Незнакомцы

*** Локи перелистнул страницу, другую, третью, выискивая взглядом, когда же закончится зубодробительное описание возведения одного из чертогов Асгарда. Конечно, нечего было и мечтать о книге с заклинаниями, например, но то, что подсунула ему стража в ответ на требование разнообразить досуг пленника, походило на форменное издевательство. Локи долистал увесистый талмуд уже до середины, а прочитать, не страшась вывихнуть челюсть от зевоты, смог лишь с десяток страниц. Поправив подушку, подсунутую под голову, Локи бросил короткий взгляд на молчаливого Тора. Брат сидел у камина, глядел в огонь, потягивал мед из глубокого кубка и ничем Локи не мешал, за исключением своего присутствия, разумеется. Он явился, когда уже совсем стемнело. Коротко поздоровался, махнул рукой завозившемуся на кровати Локи, чтоб тот читал себе дальше, устроился в кресле и с тех пор не сказал ни слова. Локи решил, что нарушать молчание первым он не станет. Только он не думал, что это окажется столь непросто. Книга вместе со своими покрытыми мхом и плесенью историями потеряла весь интерес, какой у Локи еще оставался. На языке вертелся рой слов, от насмешливых до злобных, а Тор глядел на пламя, что лизало почерневшие поленья, и в дрожащих, пляшущих отсветах его лицо казалось усталым, но расслабленным. Локи все спрашивал себя, зачем он пришел, раз утомился за день от трудов праведных, и почему тогда молчит, коли уж пожаловал. А потом Локи вдруг понял: Тор просто соскучился. Раньше, бывало, Локи ускользал из Асгарда надолго, а когда возвращался — Тор точно так же торчал подле него, не спрашивая разрешения. Обычно он, правда, был куда шумнее, но те времена прошли, и они оба изменились. И вот сейчас Тор как ни в чем не бывало рассиживался у Локи в клетке. Будто все по-прежнему. — Я выбросил тебя из самолета, — настойчиво пялясь в книгу, сказал Локи. Без злости даже, без ехидства. Не поднимая головы, почувствовал, как Тор повернулся к нему. Внимание завоевано, можно было продолжать. — Я бы подумал, что от падения тебе отшибло память, но нет же, потом я всадил нож тебе меж ребер. Теперь он вскинул взгляд. Тор слабо усмехался углом рта. Он машинально тронул ладонью то место, куда вонзилась сталь. Лекари давно уже исцелили его, даже шрама не должно было остаться. — Перед этим я отправил Разрушителя стереть тебя с лица Земли, — безмятежно перечислял Локи, — ну, а еще чуть раньше подстроил так, что тебя изгнали из Асгарда. — И после всего этого я, верно, должен выколачивать из тебя дух Мьёлльниром? — насмешливо спросил Тор, смазывая весь тонко рассчитанный надрыв речи Локи. — Это… приходило мне в голову. — А ты, стало быть, от такого тут же сделался бы шелковым, раскаялся и начал вымаливать прощение? Локи только фыркнул. Тор покачал головой и снова отвернулся к огню. Долго молчал, баюкая в ладони забытый кубок с недопитым медом. — Было ли мне больно от каждого твоего предательства? Да, очень. Стал ли я любить тебя меньше после всего? Нет. Значит ли это, что я дурак? Наверное. Три вопроса и три ответа упали в тишине тяжело, будто камни. Тор посмотрел на молчащего брата, и в затвердевших чертах его лица дрожащие тени отразили глубоко запрятанную тоску. — Я вижу, ты все ждешь, когда я примусь корить тебя, изводить вопросами да нравоучениями. Только к чему это все? Ты знаешь, что я думаю о твоих кознях, больше мне добавить нечего. А гнев твой, твою обиду кулаками и упреками не поправишь, не усмиришь. Так ли, брат? Локи и должен был бы ответить, но не мог. Лживые слова жгли рот, горечь стекала в горло, опаляла нутро. Осадить бы ему вздумавшего мудрствовать Тора, а только что он мог возразить на правду? Видно, взгляд его оказался достаточно красноречив, чтобы Тор невесело улыбнулся. Губы его изогнулись, а глаза остались печальными. — Многое стоит меж нами. И ворошить