In Aeternum.

— На нас не могли напасть! — Чимин в ту же секунду срывается к балкону, пытаясь разглядеть хоть что-то. — В течение недели бушуют песчаные бури. — Видимо, они этим и воспользовались. Это их единственный шанс, чтобы проникнуть незамеченными в Фивы. — Хосок, пока во дворце паника, я смогу спокойно проникнуть в покои отца, — Чимин уверенно разворачивается на пятках, но альфа сильно хватает его за руку. — Не смей меня останавливать! — голос омеги звонко ударяет по ушам Хосока, и сын фараона вырывается из цепкого захвата. — Не собираюсь. Переоденьтесь. Румянец покрывает лицо Чимина, когда омега осознаёт, что на нем только прозрачная накидка. Он нервно натягивает на себя белую тунику и берёт в руки украшения, но голос Хосока останавливает его: — Нет! Если вражеская армия тут, то в первую очередь они нападут на дворец, поэтому ни в коем случае не говорите, что Вы сын фараона. — Но я омега. — Не имеет значения, кто Вы. В ваших венах течет кровь правителя. Обещайте мне. — Обещаю, — Чимин тихо и покорно кивнул в знак согласия. Хосок примеряет свой меч на правой руке, а левой осторожно касается утонченных пальцев омеги. Чувство тревоги забралось под кожу со звучанием шафрана, но уверенный взгляд Чимина выбивает все сомнения. Они вместе спешно покидают покои. — Боги и вправду нас наказали: наша армия сейчас под командованием твоего старшего брата ушла на Синайский полуостров. — Не понимаю, как Хошин их не встретил. Если только не... — альфа замолкает, лишь сильней переплетает свои пальцы с пальцами омеги. — Думаю, они пришли морем. Как можно увереннее произносит Чимин. Он не хочет расстраивать Хосока, особенно сейчас, когда улицы заполнены захватчиками, а сам город горит. Из-за царящего вокруг хаоса у них получается максимально быстро оказаться в восточной части дворца. — Отец! — кричит омега, вбегая в покои фараона. Пожилой альфа лежит на кровати, а рядом с ним сидит его опечаленный личный слуга. Он с пустым взглядом оборачивается на нежный голос и тихо произносит: «Юный господни, Ваш отец скончался сегодня утром». Чимин, не веря словам слуги, подбегает к большой кровати. А в голове лишь: «Этого не может быть». Дотронувшись рукой до запястья отца, он тут же отдергивает ее. Тело холодное. Нет сомнений в том, что Осирис забрал его на священный загробный суд. — Мертв... — шепчет Чимин, пока слезы жемчужными каплями начали стекать по его щекам. — Утром? Почему об этом не сообщили? — рыча от злости, срывается Хосок. Он рывком хватает за одежду старика, но тот, в свою очередь, даже не пытается сопротивляться. Слуга спокойно висит в воздухе, а его ноги еле-еле касаются пола. — Хосок, отпусти его. — Отвечай! — еще громче кричит альфа и сильно встряхивает старого омегу. — Его Величество Ия приказал не говорить до утра следующего дня. — На Фивы напали, где сам Ия? — говорит Чимин, вмешиваясь в разговор. — И отпусти ты его. Альфа слушается приказа своего господина, поэтому опускает руки. Слуга, потеряв равновесие, с глухим звуком падает на пол. Кашляя, он потирает ушибленную ногу и испуганно поднимает взгляд на Чимина: — Покинул дворец пару часов назад со своими четырьмя сынами и личным войском. — То есть он убил фараона и скрылся? — уточняет Хосок. — Нет, фараон скончался от болезни. Его Величество Ия узнал, что Римский легион идет к столице, поэтому спешно покинул дворец, пока был шанс. — Вот же хитрая гадюка, надо было его все-таки прикончить раньше. Куда он направился? — Не знаю. — Как он узнал про римлян? — Тоже не знаю. Простите, — старик склонил седую голову. В комнате воцарилась тишина: Чимин все еще стоял на коленях возле своего покойного отца и тихонько вытирал слезы, пока Хосок переваривал полученную информацию. Думал, как спасти своего господина, когда снаружи уже совсем близко слышатся крики и звон оружия вперемешку с шагами. — Черт, они здесь. Уходим! — Хосок хватает Чимина и силой тащит его к выходу. — Подожди, — он без колебаний вытаскивает меч альфы из пояса и вонзает в дряхлое тело слуги. — Сам сказал: никто не