In Aeternum.

Чимим обессиленно падает на горячий песок. Он смотрит на бегающих то туда, то обратно римлян. В какой-то момент он перестает чётко видеть фигур — только красные пятна. Парень несколько раз моргает, но это ему не помогает, а затем всё резко становится чёрным. — Эй, не время умирать. Легат тебя ждет, — раздаётся мужской голос, и снова выливается прохладная вода на лицо омеги. Чимин облизывает пересохшие губы и высовывает язык, чтобы хоть несколько капель попали прямиком в рот. Ему не пришлось самостоятельно вставать: сильные руки хватают его за плечи и ставят, но Чимин начинает качаться, и если бы солдат не держал его, то, наверняка, опять бы потерял сознание. Чонгук хмыкает, его явно бесит вся ситуация, он жестом указывает следовать за ним. — П-простите, - тихий голос слабого омеги прерывает тишину. — Куда мы идем? — К Легату, я же тебе сказал. Он хочет с тобой поговорить. Давай быстрей иди или настолько сильно привык за эти дни к розгам, что, если тебя не бить, быстрей не пойдешь? — Простите, просто я совсем не вижу дорогу. Голова ещё кружится. — Чёртовы омеги, ничего не могут, кроме как задницей вилять, — рявкает Чонгук оборачиваясь, а после хватает Чимина за узкую талию, закидывает его на свое левое плечо и, как ни в чем не бывало, направляется к палатке генерала. Омега с интересом рассматривает серые пёрышки, которые при движении забавно двигаются на шлеме. Он рукой дотрагивается до мягкой красной ткани плаща, затем с детским любопытством трогает железные пластины доспехов альфы. Чонгук чувствует нежную ручку, которая слегка касается его тела, но ничего не говорит. Как бы сильно не бесился альфа, паренёк с запахом лотоса его привлекает. Есть в нем что-то детское, невинное, что так манит всех, и именно этот факт альфу раздражает больше всего. Он не верит в невинность омег. Подойдя к большой белой палатке, которую на скорую руку солдаты поставили для Легата, прикрепив веревки к кольям, а на каркас накинув ткань, Чонгук скидывает омегу на землю. Пока Чимин стряхивает с себя пыль и пытается придать лицу живой цвет, щипая себя за щечки, альфа, как и положено, обращается к старшему по званию. После того как получает разрешение, затаскивает омегу в палатку и молча уходит. Омега поражён тем, что в просторной палатке стоит стол, стулья и еще какие-то вещи, которые скинули в дальний угол. — Когда мы разбиваем лагерь на длительное время, — объясняет Намджун удивленному омеге, — то у меня стоит больше мебели и даже кровать есть. Может, однажды ты увидишь нас в дальнем походе, когда стоят сотни таких палаток. — Если у нас привал только на пару часов, почему же Вам её поставили? — Не люблю говорить сидя на песке в такую жару. Альфа добродушным жестом указывает омеге сесть за стол, который накрыли явно не для командира легиона. На нем стоят кувшин с вином, вода, хлеб и какая-то похлёбка в миске. Чимин сглатывает и облизывает губы, а живот предательски сильно урчит, заставляя омегу краснеть и смущаться. — Это для тебя, — альфа подталкивает миску с похлебкой и хлебом, — а это — для меня, — смотря на Чимина, он смуглой рукой наливает в свой бокал рубиновую жидкость. Намджун терпеливо ждет, пока золотоволосый юноша с большим аппетитом кушает, и медленно попивает вино. Он разрешает своему зверю снова изучать омегу. «Красивый. Очень красивый» Стоило Чимину положить ложку на стол и потянуться к бокалу с водой, как Намджун начинает говорить серьёзным тоном: — Хочу с тобой побеседовать. Но не волнуйся, как я и обещал, твоего брата осматривает лекарь. Скажи, кем ты был при дворце? — Спасибо Вам за еду и за то, что сдержали свое слово, поэтому мне