In Aeternum.

— О, всё-таки включил голову? — похвально подмечает Юнги, видя растерянного Хосока. Юноша уже минут пять пытается понять, где находится спальный барак, потому что заблудился и теперь приходится бродить по большому двору. На Рим опустилась душная ночь — предвестник грозы. Неудивительно, что Хосок стоит в одной набедренной повязке и вытирает рукой льющийся со лба пот. — Спасибо. Я жив благодаря тебе. — Да... пустяки. — Эм... — тянет Хосок, разглядывая Юнги, — вблизи ты немного... — Мелкий для гладиатора? Хосок кивает, облизывая пересохшие губы. Он привык к жаре с самого детства, но тут, в Риме, слишком влажно, в отличие от сухих Фив, поэтому египтянину тяжело дышать, его грудь с перерывами рвано опускается и поднимается. — Там, откуда я родом, все альфы такие. Я уже привык к насмешкам. Эй! — Юнги окрикивает проходящего мимо слугу, — принеси мне два кувшина вина и скажи хозяину, что я его разопью у себя с гостем. — Но хозяин не... — молодой омега начинает протестовать приказу гладиатора. — Не «но», а пойди и скажи. Живо! — Юнги повышает голос, пугая слугу ещё сильнее, поэтому омеге не остаётся ничего, кроме как, не поднимая головы, побежать к дому. — Не знал, что так можно, — удивлённо произносит красноволосый. — Рабам нельзя, но я по своей воле тут, поэтому у меня есть поблажки. Юнги. — Хосок. — Почему вы оба шляетесь после отбоя? — рявкает один из стражников дома Сокджина. — Это я, Юнги. Римский солдат сразу же опускает меч, услышав знакомое имя. Не ответив, он направляется дальше патрулировать территорию. — Пойдем ко мне и поговорим, а-то ночной караул не очень-то любезный. — Зачем стража хозяину? Он кого-то боится? — Нет, это из-за гладиаторов. Знаешь, не все такие покорные, да и по статусу положен ему мини отряд, — проясняет обстановку двора Юнги, проходя вдоль места с деревянным навесом, которое служит столовой. Затем они поворачивают направо, обходя жилой барак гладиаторов, и останавливаются возле небольшого домика, разделённого на три части. Юнги открывает среднюю дверь ржавым ключом, который снял со своей шеи, и доброжелательным жестом приглашает гостя зайти. — Тесновато, — Хосок оглядывает помещение с маленьким окном. Из мебели только кровать, маленький столик, стульчик, на котором висит одежда, а шлем и гладиус валяются рядом. — Зато я один, — удовлетворённо хмыкнул хозяин. — Присаживайся. Юнги плюхается на низкую деревянную кровать, а Хосок осторожно садится на край, замечая на противоположной стене старый лист. «Видимо, картина», — думает альфа, но из-за тусклого света он не видит, что на ней нарисовано. Стук в дверь вынуждает Хосока покинуть свои мысли, от неожиданности альфа аж подпрыгивает, хватаясь за сердце. Юнги усмехается: его веселит новый друг. — Заходи! — ленивый голос раздался в маленьком помещении. Слуга кивает головой в знак приветствия, ставит деревянный поднос с двумя керамическими кувшинами вина, кружками и лепёшками прямо на кровать, после чего тихо покидает альф. — Ну, какая твоя цель? — интересуется Юнги, разливая вино. — У меня её нет. — Да ладно, мозг же твой включился на арене и ты всё-таки выжил. Ох, прям весь Рим гудит о твоей кровавой бойне! — смеётся Юнги, но затем прищуривает свои глаза и с серьезным тоном уверенно спрашивает: — Так чего ты хочешь?. Хосок задумывается, пока отпивает вино, и немного морщится. — Кислее, чем в Египте. — Вода в Риме не очень чистая, поэтому, если не хочешь проблем с животом, пей вино или ту воду, которую пьют господа. — Хочу сбежать с братом. Он тут, в доме, служит, зовут Чимин. — Идиот... — Эй! Я сын генерала, поэтому будь любезен, говори со мной без оскорблений. Мне всё равно, гладиатор ты или нет, у меня нет страха вызвать тебя на поединок, — парень, готовый в любую секунду ударить острого на язык гладиатора, вскакивает от своих же слов. — Успокойся, ты тут же проиграешь, — снова усмехается Юнги. — Ладно, скажи мне, куда вы побежите? — Подальше от Рима. Юнги разламывает медовую лепешку, кладет кусочек сыра и протягивает еду Хосоку. — Вам не выжить в империи, если будете находиться в бегах. Неправильную цель выбрал. — Но я хочу быть свободным... с братом вернуться на родину. — Тогда стань лучшим гладиатором. — Что это мне даст? — Хосок эмоционально машет руками, чуть не пролив римское пойло на чужую кровать. — Деньги, славу, поблажки. — Зачем мне деньги и слава? На это не купишь свободу. — Ох, — Юнги тяжело вздыхает, вытирает свободной от бокала рукой пот со лба, зачёсывая свои волосы. — Объясняю один раз. Если будешь лучшим, любим и проведёшь много боёв, то сможешь, как подарок, получить свободу. За деньги выкупишь брата и за счёт этого же отправитесь домой. А поблажки — это комната на одного, а не спать со всеми в бараке, вино