должен знать, кто я. — Вы хорошо усвоили мои уроки, но в следующий раз прикажите мне выполнить грязную работу, негоже чтобы юный господин пачкался в чужой крови, — он нежно вытирает кровь с лица омеги и осторожно забирает свое оружие из хрупких рук. Чимин в последний раз взглянул на своего покойного отца, покидая комнату, и приказал себе не плакать и не впадать в отчаяние. Как только они выберутся из горящего дворца, то он обязательно сможет оплакать фараона. Хосок в правой руке держит меч, а в левой сильно сжимает ладошку омеги, пока они тайно пробираются к выходу из дворца. — Их слишком много, — произносит Хосок, прижавшись к стене в одном из коридоров в восточной части дворца. — Если сможем уйти, то спрячемся у знакомого отца в городе. — Помнишь в детстве я вечно прятался от всех слуг и даже от тебя? Ты еще вечно злился, потому что не мог найти меня? Альфа кивает на слова, пока внимательно осматривает коридор и просчитывает все возможные варианты побега. — За статуей рядом с ложей фараона есть потайная дверь, которая ведет к Нилу, а там камыш, сможем уйти по реке. — Уверен? — Да. Альфа задумывается, ведь план слишком рискованный. Чимин вкладывает свою маленькую ладошку в его руку и, прижавшись ближе к телу Хосока, заманчиво шепчет: «У нас нет других вариантов, надо рискнуть. Когда я с тобой, мне не страшно». Он, почти не касаясь, оставляет на щеке альфы поцелуй и уже собирается отойти, как Хосок впивается в сладкие и желанные губы. Альфа давно мечтал об этом моменте, часто представлял его губы, когда целовал других омег, или думал о них летними ночами, а сейчас он не мог даже на секунду осознать, насколько губы Чимина потрясающие в реальности. Омега не пугается напора альфы, а, наоборот, прижимается сильнее к нему и позволяет углубить поцелуй. Он обнимает за талию Хосока, у которого окончательно слетают тормоза: альфа прижимает сына фараона к стене и, слегка задев края туники и оголив ключицы, томно водит по ним своими пальцами. Чимин впервые с кем-то целуется, поэтому даже не представлял, насколько это потрясающее чувство, когда внизу живота все нервы в комок собираются, и по телу отдаёт волной возбуждения. — Ты украл мой первый поцелуй, — краснея, мямлит Чимин, стоило Хосоку оторватся от пухлых и сладких губ. — Вы так покраснели, юный господин, куда убежала вся Ваша смелость? Интересно, что с вами будет в первую брачную ночь? — Ты точно не узнаешь. Хватит с тебя моего поцелуя. Чимин юрко выбирается из рук альфы и направляется в главный зал, совсем забыв про осторожность. Сделав пару шагов, он сразу же натыкается на красный щит: — О, какая омега, — римлянин жадно осматривает его с ног до головы. Присвистнув, он протягивает руку, дабы схватить Чимина за подол туники, как Хосок с одного удара отрубает ему голову. — Идите за моей спиной. Чимин испуганно кивает, становясь за смуглую широкую спину и снова вкладывает свою ладошку в руку альфы, потому что так ему спокойнее. Только с Хосоком омега ощущает спокойствие и безопасность, без своего личного слуги юный господин не дожил бы даже до сегодняшнего дня. Чем ближе они подходили к центру дворца, тем чаще альфе приходится биться с легионерами. В тронный зал Чимин вбежал первым: Хосок сражается аж с тремя хорошо обмундированными, в отличие от него, солдатами. Лезвие несколько раз царапает оголённое плечо и руку, сам альфа выглядит немного уставшим, все-таки римские солдаты великолепно обладают навыками борьбы на мечах. Альфа смог отрубить одному руку, и тот с криками упал на пол, но с двумя другими Хосок не справляется. Ему явно нужна помощь, только вот помогать им никто не будет. «Надо хотя бы еще одному руку отрубить, а потом...» — но от мыслей красноволосого отвлек громкий крик Чимина. Он, интуитивно поворачивает голову назад и сразу же чувствует, как холодное лезвие входит в его правый бок. От боли Хосок теряет равновесие, пока один из солдат спокойно выбивает оружие из его руки, а второй подставляет лезвие к его шее. — Хосок, нет! — кричит Чимин, когда Намджун своей