***
Когда план впервые сложился в голове, он показался Даниэлю совершенным безумием, хотя в реализации был до убожества прост. Таблетки плюс пиво — неплохое сочетание, чтобы выключить критическое мышление, но сохранить относительное сознание и подвижность тела. В таком состоянии Финн на что угодно согласится. Даже… Потом шевелилась совесть. Твердила, что нельзя так поступать с тем, кто тебе доверяет. Даже если этот кто-то вполне может сам закинуться теми самыми таблетками. А теперь… теперь осталось только остервенелое желание, наконец, почувствовать хоть немного близости с единственным, кто мог понять до конца. Поэтому Даниэль спокойно смотрел на Финна, ожидая, пока подействует убойный коктейль. — Случилось чего? — Финн провёл по своей шевелюре, приглаживая торчащие в разные стороны жёсткие дреды, — Рога у меня, что ли, выросли? Даниэль благоразумно сделал вид, что крайне увлечён изготовлением сэндвича. Когда он вернулся домой, Финн смотрел какую-то фигню по телику, и гладил лежащую на коленях, точно домашний питомец, толстовку, чем лишний раз убедил его в необходимости действовать. Пока ещё осталось в нём хоть что-то, что не высосали мучительные воспоминания. Стук, как будто кто-то уронил голову на столешницу, и скрежет отодвигаемого металлического стула подсказали, что самое время поворачиваться. — Блин, меня штормит, — пожаловался Финн и поводил рукой перед лицом, как будто та двоилась и он пытался собрать воедино расплывающиеся контуры. Даниэль понимающе кивнул: — Нормально, всё хорошо… Иди-ка сюда. Давай, обопрись на меня. Если правильно рассчитал дозу, минут через пять можно будет начинать. На пути к спальне Финн уже едва стоял на ногах, вис на его плече и посмеивался, что явно стареет, раз его унесло с одной банки пива. Даниэль уложил его на кровать и нервно сглотнул. Близко. Слишком. — Спасибо, малыш, — пробормотал Финн. Тут же бросило в жар. Всё фигня насчёт старения. Ничуть не изменился за всё время их знакомства, разве что дреды теперь до плеч. Даниэль провёл пальцем от татуировки под глазом до чуть приоткрытых губ. В горле мигом пересохло; выскочив обратно на кухню, он схватил свою банку пива и залпом осушил до дна. Сердце бухало, как колокол, и его стук отдавался болью в висках. Когда он вернулся, Финн лежал неподвижно, глядя в потолок, и посмеивался, будто вспомнил удачную шутку. Странно: столько раз представлял, как прикоснётся, а теперь терялся, с чего бы начать. Сейчас Финн не будет сопротивляться. Не должен. — Эй, — севшим голосом позвал Даниэль, наклоняясь к его лицу. Финн чуть повернулся и с трудом сфокусировался на его лице. Кажется, он потрясённо вздохнул, когда их губы встретились. Даниэль, упёршись локтем в подушку, нависал над ним и неумело, но жадно целовал, чуть придерживая за подбородок. Не отворачивается. Не отталкивает. На спину легли горячие ладони, с нажимом прошлись от лопаток до ягодиц, а затем снова двинулись вверх, задирая майку. Внутри всё скрутило, но уже не от волнения; в предвкушении Даниэль чуть отстранился, пытливо заглянул в глаза, водя вверх-вниз по шее. Финн блаженно улыбался, совсем так, как тогда, с Шоном, и от его улыбки крышу сорвало окончательно. Скомкав и отшвырнув смущение вслед за наспех стянутой майкой, Даниэль задрал футболку Финна и настойчиво погладил по напряжённому животу, а следом повторил путь своей ладони губами и языком. Горячий ком внутри стёк вниз, к паху, и Даниэль чуть поёрзал: да, однозначно сильнее, чем когда он фантазировал о подобном в одиночестве, толкаясь в ладонь или в свёрнутую