и омеги. — Да как я стану лучшим? Если ты тут звезда и вот всё ещё здесь. Мне жизни одной не хватит. — Звёзд на небе много. А я сам отказался от свободы. — Почему же? — Хосок удивлённо расширяет глаза и внимательно всматривается в лицо гладиатора, хотя из-за темноты особо не видит, какие точно эмоции отражаются на нём. — А что? Мне быть наёмником? Что я умею, кроме как убивать? — Вернись на родину. — Она слишком далеко. Я пришел в Рим с торговцами шёлка. У меня на родине весной земля и вода окрашиваются в нежно-розовый цвет. А в воздухе танцуют светло-розовые лепесточки цветущей вишни. — Так вернись туда. — Не могу, — Юнги грустно произносит слова, после чего залпом осушает бокал вина. Хосок решает больше не расспрашивать, понимает, что эта тема неприятна для Юнги. Он благодарит за выпивку и направляется к выходу. — Хосок, — зовёт гладиатор теперь нового знакомого, когда альфа уже открывает дряхлую деревянную дверь. — Оставайся спать у меня, а-то в этом бараке не выспишься. — Можно? — Только сегодня. Завтра с утра вас построят и начнутся адские тренировки с вашим наставником. Как услышишь звук трубы, поднимайся и иди. — А ты? — спрашивает Хосок, укладываясь на край кровати. — Я могу не появляться на тренировках. Нет для меня там соперников, — гладиатор молчит несколько секунд, а затем мрачно добавляет. — Уже нет. — Почему помогаешь мне? — Мне просто скучно, — бурчит альфа, отворачиваясь к стене, и тишина повисает в душной комнате. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. На самом деле у Юнги никогда не было друзей. Он всегда сторонился всех, опасаясь, что привяжется к человеку, а его разорвут на части на арене, и живи потом с кровавыми воспоминаниями. Средняя продолжительность жизни гладиаторов два года. Юнги уже шесть лет на арене. Он легенда. И от этого ещё тяжелее. Его любит публика, любит Джин, ведь он приносит ему деньги. Но другие гладиаторы и даже наставник мечтают, чтобы кто-то разорвал ему глотку. Зависть один из семи главных грехов Рима. Все жаждут забрать его место, но многие даже четырёх сезонов не выдерживают. Но Юнги уже шесть лет живет в этом аду. В своем личном аду. Юнги разворачивается к Хосоку и внимательно смотрит на лицо парня. «Так сладко спит после кровавой мясорубки. Мне бы так спать...» Юнги не спал ночью после первой битвы и после второй тоже, он не может спать после того, как убивает таких же как он людей на арене. Не важно, рабы они или заключенные, по своей воле оказались на арене или нет, для него это обычное убийство. Если он снова заснет, то в комнату придут Они — те, кого он лично приговорил к вечным хождениям по тому свету. От вина глаза слипаются, и Юнги проваливается в царство Морфея, где его ждут Они в маленькой комнатке. Уже нет места, а Они всё идут и идут: мёртвые смотрят на него, а он задыхается. Вдох... выдох, лёгкие отказывают, кровь перестает качать кислород, и он умирает под пристальными взглядами. Каждую ночь, раз за разом он умирает... — Опять, — тихо шепчет альфа и открывает глаза. — Думал, если буду спать с кем-то, то это поможет, но, видимо, нет, — он беззвучно плачет, прижавшись к стене. Утро у Юнги начинается не очень: с головной болью от выпитого вина и с сухостью во рту. Он со злости распахивает дверь ногой и матерится, что не дали нормально выспаться. Солнце ярко освещает большой двор, поэтому альфе приходится прищуриться, дабы дойти до столовой и налить себе чистой воды. Он с наслаждением пьёт уже вторую кружку и наблюдает за боем Хосока с каким-то новичком. А может и не с новичком, Юнги не запоминает гладиаторов, ему всё равно. У красноволосого явно не получается вести бой, он постоянно роняет большой щит, двигается как-то странно, словно впервые отец дал ему в руки оружие. — Как ты выжил на арене, бестолковая грязная свинья? Сошлю тебя на рудники, — орёт во все горло наставник двухметрового роста с длинным кнутом в руке. Остальные гладиаторы в открытую смеются над попытками египтянина держать большой римский щит. Юнги бросает кружку и направляется к месту поединка. — Эй, если тебе неудобно, то выкинь щит, — его гулкий голос привлекает внимание наставника. — Юнги, то, что ты уже шесть лет сражаешься на арене, не даёт тебе права учить, поэтому будь так любезен замолчать, иначе мой кнут и твою спину отполосует. — Я его противник. Пошёл! — грозно орёт Юнги парню и выдёргивает меч, после чего кидает Хосоку, но оружие приземляется на песок возле ног альфы. Он неуверенно откладывает щит и берёт левой рукой гладиус. Пару раз взмахивает двумя мечами, как бы пробуя их, и становится в боевую позицию. Юнги победно улыбается, протягивает руку, в которую моментально кладут деревянный меч, а на вторую руку крепят щит. — Что ты удумал? — свирепо спрашивает