правой рукой поднимает парня за горло. — Умоляю Вас, не убивайте его, — продолжает просить парень с золотистыми волосами. — Так беспокоишься за своего альфу? От легионера пахло чем-то сладковато-пряным. Есть в этом запахе некая опасность, но она манит Чимина словно дурман. Впервые в жизни омега так сильно ощущает запах, и ему хочется еще и еще вдохнуть, полностью заполонить лёгкие и навечно остаться с ним наедине в полной темноте. Так пахнет цветок смерти и вечного сна — алый мак. — Он не мой альфа. Он мой брат, который растил меня вместо покойных родителей. — Ты, омега, вздумал мне врать? Посмотри на свои шелка. Слуги не ходят в таком одеянии. — Только если они не слуги во дворце, — стонет Хосок. Он лежит и под ним мозаичный пол окрашивается в красный цвет, римский солдат все еще держит меч наготове. — Где наследник фараона? — легат легиона повышает тон и сильнее сжимает хрупкую шею омеги, из-за чего Чимин еле дышит, но всячески хватается за сильные руки альфы и пытается освободиться. — Скажу Вам, но при одном условии. — Как ты смеешь? — Намджун еще сильнее сжал руку, а Чимин мог поклясться, что слышал хруст своей шеи, наверняка его голова на месте только из-за крепкой хватки римского захватчика. — Я один из слуг семьи фараона, поэтому я знаю, где они все. Скажу, если дашь свое слово, что сохранишь мне и моему брату жизнь. Намджун улыбнулся, слегка наклонил голову вправо и изучающе посмотрел на слабого омегу, который так отчаянно боролся за свою жалкую жизнь. Чимин красив, даже очень. Золотые волосы, словно солнце, медовая кожа, большие карие глаза и прекрасные пухлые губы. — Я, будущий Император Рима, а пока легат легиона, Намджун, дарую жизнь этому омеге и этому альфе, — после своих слов он кинул парня на пол. Чимин начал сильно кашлять и жадно хватать ртом воздух. Его лицо стало красным, а на шее отчетливо прорисовались отпечатки пальцев. — Ия, главный муж, убил фараона и вместе со своими четырьмя сынами направился вверх по реке от Фив в храм Анубиса. Он покинул дворец пару часов назад со своим личным отрядом. Если сейчас выйдете, то успеете его нагнать по дороге. Но если он скроется в храме, то Вы не сможете туда войти. — Почему? — В храме Анубиса служит великий жрец Египта. Он не позволит чужакам вступить на святую землю, поэтому Вас повергнет великое проклятие самого стража между миром живых и мертвых. Сам Анубис вас покарает. — Меня? Самого Бога Рима покарает какой-то бог с головой шакала? Я сам покараю всех, кто встанет у меня на пути. Седлайте коней, мы выдвигаемся к храму. А этих к остальным рабам. — Вы же обещали даровать нам жизнь, — захлебываясь слезами, кричит омега, пока его волокут по полу двое солдат. — И ее я вам даровал, но это не значит, что я не могу сделать вас рабами Рима, и учти, если ты меня обманул — смертью вы не отделаетесь. Намджун надевает на голову золотой шлем с массивными черными перьями, поправляет свою алую, словно выкрашенную кровью, накидку и доспехи, а после быстрыми шагами покидает тронный зал. — Я только что убил семью во спасение наших жизней... — одними губами произносит Чимин. — В ваших венах течет их кровь, но они никогда не были Вам семьей. Даже если пирамиды в Гизе полностью покроются песком, если Нил высохнет и больше ни одной травинки не вырастет на египетской земле, я буду с тобой. Я служу тебе, и я умру за тебя. Хосок вскрикивает в то время, когда солдаты тащат его по ступенькам. Он пытается сконцентрироваться на боли, дабы не отключиться и не оставить одного юного господина. Уже как в тумане он видит заплаканного Чиминa, который что-то говорит ему. Он машинально кивает головой, но как только они оказываются в когда-то роскошном дворе, тело не выдерживает, и он отключается. Чимин оглядывается вокруг и шокировано раскрывает глаза, из его уст слышатся всхлипы, а по щекам начинают снова течь слезы. Повсюду валяются тела египтян, легионеры прилюдно насилуют омег, кто-то собирает драгоценности в мешок, а главное — запах. Пахнет кровью вперемешку с отчаянием. Настал конец Египту.

