Увидим

Вздрогнув, Артур проснулся и внимательно прислушался, не доносятся ли из спальни матери какие-нибудь звуки. Ничего. Взглянув на часы, он увидел, что было только пять часов утра, так что неудивительно, что его мать всё ещё спала. Должно быть, его разбудил какой-то шум с улицы. Со вздохом он вытер лицо. Всё тело болело, старые пружины дивана больно впивались в спину. Артур был не из тех, кто часто жалуется на свою жизнь, но если бы он мог изменить хоть что-то, то захотел бы иметь себе собственную кровать. Когда ему хотелось побаловать себя, он любил немного углубиться в свои фантазии и представить, каково это — иметь собственную комнату. В детстве он часто делил постель с матерью. Тогда это казалось нормальным. Он понял, насколько это странно, только после того, как его одноклассники начали издеваться над ним за это. Задание было простым — нарисовать свою комнату. Артур любил рисовать и любил свою мать, поэтому рисование спальни, которую они делили, было приятным занятием в море медленного чтения и трудного письма, из которого обычно состояли его школьные годы. Но как только все рисунки были собраны и вывешены на стену их учительницей Миссис Диас (она всегда была добра к Артуру, он вспоминал её с нежностью), понимание Артуром нормальности начало переворачиваться с ног на голову. Дети могут быть жестокими и будут жестокими, только дай им возможность — и Артур дал её. В свои восемь лет он с трудом мог объяснить себе и другим, что семья Флеков просто слишком бедна, чтобы позволить себе большую квартиру. И даже если бы мог, какая разница? Он отличался от других, и в глазах детей этому нет оправдания. Он всё ещё помнил ту первую ночь после этого откровения, как униженно он себя чувствовал, глядя в потолок, в то время как его мать мирно спала рядом с ним. Он провёл всю ночь, пытаясь прогнать это столь знакомое чувство и заснуть, но в конечном счёте испытал лишь приступ смеха, когда первые солнечные лучи начали ползти по подоконнику. Мать, вздрогнув, проснулась и отругала его. С тех пор негодование по поводу того, как они спали, неуклонно росло, и Артур стал спать всё меньше и меньше, его разум не давал ему забыть о спящей рядом фигуре. Его освобождение пришло только с другой унизительной действительностью — вступлением в половую зрелость. В свои двенадцать лет он уже довольно хорошо представлял себе, что такое секс, ведь улицы Готэма даже тогда могли похвастаться, на самых видных местах, проститутками, борделями и подобными заведениями, а его одноклассники часто тайком проносили в школу порнографические журналы своих отцов — и для того, чтобы девочкам было неудобно, листали журналы в раздевалках и высмеивали всех, кто отказывался присоединиться к ним, включая Артура. Но теория часто отличается от практики, и первые несколько эрекций Артура застали его совершенно врасплох. И ранним утром, когда мать увидела его неловко потирающим свой утренний ствол, ознаменовало не только тот день, когда он был изгнан на диван, но и тот день, когда его научили, что сексуальное удовольствие — это нечто постыдное. Спать на диване было неудобно, но, по крайней мере, он хотя бы спал большую часть дней. Утренняя эрекция никуда не делась, и Артур ненавидел себя за то, что искал от неё избавления, но, по крайней мере, он мог справиться с ней вдали от любопытных глаз матери. Ему приходилось каждый вечер класть простыни на диван, а каждое утро укладывать их обратно, хотя бы так… Он должен быть благодарен за то, что у него есть крыша над головой и мать, которая составляет ему компанию. Не надо жадничать. Все его вещи, что он поместил в старый чемодан, стояли в углу гостиной, так зачем ему нужна собственная комната? Что бы он там поставил, кроме кровати? Артур встал с дивана и потянулся, только для того, чтобы вдруг свернуться калачиком с болезненным шипением — он совершенно забыл о своих всё ещё ушибленных рёбрах. Он почапал на кухню, выложил все свои семь таблеток на стойку и начал долго их рассматривать. Каждое утро он думал о том, чтобы просто не принимать их или взять больше обычного и, наконец, покончить со всем. Да и какая разница? Но сегодня, как и в любой другой день за последние несколько лет, прошедших с того момента его последнего пребывания в больнице, он налил себе стакан воды и проглотил