наставник и со всей силой сжимает рукоятку плети, готовясь в любую минуту ударит неугомонного гладиатора. — Хочу потренироваться, надоело спать до обеда. — Ты, египтянин, не сможешь сражаться двумя мечами! — орёт темнокожий на Хосока. — Кем ты себя возомнил!? — ударяет кнутом по земле. — Следующий удар будет на твоей спине. Немедленно возьми щит. — Африкан, как же ты меня задолбал. Ты что его бой не видел? — Юнги закатывает глаза, тем самым доводя лысого альфу до белого каления. — Я тебя сейчас сам высеку, и все твои заслуги мне не помешают это сделать! Кем ты себя возомнил? Ты никто. Ты…. — Ливий, что за шум? У меня гости, а вы орёте хуже рабов на рынке, — с раздражением в голосе кричит альфам Сокджин, который стоит на балконе вместе с Намджуном, Чонгуком, Тэхёном и Чимином. Чонгук охает, когда наконец-то видит лицо своего обожаемого гладиатора вблизи. У Юнги белые, словно первый снег, волосы. Такой идеально-холодный блонд без примеси желтизны он видит впервые. Очень узкий разрез глаз, белая кожа, которая слишком бледна для воина арены. «Идеален», — шепчет альфа и старается запечатлеть в памяти его образ, запомнить все изгибы тела. «Его талия слишком узкая для альфы. Всё слишком в нём. Если бы он был омегой, то... был бы моей омегой», — Чонгук от злости на самого себя или же на альфу... хотя нет, на них обоих, сжимает деревянные перила так, что кусочки краски отваливаются. — Юнги опять за старое, — отвечает темнокожий наставник. — Я ведь разрешил тебе не тренироваться со всеми, так почему опять Ливия доводишь? На рудники захотел? Продам. — Прошу прощения, господин, — альфа делает поклон и мимолётно кидает взгляд на Чонгука. Тот, в свою очередь, забывает, как дышать, он будет помнить эту секунду все оставшиеся дни жизни, будет проносить через поле битвы, будет жить, чтобы снова увидеть его голубые, как лед, глаза. — Я пытаюсь объяснить, что Хосок не может сражаться как гопломах. В Египте воины не носили такие огромные щиты, он использует второй меч для защиты себя. Хосок димахер. — Дима...что? — немного испуганно из-за непонятного слова переспрашивает Чимин. — Тот, кто сражается с двумя мечами, а не с одним, — поясняет Намджун и улыбается омеге, демонстрируя свои ямочки на щеках. — Это очень редкий тип гладиатора и поэтому очень ценный. Чимин смущается из-за пристального взгляда альфы и спешно опускает голову, чтобы никто не увидел лёгких румянец на лице. — Он прав, на арене Хосок сражался с двумя, — подтверждает Тэхен. Он не может оторвать свой взгляд от прекрасного накаченного тела альфы. — Сразитесь. Мы посмотрим, но, Юнги, если зря поднял шум, то... — Да, да, продадите меня на рудники. Понял я. Нападай! Хосок стал быстрей и пластичней сражаться без щита. Он хорошо держался против Юнги, но вот спустя десять минут уже лежит на песке, будучи придавленным ногой опытного гладиатора, а деревянный конец меча касается его шеи. — Великолепно, — восторженно произносит Джин. — Ливий, посмотри, что он ещё умеет и продумай ему отдельную программу подготовки. Альфа склоняет голову в знак почтения, после чего продолжает орать на гладиаторов. А Юнги, подмигнув Хосоку, уходит к себе, дальше спать. — Тэхён, идём, — зовёт Намджун и почти что насильно тащит упёртого омегу, который явно не торопится уходить, с балкона. — Мне незачем присутствовать при ваших важных разговорах. Всё-таки они не для ушей омеги, поэтому я хочу остаться на балконе и понаблюдать за тренировкой гладиаторов. — Тебе не будет скучно? — Эм... — Тэхён нехотя отрывает взгляд от Хосока и, заметив золотоволосого омегу, быстренько добавляет, — Чимин составит мне компанию. Хочу послушать про Египет. Намджун удивлённо приподнимает бровь, но всё же соглашается оставить любимого и направляется к альфам на террасу. — Вы правда хотите послушать про мою родину? — Если не хочешь, можешь не говорить. Просто стой для вида. Тэхён не обращает никакого внимания на происходящее вокруг: всё его внимание полностью поглощает египтянин с красным цветом волос, которые от солнечного света приобретают насыщенный гранатовый отлив. Сегодня ночью во время секса вместо рук Намджуна он представлял его руки. В мыслях Тэхёна они были в крови, ведь именно такими он их запомнил. Они пачкали его чистое тело, оставляя кровавые следы, но ему нравилось. Только от этого он сладко кончал, сидя на члене другого, сдерживаясь, чтобы не простонать столь запретное имя «Хосок». Чимин медленно перебирает ногами в неудобных высоких сандалях. Эти кожаные ремешки стирают до крови нежные лодыжки омеги. — Вы так любите эти жестокие игры? Тэхён усмехается, хочет сказать ему: «Наивный, не понимаешь разве, что мне плевать на всех них, я смотрю на твоего любимого брата». Но он прячет свои мысли как можно