прошлое сейчас — себе же худо делать. Уж больно эти угли еще горячи. Но я готов ступать по ним, хотя не все забыто и не все прощено. Знаешь, почему? Локи не вынес его взгляда, отвел глаза. Горло будто чья-то рука стискивала: ни огрызнуться, ни отшутиться, ни рассмеяться наивному брату в лицо. — Век наш долог, в том наше благословение и проклятие. У нас впереди столетия, Локи. И я не вижу их без тебя. От одной лишь мысли сердце так сдавливает, будто ты своими руками его сжимаешь, без жалости и сомнений. Тор вдруг поднялся, подошел к настороженно замершему Локи, опустился на край постели, как два дня назад. Локи сумрачно следил за ним и мял пальцами твердый кожаный корешок книги. — Видишь теперь, в каком тупике я стою? Ни зла держать не могу, ни забыть все разом, ни выбить из тебя раскаяние. Так что же мне сделать, брат? Что мне сделать, чтобы вернуть тебя? — Ты столь уверен, что я могу вернуться, — нарушил свое затянувшееся молчание Локи. — После того, как пытался убить тебя? — А ты пытался? Вопрос был столь неожиданным, что Локи вгляделся в лицо брата: уж не бредит ли он. — Тебе разве мало было? Тор наконец снова улыбнулся. — Оставим мое неудачное падение и тот твой ножик. Но я стоял перед Разрушителем. Стоял смертный, беззащитный, лишенный сил. Ты мог зажарить меня в один миг, как куропатку, и ничто меня уже не спасло бы. Почему же ты не сделал этого? — Ты все равно почти умер, — с показным равнодушием заметил Локи. — Почти, — пожал плечами Тор. Окинул брата задумчивым взглядом, будто примеряясь с новым вопросом. Будто решаясь на него. — А что же теперь? Зная, что наказания не избежать, что планы рухнули — даже теперь хочешь… моей смерти? И наловчился же он спрашивать так, что Локи не мог, как прежде, бросить ответ не глядя и не думая. Гордыня и злость пихали в горло ядовитое, змеиное «да». Да — уничтожить, разорвать, отравить все, до чего руки дотянутся, посеять смуту и хаос в лживое золотое царство Одина. Да — подчинить и людей, и асов, и ётунов. На все одно лишь ледяное, беспощадное «да». Только в тишине прошедших дней, в свете солнца и плеске озерных вод эта ярость стала не то чтобы меркнуть, а как бы двоиться, отслаиваться от Локи, будто она была чужая. Иногда он цеплялся за нее, иногда сам отталкивал, слишком уставший от ее тяжести. И вот теперь Тор смотрел на него, готовый поверить, а Локи искал в себе достаточно ненависти, чтобы ответить честно. Раньше ему казалось, что искать не надо, что он переполнен ею, черной, как волчий зев. Теперь же… теперь все было сложно. Тор воспринял его молчание по-своему. Улыбка в его глазах вновь погасла, будто огонек свечи кто задул. Опустив голову, он без единого слова поднялся, шагнул прочь. И Локи, словно его на цепи потянуло следом, отшвырнув книгу, скатился с постели, вцепился брату в плечо, а когда тот обернулся в удивлении, выдохнул короткое, сдавленное: — Нет. Дышать стало проще. Пусть сам для себя он еще не все понял, не все рассудил, пусть наполовину это была ложь, но наполовину и правда. Локи знал только, что не может, ни за что не может позволить Тору уйти в уверенности, что брат без сомнений разорвет ему глотку при возможности. Во всяком случае, сомнения у него будут. Тор улыбнулся ему через силу. На расстоянии вытянутой руки он казался изможденным, словно Локи одним своим присутствием тянул из него жизнь по капле. Широкая ладонь — и Локи подспудно ждал этого жеста — легла ему на шею, точно находя свое место. На мгновение Локи показалось, что Тор привлечет его к себе, и мысль эта обдала его неожиданным жаром, но брат только выдохнул: — Хорошо. Потом он, тяжело ступая, направился к дверям. Локи уже не помнил, как ему хотелось недавно, чтобы Тор ушел. Сейчас это вдруг казалось несвоевременным, как будто недосказанные слова, что висели между ними, обернулись паутиной и мешали Локи