стыдно перед Вами, — Чимин виновато склоняет голову. — Я всего лишь жалкий омега, поэтому, чтобы выжить, я солгал вам. — Я так и думал. Так кто ты? — Танцор, — тихо произносит Чимин и опускает взгляд. — Танцор? — несколько удивлённо переспрашивает Намджун, ставя свой серебряный бокал на потрескавшийся от вечных походов стол. — Да, был танцором при дворе фараона. — Я могу узнать, правда ли это, у рабов. У нас тут хватает их из дворца, — раздражённо отвечает альфа и, чтобы занять руки, наливает себе еще вина. — Можете. Но они не знают моего лица. Я выступал с прозрачной вуалью, которая закрывала мое лицо до глаз. Но я могу станцевать, и они меня точно узнают. Чимин встает, дабы продемонстрировать танец, но от слабости голова у него закружилась, он хватается за спинку стула, оставаясь стоять на изнурённых дальней и тяжелой дорогой ногах. — Садись. Ты еле стоишь, в Риме проверю твои танцы. Чимин кивает и снова жадно откусывает большой кусок хлеба, словно боясь, что альфа передумает и заберет его еду. Он старается медленно жевать, но голод почему-то только усиливается. Хорошо, что он параллельно беседует, иначе точно бы выблевал всю еду. — Ешь помедленней, иначе живот будет болеть, — либо Чимину мерещится, после всего пережитого за последнее время, либо в голосе Намджуна и правда слышатся нотки заботы и тепла. — Скажи, сколько детей было у фараона? — Четверо альф и один омега. Намджун удивленно поднимает бровь, выдавая себя: — Вы же знаете, зачем спрашиваете? — Хотел убедиться, что не врешь. Где омега? — Знаю, что фараон очень горевал по своему мужу. Но Ия не очень сетовал омегу, поэтому фараон отправил ребёнка в Мемфис. Там второй дворец фараона, но Вам и это известно, ведь Вы этот город тоже захватили. — Как понял? — Спросил у рабов, каким путем вы пришли. Если сухопутным, то Мемфис как раз по пути, удобно получается. Значит, вы оставили там часть армии, а сами направились в столицу. Но наместник при дворце успел послать Гонца в Фивы, который доложил всё Ии. А он предпочел сам сбежать. Я бы на его месте сдался. — Почему? — Намджун с интересом слушает рассуждения омеги. Он привык, что в Риме омеги при слове война падают в обморок, а тут Чимин бодро объясняет свою не очень-то действенную, но увлекательную тактику. От сильной жары по большому лбу альфы течет пот, поэтому Намджуну приходится несколько раз вытереть лоб и рукой зачесать волосы. — Армии-то нет. Не пойдет же он на вас с тридцатью колесницами? Это глупо. Надо сдаваться или бежать. Бежать — вы догоните и убьете. А если сдаться, то есть маленький шанс спастись, — Чимин не знает, откуда в нем столько смелости, но он смотрит альфе в тёмные и такие знакомые глаза, он их уже видел, и это было не во дворце. — Ты очень умен. Мне нравится ход твоих мыслей. — Нет, — омега отрицательно машет рукой. — Я не так умен, куда мне до альф? — Ты же сам хотел сбежать? — Хотел Хосок, а я просто шёл за компанию. И, к тому же, я никто. «Хочу его» — подумал альфа, но в слух произносит: — Я должен ещё что-то знать? Чимин задумывается, пока пьет воду из бокала. Он облизывает свои пухлые губы, и они становятся соблазнительно влажными. Намджун совсем забывает, о чём вообще идёт речь. — Ну, в каждом городе есть номархи фараона со своей личной охраной. В крупных городах они могут достигать до ста солдат. Не думаю, что они могут напасть, но мало ли. Вы же морем пойдёте? — Как ты и это понял? — Тут не надо быть гением. Всё просто, — омега улыбнулся, сощурив глаза, — по морю быстрей, ведь Ваши солдаты устали, да и рабы так не подохнут в пути. — Хвалю за догадливость. Что ты делаешь? — спросил Джун, заметив, как омега