* * *
Изнеможение настолько сильно, что сон мой глубок и безбрежен. Утром образы комнаты мучительно долго создают общую картину. Трагедия прошлой ночи тоже не сразу обретает свою целостность. Воспоминания возвращаются неохотно и почему-то с самого конца. Непроизвольно вскрикиваю и кошусь на свои страшно пустые руки. И наконец замечаю тебя, мой демон, в пастельных отблесках солнца. — Себастьян… — шепчу, едва сдерживая подступающую истерию. — Где же они… Ты с готовностью протягиваешь мне чёрные перчатки. Я моментально перехватываю их. И безотчётно прижимаю к груди, точно раненого зверька. Миг молчания между нами. Миг моей спонтанной сентиментальности. Что равноценно проявлению уязвимости. Однако у тебя, Себастьян, поразительное чувство такта. Поэтому ты делаешь вид, что наливаешь чай, отвернувшись к окну. А у меня теперь есть драгоценное время для подбора формальной мимики. Ответ звучит на секунду раньше моего вопроса: — Никто не знает, господин. Джек Потрошитель для общественности совершенно другой человек. — Спасибо. Спасибо, Себастьян.* * *
Как правило я не злоупотребляю утверждениями. Использую исключительно проверенные и выверенные опытом. Благодаря прочному фундаменту до сих пор я был твёрдо убеждён в одном: ощущения хуже, чем я испытал на грани своей смерти, как такие невозможны. Что ж, теперь признаю, что заблуждался. Ведь после гибели Мадам Рэд мне не становится ни на йоту легче. Ни через неделю. Ни через месяц. Ни через три. Осколки из осколков... не собираются воедино вспять. Вероятно, после множества мрачных событий я утратил способность оправляться от потрясений. Мои душевные раны скооперировались в сговоре в период моей наибольшей нестабильности. И успешно терзают меня общими усилиями. Травмы прошлого и раны настоящего. Мои старые знакомые, ночные кошмары, вторгаются в сны. Опять. И теперь в три раза чаще, чем прежде. Они приобретают новые устрашающие черты: когда я лопатками касаюсь жертвенного алтаря, так и не достучавшись до своего демона... Моим убийцей неизменно оказывается тётушка Энн. Сны атмосферны как реальность, поэтому я выгрызаю себе путь из личного Ада с оглушительными криками. Задыхаюсь, бьюсь в ознобе и рыскаю глазами в темноте в поисках Мадам Рэд. Моего родного убийцы с кровожадным оскалом на лице. — Я здесь, мой лорд, я рядом. Твой спасительный голос и ощутимые прикосновения к плечам без устали помогают моему рассудку вынырнуть со дна безумия. Постепенно осознаю реальность. И выдыхаю с облегчением только в момент ответного цепкого касания рук к твоим плечам. Моего единственного оставшегося якоря в этом мире.* * *
Покуда сны кажутся реальностью, я кое-как держусь на плаву. Но как только я идентифицирую реальность как сон... всё катится в пропасть. Провожу в спальне большую часть суток, однако практически не сплю. Стоит мне позволить себе такую роскошь — сюжет всегда один. Самостоятельные схватки с кошмарами никогда не заканчиваются в мою пользу. Это факт. Потому избегаю их как могу. Редкие моменты провалов в дремоту и возвращения обратно продуманны: отключаюсь в неудобной позе, с сомкнутыми руками подо ртом. Не кричу, привлекая твоё внимание: глубокого погружения в подсознательность больше нет. По этой же причине отсутствует сильно выраженная реакция. Врываюсь в сознательность с бесшумными рваными вдохами или приглушенным руками стоном. Почти полноценная бессонница накладывает на меня ощутимые признаки. От нескольких дней рассеянности и нервозности я перехожу к краткой стадии раздражительности. А затем в моём теле воцаряется непробиваемая индифферентность. Визуальные