двигаться. Тор словно услышал его мысли, его безмолвный зов. Оглянулся, виновато приподнял светлые брови. — Уже поздний час, Локи. Я приду завтра. — Чтобы помолчать, как сегодня? — Как пожелаешь. Доброй ночи, брат. Локи беспомощно стоял посреди комнаты, слушая, как бряцают оружием стражники при виде принца, как удаляются тяжелые шаги по коридору. Ему было муторно и все казалось, что что-то он сделал лишнее, а чего-то нужного не сделал вовсе. Он подошел к креслу, поднес к губам оставленный Тором кубок, вдохнул пряный запах и залпом допил оставшийся мед. Подумал с минуту. Что есть силы запустил кубком в стену. Стало легче. *** Отчего-то Локи казалось, что после вчерашнего разговора, оставившего тягостное ощущение, Тор придет к нему с утра пораньше. Отсрочка перед вынесением приговора истекала, Один должен был вскоре вернуться в Асгард, и времени оставалось так мало, пусть оно и не лечило, а только запутывало все сильнее. Однако солнце неспешно вскарабкалось на самую пику небосклона, а брат и не думал являться. Тор… не сразу Локи заметил, как он заполонил собою весь мир — за несколько кратких встреч, в которых молчания было больше, чем разговоров. Лучше бы он кричал, не умолкая, лучше бы грозился, махал молотом, обвинял, припоминал каждый грешок предателя-брата — на все это у Локи были ответы, меткие, острые, будто клинки кинжалов. Ими легко было бы разить прежнего твердолобого, неуступчивого, неповоротливого мыслью Тора. Вот только Локи кругом ошибся, как выходило. Тор почти не метал громы и молнии, а лишь терпеливо ждал чего-то, непривычно задумчивый, и плескал из ясной синевы глаз сильной, едва сдерживаемой болью. Обманутые ожидания жгли кровь, туманили сознание, и вот уже Локи, сидя в заточении, не думал о побеге, не строил новых планов завоевания власти — разгадывал загадку, что для него должна была быть проще простого, ведь брата знал он всю жизнь, всю долгую жизнь провел с ним бок о бок. Тор обступал его со всех сторон, выглядывал из теней и зеркал. От него было тесно то в мыслях, то в штанах, и последнее Локи немало удивляло, хотя ничуть не тревожило. Когда-то давно он позволял себе шальные фантазии, потом они сами собой сгинули, оставив только отголоски плода сладкого, будто яблоки Идун, но запретного. Теперь от запрета остался лишь прах, зато желания, как Локи ясно видел, их с Тором посещали сходные. Брат мог лукавить перед самим собой и держаться как раньше, но Локи этим не обманывался: губы Тора, когда, запечатанные, не могли говорить, были красноречивее всяких слов. Эта мысль пьянила пониманием, что у Локи есть власть над братом, о которой тот, возможно, сам еще не догадался толком. Оставалось лишь понять, можно ли этой властью распорядиться — и как. К обеду Локи устал изводить себя и решительно переключился на служанку. Девица едва не лишилась чувств, пока он разносил в пух и прах поданные блюда. Кувшин с вином был опрокинут («Пусть стража заливает эту кислую мерзость себе в глотку»), слишком мягкие персики отправились в полет через окно и украсили собою мостовую. Постель служанка перестилала дважды, уже не пытаясь спорить с обозленным на что-то принцем, потом усердно драила полы под хищным надзором разошедшегося пленника и под конец, издерганная и утомленная, могла лишь закивать на ленивое требование подать Локи ванну. С царскими купальнями деревянная лохань, едва прошедшая в дверь, не шла ни в какое сравнение, но тут Локи не стал упираться. Из комнаты его не выпустили бы даже под надзором стражи, справедливо опасаясь магических проделок, а не мыться второй день подряд было нестерпимо. Он терпеливо дождался, пока служанка натаскала горячей воды, стараясь не думать о том, что, если бы не защитные руны, он одним лишь движением руки и парой слов мог превратить хоть родниковые струи в кипяток. Выгнав выбившуюся из сил