прячет кусок хлеба в руке. — А это... ну, омеге, который помогал моему брату. — Кушай сам. Их хорошо кормят. — Ну да, мы же товар, — с грустью сам себе напоминает Чимин. — Я задам последний вопрос, и ты сможешь идти. Почему ты помогаешь мне? — Я не помогаю, просто отвечаю на вопросы. Я был рождён уже рабом, поэтому от судьбы убежать не смогу, как бы не хотел. Остаётся только одно — быть живым рабом, а там уже не важно чьим, главное не мертвым. — Я могу выполнить любую твою просьбу за помощь. Но не проси свободы. Чимин задумывается, медленно жуя кусочек хлеба, и внимательно рассматривает лицо легата. Чем дольше, тем от чего-то труднее. Но ямочки на щеках, которые появляются при улыбке, приковывают взгляд. Не скажешь даже, что его руки по локоть в крови. — Есть омега по имени Нисан, он из Иудеи. Очень умён, грамотен и красив, но у него не сгибается нога. Нисан сказал, что таких как он оправят в дешёвый бордель ублажать низшие сословия римского общества. — Он прав. — Так вот... пусть его кто-то заберет в хороший дом. — Хорошо. Как раз в сенате есть один альфа, который просил меня найти ему умного омегу для помощи. Глаза Чимина загораются от услышанных слов, а лицо озаряет искренняя, радостная улыбка. «Хочу», — проносится по всему телу Намджуна, и его глаза опасно блеснули от нахлынувшего возбуждения. Он поднимается со стула, подходит к сидящему омеге и осторожно проводит рукой по голове. С волос сыпется песок, и Чимин сильно смущается. — Извините за мой внешний вид. Намджун искренне улыбается. Он нежно чертит контур пухлых губ, затем уже ладонью гладит по щеке. Омега закрывает глаза от блаженства. Такого Чимин не испытывал с Хосоком. Он чувствует, словно они связаны невидимой нитью, словно они одно целое. Но мимолётное счастье заканчивается, когда легат убирает руку и громко приказывает: — Можете спровадить омегу к телеге. Чимин забирает оставшийся хлеб и выходит за солдатом. Он оборачивается в надежде, что альфа одарит его взглядом, но из палатки никто не выходит. «Чёрт, невозможно. У меня есть истинный. Хватит его желать» Намджун из-за злости переворачивает стол. На шум в палатку врываются два солдата-стражника, но, почувствовав опасность, исходящую от командующего, поспешно выходят и опускают ткань, чтобы закрыть обзор посторонним. Чонгуку донесли, что в Александрии на пирсе небольшой египетский отряд решил сжечь корабли и напасть на центуриона. Он спешит к палатке, но при входе стража останавливает его: — Нельзя. «Он что там трахается?» — злобно думает альфа. — У меня срочное донесение. — Легат зол. Опрокинул стол, поэтому, думаю, Вам не стоит заходить, — отвечает солдат, немного заикаясь, ведь глаза Чонгука приобрели черный оттенок, а грудь начала сильно вздыматься от злости, которую он еле сдерживает. — Легат, это Чонгук. Срочное донесение из Александрии. — Заходи. После этих слов альфа толкает плечом стражу и, словно вихрь, врывается в палатку, но останавливается от увиденного. Вся мебель была сломана, а сам Намджун перевязывает левое запястье. — Порезался, — поясняет легат на немой вопрос своего заместителя. — Что случилось? — Как оказалось, номарх Александрии решил объявить бунт новой власти и приказал своему отряду поджечь корабли. — Сколько? — Только один успели. Хорошо там был центурион. Но пару солдат ранены. Что прикажете? — Немедленно бери турну и в Александрию. Проверь, что там, и, если надо обеспечить защиту кораблей, то обеспечь. — Слушаюсь, легат. Уже уходя, Чонгука останавливает голос Намджуна: «Можешь делать, что хочешь с городом до тех пор, пока я не приеду» Лицо альфы озарилось бешеной улыбкой, а в глазах заплясали демоны.