глубже и вслух безобидно произносит абсолютно другие слова: — Я знаю, тебе трудно понять, но когда ты омега в Риме, то у тебя очень мало прав. А когда ты ещё и гаремный омега, так вообще можешь служить только как украшение, пока лицо не покроют морщины. И вот тогда тебя выгонят в публичный дом. Мне уже двадцать четыре года, и моё время скоро придёт. Хочу напоследок насладиться. — Так Вы не по своей воле с легатом? — с неприкрытой радостью уточняет Чимин. — Воля? О чём ты? — Тэхён впервые поднимает свой взгляд на светловолосого паренька. — Мы лишились её, как только родились омегами. Или в Египте не так? — Всё так... — Сокджин хороший хозяин, поэтому ах... — Тэхён мучительно вздыхает и присаживается на плетеный стул, — если бы я мог выбирать, то пошёл бы к нему слугой. Это лучше, чем сидеть взаперти в роскошном доме и по ночам стонать нелюбимое имя. Я так хочу любви, готов отдать всю мою жизнь взамен хотя бы на год настоящей, головокружительной страсти, которая поглотит меня. Омега томно вздыхает, смотря на тренирующего Хосока, но прекрасно осознает, что им никогда не быть вместе, несмотря на то, что они истинные. «Точно не в этой жизни», — печально проносится в голове Тэхена мысль. Он тут же старается выкинуть её куда подальше. — А что бы ты выбрал? Чимин задумывается, поправляет кремового цвета тунику и произносит: — Безграничную власть. — Ах, а ты опасный. Такой же, как и он. — Как легат? — откровенно и счастливо спрашивает Чимин, ему безумно радостно, что его мысли совпадают с мыслями Намджуна. — Быстро схватываешь. Но помни, альфы не любят умных, проблемных или сильных духом омег. Мы должны играть роль глупых, доступных и беспомощных кукол. — Я запомню. — Ну и славненько. А теперь расскажи, как выглядит дворец в Фивах? Тэхён сам не заметил, как солнце стало заходить за горизонт, окрашивая небо в оранжевый цвет, а слуги стали зажигать фонари. Тренировка закончилась, но темы для обсуждений омег — нет. Они кушали фрукты с большого золотого подноса, пили вино и смеялись. Чимин порой вскакивал и изображал фараона, рассказывал про жаркий климат, про того, как Хосок спас его от крокодила, который чуть не лишил его ноги. — Смотрю, вам весело. В дверях балкона показывается Намджун, одетый в белую тунику с длинными узкими рукавами, которую носили альфы знатного происхождения, а поверх надета красная тога. Она оборачивала мощную фигуру легата и уложена красивыми складками на талии и плече. Чимин тут же склоняет голову, а Тэхён немного разочарованно ставит бокал на низкий столик. — Мне было приятно с тобой болтать. Рад, что у меня появился интересный собеседник. Ты долго, — омега нежно берёт под руку Намджуна. — Мы скоро пойдем в новый поход. — Но Вы же сказали, что останетесь в Риме. Вы меня обманули? — Тэхён театрально топает ножкой и вырывает свою руку, но Намджун силой удерживает его, он приближается к уху омеги и с холодом в голосе шепчет: — Нимфа моя, не устраивай сцен в чужом доме. Поменялись планы, и уходим мы только через месяц. — Какая жалость... — О чём ты? — О том, что Вы снова покидаете меня. — Будешь скучать? — Очень! На деле Тэхён не может удержать счастливую улыбку на лице, поэтому спешно поворачивает голову, якобы рассматривая статую Бога Марса в коридоре.

***

Чимин не просто бежит, летит, словно мотылек к костру, в горячие объятья Хосока. Красноволосый целуют в лоб своего брата, после чего они начинают радостно о чём-то разговаривать друг с другом. — Невежливо следить. Джин отрывает взгляд от парней, которых видит из окна своих покоев, и поворачивается к Нисану. Омега послушно стоит на расстоянии трёх шагов, а Джин, пользуясь моментом, рассматривает его красивый профиль с изумрудными глазами, которые обрамляют пышные чёрные ресницы и тонкие губы. Подмечает, что рост омеги не слишком высокий, но и не низкий, где-то до подбородка альфы. — Невежливо появляться у меня в покоях без моего разрешения. — Хочу убедиться, что после того, как Вы выпьете всё вино, Вы ляжете спать, а не как вчера устроите переполох. Сокджин хмурится от слов слуги, при этом наливает уже свой пятый бокал вина и частично разливает бордовую жидкость на стол. — Так ты следишь за мной? — Нет. Просто Вы устроили вчера пьяные беспорядки, напугали прислугу. А потом рыдали навзрыд, пока я успокаивал Вас, гладил по волосам и шептал Вам, что всё будет хорошо. — Не помню такого, — альфа лжёт. Он, конечно, помнит всё слишком туманно, но вот шёпот омеги и его мягкие касания точно, а если ещё точнее, его тело. Нисан уверен, что хозяин наорёт на него или прикажет высечь плетью, поэтому нервно прикусывает нижнюю губу. Но Сокджин, немного пошатываясь от вина в крови, ставит рядом с омегой стул. — Садись, сегодня я буду долго пить. Устанешь стоять.