служанку, Локи залез в воду, окунулся с головой, вынырнул и с глубоким удовлетворенным вздохом пристроил затылок на деревянном бортике. Мышцы приятно ныли, хотя особой нагрузки давно уже не получали и тосковали по ней, как крылья птицы тоскуют по полету. Последний раз удалось размяться, когда они с Тором дважды пересекли озеро вплавь. Перед закрытыми глазами услужливо заструились зеленоватые прохладные воды; гудение леса, в ветвях которого плутает ветер, полилось в уши. И будто бы рядом послышалось чужое ровное сильное дыхание, будто чужие руки рассекли полотно воды, и Тор, окаченный солнечным сиянием и сам бронзово-сияющий, предстал как наяву — плывущий легко и быстро, словно рыба. А Локи лишь изредка бросал на него взгляд да старался не отставать… На другом берегу они молча одевались при закатном солнце, а потом было возвращение во дворец Одина. И никогда еще полет с братом не давался Локи так тяжело и не приносил вместе с тем такого бешеного, раздражающего наслаждения. Поняв, что мысли о Торе вновь разрастаются, как снежный ком, Локи принялся гнать их прочь, чтобы не дать в итоге воли рукам. Не то чтобы Локи так уж стеснялся своих желаний, но то была бы хоть и оставшаяся тайной, а все ж победа братца. Он нежился в ванне, пока вода совсем не остыла. Пришлось все же выбираться. Окатил себя из двух ведер, оставленных подле лохани служанкой, закутался в чистую простыню, прошлепал босыми ногами по каменному полу, не чуя холода, и уселся в кресле перед незажженным камином. Поморщился: стоило велеть служанке сразу развести огонь, чтобы быстрее обсохнуть. К тому же, за всей суетой с уборкой и приготовлениями ванны день аккуратно подкатился к времени заката, так что жарко от камина уже не было бы. Сверкающая полоса света над горизонтом становилась все уже, пока не погасла совсем. Локи следил за ней и вздохнул, стоило только солнцу совсем скрыться: это был, возможно, конец последнего дня его свободы. Или даже жизни. Томясь от скуки и спасаясь от тягостных мыслей, Локи подошел к большому зеркалу и долго разглядывал себя, будто незнакомца. Да, горячая вода вернула щекам румянец, но что это за осунувшееся, похудевшее создание с тенью затравленности во взгляде? Принц Асгарда, нечего сказать. В бесстрастном отражении Локи видел лишь тень себя прежнего и отстраненно гадал, что может эту тень вновь наполнить жизнью. Поражение ли обесцветило его, или это случилось раньше, еще до того, как Локи ввел в чертоги Всеотца его злейшего врага Лафея — теперь вдруг так сложно оказалось ответить, отгадать. А может, жизнь утекла в ётунов ларец, когда Локи решился узнать правду, что уже гнездилась в его сердце и жгла его холодом страны великанов. Отражение вдруг усмехнулось, протянуло руку и взяло с туалетного столика щетку для волос. Движение, другое — влажные волосы легко укладывались в привычную гладкую прическу. Откинув щетку, Локи пробежался пальцами по баночкам с благовонными маслами, выставленными в ряд. Наугад открыл одну, принюхался — пряный, горьковатый аромат пришелся ему по вкусу. Скинув простыню, Локи принялся втирать легкое благоухающее масло в кожу с чуть пьяной веселостью, какая бывает у тех, кому нечего терять и потому нечего бояться. Еще вчера завоеватель Мидгарда, теперь он, подобно чьей-нибудь женушке, мог вертеться перед зеркалом и прихорашиваться. Видела бы его сейчас Фрейя — лопнула бы со смеху. Покончив с маслом, Локи подошел к постели и взял оставленный служанкой халат из тяжелого зеленого шелка, расшитого золотыми нитями. Его цвета теперь смотрелись едва ли не насмешкой, но ткань приятно обняла разгоряченную кожу. Вскоре снова явилась служанка — приволокла даже на вид тяжелый поднос, заставленный яствами. Смешно, в самом деле: хотя пленник был лишен всех своих привилегий принца и никак не мог навредить ей (кроме разве что издевок, подаваемых