***

Первое, что видит Чимин, находясь в телеге с омегами, это горящий город. Прекрасная Александрия, гордость Египта, любимица фараона, горит адским пламенем. Омега не верит своим глазам, он смотрит по сторонам и нервно сжимает руку Хосока. После того, как лекарь оказал всю необходимую помощь, альфу положили в телегу. Он бы не протянул эти три дня, если бы не забота Нисана. Омега даже смог выпросить кое-какие порошки у солдат. Но как? Для Чимина это остаётся загадкой. Все три дня он тратил свою воду, обтирая альфу из-за жара, вливал насильно похлебку и выхаживал. — Латиклавий постарался, — скорбно подмечает Нисан. Когда они въезжают через красивые расписные ворота, мимо телеги проносится на своем коне легат. Он немного замедляется и, смотря вперед, произносит: «Ты ошибся»

***

Чимин потерял счёт дням с того самого момента, когда великая беда настигла египетские земли в лице римской армии. Ему кажется, что это все сон, и стоит сильно ущипнуть себя, как он проснется. Но, как бы сильно омега не щипал, кусал до крови руку — он не просыпается, и тогда его накрывают истерики. Он прижимается спиной к мокрым доскам корабля, голову опускает на колени, закрывает руками и тихо воет, раскачиваясь в такт волнам. Именно в такие моменты до лодыжки дотрагивается Хосок: он стал чаще приходить в сознание. Рана потихоньку заживает и уже перестала гноиться. Чимин чувствует его горячую руку на своей холодной коже, но не поднимает голову из-за стыда, ведь тогда Хосок увидит его слезы. Ему тяжело, очень тяжело. Он уже почти не выдерживает, но не может сдаться. Надо продолжать бороться за жизнь, но ему так страшно из-за неизвестности. — Не плачь, я с тобой, Чимин-и, — утешает альфа и сильней сжимает лодыжку. Хосок хочет заключить его в свои объятия, защитить от всего мира. Уткнуться в его шею и почувствовать аромат лотоса, который с каждым днём стал раскрываться всё сильней. Но он не может. Альфа прикрывает глаза и снова проваливается в безмятежный сон, оставляя Чимина в суровой реальности.

***

Чимин понимает, что они в столице огромной Римской Империи, когда видит народ разных сословий. Они стоят по краям дороги, на которой не спеша идут воины, вернувшиеся с триумфальной победой: она расширила границы Империи до Египта. «Слава легату! Великий Легат Римской Империи! Слава доблестному легиону!» — кричат альфы, они машут руками, а омеги кидают лепестки роз на дорогу. — Его так любят, словно он Император, — говорит Хосок, держа своего юного господина за руку. Теперь альфа может спокойно сидеть и даже ходить, но Чимин наотрез запретил ему возвращаться в пеший ход, поэтому Хосоку приходится слушать шёпот недовольных омег в телеге. — Думаю, его скоро убьют или он захватит власть, — критично замечает Нисан. — Его слишком сильно любит народ. Пара солдат на большой телеге с захваченными сокровищами едет позади колонны и кидает людям золотые монеты, украшения, меха со словами: «Славьте легата!» — Легат, мы в Сенат или к Императору? — спрашивает Чонгук, он даже не думает улыбнуться людям, которые так яростно встречают своих героев в отличие от Намджуна, который принимает букеты красивых цветов и добродушно улыбается омегам. — Не то и не другое. Мы не были дома три года, поэтому эти свиньи подождут нашего доклада. — В Вашем духе. Не боитесь, что они сочтут это за неуважение? — Мне не нужно их лицемерие. А Императора я увижу послезавтра на играх в нашу честь. Я отправил гонцов, поэтому ты тоже свободен, как только мы дойдем до центра города. Только перед уходом прикажи центуриону первой кагорты разобраться с рабами. Омег, Чимина и Нисана, отправь в дом сенатора Сокджина. — Слушаюсь.