***

Джин морщится от солнечного света, проникающего через не плотно занавешенные шторы в покои альфы. Он осторожно переворачивается на бок, у него ужасно раскалывается голова от слишком большого количества выпитого вчера алкоголя, но через секунду сенатор замирает в ужасе: на его постели, абсолютно обнажённый, мирно спит Нисан. Джин нервно сглатывает сухую слюну, сдёргивает простынь с себя и понимает, что тоже голый. Он бьёт себя по голове и скулит от резкой нахлынувшей боли в области затылка. «Нет, О Боги! Я возлег с рабом… какой позор». — Всё в порядке, — с хрипотцой в голосе произносит омега, раскрывая свои заспанные зелёные глаза. Сокджин замирает на несколько мгновений от того, насколько же Нисан великолепно смотрится у него в кровати. Светло-молочные ключицы выглядывают из-под синего шёлка, который медленно сползает по бархатистой коже. — Если Вы переживаете, то не стоит. Ночь была прекрасной. Правда, Вы видимо соскучились по ласке, — омега смущённо стягивает полностью простынь, показывая укусы что хаотично разбросанны по всему телу. Глаза Сокджина расширяются: он живого места не оставил на теле омеги, он нервно комкает ткань в руках. — Я могу идти? Джин явно всё ещё находится в прострации от происходящего, поэтому осторожно кивает головой, всё также держа спасительную простынь в руках. Нисан, смущаясь, улыбается и разворачивается, чтобы встать, но альфа хватает его за руку, заглядывая прямо в глаза и встревоженно спрашивает: — Ты же пьёшь порошок? Нисан мягко убирает непослушные пряди чёлки с идеального лица своего господина и мягко, с заботой в голосе произносит: — Я не позволил Вам кончить в меня, и да, я пью. — Правильно. Жаль тебя на рудники отправлять будет. — Дело не в этом. Я не смогу родить, вы же знаете, — омега рукой хозяина проводит по своей несгибаемой в колене ноге, слега царапая своими ноготками кожу Джина, вызывая табун мурашек у альфы. — Я правда ничего не помню. Мне жаль... — зачем-то извиняется Сокджин и уже самостоятельно гладит омегу, затем сам, не контролируя свои действия, проводит по внутренней части бедра, вызывая лёгкий стон и ухмыляется от того, как тело Нисана реагирует на его ласки. Альфа облизывает пересохшие губы, но омега перехватывает его руку, сладко шепчет это раздражающее «не стоит», аргументируя простой фазой: «Вы ещё не проснулись». Нисан с трудом встает с кровати, находит свою тунику и, прихрамывая, покидает покои хозяина, оставляя Джина в растерянности. «Прости меня, отец. Я знаю, что возлежать с альфой, будучи не его мужем — это грех...» — стоило дверям закрыть покои альфы, как Нисан тяжело вздыхает, с трудом опираясь на холодную стену: «...я знаю, что наша семья на протяжении несколько столетий служила только одному Богу. Но мне так страшно: ты отрёкся от меня, отец, как и наш Бог отрёкся от народа своего, поэтому позволил этим грязным римлянам разрушить столь красивый и священный Иерусалим, а детей своих позволил забрать в рабство. Что же мне делать? Я просто хочу жить, а не выживать. Я хочу большего...» — Нисан, — зовёт Чимин, вырывая омегу из раздумий, он с облегчением подбегает к другу. — Я искал тебя всё утро. Я вчера наконец-то встретился с братом. — Поздравляю, — с нотками радости хрипит зеленоглазый омега, хотя прекрасно в курсе всех событий не только в доме сенатора, но и в Риме. — Я так рад за тебя. — От тебя так пахнет... — Чимин принюхивается, — розами? — Я помогал с утра гаремным омегам в купальне. Вот и пропах маслами. — Ааа, а чего такой счастливый? Что-то хорошее случилось? — Счастливый? — удивлённо переспрашивает Нисан. — Ага, прям вот светишься, словно влюбился. Чимин довольно хихикает и наблюдает, как щёки друга краснеют. — Я просто рад, что мне разрешили приготовить пирог сегодня на ужин, — врёт Нисан и старается как можно больше закутаться в одеждах, боясь, что Чимин может увидеть последствия бурной ночи. — Эй, почему вы тут? Хотите, чтобы вас публично высекли? — с отдышкой произносит Руфус, приближаясь к омегам. — Я же говорил вам, что запрещено подниматься на второй этаж. — Чимин, иди скорей, я сейчас подойду. Паренёк бурчит извинения себе под нос и быстренько сбегает по лестнице, даже не обернувшись. Дождавшись, когда омега уйдёт на большое расстояние, Нисан, смотря на полного старшего слугу, важно произносит: — Мне срочно надо принять ванную. Прикажи наполнить бассейн в гаремной купальне. — С чего