с самым серьезным видом), девушка все равно расстаралась, чтобы угодить ему. Рабыня по сути своей, совсем как мидгардцы… Отпив вина из кубка и благосклонно кивнув, Локи принялся за ужин. Служанке же предстояло еще вынести всю воду из ванны, прибрать учиненный бардак, растопить камин. Когда она закончила, Локи давно уже отставил в сторону опустевшие блюда и потягивал на сей раз и впрямь отменное вино, а за окном сгустилась темнота. Мыслей — ни тревожным, ни радостных — в голове не осталось, как не осталось неприятного, унизительного ожидания, что зудело в нем с момента пробуждения. В камине наконец уютно потрескивал огонь, служанка перевернула пустую лохань набок и потащила к выходу. В этот-то момент в покои и вошел Тор. Проводил удивленным взглядом девицу с ее ношей, обернулся к Локи. Тот, чуть разомлевший от вина, пожал плечами и обвел комнату широким жестом: — Располагайся, брат. Я думал, ты уже не почтишь меня своим присутствием, а то бы приоделся. Это было, разумеется, вранье чистой воды. Халат оказался очень удобным, а наряжаться ради Тора… много чести. — Ни в коем случае не хотелось бы тебя стеснить, — с усмешкой отозвался Тор. Прошел, сел напротив Локи и снял Мьёлльнир с пояса. — Опять полеты? — спросил Локи. Тор покачал головой, прикрыв глаза: — Довольно на сегодня. — Неужели ты стал тружеником, брат? Не узнаю тебя. — Я тебя тоже порой не узнаю. Сказано было мягко, но всю полусонную дымку с Локи точно сдуло порывом сквозняка. Он приготовился услышать продолжение, но Тор лишь коротко взглянул на него и принялся полировать молот замшевой тряпицей. Ясно. Еще один вечер молчания. В груди у Локи вскипела злость, но он лишь мило улыбнулся: — Разделишь со мной кубок вина? К сожалению, он у меня один, как видишь… — Это ничего, — откликнулся Тор. Взял кубок из его рук, приложился губами к тому же месту, откуда пил Локи, и опрокинул залпом. — Разве так пьют доброе вино? — посетовал Локи, забирая опустевший кубок и наполняя его вновь. Тор хмыкнул — вот и весь ответ. К беседам он был не расположен, но все же пришел. И раз не желает говорить о серьезном — начать можно с чего-то безобидного. В понимании Локи, конечно. Он помолчал, нащупывая тему достаточно безболезненную, чтобы Тор счел нужным ответить, но не вылетел вон, взбесившись. Грел огнем взгляд, чуя в нем холод, пришедший из зеркальной глади. Грел нутро вином. Тор не торопил, даже не смотрел. Поглаживал Мьёлльнир, точно домашнюю кошку, вел пальцами по вырезанным в звездной стали рунам, прослеживал тот же путь замшей. Казалось, что молот даже откликается на нежные прикосновения хозяина неслышным, но ощущаемым гулом. Почему-то это зрелище раздражало Локи, хотя он сотни раз видел его. — Так, стало быть, — наконец вымолвил Локи хрипловатым голосом, — ты теперь знаменит на весь Мидгард? — Людям я и раньше был знаком, — равнодушно ответил Тор. — О, ну это же ни в какое сравнение не идет, — рассмеялся Локи. — Раньше тебя знала горстка дикарей в северных краях, да и то большинство в глаза не видали, теперь же… тебя знают почти все дикари. Ну или по крайней мере те, у которых есть телевизор. Только в былые времена тебе, помнится, поклонялись… — Тебе иногда тоже, — с ехидцей заметил Тор. — Теперь же, — возвысил голос Локи, — половина не верит, что ты и есть тот Тор, про которого написано в их книжках, другая половина винит тебя в разрушении этого их… Нью-Йорка. А кто ты такой, им дела нет. — Верят или не верят, а все же многие рады, что я помешал кое-кому пойти дальше Нью-Йорка. И раз уж ты об этом вспомнил, то ты не менее известен теперь в Мидгарде, что и я, вот только найдется ли хоть кто-то, кто благодарен тебе за… все произошедшее — в том я сильно сомневаюсь. — Найдется, будь уверен, — фыркнул Локи. — Среди людей не редки те, кто в бедах для большинства видят свою выгоду. Им много