ровно семь разноцветных таблеток. Не меньше, не больше. Нахмурившись, он взял кусок хлеба и с гримасой откусил его. У него не было аппетита, но он знал, что от таблеток его всегда тошнит на пустой желудок. Затем он схватил сигарету и прошаркал к окну. Открыл его как можно тише, прежде чем вылезти на пожарную лестницу и снова частично закрыть. Он глубоко затянулся сигаретой, пока его взгляд скользил по крышам других зданий, а затем по пустой улице внизу. Утро выдалось холодным и сырым, и Артур поёжился, хотя на самом деле ему было плевать. Он всё равно ничего не может с этим поделать. Он долго сидел на пожарной лестнице даже после того, как сигарета догорела до фильтра, наблюдая, как постепенно просыпается Готэм, пока наконец не услышал, как мать зовёт его. Пора продолжать утреннюю рутину. Прошла неделя с тех пор, как он потерял работу, а Артур всё ещё каждое утро выходил из дома, потому что бродить по Готэму было более терпимо, чем рассказать матери правду. Он пытался сохранить хоть какой–то вид, что он трудится, параллельно ища работу — сначала он заходил только в магазины и заведения, в которых были специальные регистрационные бланки, но когда такие места закончились (и то, что осталось от его уверенности, превратилось в пыль), он начал спрашивать везде, где только можно, ходя от двери к двери. Это было абсолютно и совершенно бессмысленно. Артур жалел, что у него нет более красивой одежды, чтобы произвести хорошее впечатление, но его «лучшим нарядом» был старый красный костюм. Он не только явно вышел из моды, но и висел в закрытом шкафу в комнате матери, и Артур был уверен, что она заметит, если он пропадёт. Попрощавшись с матерью и закрыв за собой дверь квартиры, Артур увидел, как Софи вошла в лифт, и почувствовал, как у него ёкнуло сердце. В последний раз он виделся с ней, когда возвращал ей её книгу, и, как ни странно, соскучился по ней. Теперь он мог бы поговорить с ней, может быть, даже предложить проводить её до работы? Он поднялся по лестнице, и какое-то незнакомое, тёплое чувство разлилось внутри него. Увидев её в вестибюле, он почувствовал облегчение и хотел окликнуть, но в последний момент остановился как вкопанный. Что он вообще ей скажет? Предложит прогуляться? Да что с ним такое? Почему она вообще должна согласиться на это? Он нервно хихикнул, наблюдая, как за ней закрывается дверь. Боже, он был так чертовски глуп! Он нервно дёрнул себя за волосы, вытаскивая сигарету. Но теперь ему стало любопытно; Софи не говорила ему, где работает. Он вышел из здания и посмотрел на улицу. Он все еще мог видеть её. По непонятной причине он начал следовать за ней. Что-то подсказывало ему, что будет лучше, если она его не увидит, поэтому он задержался, когда она зашла в булочную, а затем выпить кофе. Но как только она начала идти, он тут же оказался всего в нескольких шагах позади неё. От этого по его телу пробежала дрожь, какой он никогда не испытывал. Это было захватывающе, иметь возможность наблюдать за частью её жизни. Он смущённо моргнул, когда она скрылась за тяжёлой деревянной дверью. Только тогда Артур понял, что стоит перед местным банком, он вдруг почувствовал… странное желание последовать за Софи и туда. Но работала ли она здесь, в банке? Должно быть, она умна, подумал Артур с чувством неуместной гордости. Он на мгновение задумался, не зайти ли ему внутрь и не спросить ли её о работе, но затем вспомнил, кто он такой, что знает и как выглядит, повернулся и исчез за углом. Утренняя рутина Артура теперь обрела новую часть. Он просыпался, принимал таблетки, запихивал себе в глотку пародию на завтрак, курил сигарету, ухаживал за матерью, занимался утренней гигиеной, готовился к своей воображаемой работе и следовал за Софи к банку. Кроме того, существовала дневная рутина, которая состояла всего из двух шагов: Болтаться в банке в то время, как Софи нет на работе, а затем следовать за ней по её делам или прямо домой. Шли дни, и всякая неловкость или отвращение к самому себе, которые испытывал Артур, постепенно исчезали, пока это не стало просто чем-то обычным, ничем не отличающимся от чистки зубов. Сейчас он даже не думал об этом. Дело было даже не в Софи, хотя Артур всегда был рад её видеть. Это была обычная рутина, и это делало её безопасной и простой для Артура.

. . .