это? — произносит Руфус, но стоило ему принюхаться, как он цокает языком. — Ясно, — он со всей силы даёт пощёчину непонимающему омеге, который от удара пошатнулся на шаг назад. — Думаешь, переспал с хозяином и теперь смеешь так мной командовать? Ты изувеченный раб Римской империи. — Кто бы говорил, Руфус, — Нисан опасным тоном предупреждает. — Осторожней, а-то хозяин узнает, чем ты занимаешься. — Тварь! — ядовито выплёвывает темноволосый, уже в возрасте, слуга. — Что? Побежишь докладывать сенатору, чтобы занять место управляющего? — Не бойся, мне не нужно жалкое место управляющего: я планирую стать новым господином. А когда я им стану, то обещаю тебе, что твой обожаемый Нем… Нисан не договаривает, так как Руфус вторично ударяет его, только в этот раз по губам непокорного омеги. — Чем сотрясать воздух непонятными словами, занялись бы делом, Руфус, — прерывает голос Джина, стоящего в дверях своих покоев в одном легком халате на голое тело. Он лёгким размахом руки поправляет неуложенные волосы, спадающие на глаза. — Смени мне постельное и срочно подготовь ванную для него, — альфа брезгливо тыкает своим указательным пальцем с массивным перстнем в Нисана, — несёт моим запахом, меня аж тошнит. Не хочу слухов.

***

Тэхен под любым предлогом пытается попасть в дом сенатора Сокджина, но, как назло, ничего не получается. Уже неделю омега сидит на террасе под тенью пышного дерева и придается воспоминаниям о Хосоке. Намджун целыми днями где-то пропадает, появляется только к полуночи и обычно будит Тэхёна для того, чтобы пару раз его посадить на свой член. Вот и сегодня омега проснулся к полудню, отказался от еды и немедленно направился под своё любимое дерево. Только он прикрыл глаза, как голос слуги заставил его выйти из грёз, что очень разозлило омегу. — Что? Что такого случилось? Я ведь велел не трогать меня. — Прошу прощения, юный господин, к Вам пришел слуга дома сенатора Сокджина. — Чимин? Тэхён резко подрывается и бежит к дому. В холле действительно стоит Чимин с корзиночкой в руках. — Что-то случилось? — Ах, нет! Прошу прощения, что напугал Вас. Руфус отправил меня на рынок, но я вспомнил, Вы жаловались, что чувствуете себя запертым в доме, поэтому я подумал... эм... может, Вы составите мне компанию? — лепечет своим нежным голоском, немного склонив голову от смущения. — Я совсем плохо знаю Рим, быть может, поможете мне? Тэхён так обрадовался услышанному, что хватает омегу за руку и, заглянув в кофейные глаза, восклицает: — С удовольствием! Только надо тебя переодеть! Он увлечённо тащит Чимина к себе в покои и что-то ему рассказывает, точнее жалуется на скуку. Но омега не слушает его, он ищет глазами Намджуна. Именно из-за этого он и пришёл. Но, не почувствовав запаха мака, с досадой вздыхает, только Тэхён не замечает расстроенный взгляд нового друга. Он продолжает рассказывать, как его достал Намджун, и вытаскивает со шкафа всю свою изысканную одежду. — Думаю, тебе подойдёт золотая палла, прямо под цвет волос, поэтому вот, надевай, — Чимин неуверенно берет ткань в руки: — Я не знаю, как её носить. — Ох, точно! Сейчас я тебе объясню. И перестань ко мне обращаться формально. Тэхён выгоняет слуг, сам лично укладывает золотую ткань волнами и фиксирует её брошками. — Можно мне подкрасить глаза? — Конечно. Чимин молча смотрит на разные баночки, стоящие на туалетном столике, некоторые он открывает, нюхает или мажет на палец. — Отличаются от тех, что в Египте. Затем находит что-то наподобие чёрного карандаша и им подчеркивает нижнее веко, затем верхнее, красиво выводя стрелки, как на родине. После чего слегка наносит тени и добавляет румяна на щёки. — Вау, ты такой красивый, — Тэхён восхищенно вздыхает при виде переодетого парня, Чимин выглядит изысканно и дорого. — Научи и меня так же красить глаза. Чимин с радостью рассказывает технику Тэхену, но у омеги не получается нарисовать ровную стрелку. Выходит что-то непонятное, он слишком сильного надавливает на веко, что у него аж слезится глаз, поэтому он рукой потирает его. Чимин хохочет с него, и Тэхён тоже не сдерживается, начинает смеяться в голос, сильнее размазывая краску пальцам. — Знаю, сложно с первого раза. Давай я тебе сам нарисую. Тэхён уже десять минут крутится возле зеркала и хвалит, какой потрясающий макияж сделал ему Чимин. Глаза омеги действительно приобрели более выразительный и загадочный взгляд благодаря чёрным стрелкам.