***

— Он скоро приедет, а я все ещё не могу решить персиковый или лазурно-голубой? — омега нервно прикладывает ткани к лицу и крутится перед большим зеркалом в золотой оправе, смотря на свое отражение. — Нет! Только не красный, — категорично протестует омега, когда слуга предложил бордовую паллу. — Юный господин, легат вот-вот прибудет. Поторопитесь с выбором, — жалобно просит пожилой слуга. Омега кидает персиковую ткань на пол, давая знак, что он предпочел. Слуги тут же начинают одевать шёлковую паллу поверх белой туники, закрепляя ее на плечах серебряными застежками, напуская волнами у пояса. Омегу обувают в серебренные сапоги-кальцеус, украшенные жемчугом. В правое ухо ему вдевают длинную серебряную сережку, а также украшают голубые волосы нитями с белым жемчугом. Услышав стук копыт и голоса во дворе, омега, отталкивая суетившихся возле него слуг, бежит встречать своего возлюбленного. Не успевает Намджун перешагнуть порок своего дома, как замирает от красоты своего истинного. — О Боги, меня посетил сын Нептуна и Венеры? — Ох, не стоит богохульствовать. Добро пожаловать домой, — омега почтительно складывает руки и кланяется. — Все вон, — крикнул Намджун. Стоило слугам скрыться, как альфа хватает омегу и страстно впивается в его сладкие губы. — Я так скучал по тебе, Тэхен, жаждал нашей встречи, — шепчет, словно в бреду альфа, прижимая омегу плотнее к себе, вдыхая аромат фиалок. — Я же приезжал к Вам в лагерь, поэтому не ведите себя так, словно мы не виделись все три года. — Когда это было? — Восемь месяцев и четыре дня назад. — Ты считал? — Каждый день был невыносим без Вас. Особенно холодными ночами чувствовать всем телом только простыни вместо Вашего жаркого тела. Лицо Тэхёна покрывается легким румянцем. Он томно дышит и облизывает губы, ощущая всю страсть своего альфы, который не может насладиться им. — Хочу тебя прямо здесь. Но я с дороги, поэтому придется подождать, пока я приму ванну. — Идёмте. Я все подготовил. Сегодня я обслуживаю Вас. Намджун скидывает с себя доспехи и, пока они направляются в купальню, снимает всю грязную одежду. Стоило им скрыться за красными колоннами, как слуги тихонько выходят из комнат, приступая к своим повседневным обязанностям. Намджун блаженно прикрывает глаза, сидя в бассейне, наполненном кристально-чистой водой и морской солью. Тэхен массирует его затёкшее тело мочалочкой с маслом розы. Июньский ветерок приятно гуляет по помещению, раздувая прозрачные шторы и слегка портит идеально уложенные голубые волосы. — Я думал, Вы приедете к вечеру. — Послезавтра игры, поэтому я предпочел отправиться к тебе вместо Императора. Тебе не скучно было в мое отсутствие? — Сенатор Сокджин всегда любезно встречал меня в своём доме. Я весело проводил время в его гареме. Я научился рисовать, немного готовить и даже петь. Но стоило солнцу покинуть Рим, на город опускалась темная ночь, и я снова ощущал себя одиноким без Вас, поэтому часто вместо сна я тосковал по Вам, предаваясь сладким воспоминаниям. Намджун останавливает руку омеги с мочалочкой, поднимает его за талию и сажает к себе на колени. Альфа водит руками по идеальной светлой коже и заглядывает в глаза цвета моря. — Я тоже часто не спал и думал о тебя. Я хочу поставить тебе метку, хочу сделать тебя законным супругом и детей тоже хочу. — Я гаремный омега. — Уже как пять лет нет. С того самого дня, когда я впервые увидел тебя, ты стал частью меня, — Намджун проводит пальцами по щеке омеги, слегка касаясь губ. Тэхен ртом ловит палец и аппетитно облизывает его, смотря с желанием из-под