностью. Похоже на одно из тех упражнений на ловкость, которые он выполнял будучи вором, только со словами. У него было доброе сердце (под всем лукавством, конечно), и он действительно хотел помогать людям. Причинять добро, так сказать. Поэтому он и стал не просто священником, а хорошим священником. Но никто никогда не спрашивал у него, верит ли он на самом деле. Во-первых, это воспринимали как должное. Во-вторых, он не почитал маленькую ложь во благо за грех, и все равно соврал бы. Он был в этом хорош. В конце концов, он ведь жрец. Но самому себе врать было гораздо сложнее. Ответ был — да понятия не имею… Зато честно. Стоя на коленях у постели умирающего, слушая его сбивчивую исповедь и рев пожара снаружи, Джулиан думал совершенно о другом. Ну, не совершенно, а довольно близко. Он провожал человека в последний путь, но на деле не знал, куда именно он отправится. Он пытался одарить других надеждой и верой, которых у него не было. Было в этом что-то глубоко воровское, шарлатанское — как игра в карты в долг, на несуществующие деньги. Неудивительно тогда, что он так в этом талантлив, ведь жонглировать и играть словами немногим сложнее, чем тремя наперстками и каштаном, который в нужный момент надо ловко спрятать в рукаве. Детская, казалось бы, забава, и все равно уже сотни лет люди ведутся на эту игру. А на религию и того дольше. Эти люди умирают, а он подсовывает им иллюзию покоя, в которую, как и положено хорошему жулику, он сам не верит! Джулиан Блэкуотер был очень талантливым вором. Очень талантливым обманщиком. Шепотом молясь об очередной жертве демонов, он не чувствовал даже печали. Только тупое раздражение от неприглядности правды. Кто вообще слушает эти молитвы? Кто заботится о том, чтобы после смерти мы не просто перестали быть, а отправились… куда-нибудь? Если боги есть — как они могли это допустить?! Храмовник знал, что эти мысли — откровенная крамола, богохульство, если бы коллеги узнали — мало бы не показалось. Да и без коллег его уже должна поразить молния с небес… Он с трудом сдержал ухмылку. Боги не смогут придумать ничего хуже, чем то, что с ними уже произошло. По правде говоря, он сдерживался только ради людей: пусть хотя бы у них останется клочок надежды, а они и не знают, Колени протестующе скрипнули, когда молодой человек поднялся на ноги и, помедлив, набросил драную простыню на побелевшее, неподвижное лицо. Он не знал имени этого человека. То есть, он, конечно, его назвал, но Джулиан его прослушал и всю дорогу безадресно бормотал безликое «Да, сын мой» и вариации на тему. Аж самому тошно. А теперь из-за него никто не сможет написать его имя на могиле… Если только будет она, эта могила. Он помнил, как они один раз с другими учениками пришли в главный храм в Кронберге, когда там не было паствы. Только они — будущие жрецы. Товарищи разбрелись по всему храму — кто к реликвиям, кто к алтарю, кто куда. Они передвигались тихо, точно тени, шурша мантиями и не осмеливаясь даже шептать. Каждый хотя бы раз, но помолился. И лица у всех стали такими похожими из-за разлившегося по ним блаженства и умиротворения. Даже у Джулиана. Только у него это была умелая маска. Так было проще заниматься своими делами, не привлекая внимания. Он смотрел на витражи, на цветной свет, падавший на каменный пол, на танцующие в лучах закатного солнца золотистые пылинки и не мог не подумать, что дом божий поразительно привлекателен для прихожан. Как будто… их пытались сюда заманить, а не вознести хвалу небожителям. Он смотрел на священные реликвии и не мог не прикидывать их примерную стоимость. Эти мысли точно не приличествовали юному послушнику. И самое забавное — это обмануло не только товарищей, но и их наставника. Один Арон Демион, кажется, заподозрил, но ничего не сказал. Не то считал, что сомнения закаляют веру, не то… Блэкуотер не знал, что еще мог подумать старый архиепископ. Они были слишком разными, чтобы бывший воришка мог влезть в шкуру храмовника. Но сам Джулиан тогда впервые заподозрил, что с ним что-то не так. А теперь это подозрение неумолимо перерастало в уверенность. Он бессильно оперся о край койки, наблюдая, как столь же усталая Алессия тащит мимо него окровавленного солдата. Ее некогда светло-серая практичная одежда стала темно-бурой от сажи и кровавых пятен, слившихся в один тошнотворный цвет. На лице целительницы застыло выражение хмурой и горькой целеустремленности. Сделает или сдохнет. А священник между тем не мог ответить на один-единственный вопрос. «За что?!» Но небеса безмолвствовали. Боги не хотели брать на себя ответственность за людей. Джулиан внезапно это понял. Это же слова. Ими можно играть. Это ведь совсем как ловкость рук, давно ему знакомый фокус. Люди живут и верят в высшую силу, потому что им нужно во что-то верить, ведь иначе придется признать, что они не властны над собственной жизнью… Но и боги ее не контролируют. Их, может, вообще нет. Его старый наставник любил повторять, что боги — это то, во что верят люди. Поэтому они и воплощают надежду и любовь. Но сейчас надежда и любовь им не помогут. И людям придется справляться самим. И они справятся, потому что они гораздо сильнее, чем думают. И… если он будет повторять это себе снова и снова — то они переживут эту битву. Потому что боги — это то, во что верят. И Джулиан нашел себе богов на эту ночь.