названий изобрели: экстремисты, террористы… Так и знай: и у меня в Мидгарде сейчас есть поклонники. — Да, безумцев во все времена хватало, — покладисто согласился Тор, пряча усмешку. Локи поморщился, но решил не спорить. Ему подвернулась тема куда интереснее, ранее оставляемая им про запас. — А кстати про людское телевидение, по которому вашу братию показывали во всем сиянии славы… Оно ведь во всем мире у них распространено? — Насколько я знаю, да, — кивнул Тор, глядя на него с подозрением. — Стало быть, и впрямь во всех уголках Мидгарда тебя, вершащего подвиги, мог видеть кто угодно? Тор лишь спокойно ждал, к чему он ведет. А вел Локи недалеко. — Я, в общем, все хотел спросить тебя: как поживает твоя великая земная любовь? Постой, как же, как же… Дж… — Локи поднял глаза к потолку, покусал губу и неуверенно закончил: — …еймс? — Это мужское имя, — усмехнулся Тор, хотя чуть напряженнее, чем следовало бы. — Так она мужчина?! — Брось, Локи. Ты прекрасно знаешь, как ее зовут. И подумывал использовать ее против меня, разве нет? Локи сделал вид, что увлеченно рассматривает гобелен на стене, а Тор вздохнул. — Я только не уверен, почему ты этого не сделал. То ли решил не отвлекаться, то ли просто не нашел ее. — В твоем изложении я уже сам себя начинаю чувствовать мировым злом, — сухо сказал Локи. — А я лишь спросил, как у тебя с этой Дж дела. Только-то. Тор помолчал, подбирая слова, и ограничился в итоге коротким «Она в порядке». — Неужели! Ну, это, конечно, в высшей степени чудесно и волшебно, но я ведь не о том. Скажи, ты виделся с ней, пока ваша героическая шайка праздновала победу меня? Потому что она-то тебя наверняка видела — по телевизору. — К чему ты спрашиваешь? — Любопытство. Всего лишь, — Локи улыбнулся, как он надеялся, очаровательно. Тора не проняло. Он хмурился все сильнее, и, судя по донесшемуся издалека ворчливому рокоту темных небес, продолжать давить на него было опасно, но Локи никогда не мог отказать себе в удовольствии подразнить брата. Когда уже казалось, что буря неизбежна, Тор нехотя ответил: — Радужного моста нет. Я не могу оправляться в Мидгард когда пожелаю, не могу забрать ее с собой… «Однозначно нет», — подумал Локи. — А мое появление на столь короткий срок не принесло бы счастья ни ей, ни мне. — Вот оно что. А то я уж было подумал, что ты просто не хотел ее видеть. Тор скрипнул зубами, но промолчал и даже головы от Мьёлльнира не поднял. Значит, в точку. — Что же изменилось? — елейно спросил Локи и подался к брату, отчего халат у него на груди распахнулся. Локи не заметил. — Что-то, — хмуро бросил Тор, окатил его взглядом и снова сосредоточился на молоте. Локи улыбнулся, как улыбались бы змеи, душащие в своих кольцах трепещущую добычу. Встал, прошелся по комнате, поймав жар пламени в камине — впитал его, подойдя опасно близко к решетке. После обогнул кресло Тора, оперся рукой о спинку и чуть склонился — для единственного тихого вопроса-уточнения: — Кто-то? Будь Локи от него чуть дальше, он бы не заметил, но так, вблизи — он мог бы поклясться, что Тор вздрогнул, и дрожь эта была тем слаще, чем неуловимее. Он чуть повернулся, ловя боковым зрением замершего Локи, но не глядя на него прямо. — Ненужные вопросы ты задаешь, брат. Почудилось ли Локи, что он едва выделил голосом последнее слово? — Ненужные или неловкие? — мягко прошептал на ухо Тору, уже не зная, играет он — или серьезен до предела. — Реши сам, — отрезал Тор. — Позволь еще только один. Один! — опасаясь, что он поспешит уйти, Локи положил ладонь ему на плечо. Тор не ответил, и Локи счел это за согласие. — Скажи, Тор… по кому ты тосковал сильнее? По ней — или по мне? Он ждал, а Тор сжимал бесполезный сейчас Мьёлльнир, который не мог защитить от врагов, что жалят в сердце. — Я верил, что ты мертв, — прозвучало так тихо, что Локи едва расслышал. И это было