***

Для Чимина рынок — это обычное место в центре города, где стоят лавки, и люди торгуют. Хотя сам омега никогда не выходил за пределы своего дворца в Фивах, поэтому смутно представлял, что это за место. Сейчас он сильно поражён. «Римский форум», так называется место, куда прибыли омеги. Это сердце Римской империи, главный политический, религиозный и общественный центр города. Представляет собой громадную прямоугольную площадь, которую окружают храмы, колоны и даже арки. У Чимина кружится голова от увиденного, и он хватает за паллу Тэхена, который спокойно передвигается по дороге, совсем не обращая внимания на толпу людей. — Вон там! — Тэхён останавливается и указывает на небольшую площадку, которая находится рядом с каким-то храмом. В том месте продают рабов, поэтому не советую туда идти. — Руфус не сказал мне, что здесь так сложно всё устроено. Хорошо, что я взял тебя с собой. — Странно, что он тебя одного отпустил. Может, он тебя так решил наказать? — Чимин пожимает плечами, ведь ничего плохого не делал, и внимательно наблюдает за людьми, спешащими куда-то. — В десяти минутах ходьбы находится Колизей, и сегодня опять кого-то будут казнить, поэтому народу слишком много, — поясняет омега. — Видишь большое здание? Это Курия — место заседания сената. Там обычно пропадает Намджун, когда возвращается с походов, и там работает твой хозяин — Сокджин, — юноши прогулочным шагом идут в сторону торговых палаток, когда Тэхён неожиданно поднимает деликатную тему: — Скажи, у тебя уже был альфа? — Чимин смущается из-за такого интимного вопроса, поэтому лишь отрицательно качает головой. — Ого, сколько тебе лет? — Скоро будет семнадцать. — Течка? — понижает голос голубоволосый омега. — Течка хоть была? — Была пару раз. Но в Египте есть специальные травы, из них делают отвар, который очень помогает пережить её, поэтому обычно только после свадьбы... ну... это... — мямлит Чимин. — Альфа берёт омегу во время течки. — Никому не говори, что ты нетронутый. Понял? Никому. — Почему? Тэхён берёт Чимина за руку и молча ведёт в сторону одного из храмов. На небольшой деревянной платформе стоят голые омеги. А альфы, тряся мешками с золотом, похотливо облизываются и кричат. — Если не хочешь быть на их месте. Чимин в ужасе сжимает руку своего нового друга. Они стоят пару минут и наблюдают, как молодого омегу, который чуть младше самого Чимина, уводит жирный альфа. Он уже похотливо лапает юношу за ягодицы, не стыдясь людей вокруг. — Не повезло, скорее всего, будут прилюдно брать его. Такое любят устраивать знатные дома Рима, когда приглашают много гостей, устраивают поединки и все участвуют в оргиях. — В доме хозяина тоже? — с ужасом в голосе спрашивает Чимин и представляет, как его прилюдно берут на глазах Намджуна или сам Намджун с другими альфами. — Нет, Сокджин никогда таким не занимался, он благородный. Не такой, как эти похотливые твари. — А вот что это за здание? — Чимин пытается перевести неприятную тему и отойти подальше от пункта продажи девственных омег. — Какое из? - смеётся Тэхён. — Тут много храмов. — Где располагаются восемь резных колон. — Храм Венеры. Мы обязательно сходим туда с тобой, но не сегодня. Они проходят мимо величественного храма, потом по деревянному мостику и оказываются в месте, где полно разноцветных палаток. В воздухе стоит вкусный аромат из пряностей, сладких цветов и масел. Повсюду слышатся крики продавцов, что торгуют всем: начиная от китайского шёлка, и заканчивая солью. На рынке все только и смотрят на двух омег: один c голубыми волосами и в серебренной палле, а второй блондин в золотом одеянии. Они выглядят словно луна и солнце, которые сошли на землю, чтобы поприветствовать простых смертных. Тэхёну нравится такое всеобщее внимание, поэтому он кокетничает с альфами, а Чимин, чтобы не скучать, строит глазки продавцу и получает в подарок брошку. Накупив всё, что надо, омеги не спеша идут к дому Сокджина. Благо дом сенатора находится намного ближе, чем Намджуна: всего лишь в двадцати пяти минутах от форума. — Ты когда-нибудь любил? — интересуется Тэхён. Сегодня он снова решает немного открыться новому другу. Вечное хождением под маской слишком утомляет, иногда просто хочется поговорить на душевные темы, но ему не с кем. Прислуге в доме Тэхён не доверяет, ибо знает, что те всё докладывают Намджуну, друзей у него нет, и это тоже из-за Намджуна, который, словно боясь, что омега уйдет, запер его в большом красивом доме с садиком. Но вот Чимину