показатели моей потухшей внешности легко списать на траур. Касательно моего странного поведения... оно и так было свойственно мне. Периодически рассудок выражает протесты и тускнеет от истощения. И тогда мне приходится выпадать из реальности на считанные мгновения. Тем не менее, сдаваться не собираюсь. И насильно возвращаю сознание в колею будней. Пока однажды ситуация не становится критической. Заурядный день. Очередной день войны со сном. Борьба всё ожесточённее, поэтому пытаюсь больше двигаться: на ходу гораздо проще не уснуть. Прогуливаюсь по саду в твоём сопровождении, обсуждая планы на завтра. Импульсивно останавливаюсь около нежных роз, которые в подступающей вечерней тьме кажутся серебристыми фонариками. В какой-то миг нежное сияние неуловимо окрашивается беспокойным алым, а в разуме тотчас всё гаснет. Когда я отчаянно пытаюсь нащупать путь обратно к ускользнувшему свету, меня поглощает красное марево. И в этом кровавом пространстве ко мне хищно приближается голодная фигура Мадам Рэд. Её голос вкрадчив, шипящий и безжалостный. «Сс-сиэль...» (— Мой лорд?) «Ты никуда не денешьсс-ся, гнуссс-сный ребёнок...» (— Господин, что с вами?) «Ты причина всех бед, Сс-сиэль». (— Вы у себя в поместье, мой лорд, вы в безопасности.) «Тебе не сс-стоило рождаться». (— Возвращайтесь, мой лорд, возвращайтесь.) «Ты за всс-сё заплатишь!..» (— Я здесь, мой лорд, я рядом…) Я не дотягиваюсь к свету, но свет, вместе с тёплым прикосновением к затылку, лиловыми мерцающими искрами рассеивает образ Мадам Рэд и ведёт меня за собой. Открываю глаза. Розы опять безмятежно серебристые. А глаза твои пламенеют буйным багровым. Я держу руку с ослепительно сияющей пентаграммой и слабо шепчу: — Ты здесь, ты здесь… Ты рядом.* * *
— Итак, господин. Я обречённо смотрю на разъярённого тебя. Рассудок шепчет, что из этой ситуации легко я не выкручусь. — Как давно вы не спите? ...или не выкручусь вообще. — Десятый день. Ты молчишь — наверняка прикидываешь значимость этой цифры для человеческого организма. Шумно вздыхаешь, устало касаешься лба. И тихо, уже без злости и раздражённости, вопрошаешь: — Что вас гложет, господин? Я смотрю на тебя пустым взглядом. — Ты сам знаешь — ночные кошмары… — Нет, вы довольно успешно справлялись с отголосками прошлого до некоторых пор. Здесь замешано что-то другое. Я догадываюсь, в чём дело, и почти уверен, что прав, однако я хочу услышать вас. Итак, я повторю вопрос, — ты решительно делаешь шаг вперёд, — что вас гложет, мой лорд? Мой рассудок стряхивает с себя цепкую власть сонливости и взирает на тебя заинтригованно: ты заявляешь, что уверен в верности своих предположений. И при этом требуешь озвучивания аналогичной информации. С какой целью? Но также мой рассудок вполне обоснованно считает, что, поскольку ты его спасаешь, то имеешь полное и безоговорочное право знать, от чего конкретно. Почему-то он не напоминает о том, что откровенные беседы душевные для нас не совсем характерны. Даже простые задачи на фоне бесконечной усталости кажутся непосильными и требуют огромной концентрации. Я активно потираю виски и медленно излагаю: — Мне снятся другие кошмары. Постоянно. Не позволяю себе засыпать. Дремаю изредка. Очень недолго. Я не хотел, чтобы ты узнал. Когда мои ужасы стали чаще и страшнее, чем обычно. Ты бы заподозрил. Больше нет религиозной группировки. Только тот же зал. Я. Мадам Рэд. Даже тебя нет. Зову. Но тебя нет. Эти сны… они в тысячу раз реальнее. Теперь я не осознаю, что сплю. И когда Мадам Рэд меня таки убила… Тогда перестал спать. — Вот оно что... Ты делаешь ещё