оправданием. А стоило лишь Тору начинать защищаться, как Локи находил слабые места в его обороне. Всегда. — Неужели живые неизбежно проигрывают мертвым? — Ты сказал — один, — напомнил Тор, встряхнувшись. И вот теперь он впрямь встал. — Я никогда не любил играть по правилам, — легко откликнулся Локи и вышел из-за его спины. — Мы все это заметили, — сказал Тор. Голос его отталкивал, а глаза сверкали, и уж этот огонь Локи ни с чем не мог спутать. — Чего ты ждешь от завтрашнего дня? — Жду… повода повеселиться. Пусть веселье и будет горьким, — развел руками Локи. — Не порти вечер, Тор. Не порть мне настроение. — Не буду, — кивнул брат слишком покладисто. — А для верности пойду-ка я к себе. Прости, опять я пришел слишком поздно. Он говорил одно, а думал о другом — Локи это ясно видел. — Я… мне… — неловко начал Тор, но сбился. Хотел сказать что-то слишком тяжелое, слова не шли. Только горели огнем глаза и стало неровным, быстрым дыхание. — До завтра, брат. Локи оставалось, как и вчера, смотреть ему вслед. Ненавистный, обобравший его брат уходил, а Локи не желал больше видеть рядом никого, кроме него — хотя бы сегодня, хотя бы в эти темные часы, полные холода снаружи и огня — внутри. Тщеславные мысли о подчинении, о выгоде, которую можно извлечь из него, — все вдруг сгинули. Пустая тихая комната пугала сильнее шумного зала, в котором асы потребуют его крови. А брат… Локи мог ненавидеть его, мог презирать, завидовать и рвать ему сердце когтями, но Тор все отбивал щитом своей абсурдной веры и любви. Локи осталось только лишь ответить — своей любовью, больной, оскаленной, охрипшей. Другой у него не было, или так проще стало считать. Он и не понял, как толкнулось в ладонь запястье Тора. Как они вновь оказались лицом к лицу. Почудилось, что стукнул об пол кубок, снесенный со стола широким рукавом халата. — Останься. — Знаешь ли, о чем просишь? — Знаю получше твоего. Тор не отпирался, не краснел, только смотрел очень внимательно мятежными и ласковыми глазами. — Не нужно, Локи, — вздохнул он. Локи в ответ улыбнулся. — Вот, — накрыл он пальцы, стискивающие рукоять Мьёлльнира, своей ладонью, — что нам не нужно. Отпусти. Тор приподнял брови, ловя его танцующий тон. — Я отобрал бы, но ведь, увы, не удержу. Твой молот для меня… тяжеловат. — Локи прижал руку к груди, помнящей чудовищный вес Торова оружия. Тор бесшумно хмыкнул, разжал пальцы — и Мьёлльнир рухнул к их ногам. А руки Тора нашли узел на поясе халата Локи, тянули осторожно, на ощупь, пока пояс змеей не скользнул на пол. В воздухе таял тонкий аромат благовонного масла, таяли сомнения во взгляде. Локи замер, понукая лукавой улыбкой, и дождался горячих ладоней, скользнувших по груди, по шее, обнявших лицо. Тор медлил, но не от нерешимости: он просто любовался Локи, и нежности в том было больше, чем страсти. От этого дрожало и заходилось в неровном стуке сердце, и Локи, не стерпев, подался вперед, ломая собственную последнюю игру. Потом все было на удивление просто. Как дышать, как колдовать, как язвить — быть с Тором, под ним, частью него. Сплетаться, как когда-то в детстве, когда спали в обнимку, чтобы не было страшно. Тор брал, но отдавал куда больше, может, даже больше, чем Локи мог взять с протянутой ладони. — Локи… — шептал, задыхаясь, Тор, и больше его ни на что не хватало, и этого уже было достаточно, и слишком, совсем-совсем слишком для единственной ночи, когда не надо спорить и юлить. Быть нараспашку, быть опустошенным — на краткий миг. Пряное, дурманное счастье. Ранним серым утром он все-таки ушел. Локи не спал, следил за ним сонным взглядом, с удивлением отмечая, как тупая боль стучится в насытившееся сердце. Ответил на поцелуй в мягкие сейчас, чувствительные губы, даже на улыбку ответил. А когда беззвучно захлопнулась дверь, повернулся на бок и провалился в сон, как в черную дыру.