томно опущенных ресниц. — Ты же сам говорил, что мы истинные, и сама судьба связала нас красной нитью. Плевать мне на законы, я их перепишу. — Как только золотой лавровый венок украсит Вашу голову, и Вы станете Императором, то тогда преподнесите себе подарок — поставьте мне метку. А пока пусть это будет одним из Ваших стимулов. — Как же мне повезло с тобой, — альфа целует губы омеги. Они оба возбуждены, Намджун обхватывает уже стоячий член Тэхёна. Проводит по всему стволу, большим пальцем давит на головку. Омега стонет, ёрзает бедрами, но оба останавливаются, когда слышат голос старшего слуги. — Прошу прощение, господин, сенатор Сокджин прибыл к Вам. — Черт, почему так рано? — шипит Намджун, а после кричит в ответ: — Скажи, что я сейчас приду. И принеси мне чистое одеяние. — Слушаюсь. Тэхен обиженно скулит, сползая с колен альфы и молча идёт к ступенькам. — Прости меня. Я забыл, что послал к нему гонца. Я быстро все закончу и буду твоим всю ночь. Тэхен неряшливо накидывает на себя шёлковый халат и, громко топая босыми ногами, покидает помещение. — Сокджин, — кричит Намджун, ударяя рукой по воде. — Я тоже по тебе скучал, — с ухмылкой на лице в купальню заходит молодой альфа в возрасте тридцати лет. Все в Риме восхищаются его идеальными чертами лица, лепят в его честь скульптуры, потому что он выглядит как дитя Богов. Джин ждёт, когда его друг накинет на себя одежду, а пока приглаживает темно-каштановые волосы, смотря на своё отражение в воде. — Какой же ты нарцисс, — хихикает Намджун, замечая действия альфы. — Я? О чем ты? Мой запах — это розы. — Рад тебя видеть. Друзья обнимаются и хлопают друг друга по спинам, после чего направляются на летнюю террасу трапезничать. — Ты ещё повторно не взял никого в мужья? — Нет. — Джин, прошло уже шесть лет. — Шесть лет слишком мало для того, кто в одну ночь потерял любимого и своё нерождённое дитя, — безэмоционально отвечает альфа. — Ну хватит о печалях. За твои триумфальные успехи! — он протягивает Намджуну серебряный кубок с вином. — Выпьем! — добавляет легат под победный звон. — Тебе уже исполнилось тридцать. Не боишься остаться без омег? Они не любят стариков. — Посмотри на меня и осознай глупость, которую сейчас сказал. Между прочим, после тебя именно я второй самый желаемый холостяк-альфа в Империи. — Определенно нарцисс. — Это у омег поверье, если не выйдешь замуж до двадцати одного, то всё, уже не возьмут. Странно, как твой ещё насильно не окольцевал тебя. Ему же двадцать четыре было зимой. — Сам не знаю. Говорит, после того, как я стану Императором. — Не находишь это странным? — Джин внимательно смотрит на друга и рукой указывает прислуге оставить их, после чего она молча и быстро накрывает стол с различными горячими блюдами и покидает альф. — Думаю, он боится, потому что с клеймом. Четверть часа прошла в тишине, только слышалось жевание со стороны Намджуна. Он соскучился по хорошей домашней еде. Джин с улыбкой наблюдает и подкладывает на тарелку друга ещё мяса, а сам берёт салат из свежих овощей. — Если бы я знал, то приехал бы завтра. Не хотел помешать вашей страстной встрече, но всё испортил. Сокджин замечает фигуру Тэхена, который всеми силами показывает, как он обижен на своего альфу, когда проходит вместе со слугами через террасу ко второй части дома. — Ничего, я им потом займусь, — как можно громче отвечает Намджун. — Расскажи, как обстоят дела в Сенате? — Тебя все боятся. — Это не новость. — Нет, Намджун, тут совсем плохи дела, — сенатор откладывает вилку на стол. — Ты любим народом, богат и у тебя армия. За три