несколько шагов навстречу и неожиданно опускаешься на колено. А затем проницательно, глядя в мои побитые глаза, произносишь: — Вы вините себя в смерти Мадам Рэд? Мой рассудок смотрит на тебя в ошеломлении: как ты нашёл ответ, который он сам так и не отыскал? И когда озарение наконец приходит... У меня открывается второе дыхание. Точно резервная сила с неизвестного до сих пор источника вливается в вены и слова. — Я превознёс свою личную боль до немыслимых высот. Для меня несколько лет было несокрушимой догмой то, что ничьи страдания не могут сравниться с моими. Не было даже мысли, что у каждого своя значимая травма, каждый носит её в себе и нуждается в исцелении. И если я был не в состоянии даже признать возможность её наличия... как я мог заметить боль родного человека? Мадам ведь хотела помочь мне… на самом деле, если бы я был хотя чуточку отзывчивей, то это помогло бы ей. А я что? «Мне ваша жалость не нужна»! Я не осознал, что она скрывает свои эмоции за барьером, подобно мне. И я не предугадал исхода той ночи, я ведь мог предотвратить. Мог, мог, мог… Когда Мадам Рэд, поражённая насмерть, упала, мой мир рухнул вместе с ней. Мой мир разбился вдребезги. Стал осколками осколков, понимаешь? Как я выдержал церемонию похорон — не представляю… Виню ли я себя в смерти Мадам Рэд? Да, определённо, виню только себя. И теперь наказываю себя во снах. Когда я заканчиваю свой болезненный монолог, начинаю ощущать, как сильно меня трясёт. И чувствую торжествующую влагу на щеках в дикой пляске. Но мне в данный момент безразлично. Неважно, что я допустил слабость и показал свои слёзы. Даже если у тебя они не вызывают ничего, кроме омерзения, тоже безразлично. Ты, будто в ответ на суждения о «безразлично», аккуратно касаешься моих промокших щёк и следуешь контурами нижних век. Но слёзы не убираешь. — Позвольте этой скорби уйти безвозвратно. Плачьте, не сдерживайтесь, милорд. Это последнее, что мой рассудок ожидает от тебя услышать, несмотря на принятие многого другого. Например, твоих рук на моих трясущихся руках в данный момент. — Благодарю, что поделились. И позвольте дополнить вашу точку зрения. Не могу назвать вашу боль недостойной и малозначимой. Потому что пережитое велико даже для нескольких человек одновременно. В ту ночь вы не видели то, что видел в воспоминаниях Мадам Рэд я. Поверьте, вы не были причиной её боли. И помочь исцелиться ей вы были не в силах, мой лорд. Помощь должна быть своевременной. Когда Мадам действительно можно было спасти, уберечь от помешательства, вы были далеко отсюда, в плену. К тому же... Как человек, не справившийся с собственным несчастьем, может побороть несчастье другого? Бесконечно жаль, что вам пришлось столкнуться с огромным горем. Бесконечно жаль, что Мадам Рэд прошла через многие мучения тоже. Но если кто-то и виновен в гибели Мадам Рэд, то точно не вы. Вы уже ничего не можете сделать, кроме как сказать «Да, мне искренне жаль, что всё закончилось именно так». И я советую вам сделать это, мой господин. Прямо сейчас. Мой рассудок смотрит на тебя озадаченно. — Что ты имеешь ввиду... — Вы просто уснёте, милорд, и поговорите с Мадам. Вы готовы? Я сглатываю страх и беспомощно смотрю на тебя. — Я буду там, господин. Я буду рядом.* * *