Софи знала, что кто-то преследует её, и это оставляло болезненное, паническое чувство в её желудке. Она не знала, что делать. Обратиться в полицию? Но у неё даже не было никаких подозрений, она не увидела никого, когда попыталась незаметно оглядеться. Довериться своим коллегам в банке? Но тогда она не смогла бы перестать думать об этом, если бы все постоянно начинали волноваться за неё. Может быть, она попросит Артура забирать её; у него есть свободное время, если у него ещё нет работы. Но как она вообще могла просить о такой услуге? У него наверняка были дела поважнее, чем нянчиться с соседкой. Она подумала, не брать ли такси до работы и обратно, но это было бы слишком дорого. Кроме того, преследователь явно знал и где она живет, и где работает, так что если они захотят что-то попробовать… Софи не смела об этом думать. После недели абсолютной уверенности, что за ней кто-то следит, она решила действовать. Это было опасно, но стресс начал влиять на её сон, и она просто хотела, чтобы преследователь ушёл. Поэтому, прежде чем уйти с работы, она проверила, заряжен ли её электрошокер, и собралась с духом, сделав глубокий вдох. Она вышла из банка, как обычно — или она надеялась, что не выглядит так, будто что-то задумала — и пошла домой самым быстрым путём. Одна из улиц на пути была довольно пустынной, что в данном случае было и проклятием, и благословением. Ей не хотелось устраивать сцену в людном месте, но, с другой стороны, так было бы безопаснее. Её ладони вспотели, когда она приблизилась к переулку, инстинкт «бей или беги» взял верх над её мыслями. Но это нужно было сделать. Она свернула на улицу, с облегчением и ужасом отметив, что она действительно пуста, и остановилась за углом возле мусорного бака, повернувшись в ту сторону, откуда пришла, держа наготове электрошокер. Она услышала приближающиеся шаги и приготовилась ко встрече со своим преследователем. Из-за угла показалась фигура, и Софи шагнула вперёд, вытянув руку с электрошокером и воскликнув: — Стой, где стоишь! Фигура резко остановилась, и Софи с ужасом поняла, кто это. — А-Артур? — спросила она, не веря своим ушам, рука, державшая электрошокер, слегка опустилась в шоке. На его лице было написано явное удивление, когда его взгляд скользнул от её глаз к электрошокеру и обратно, и он сделал шаг назад, почти спотыкаясь, изо всех сил стараясь сохранить равновесие, глубоко засунув руки в карманы бежевой куртки. Казалось, он не находил слов. — Ты… — начала Софи дрожащим голосом, — …что? Артур, какого хуя? Он просто стоял, покраснев, его глаза смотрели куда угодно, только не на неё, и это вдруг так разозлило Софи. Адреналин запульсировал в её крови, и поток слов решительно перешёл в нападение. — Ты, блять, следил за мной? Ты... ты урод! — взвизгнула она, и он дёрнулся назад, словно она дала ему пощёчину. Её рука чесалась от того, как сильно она хотела это сделать. Но она не сделала этого, вместо этого шагнув в его пространство, её указательный палец почти вонзился ему в грудь, когда он попятился к зданию. — Я не могу в это поверить! Что, чёрт возьми, с тобой не так? Не смей делать так больше! Нет, знаешь что? Никогда больше не разговаривай со мной, или я вызову полицию на твою жалкую задницу, грёбаный неудачник! Когда она закричала на него, он полностью сжался, как будто хотел слиться со стеной позади него. — Благодаря своей удаче, — подумала Софи, — она наконец-то могла видеть настоящего его. Она начала тяжело дышать, её грудь вздымалась, когда она отошла от него. Она плюнула на землю у его ног и медленно попятилась. Отойдя на несколько метров, она наконец повернулась к нему спиной и побежала домой. Она заперла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Её трясло от гнева, страха и… предательства. Как он мог? Она думала… и подумать только, она хотела попросить его о помощи! Она пригласила его к себе домой! Она хотела, чтобы он согласился и, возможно, стал смелее с ней… Боже, как она могла быть такой беспечной? Она совсем же его не знала! Оказывается, он ничем не отличался от других чудаков Готэма. Судя по его реакции на конфликт, она сомневалась, что он действительно продолжит преследовать её или, что еще хуже, станет агрессивным, но мысль о том, что он совсем рядом с её собственным домом, всё ещё не давала ей покоя. Не было никакой возможности избежать его, если они столкнутся друг с другом. В ту ночь она не спала. Её разум снова и снова повторял их столкновение, пытаясь найти в нём хоть какой-то смысл. Софи никак не могла связать Артура, который сидел грустным и окровавленным на её диване, с мужчиной, который преследовал её несколько дней. Какой в этом смысл? Если он спросит, она с радостью расскажет ему всё о своем дне, или о своей работе, или о чем-нибудь ещё. Но он этого не сделал, вместо этого решив преследовать её.