***

Намджун в окружении небольшого войска скачет вдоль Нила к храму Анубиса. Перед уходом он оставляет легион под командованием своей правой руки —трибуна латиклавия, который славился своей особенной жестокостью. В народе его прозвали mortiferus*: он не разбирается, кто виноват, а кто прав, поэтому извращённо наказывает всех. Однажды он прибил к крестам взвод вместе с их командором только за то, что они потеряли лошадей и добирались через Ефрат на ногах четверо суток. Трибун латиклавия приказал перевернуть кресты и порезать сухожилия на руках военных для того, чтобы они мучились дольше. Он лично проследил, чтобы кресты установили вдоль дороги их временного лагеря. Легионеры рассказывали, что в течение нескольких суток слышали стоны умирающих, но никто не осмелился подойти к месту казни. Намджун умело использовал его жажду убийств себе во благо. На фоне того, что вытворяет его правая рука, легат выглядел очень справедливым и совсем не жестоким. Его любили и уважали воины и простой народ. Намджуну двадцать шесть лет. Всю свою жизнь он провел на поле битвы, вначале с отцом-генералом, а потом и сам. Намджун умен, коварен, отличный стратег и интриган. Он обожает войну, он живет походами, он дышит смертью. Намджун не брезгает есть из одного котла с солдатами, он спокойно пожимает окровавленную руку альфы на поле битвы, он всегда мчится на своем коне впереди всех, в отличие от других командоров, которые предпочитают прятаться в палатке как можно дальше от фронта, поэтому заслужил верность солдат. Именно они помогли ему быстро подняться от нижнего сословия офицеров до легата легиона Римской Империи. Намджун желанен всеми омегами Римской Империи. О нем мечтают, говорят, какой он потрясающий любовник. Его хотят. Высокий, отлично сложенный. Русые волосы великолепно контрастируют с загорелой кожей и глазами в форме миндаля. Римлян ведет египтянин, который охотно согласился служить захватчикам, продав свою страну за пару мешочков золота. В ночной тиши, где только факелы освещают путь и слышатся тяжелые стуки копыт о землю, вместе со стрекотанием сверчков, витает лёгкий сладковатый запах. Намджун вдыхает полной грудью, его легкие прожгло насквозь, а по венам разнеслось сладкое наслаждение, от которого его зверь завыл. Намджун старается вспомнить, где уже чувствовал этот аромат, который так требует его зверь. — Чем так приятно пахнет? — Это лотосы. У нас считается священным цветком, — пояснил египтянин. — Почему? — Намджуну все кажется еще более загадочным. — Лотос — цветок, который закрывает лепестки и с наступлением темноты прячется под воду. А каждое утро он словно рождается заново и предстаёт перед миром обновленным. «Это он. Этот запах исходил от того омеги», — осознает Намджун, но тут же пытается выкинуть образ хрупкого светловолосого парня с пухлыми губами из головы. Его зверь скулит, он жаждет именно этого омегу. Усмирив зверя одним своим рыком, легат предпочел занять голову стратегией, к тому же в Риме его ждал истинный. Через пару часов путники видят величественное святилище египетского Бога Анубиса. Перед храмом их встречают две огромные каменные статуи Исиды и Осириса, которые располагаются справа и слева от входа. Не встретив сопротивления, римляне оставляют своих лошадей и под командованием легата врываются внутрь, где их уже поджидает небольшой личный отряд Ия. Египтяне достойно держались против римский захватчиков, но проигрывали в количестве и качестве обмундирования, поэтому, не успел ещё полностью закончиться песок в часах, как уже пали личные воины омеги. — Найдите омегу, — командует центурион и непонимающе смотрит на легата. Намджун молча ходит по залу, что-то внимательно изучая. Подойдя к огромной чаше из камня, которая наверняка служила алтарем, он вздохнул. — Вас что-то беспокоит? — Он сказал, что жрец не даст нам войти, но вот мы тут. Центурион совсем не улавливает смысл слов легата, ибо был немного туповат, но зато славился как хороший командир. Он неуверенно промямлил: «Не совсем понимаю, что вы хотите сказать». Намджун снимает свой шлем тяжко вздыхает: — Где жрец и его слуги? — Ааа. Может ушел? —Западня. Ложись, — еле успевает крикнуть легат, поднимая свой красный щит. Со второго яруса на них падает град из стрел. Жрецы в черных туниках и с золотыми поясами стреляли из луков стрелами, наконечники которых были покрыты ядом кобры. — Черепаха, — командует Намджун. Воины быстро сгруппировались в квадрат и выставили свои щиты так, чтобы можно было полностью закрыть себя со всех