подушку. Стащив, наконец, чёртову футболку, Даниэль провёл рукой от его шеи до груди и дёрнулся, точно от удара током. Татуировка. Грёбанная татуировка, выделяющаяся на фоне остальных. Если остальные рисунки на теле Финна смотрелись так, словно кто-то наспех исчеркал его ручкой, эта была очень детальной. Контур чуть поплыл от времени, но всё ещё несложно разглядеть сам рисунок: два волка под снежной метелью. Один волк лежит, нелепо вывернув лапы. Мёртвый. Второй, пристроив на него морду, лежит рядом, хотя их обоих уже наполовину занесло снегом. Когда Даниэль впервые увидел эту татуировку, он подумал: если живой останется вот так рядом с мертвецом, то замёрзнет насмерть. — Значит, так ты чувствовал, да? — негромко пробормотал Даниэль, закрывая рисунок ладонью. Оглядевшись, он подтянул к себе валявшийся на полу красный маркер. — Эй, ты что… — Даниэль закрыл маркер и отшвырнул в сторону: — Не хочу на это смотреть. Не сейчас. Кривая мешанина штрихов, путающаяся с контуром рисунка, делает его неясным, почти нечитаемым, но выглядит ничуть не лучше. Если прищуриться, на груди Финна будто открытая рана. На руках — яркие красные пятна. От него пахнет сигаретами и потом, а теперь примешался ещё и химический запах чернил, но во рту всё равно отдаёт железом. — Сейчас я хочу тебя, — в подтверждение своих слов Даниэль потёрся о его бедро и медленно, через силу вдохнул. — Чёрт, я так тебя… От опьянённого наркотой он не ждал активных действий, полагал, что всё придётся делать самому, но в этот миг Финн толкнул его в грудь и перекатился, оказавшись сверху. Даниэль сжал коленями его бока и, не сдерживаясь, в голос застонал. Какой же всё-таки кайф. Вот так. С ним. Наконец-то… Новый поцелуй был не таким, как предыдущие — хотя бы потому, что впервые Финн целовал его сам, а не лениво отвечал на ласку, целовал так, как давно хотелось, мокро и глубоко. Даниэль толкался бёдрами навстречу, прижимаясь крепче к его животу; его сознание постепенно уплывало, он хотел лишь вот так целовать, трогать, прикусывать кожу на плечах и шее и молиться кому угодно, чтобы это не заканчивалось. — Боже, я так скучал… Шон, я так скучал по тебе, — если бы Финн сейчас дал ему с размаху пощёчину, было бы и то приятнее. Возбуждение отхлынуло; всё затопила горечь. До боли потянув Финна за волосы, Даниэль заглянул ему в глаза и прохрипел: — Я, блин, не Шон! Так вот кого он видел. Вот кого так жаждал. Ну конечно. Тупо было надеяться! Финн слабо помотал головой, лицо мучительно исказилось, как будто он пытался что-то вспомнить. — Даниэль?.. Нет. Нет-нет-нет… — Давай забудем, — умоляюще пробормотал Даниэль и потянулся к ширинке его джинс, погладил, пытаясь возбудить. — Забудем хоть на один грёбанный день про Шона, и… — Нет. — что-то капнуло на щеку, затем снова. По лицу Финна, нависшего над ним, в три ручья катились слёзы и, срываясь, прочерчивали дорожки на щеках Даниэля. Рука, накрывшая его ладонь, не просто дрожала — ходила ходуном из стороны в сторону, как у тяжелобольного. Вместо улыбки на лице проступал ужас. Даниэль стиснул зубы и попытался приподняться, чтобы снова поцеловать, успокоить, но его вдавили в кровать. Он зашипел, как кот с прищемленным хвостом: Финн не особо рассчитывал силы и едва не вывихнул ему плечо. — Шон, — повторил Финн и обессиленно опустился сверху, содрогаясь в рыданиях. — Семь лет, — Даниэль стиснул зубы. — Семь долбанных лет прошло… Он вывернулся из хватки и сел на краю кровати, обхватив голову руками. Финн больше не говорил ни слова, только плакал, уткнувшись лицом в одеяло. На глаза попался скетчбук: раздражённо рыкнув, Даниэль швырнул его об стену. — Ты так и будешь всю жизнь вспоминать его?! Финн мутно посмотрел на него, не произнося ни слова. Плечи Даниэля затряслись; как всегда бывало, когда он выходил из себя, что-то за спиной загремело, готовое подняться над полом. — Может, скажешь честно?! — Даниэль метнул на Финна яростный взгляд. — Скажи: «Я был бы счастливее, если бы на границе пристрелили тебя!» Неопределённое движение головой — и мёртвая тишина, если не считать тихого стука и шелеста: отброшенный скетчбук поднимался в воздух. И вместе с ним — нож, лежавший с краю на прикроватной тумбочке. — Скажи! — крик, вырвавшийся из горла, походил на отчаянный вой. Эйфория, бившая в голову считанные минуты назад, испарилась без следа; в груди жгло и щипало, как если бы ему вкололи чистый хлор. Нож устремился к Финну и замер в сантиметре от его горла. Не дёрнулся. Не отвернулся. Кажется, даже чуть подался навстречу, словно… Все левитирующие предметы разом рухнули на пол. Едва волоча ноги, как оглушённый, Даниэль вышел из спальни и закрыл дверь. А после обессиленно сполз по стене и заплакал, закрыв лицо руками. Финн, чёрт его дери, совсем не боялся умереть.Часть 2
9 декабря 2019 г. в 16:32
Очень давно, в полузабытой прошлой жизни, Даниэль видел, как Финн и Шон целовались. Воспоминание отпечаталось глубоко внутри и не желало со временем тускнеть: Шон, смущённо щурясь, замирает у самых губ Финна, тот невольно усмехается, и сперва кажется, что брат смоется от стыда куда подальше. Но вместо этого вечно сосредоточенное лицо смягчается, и он легко трётся носом о щеку Финна, смуглые пальцы рассеянно скользят вверх-вниз по шее. Финн перехватывает его руку и сжимает, кажется, шепчет что-то успокаивающее, а затем склоняется ещё чуть ближе — настолько, чтобы расстояние между их губами, наконец, сократилось. И Даниэль, ставший случайным свидетелем, молчит, хотя хотел сперва подшутить и заорать из кустов что-то вроде жизнерадостного: «Пидоры!». По щекам растекается румянец, и ему стыдно, пожалуй, даже больше, чем Шону — потому что ненароком влез туда, где его не ждали.
Когда Даниэль стал старше, остальные чувства заглушила чёрная зависть.
Шон, расслабленный и обмякший, мирно дремал на его плече, а Финн всё не отпускал его руку, легко поглаживал запястье и улыбался так по-дебильному, как это умеют только безмерно счастливые люди. Он никогда так не улыбался после смерти Шона. Финн заботился о Даниэле, не докучал нудными наставлениями и сделал всё, чтобы у него было будущее. Но даже в свои одиннадцать Даниэль заметил в нём перемену. Финн мог сколько угодно болтать о ерунде, шутить и курить травку, но отчего-то от одного взгляда вспоминался старый фильм о Конце Света, где мир постепенно умирал, а люди всё продолжали ходить на работу, совершать привычные ежедневные ритуалы, потому что не представляли, как это — по-другому. Иллюзия жизни поверх вымирающих руин.
Даниэль хотел его себе. Того, прежнего, живого. И в свои шестнадцать до конца осознал, что так жадно держится за то воспоминание потому, что может легко представить на месте Шона себя. Что его, а не старшего брата, Финн так гладит по щеке, прижимает к груди и целует в макушку, позволяя крепко, чуть не до треска ребёр стискивать в объятиях. Его, а не Шона, трясёт от прикосновений, и ему хочется не то смеяться, не то плакать.
— Даниэль, ты в порядке?..
«Я хочу трахнуть одного парня, он старше меня почти вдвое, а ещё он бывший моего мёртвого брата». Заметка на будущее: не увлекаться фантазиями прямо в школе, даже на перемене.