он доверяет, наверно, чувствует, что они оба заперты от всего мира, но только каждый по-своему. Чимин задумывается над вопросом, ведь он точно никогда не испытывал к Хосоку то, что испытывает к Намджуну. Стоит омеги только услышать имя легата, как сердце начинает бешено стучать, и он чувствует в своём животе бабочек. Его зверёк сразу начинает ластиться и просить внимания от Намджуна, в такие моменты омега еле-еле контролирует его. Но хуже всего то, что Чимину снятся непристойные сны с обнажённым альфой. Хоть омега не имеет сексуального опыта, но слышал истории и однажды случайно подглядел за Хосоком, который развлекался с одним из слуг дворца. Тогда Чимину было сложно смотреть ему в глаза, поэтому он несколько дней притворялся больным и прятался под простынями, пока альфа не вытащил его. Он посадил юного господина напротив себя и объяснил, что заметил его и всё нормально, не стоит переживать. А после рассказал четырнадцатилетнему омеге все тонкости плотских утех. Когда Намджун на него смотрит своими карими глазами, то для Чимина больше не существует остальной мир. Он готов поклясться, что от волнения способен забыть язык, и в итоге будет просто стоять и краснеть. Ну, в принципе, так это и происходит в присутствии альфы. — Сложно сказать, я думаю... Ой... — омега спотыкается, роняя корзину, и в добавок сам падает на землю перед серебряными сандалиями. — Прошу прощения. Мне жаль, — Чимин произносит слова, но, подняв голову, замирает. Перед ним стоит сам Намджун со своим небольшим отрядом. — Тэхён, почему вы вышли без охраны? — альфа зло переводит взгляд на своего омегу, а Чимин вспоминает, что он сидит на песке и поспешно начинает собирать рассыпанные вещи, пока не чувствует пальцы Намджуна на своей руке. Альфа смотрит на него. Сердце Чимина так бешено стучит, что, если сделает ещё хотя бы один удар, то оно порвёт грудную клетку. Он не может отвести взгляда от столь неземных глаз и подмечает маленький шрамик справа над верхним веком. Чимин набирает в легкие воздух и шёпотом быстро произносит: «Однажды я станцую для Вас». После чего поспешно бежит к дому, забыв даже попрощаться с Тэхёном. — Я же велел тебе не водить дружбу с рабами, — недовольно говорит альфа и внюхивается в сладкий аромат лотоса. Как же сильно его зверь хочет обладать Чимином. Настолько сильно, что Намджуну приходится сжать кулаки до побелевших костяшек и прорычать на зверя. — Но я тоже раб. — Нет! — грубо обрывает омегу. — Не смей общаться с рабами, вы не из одной лиги. Ты мой будущий муж, поэтому перестань с ним общаться, и тем более давать ему свою одежду или выходить с ним. — Но мне скучно! Вы постоянно заняты делами. Что мне делать? Намджун нервно оглядывает улицу, раздумывая над ответом, как замечает в руках Тэхёна большой букет гладиолусов. — Откуда цветы? — Я купил мои любимые цветы, чтобы порадовать себя. Вы же не дарите их мне. — Ты ведь любишь только розы. Тэхён останавливает руку возле цветка, который поправлял до этого. Он успокаивает за секунду свой приступ паники и безразлично отвечает: — Вы что-то путаете. Я всегда любил только гладиолусы. Может, в походе у вас появился другой любитель роз? Намджун теряется из-за ответа Тэхёна, ведь он считал, что прекрасно знает предпочтения своего любимого, но увидев недовольную омегу, который демонстративно направился в сторону их дома, поспешил исправиться: — Извини. Ты прав. Я уделяю тебе слишком мало времени, — просит прощения Намджун, догнав омегу и приказав своему отряду отойти на пять шагов назад. — Я понимаю, — мягко произносит Тэхён; он дотрагивается свободной от цветов рукой до лица альфы, а тот, перехватив её, нежно целует каждый пальчик. — Знаю, у Вас дела, но поймите, мне одиноко. Можно мне хоть приходить к Сокджину и болтать с его гаремом? — У меня идея получше, — Намджун прижимает Тэхена к своей широкой груди и успокаивающе шепчет на ухо: — Поедем в Помпею, проведем там вместе время. Только ты и я. Тэхён прикусывает внутреннюю часть щеки, чтобы не завыть от обиды, ведь он хотел совсем другого. — Конечно. Я так счастлив, — а у самого течёт слезинка, размазывающая чёрную подводку. — Не крась так больше глаза, ты же римлянин, а не неотесанный египтянин, — Намджун осторожно пальцем стирает чёрную краску. — Вы правы. — Сейчас придём, и я ту же прикажу слугам собраться в дорогу. Поедем на три недели. Тэхён улыбается Намджуну, а сам мечтает только об одном: как однажды придёт день, когда он получит известие о его гибели.