сторон. — Центурион, командуй, — приказывает Намджун, а сам, прикрываясь щитом, направляется к лестнице, но из-за обильного потока стрел смог лишь остановиться возле колонны в паре шагов от ступенек. Несколько воинов тоже подбежали к лестнице и ждали приказа, когда кто-то прокричал: — Анат! После этого жрицы взяли огромные вазы и скинули их со второго этажа. Римские солдаты начали дико кричать и молить о помощи. Их кожа плавилась. Не прошло и десяти секунд, как они замертво пали, оставляя после себя шипящую и дымящую лужу. — Анат! — Всем назад, — проорал центурион, и солдаты кинулись к дверям храма. Второй раз жидкость из разбитых кувшинов никого не убила. «Они не могут подойти ближе — иначе расплавятся. Я не могу драться из-за лучников. Умны жрецы Анубиса. Но они всего лишь слуги Бога. Когда я сам Бог». Намджун кидает свой щит в жреца с кувшином и разбивает сосуд. Стоящие рядом начали плавиться из-за кислоты. Этих пары секунд альфе хватило, чтобы подняться по лестнице и начать убивать лучников. Центурион понял намерение Намджуна и тут же скомандовал разделиться на три отряда. Два отряда под щитами направились по обе стороны от лестницы. Подойдя к ступенькам, они моментально поменяли порядок и разделились по три человека. Пока один солдат закрывал щитом товарищей, те спокойно убивали лучиков. Третий отряд направился в соседнее с залом помещения. Достаточно быстро римляне смогли зачистить храм, хоть им и пришлось потерять десять человек. Намджун направился в зал на втором ярусе, где собирался встретиться с самим жрецом, но нашел только мертвое тело. Рядом с трупом стоял омега с окровавленным мечом. — Я так понимаю, ты Ия, — вежливо произнес Намджун, держа меч наготове, и не прогадал, ведь омега сразу же замахнулся на альфу, но легату не пришлось даже трижды поднять свой клинок, чтобы выбить тяжёлый меч из рук, которые никогда не держали оружие. — Я слышал, ты убил своего мужа, чтобы захватить власть в свои руки. Но вот же досада, я тебе помешал, — совсем близко проговорил Намджун, держа омегу за подбородок и смотря в голубые глаза. — А ты красив, хоть морщинки и выдают твой возраст. Ия держится гордо, смотрит с презрением и злостью на захватчика. А у самого руки потеют и голос дрожит от страха: — Убьешь меня или отдашь на развлечение своим солдатам? — Не переживай. Я убью тебя, как и твоих детей. Мои легионеры ищут их в храме. Отрублю всем голову и повешу на самое высокое дерево в Фивах. Пусть все видят, что власть фараона пала, — после этих слов альфа отпустил омегу и достал свой меч. — Надеешься спастись? - поинтересовался Намджун, наблюдая, как омега отползает от него по кровавому полу, пачкая свою дорогую одежду. С улыбкой на лице медленно, словно зверь, он идет за своей добычей до тех пор, пока Ия не уперся в подножие статуи Анубиса. — Если бы у нас было больше времени подготовиться, то мы одолели бы вас. — Я быстро догадался про западню. Бежать некуда, — Намджун взмахнул мечом, но услышав последние слова омеги, остановил лезвие в миллиметре от шеи. — Есть еще наследник от первого брака фараона. — Кто? — Скажу, если даруешь мне жизнь. — Ох, вот же омеги любят торговаться, — рявкнул Намджун со злобой, отсекая голову так, что она отскочила от мертвого тела и упала на пол в паре метров от тела. — Легат, мы нашли альф. — Отрубить головы сейчас же. — Легат, может стоило дослушать? — осторожно спросил центурион. — Омега не может взойти на престол, поэтому если он все еще дышит, то пусть знает, что это моя милость. — Я прикажу найти его. — Ладно, и нам надо поспешить, а то я боюсь, пока мы вернемся, от Фив ничего не останется. Зная его, наверное, уже Нил окрасился в кровавый цвет. — Хотите к полудню покинуть город? — Нам нечего тут делать. Император приказал оставить его наместника, а нам возвращаться в столицу. Центурион улыбнулся, обнажая желтые зубы: — Смогу сына увидеть, ему уже три года исполнилось. Родился, пока мы были в походе. Вам бы тоже обзавестись мужем. — У меня как раз есть подходящая омега. Он мой истинный. — Кто он, если не секрет? Сын одного из сенаторов? — Он мой фаворит. — Но, легат, не положено брать в мужья гаремных омег. Император не разрешит даже Вам. — Я сам стану Императором и сам себе разрешу, — коварно улыбаясь, Намджун оседлал лошадь. Лицо центуриона покрылось испариной. Только что его командир в открытую сказал о смене власти. Он предпочел не отвечать, поэтому нервно стёр пот со лба, поправил шлем, сделав вид, что не слышал последних слов легата, и тоже оседлал лошадь.