Формула контракта

      — Я глубоко сожалею о том, что предстал перед вами в столь неподобающем виде… Как дворецкий семьи Фантомхайв, я потерпел фиаско.       Последняя, с надрывом произнесённая Себастьяном фраза застигает меня врасплох и ставит в тупик. Впервые с момента моего преждевременного взросления, с той поры, когда я на каждую существующую или потенциально возможную ситуацию приловчился держать в уме по десятку выражений и ответов разного характера (язвительного, пренебрежительного, холодного, высокомерного, дерзкого и даже нейтрального), мне абсолютно нечего сказать.       Моё тело, промёрзлое и ноющее от долгого сидения под буйными порывами солёного ветра, пребывает в оцепенении. Все системы органов в теле окаменели: ощущаю только лишь активную работу зрения и мощную пульсацию в мозгу. Мысли вращаются безостановочно.       Глаза в упор глядят на последствия моей последней детективно-правосудной миссии, порученной ровно пять дней назад Её Величеством Королевой Викторией. Той самой миссии, что была распланирована и осуществлена прямо на борту легендарного, первого в своём роде (и последнего?) судна «Кампания». Миссия, которая в считанные часы превратилась в катастрофический хаос. Глаза наблюдают, а мой разум (вполне лояльный к итогам десятков завершённых расследований) никак не принимает сложившихся издержек и побочных эффектов.       Эффект, в действительности, лично для меня, один, но с большой буквы — Эффект: глубокая, непозволительно глубокая косая рана поперёк всего туловища (подозреваю, даже задевшая правую ногу дюймов на восемь), переходящая в сконцентрированную массу крови, сожравшую большую часть белизны форменной рубашки; множественные застывшие чёрно-багровые брызги на бледно-синем сморщенном лице; скрюченные, с полустёртой кожей руки, испачканные телесными жидкостями тех, с кем пришлось иметь дело в ожесточённой борьбе. Мокрый напрочь, ссутуленный, вздрагивающий… в двух словах, крайне человечно-уязвлённый.       Так могут выглядеть лишь люди. Причём люди, изрядно изнурённые.       Я, несколько лет подряд дотошно выслеживающий изъяны (хотя бы один недостаток!) в моём демоне, увидев достойный внимания результат, не испытываю ничего, что стоило бы… что стоило бы чувствовать мне — тому мне, что беспечно существовал до текущего момента.       Я смотрю на то, с каким колоссальным трудом дышит Себастьян. У него, по сути, как у создания иного порядка, в кислороде нет нужды, но сейчас, в эту самую минуту, я убеждён, что без кислорода он не оклемается. Мой дворецкий, мягко говоря, выглядит прискорбно. Мне ещё не поздно обрадоваться и причислить один балл к списку моих побед (что я и пытаюсь сделать), и тем не менее…       Ни злорадства. Ни превосходства.       Я не испытываю ничего подобного.       И до сих пор молчу.       В течение всего нашего сотрудничества, три года кряду, Себастьян с неизменным успехом лишал жизни моих заклятых врагов: головы летели с плеч, однако никогда прежде, ни разу, мой дворецкий не марал себя. Ни единой капли крови не было на его руках, даже в тот самый первый раз, когда контракт наложил на нас несокрушимый кровавый отпечаток, и ритуальный зал буквально был затоплен океаном тошнотворной терракотовой жижи.       Ты перфекционист. Идеалист. И предельно брезглив.       Когда тебе предстоит убивать, делать это ты будешь изящно и аккуратно.       Однако в этот раз, когда угроза моей жизни была примерно такой же, как и обычно (разве что в несколько десятков раз масштабнее, но это едва ли хоть как-то меняет масштаб прилагаемых тобой усилий в контексте действующего контракта), всё выглядело иначе. Ты без раздумий переступил через все, все до единого личностные принципы (до недавнего времени я был уверен, что твои убеждения — для тебя всё) и измазался в крови по самую макушку. Даже затрудняюсь утверждать, чьей крови на тебе больше — охотящихся на меня или твоей собственной.       За свою короткую жизнь я столкнулся с невообразимым количеством самой разной крови: красной и чёрной, невинной и порочной, жертвенной и вынужденной, важной и бесполезной, родных и чужаков, живых и мёртвых, смертных и вечных…       И только твоя кровь впечатлила и ошеломила меня так сильно.       