В этот раз чётко понимаю, что в действительности я — в безопасности. Под твоим чутким присмотром. И здесь, во сне, я также успешно пребываю под твоим покровительством. Вокруг меня соткан невидимый легчайший кокон тепла, о котором не было речи. Но тем не менее... Спасибо за щит от колкого отчаяния, Себастьян. Официально заявляю: мой разум всё-таки слетел с катушек и спятил. Я. Добровольно. Впустил. Своего. Демона. В. Подсознание. И. Позволил. На. Него. Влиять. Когда я поднимаю голову, глаза встречают поджидающую меня в нетерпении Мадам Рэд. А рядом с ней — образы её невыразимо тоскливого прошлого, показанные Себастьяном моему подсознанию. «Сс-сиэль...» Мадам Рэд крадётся ко мне свирепой голодной кошкой. А я, едва переборов груз чужой раны, сочувственно протягиваю руку и мягко прошу: «Давай поговорим о твоей боли, тётушка Энн».* * *
Мои слова действительно имеют нужный эффект. Ведь чувство вины в облике моей родственницы вонзает в себя стилет — и прекращает существование. А я порывисто целую бледную щеку и закрываю глаза Мадам Рэд со словами «Мне бесконечно жаль, что всё закончилось так чудовищно, тётя Энн».* * *
«Я думаю, что уже должен проснуться, Себастьян». «Мы ещё не закончили, милорд». «Разве?» Ты уводишь меня из обители кошмаров и останавливаешься через пару минут. Вокруг тишина, глубокая ночь и... Я смотрю на надгробие передо мной как на лютого врага. «Зачем мы здесь?» «Всё просто, господин: собрать осколки осколков воедино недостаточно. Осколков не должно остаться вообще. Вам пора исцелиться полностью. Избавиться от всех теней прошлого. И есть лишь один способ сделать это...» Ты выразительно смотришь на надгробие, что заставляет меня уделить больше внимания этому очередному воплощению смерти в моей жизни — и со смятением разобрать надпись «В память о Сиэле Фантомхайве». «Вами правит бремя пережитого. И оно вас разрушает. Пора поговорить с самим собой тоже — и отпустить того маленького истерзанного мальчика. Вас ждёт будущее, милорд. И путь туда закрыт прошлому». Может, мой разум не совсем адекватен, но некоторые несоответствия он всё же способен замечать. «Себастьян, мне кажется, или программа осквернения выбранной души демоном как раз предполагает наличие скорби, боли, мук и прочих подобных составляющих? Сомневаюсь, что с этим однозначным планом сочетается исцеление. И прилагается светлое будущее». Ты открыто улыбаешься, легонько подталкиваешь меня к могиле и приобнимаешь за плечи. «Вкратце, моя демоническая программа претерпела кардинальные изменения. И цель моя теперь абсолютно бескорыстна и прозрачна. И первый её пункт, милорд, заключается в расправе с вашей болью...» ...из меня выливаются бесконечно долго томящиеся взаперти слова, пока под их гнётом я не падаю на колени и не вливаюсь собственной сущностью в непрекращающийся поток хаотических мыслей. Они обретают свой собственный голос, а вместе с ним и весомую силу. Не знаю, как долго я исповедуюсь самому себе, но момент откола глыбы из страха и терзаний от моей души длится всего несколько секунд. И в конце концов вес прошлого остаётся на могиле разрушенного ребёнка, которым я некогда был. «Второй пункт моей программы...» Ты подаёшь мне руку и помогаешь встать на ноги. Слегка неправильно — или так задумано? — рассчитываешь приложенную силу для моей нынешней лёгкости — и я практически впечатываюсь в тебя. Одна твоя рука мягко ложится на мою талию, вторая — касается затылка, а твои губы оставляют на моей макушке пылающий признанием поцелуй. Тепло кокона значительно слабее этого пламени, ты знаешь? «И третий пункт заключается в том, что я буду рядом. Но не до самого конца. Всегда». Я смотрю на тебя восхищёнными глазами и чувствую, как мой мир стремительно восстанавливается. Уму непостижимо, как я умудрился тебя недооценить настолько, что вознамерился существовать в миллиардах осколков до конца своих дней. Ты сумел собрать их воедино. Впрочем, как и всегда.