года с обычным войском в размере пяти тысяч ты захватил больше, чем легат Август Пропретор с тремя легионами. А сейчас, когда ты вернулся с новыми рабами и драгоценностями из Египта, так вообще в Сенате такой шум. Ты угроза. Они думают, что ты захватишь власть. — Так и есть. Я просто жду подходящего момента. — Они хотят тебя убить. Только не могут этого сделать тут, в Риме, поэтому отправят тебя в новый поход на варваров. Тебе же год остался в чине легата, потом либо военное повышение, либо уже консулом, а они этого не переживут. Что будем делать? — Ничего. — Ничего? — удивлённо переспросил один из пяти главных сенаторов Империи. — Пока я побуду в Риме, а потом соглашусь на поход. Но не пойду и наконец-то уберу Императора и займу его место. — Не могу дождаться, когда ты уже отрубишь голову этому старому маразматику, помешанному только на своих развлечениях. — Я рад, что ты со мной. — Мы с тобой дружим больше десяти лет. Когда ты станешь Императором, то жду от тебя хорошее место! — снова раздаётся звон кубков. Намджун рукой показывает, что можно убирать со стола, и слуги быстренько забирают грязную посуду, параллельно размещая огромное блюдо с финиками, орехами, виноградом и другими фруктами в центре стола, а также заменяют третий пустой кувшин вина на полный. — Привёз мне гладиаторов? — Послезавтра в Колизее будут игры, там на них и сможешь посмотреть. Выберешь, кто из рабов достоин быть в доме гладиаторов Сокджина. Даже не верится, шесть лет назад твой дом был никому не известен, а теперь все в Империи восхваляют твою школу гладиаторов. — Это дело спасло меня, помогло мне не уйти в себя после потери. «Конечно, кинул всех слуг, принимавших роды, и лекаря на арену ко львам». Намджун пробивает финик, привезенный с захваченной земли. — Надеюсь, кто-то из них выживет. А-то мой любимый гладиатор заскучал. — Выстави его против дома Калькутия, — предлагает Намджун и снова наполняет свой бокал вином, в отличие от Джина у него дикое желание напиться, ведь он наконец-то дома. — У нас с ним уговор. Мой Юнги и его Вонхо любимчики публики. — Кстати, я нашел тебе омегу, который сможет вести хозяйство. Эти неотесанные египтяне сделали его танцором с таким-то умом. — Что? Танцор?! — кричит Джин, явно не ожидая такого поворота событий. — Успокойся, — Намджун пытается жестом посадить друга обратно на стул. — Он очень хорош. Зовут его Чимин. — Тот светловолосый, которого утром доставили? — Да. Тебе нужен ещё один омега? — Нет. Слишком много. Намджун вздыхает и рукой вытирает пот со лба. — Лето только началось, а уже такая жара. Ну куда мне его деть? Пообещал на свою голову. —Ты о чем? Намджун машет рукой, мол, не важно. Но Джин все равно не может забыть слова друга. — Отдай Чонгуку. Сделаешь его шпионом. Ты же сам мне писал, что не доверяешь ему. — Дa, он слишком жаден до власти. Думаю, как только я стану Императором и отдам ему чин пропретора, он всё равно посмотрит на трон. — Значит, его надо убрать со временем, — коварная улыбка появилась на прекрасном лице. — Пока не время. Нисан — калека, что-то с ногой у него. Чонгук его сразу убьет. — Жаль. Так бы мы знали о его планах. Вечерело, слуги тихонько разносили свечи и зажигали факелы во дворе. — Встретимся уже на играх, — прощается альфа, вставая с кресла и направляясь к дому. — Да-да. Иди и продолжи, на чём остановился. Джин смеется в голос, но стоило Намджуну зайти в дом, как на его лице отражается глубокая печаль. Он молча залпом допивает вино, смахивает слезу, которая течёт по щеке и нетрезвой походкой направляется за конём.