Не буду скрывать: прямо сейчас я действительно жутко боюсь, что ты на волоске от гибели, хоть это и не рационально. Комок из волнения и тревоги вместо того, чтобы исчезать, живо растёт и поднимается к дыхательным путям. И мне безумно хочется предпринять что-то. Что угодно. К несчастью, я не осведомлён в медицине в достаточной степени, а в тонкостях демонической медицины — и подавно.       Я инстинктивно очерчиваю окружающее пространство взглядом, подсознательно оценивая, какое расстояние пролегает до моего поместья (это то единственное место, где у меня есть власть и шансы хоть что-то для Себастьяна сделать), однако мои глаза и мозг явно находятся в глубоком диссонансе: свои действия они не согласовывают. Мой разум прекрасно знает, что поместье находится в сотнях миль от моего текущего местонахождения. А глаза всё равно бессмысленно изучают сотни мёртвых искромсанных тел «марионеток» в океане, не в глубоких синих и тёмно-зелёных тонах, а раскиданных в багрово-чёрной мешанине.       Снимаю пиджак, врученный Себастьяном несколько часов назад, и аккуратно накидываю его на озябшие плечи своего дворецкого — пока что это всё, что я могу предпринять. Тебя словно сквозным ударом тока поражает. Алые сверкающие глаза смотрят в упор и совершенно точно выжидают объяснения.       — Я не могу допустить, чтобы дворецкий семьи Фантомхайв, — отвечать придётся, так или иначе, поэтому откликаюсь, и делаю это неспешно и предельно осторожно, — позволял себе такие выражения. Точно как и подобный внешний вид. Сегодня ты справился превосходно, — нет, током тебя прошибает только сейчас. Ты даже дрожать перестаёшь и наконец начинаешь слабо дышать, что служит для меня сигналом «опасность отступила» и позволяет выдохнуть украдкой — клубок волнения и тревоги рассыпается в пыль. — И по прибытию в поместье ты получишь выходной день и всю ту помощь, что тебе необходима.       Мой демон смотрит на меня, как на пришествие, пытаясь осознать, не очередная ли это шалость-розыгрыш с моей стороны. Но я наверняка выгляжу как никогда серьёзным, и он робеет (демон, Себастьян Михаэлис, робеет?..):       — Мой лорд… Говорить подобное для вас… это…       — Это моя обязанность. Говорить подобное и обеспечивать выполнение, — твёрдо резюмирую я.       Контролировать состояние Себастьяна хочется неотрывно, но на него я больше не смотрю (остаётся только сосредоточенно прислушиваться к его дыханию): нельзя позволить ему уловить больше, чем я уже допустил.       И как раз очень вовремя, когда меня начинает воротить от мрачного зрелища из останков вокруг (смотреть больше не на что, выбор невелик — мертвецы и кровь, кровь и мертвецы), на горизонте появляется спасательное судно, плывущее в нашем направлении.       Пока Себастьян обращает моё внимание на это обстоятельство, я всё ещё нахожусь глубоко в себе и додумываю всё, что произошло за эти драматические, переворачивающие мир наизнанку двадцать четыре часа, и как они на меня повлияли. Да, я не позволю увидеть Себастьяну слишком много. Больше приемлемого уж точно. Однако я лично уже прочитал в своей душе несоизмеримо больше, чем сам от себя ожидал.       Поместье будет то же самое. Рутина будет аналогичной. И мой демон будет точно таким же.       Но кое-что всё-таки кардинально преобразится. С этого момента я не намерен смотреть на все прилагаемые для меня усилия мимолётно и бездумно. Отныне я никогда не произнесу прохладно-нивелирующих слов «недурно» и «сгодится» в адрес того, что сделано «великолепно» и «замечательно». И уж наверняка я больше не посмотрю на своего демона, проявившего безусловную, безумную самоотверженность и храбрость, прежними — практически равнодушными и скучающими — глазами. Мои глаза будут отражать исключительные заинтересованность и тепло, занявшие лидерские позиции в моём разуме, теперь до конца осознанные.       Ни злорадства. Ни превосходства.       Ничего подобного я больше не испытаю.       И вряд ли способен буду использовать ряд заранее заготовленных реплик в разнообразных случаях жизни.