Мия, курносая девчонка с маленькой родинкой на щеке, на которую в их школе заглядывались примерно все парни и некоторые девчонки, смотрела встревоженно, как будто действительно переживала. Забавно, учитывая то, что он-то как раз за ней не бегал. Видимо, ей показалось, что для послужного списка идеальной американской старшеклассницы не хватает почётной медальки «сделала приличного человека из отброса общества». Такая медалька славно смотрелась бы в её личном деле, между грамотами за успехи в учёбе и волонтёрскую деятельность.
— У меня, кстати, День Рождения, — Мия одёрнула водолазку и выжидающе посмотрела на Даниэля. Любой другой парень на его месте уже путался бы в словах, краснея и бледнея, но Даниэль лишь равнодушно бросил:
— Да? О, поздравляю.
— У меня будет вечеринка. И вообще-то я бы очень хотела, чтобы ты пришёл, и мы могли… ну, знаешь… Пообщаться? — она нервно накручивала на палец прядь волос и под конец почти лепетала, не понимая, почему на нём привычная стратегия даёт осечку. Даниэль покачал головой:
— Я пас. Дела.
— Оу, ну тогда… В другой раз? Да, давай в другой раз! — она походя похлопала его по руке и убежала — только повис в воздухе аромат удушающе сладких духов. Даниэль растерянно потёр то место, до которого она только что дотронулась. Интересно, будь он «нормальным», он бы почувствовал что-нибудь, кроме недоумения? Может, догнал бы её, попросил бы не обижаться, попытался бы назначить новую встречу — да кого он обманывает, пусть даже свидание? А она обиделась, без сомнения. Для такой популярной девчонки, как она, отказ сам по себе — глубокое унижение.
Пусть обижается сколько хочет. На сегодня у него другие планы. Сегодня он наконец-то сделает кое-что, что стоило сделать давным-давно.
— Эй! — кто-то ткнул в плечо и развернул к себе. Даниэль тяжело вздохнул: ну конечно. Снова старая песня.
Джеймс, один из тех, кто активнее прочих волочился за Мией, хмуро буравил его взглядом. Немногочисленные школьники, маячившие в коридоре, мгновенно испарились: нарываться на конфликт с этим качком не хотел никто.
— Последнее предупреждение, Гарсиа. Заговоришь с Мией, и… — Джеймс провёл пальцем по горлу. Даниэль перебросил рюкзак из руки в руку:
— А тебе она нахрена? Прочитал в тайном кодексе истинного американца, что капитан футбольной команды непременно должен встречаться с самой популярной девчонкой в школе, иначе его не возьмут в высшую лигу?
По всему быкоподобному лицу Джеймса проступили красные пятна:
— Тебе бы найти в мусорке какую-нибудь стрёмную черножопую девку — вот это как раз твой уровень. Вам, паразитам, следует держаться вме… — он осёкся, осознав, что Даниэль невозмутимо надвигается на него, а на губах расцветает хищный оскал.
— Ещё слово, — медленно произнёс он, глядя Джеймсу в глаза и наслаждаясь его смятением, — и тебя найдут в ближайшей подворотне с переломанными руками и бутылкой шампанского в жопе, чтоб, как только шевельнёшься, пробка вылетела и пробила тебе кишки, а твоему папаше из сервиса вернётся машина с неисправными, мать их, тормозами.
— Ебанутый, — бросил вслед Джеймс, но с безопасного расстояния. Даниэль невольно усмехнулся: если бы его в самом деле выбесили, расстояние бы не спасло. Он, блин, сворачивал шеи и крошил в пыль кости, когда ему было девять.
Эти придурки чуяли, что он не такой, как они, как любая травоядная скотина чует хищника. Боялись. И лишь изредка, осмелев, что-то блеяли в его сторону. Даниэль никогда не отвечал — лишь, как теперь, ухмылялся и уходил.
Как-нибудь потом надо будет поприсутствовать на тренировке футболистов. Жизнь — штука хрупкая. А, чтобы пустить под откос жизнь того, кто мечтает о спортивной карьере, хватит сломанной ноги.